— Как вы сюда попали? — прошептала она.
— О, мисс Брод, — тем же светским тоном ответил Тристан. — Весь Нью-Йорк знает, что сегодня в церкви Благодати Божьей состоится ваша свадьба с Лиландом Бушаром. Я просто зашел сюда, как и все остальные ваши шикарные друзья. Или вы на самом деле думали, что избавитесь от меня, сунув двадцатидолларовую купюру, как будто я всего лишь парень, когда-то давно придержавший ваш палантин?
Пока он говорил, с его лица не сходила узнаваемая поздравительная улыбка, но в его словах Каролина услышала угрозу.
— Вам придется сейчас уйти, — дрожащим голосом произнесла она. — Сюда идет мой свекор. Будет весьма неприлично, если вы будете здесь, когда он войдет.
— Несомненно. Хотя он вам пока ещё не свекор.
— Но скоро им станет, — парировала Каролина, надеясь, что Тристан не уловил неуверенные нотки в её голосе.
— Ладно. Но я думал, что вы заслужили честно узнать о моем присутствии, и когда священник спросит, известна ли кому-то из собравшихся причина, по которой стоящим перед алтарем мужчине и женщине нельзя вступать в брак, я почувствую себя обязанным сказать…
— Нет! — Каролина оторвала взгляд от отражения в зеркале и повернулась Тристану. — Вы не можете. Не делайте так.
— Не делать? — Светлые брови Тристана изогнулись. — Но с чего бы мне оказывать вам услугу, умалчивая прекрасно известные вам факты — что вы бывшая горничная и притворщица, а ваше богатство получено путем весьма непристойных отношений, — когда вы со мной так холодны?
— Эти отношения не были непристойными, — возразила Каролина, краснея. Ведь в её биографии был один факт, делающий её идеальной невестой, и он не был ложью: она подойдет к алтарю девственницей. Какой-то гневный инстинкт взбунтовался в ней при мысли, что Тристан каким-то образом отберет у неё добродетель.
|
|
— Не мне судить, — слегка пожав плечами, отозвался её мучитель.
— Чего вы хотите? — Каролину трясло, и она попыталась напомнить себе о самообладании и сдержанности, обретенным наравне с драгоценностями, картинами, акциями и облигациями. Тристан может продолжать вымогать у неё деньги, но он глупее неё, и если она не потеряет голову, то сумеет его перехитрить.
— Я не жаден, — плавно ответил Тристан. — Мне только хочется получить заслуженную долю за то, что вы стали такой богатой дамой.
Каролина глубоко вдохнула и силой воли подавила выступивший на щеках румянец. Она медленно и серьезно заговорила, глядя в искрящиеся глаза Тристана:
— Клянусь, вы все получите сполна. Только, прошу, уйдите сейчас…
В секунду, перед тем как дверь примерочной Каролины снова распахнулась, девушка увидела в лице Тристана, что убедила его, и теперь он готов мирно уйти и дать ей спокойно выйти замуж. Но прежде чем они успели пожать друг другу руки, из прихожей донеслись громкие голоса. Каролина и Тристан застыли.
— Скорее всего, это просто какой-то незнакомец, Лиланд, я о нем позабочусь. — Сердце Каролины ушло в пятки, когда она узнала голос отца Лиланда. — Ты не должен видеть невесту!
— Папа, при всем уважении, она моя невеста, и если я подозреваю, что её преследует какой-то старый поклонник…
Каролина разжала губы. «Возможно, — быстро подумала она, — мне удастся выдумать себе оправдание». Но прежде чем она успела что-то сочинить, Лиланд ворвался в комнату и схватил Тристана за лацканы пиджака, толкая его к огромному зеркалу. Стекло задрожало, отбрасывая блики на каменные стены. Обеспокоенные отец Лиланда и Бак молча маячили на пороге.
|
|
— Ублюдок! — крикнул Лиланд. Он покраснел, совсем как его невеста несколько минут назад. Каролина поняла, что все это время он таил ревность к красавчику из оперы, и его злила сама мысль о том, что его суженая могла принадлежать кому-то ещё. От притока крови к лицу глаза Лиланда казались особенно голубыми. Он был одет и причесан более изысканно, чем обычно, и даже в сложившемся положении Каролина не смогла удержаться от мысли, насколько он красив в костюме жениха. — Как ты посмел заявиться сюда сегодня — в день нашей свадьбы! Как смеешь ты вообще докучать моей невесте, не говоря уж о том, что ты ворвался в храм Божий!
На лице Тристана отразились смятение и страх. Он бросил взгляд на Каролину. Лиланд навис над ним — и из них двоих он был крупнее. Мысль, что человек, подаривший ей первый поцелуй, и мужчина, за которого она собирается замуж, сейчас сцепятся, на секунду отвлекла Каролину, и ее сердце невольно забилось быстрее. «Неплохо для девушки, на которую год назад никто не обращал внимания», — не сдержавшись, подумала она.
— На что ты смотришь? — орал Лиланд на продавца «Лорд энд Тейлор». Каролина бросила взгляд на Бака и старого Бушара в надежде, что они вмешаются, но оба мужчины старались не смотреть ей в глаза. А Лиланд ударил Тристана ладонью по лицу с такой силой, что рассек тому губу. — Скажи, зачем ты здесь!
— Мисс Брод? — беспомощно взмолился Тристан.
|
|
Но Каролина отвлеклась на кровь, брызнувшую из губы Тристана на идеальный белый подол её платья.
— Не обращайся к ней!
Тристан начал бороться, но Лиланд был сильнее. Они толкались, но вскоре рухнули на пол к ногам Каролины. Она в ужасе смотрела на кровь, запачкавшую белый шелк, и оторванные от платья перышки и жемчужинки.
— Прошу, Лина… — снова сказал Тристан. Он был полностью повержен, соперник прижал его голову к каменному полу. В голосе Тристана слышалась истинная беспомощность и что-то ещё знакомое, навевающее мысли о том, как давно они знакомы. Лиланд тряс противника и колотил головой о серые плиты пола. Каролина поняла, что если он продолжит в том же духе, то убьет Тристана.
— Прекратите! — воскликнула она, поднимая руки к щекам.
Лиланд медленно перевел взгляд на свою невесту. Все трое тяжело дышали. Теперь окровавленным и испорченным было не только платье Каролины, но и белая парадная рубашка Лиланда. В таком неприглядном виде они просто не смогут пожениться сегодня. Несколько секунд Лиланд молча смотрел на невесту, а затем спросил:
— Почему, любовь моя? — Когда она промолчала в ответ, ласка ушла из голоса Лиланда и голосом, в котором начало сквозить понимание, он спросил: — Кто он для тебя?
Каролина поднесла руки к глазам, но это ничем не помогло изгнать ледяным ветром захлестнувшие её сознание мысли о следующем событии, уже бывшем в самом разгаре. Она молила слезы чуть задержаться, и они подчинились.
— Мистер Бушар, мистер Бак, вы не оставите нас? — попросила она, отнимая руки от лица и опуская их до затянутой в корсет талии. Теперь, когда правда клокотала в её горле, Каролину обуяло странное спокойствие. — Тристан, идите — вы уже и так все испортили.
Лиланд медленно поднялся на ноги. Человек, с которым он так нещадно боролся, пополз к двери, там встал и бросился наутек. Отец Лиланда и Бак обменялись кивками и вышли из комнаты. Все это время Лиланд сверлил Каролину тяжелым настороженным взглядом. Она больше не могла его выдерживать.
По лицу Лиланда было видно, что его обуревает множество вопросов, но сказал он только:
— Тристан?.. В опере ты сказала, что не знаешь его…
— Дорогой, — начала она, опуская глаза на испорченное платье и нервно заламывая руки. Ласковое обращение отдалось в её ушах фальшью; это не то слово, которое использовали такие девушки, как она. Когда её голос зазвучал снова, он был настоящим, собирающимся рассказать всю горькую правду. — У меня есть несколько тайн, которые следовало открыть тебе намного раньше.
Глава 34
Возможно, жара повлияла и на самых состоятельных жителей города, поскольку этот месяц обернулся чередой скоропалительных свадеб, экстравагантных причесок и непростительного поведения. Под последним я подразумеваю, безусловно, эскапады миссис Генри Шунмейкер, не раз замеченной в обществе заезжего баварского принца без малейшей попытки напустить на себя хоть сколько-нибудь невинный вид. И какими такими коктейлями наслаждается высшее общество?
-- Миссис Генри Шунмейкер была рада выйти из готической церкви на нижнем Бродвее в солнечный июльский полдень. Несмотря на следующие за ней повсюду перешептывания на ее губах играла дерзкая улыбка, а на голове красовалась широкополая шляпа, украшенная ткаными розами и прочими изысками. В последний момент свадьбу Каролины Брод неожиданно отменили, но Пенелопе это было на руку, поскольку её наряд — расшитое золотыми нитями приталенное болеро цвета слоновой кости и красное крепдешиновое платье, скроенное так, чтобы наилучшим образом подчеркнуть от природы тонкую талию — был слишком хорош, чтобы тратить его на бога. Хотя Пенелопа и чувствовала легкое разочарование от того, что девушка, чья репутация имела к ней отношение, так опозорилась, это не слишком её беспокоило. Не тревожили её и недобрые взгляды женщин, ещё неделю назад считавших именно её оскорбленной стороной в случившемся между Шунмейкерами скандале. Очень скоро ей не понадобится ни их дружба, ни завоеванное с трудом имя, в последнее время доставляющее лишь раздражение.
Последние несколько дней прошли как в дурмане. Каждый вечер Пенелопа с принцем ужинали вместе, а после еды танцевали до утра в местах, где подавали холодное дорогое шампанское. Сколько общего с собой Пенелопа видела в этом сильном блистательном аристократе! Он был так же высок, темноволос, голубоглаз и абсолютно уверен, что достоин в жизни только лучшего. Пенелопа всегда мечтала встретить человека со схожими вкусами, такого же красивого и богатого, как она. Когда-то она думала, что Генри идеально ей подходит, но их взгляды на жизнь отличались, да и сейчас это больше не имело значения, потому что даже если муж запоздало опомнится, он все равно не сможет сделать её принцессой. Не по-настоящему.
— Теперь, со смертью старого Шунмейкера, его домочадцы пустились во все тяжкие… — сказала Джемма Ньюболд, выходя за Пенелопой из церкви под руку со старшим братом, Реджинальдом. Джемма намеренно сказала это так, чтобы, несмотря на пристойный негромкий тон, её слова достигли цели.
Пенелопа шумно выдохнула и так пожала плечами, чтобы признанная красавица мисс Ньюболд, тем не менее не получившая ещё ни одного предложения, точно заметила это движение. За последние несколько дней молодая миссис Шунмейкер узнала, что европейцы ведут себя с соперниками более раскованно и не считают вселенской трагедией, если замужняя женщина иногда развлекается на стороне. «Пусть говорят», — твердил ей принц, когда на неё накатывала скромность, и к воскресенью она ему поверила. С этих пор именно так Пенелопа и будет жить.
Не оглядываясь, она спустилась по ступеням церкви Благодати Божьей, позволила кучеру помочь ей сесть в полированный фаэтон и отдала приказ ехать в отель «Новая Голландия».
Прошлой ночью Фредерик рассказывал о зимнем фамильном замке в Альпах, где собирался провести Рождество, катаясь на лыжах и обмениваясь редкими подарками с многочисленными родственниками. Тогда он предположил, что если Пенелопа будет рядом, празднование пройдет намного приятнее. Пенелопа подумала, что декабрь не за горами, и мысль о более роскошной жизни уже начала пускать ростки в её сознании, но, с другой стороны, она никогда не относилась к тем девушкам, которые стесняются быстрого развития отношений. По дороге в отель она написала записку Генри.
— Питер, — сказала Пенелопа, когда кучер помог ей выйти из экипажа, — пожалуйста, доставь это мистеру Шунмейкеру.
— Да, мэм, — кивнул парень. Все называли его парнем, хотя годами он почти сравнялся с отцом Пенелопы. — Когда прикажете за вами заехать?
— О, в этом нет необходимости.
Остался лишь один этап её соблазнительного замысла. Ярко-красные губы Пенелопы изогнулись в улыбке, когда она вручила Питеру пятидесятицентовую монетку. Она прощалась с ним.
* * *
Из окон номера принца открывался вид на парк, а сама комната была обставлена изысканной антикварной мебелью, отчего все вместе напоминало британский охотничий домик столетней давности. За прошедшую неделю Пенелопа хорошо изучила эту комнату, но никогда прежде не бывала здесь так рано. Тяжелые шторы почти всегда были закрыты, и рассеянный свет лишь слегка озарял добротную мебель красного дерева и медные крепления. Пенелопа остановилась, слегка раздосадованная тем, что эта обстановка не совсем подходит для демонстрации её красоты: кожа будет казаться слишком светящейся, а платье — недостаточно красным.
— Принц ещё в постели, — сообщил лакей, англичанин неопределенного возраста с безукоризненно недружелюбными манерами. — Разбудить его?
Пенелопа спустилась по четырем ведущим в гостиную ступенькам и направилась к окну.
— Непременно, — ответила она, развязывая шляпную ленту и бросая головной убор на обтянутое зеленым и золотым жаккардом кресло. Царственно прошла мимо приставных столиков и резных пепельниц, словно все эти предметы уже принадлежали ей, и раздвинула шторы.
— Так намного лучше! — услышала она за спиной голос принца, едва полуденный свет залил комнату. — Мне бы хотелось чаще просыпаться и видеть вас, миссис Шунмейкер.
Пенелопа повернулась и многообещающе приоткрыла губы. На Фредерике был шелковый халат винного цвета, завязанный на талии. Густые растрепанные каштановые волосы стояли торчком надо лбом. Халат принц завязал небрежно, и теперь Пенелопе открывался более откровенный вид на его грудь, чем когда-либо. Пока она стояла, разглядывая его и чувствуя, как против воли ускоряется сердцебиение, принц сумасбродно усмехнулся, как улыбался всегда только ей — по крайней мере, Пенелопа думала так.
— Вас это радует? — медленно, со значением отозвалась она.
— О да.
Снова появился лакей, и, не глядя на принца и его гостью, поставил на низкий резной столик в центре комнаты поднос с круассанами, кофе, апельсиновым соком и бутылкой шампанского. Фредерик поблагодарил слугу и дал указания, какая одежда потребуется ему и миссис Шунмейкер для вечернего выхода. Слуга поклонился и вышел, а Фредерик подошел к столику и взял бутылку шампанского. Из горлышка ещё шел дымок, будто бутылку открыли только что. Принц наполнил свой бокал и сел на диван, откинувшись на спинку.
— За вещи, которые меня радуют! — провозгласил он и, подняв бокал, сделал глоток.
Пальчики Пенелопы принялись расстегивать крохотные пуговицы болеро. Расстегнув их все, она сбросила облачение на пол. Теперь Фредерик не сводил с неё глаз. Она сделала несколько шагов и остановилась перед принцем, глядя ему прямо в глаза. Забрала у него бокал и осушила его до дна, а затем упала на колени перед Фредериком, обняв его за талию. Она знала, что синие озера её глаз наиболее убедительны, когда в них смотрят сверху вниз.
До того, как стать миссис Шунмейкер, Пенелопа позволяла целовать себя лишь троим, и Генри был единственным, кому она позволила зайти дальше поцелуев. Но она уже чувствовала некую близость с Фредериком, словно сама была одной из тех взбалмошных европеек, заводящих любовников без лишних раздумий, и Пенелопе хотелось дать ему понять, насколько они похожи.
Она невинно моргнула, а затем, по-прежнему сидя у него в ногах, потянулась к лицу принца, приглашая того к поцелую. Последовал томительный момент сомнений. Принц потянулся вперед, словно желая взять лицо Пенелопы в ладони, но вместо этого одну за другой принялся вытаскивать из её прически шпильки, пока волосы не рассыпались по плечам соблазнительницы блестящей темной волной. Только тогда он прижался ртом к губам Пенелопы. Он поражал мощью и теплотой, и Пенелопа страстно возжелала крепче прижаться к нему. Уверенные пальцы принца пропутешествовали от её волос к спине, а затем он схватил гостью за руки и потянул вверх.
— Вот так, — сказал он, усадив Пенелопу себе на колени и зарывшись руками в пышные нижние юбки. — Не думаю, что вечером нам все же понадобится одежда, а ты, принцесса?
Глава 35
Г., прошедшая неделя была кошмаром, и когда она закончилась, я поняла, что устала гоняться за тобой. Если ты хочешь развода, он состоится, и я даже не буду возражать.
-- Генри приходилось ждать на крыльце дома номер семнадцать в парке Грэмерси в разную погоду, но в такую хорошую — никогда. Его рукав по-прежнему опоясывала траурная повязка, и, стоя там в темном пиджаке и котелке, Генри думал о более серьезных вещах, нежели солнечный свет. В записках, выведенных изящным почерком, Диана сообщала, что он в любое время может её навестить, и не нужно оглядываться на чье-то мнение, но Генри был так занят, что нашел время зайти к Холландам только в воскресенье. Прежде чем поднести палец к кнопке звонка, он не успел подумать, что прошел уже почти год с тех пор, как он ждал на том же самом месте, с неохотой собираясь сделать предложение старшей сестре девушки, в которую позже влюбился. На этом настоял его отец, добавив, что воскресенье — приемный день у Холландов, и если бы Генри тогда не послушался его, кто знает, что бы случилось.
По другую сторону стеклянной двери показалась стройная девушка с большими зубами. Протягивая шляпу, Генри сначала принял её за ту самую служанку, что застала их с Дианой после первой совместной ночи. Генри задумался, что получила та горничная за их тайну, где она сейчас, и поразилась ли бы, услышав, что Пенелопе Хейз, однажды заплатившей несомненно высокую цену за эти сведения, стал безразличен собственный брак. По крайней мере, это следовало из лежащей в его кармане сложенной записки, прочтенной уже бесчисленное множество раз.
— Дома ли мисс Диана? — спросил он.
— Да, — нерешительно ответила девушка. — Как и миссис Холланд, и мисс Эдит Холланд, — добавила она, словно предупреждая.
— Пожалуйста, скажите им, что пришел мистер Генри Шу…
— Я знаю, кто вы, мистер Шунмейкер. — Горничная неловко наклонила голову, словно жалея о своих словах, и открыла скрипучую боковую дверь. Генри подождал, пока служанка объявит о его приходе, а затем вошел в небольшую старомодную гостиную, где принимали гостей женщины семейства Холланд.
— Здравствуйте, Генри, — поприветствовала его миссис Холланд, поднимаясь со своего места возле окна.
Сидевшая ближе к пыльной каминной доске Эдит тоже встала, а Диана, с как всегда цветущим и слегка запыхавшимся видом утопающая в подушках турецкого уголка, приподнялась на локтях. Слова хозяйки дома прозвучали прохладно. По колебанию миссис Холланд, стоявшей от него на расстоянии целого персидского ковра с вытертым за годы использования узором, Генри понял, что до неё дошли неприятные слухи о его связи с Дианой. Но, конечно же, миссис Холланд не выражалась открыто.
— Соболезную вашей утрате, — так же холодно продолжила она.
— Как и все мы, — добавила тетя Дианы голосом, показавшимся мягким в сравнении с тоном вдовы её брата.
— И мне очень жаль, что я не смогла прийти на похороны, — продолжила миссис Холланд, не обращая внимания на родственницу. — Но думаю, что Диана достойно представила нашу семью. — Она втянула воздух, и Генри понял, что пожилая леди не знала о задумке Дианы явиться на похороны, потому что если бы это было в её власти, она не позволила бы никому из Холландов и близко подойти к Шунмейкерам, пока ходят такие слухи.
Диана быстро переводила взгляд влажных темных глаз с Генри на мать и обратно. Значит, она без разрешения матери отправилась посмотреть, как хоронят его отца. К своему удивлению, Генри понял, что способен любить Диану ещё сильнее за мужество и беспечность, которые потребовались от неё, чтобы мирно и бесхитростно стоять там, поодаль, но достаточно близко, чтобы он мог чувствовать её присутствие.
— Конечно, я понимаю, что сейчас сложно не мне одному, — ответил он. — Мы все что-то потеряли. Хотя я слышал, что у Элизабет все хорошо — пусть наша помолвка не закончилась так, как задумывалось, надеюсь, вы знаете, что я очень рад за вашу дочь.
— Спасибо.
— Для меня стало великим утешением, что член семьи Холланд пришёл на похороны моего отца — знаю, он бы это оценил — и я вдвойне рад, что этим человеком оказалась мисс Диана, чудесное зрелище для моих глаз, измученных после долгих месяцев на фронте и этой внезапной трагедии.
Миссис Холланд на секунду прикрыла веки, распознав ложь, и ещё пристальнее уставилась на гостя. Но Генри не дрогнул. Он взял себя в руки и понял, что способен стоять перед этой величественной хрупкой матроной со всем достоинством представительного мужчины своего класса.
— Не позволите ли мне пригласить вашу дочь на короткую прогулку в парке? Она всегда находит верные слова утешения, а меня в эти дни мало что может успокоить.
Диана уже поднялась. Её все ещё немного загорелая грудь и руки обтягивал бледно-розовый жатый ситец — Генри почти удивился, увидев её в красивом платье после их приключений на Кубе и заметив, что её густые каштановые волосы отросли достаточно, чтобы завиваться чуть ниже ушей. Одежда никогда не скрывала её характера, и то, как платье дополняло её движения, лишь подчеркивало так обожаемые Генри живость и девичье поведение.
— Я не указ своей дочери. — Слова миссис Холланд прозвучали сухо, с едва заметной ноткой гнева.
— Я скоро верну её вам, — пообещал Генри. А затем слегка поклонился на прощание.
Диана не спеша и грациозно прошла через уставленную мебелью гостиную, хотя Генри хорошо знал, что она прилагает массу усилий, чтобы не броситься к нему. Сам же он с трудом сдерживал улыбку, рвущуюся наружу при мысли, как же ему повезло, что в него влюбилась такая красавица. С каждой новой встречей Диана только хорошела. Генри вышел за ней в коридор и подождал, пока она завязывала на шее ленту соломенной шляпки.
Они неторопливо пошли по парку. Диана легонько опиралась на руку Генри. Совсем так же он гулял с Элизабет в тот день, когда сделал ей предложение, ещё не зная, какой восхитительной окажется её сестра. Тогда он был неловок, а сейчас чувствовал себя полностью свободным. Конечно, он старался не вести себя чересчур интимно, поскольку мать Дианы определенно наблюдала за ними из окна. Генри осенило, что он не стал бы возражать против молчания на протяжении всей прогулки этим теплым летним днем.
Когда они обогнули северо-западный угол парка, Диана весьма церемонно сказала:
— Как жаль, что в последнее время мы мало видим вас, мистер Шунмейкер. — Ей словно нравилась сама идея притворяться едва знакомыми, дабы избежать косых взглядов и сплетен. Генри хотел поддержать её игру, но понял, что от этого ему становится грустно. Он не видел ничего смешного в разлуке. Внезапно разговор в подобном ключе, с соблюдением манер и светских уловок, показался ему напрасной тратой времени. — Но мне известно, что на вас свалилось очень много дел после того рокового происшествия.
Он взглянул на её лицо, по большей части прикрытое тенью от шляпы, и пожалел, что не может сейчас показать, насколько сильно любит её.
— Я скучал по вас, — тихо ответил он.
— А я по вас, — ответила она тем же манерным голоском, а затем прошептала: — Вы даже не представляете, насколько.
— Я мог бы с этим согласиться… — возразил Генри, за руку с Дианой проходя через открытые ворота в зеленый парк. Под их ногами шуршал гравий, пока они шли мимо скамеек и цветочных клумб. — Но я тоже остро чувствую, как мне вас не хватает.
Генри заметил, как под соломенными полями шляпки её ротик изогнулся в улыбке, и это порадовало его, хотя он все сильнее хотел очутиться с Дианой лицом к лицу.
— Ну, очень скоро, мистер Шунмейкер, мы с вами взойдем на борт корабля, направляющегося в страну, где нас никто не знает, и где я буду всецело принадлежать вам.
Генри невольно закрыл глаза.
— Как раз об этом… — начал он.
— О Генри. — Диана остановилась и развернулась, чтобы наконец посмотреть прямо ему в глаза. — Не откладывай отъезд ещё на неделю. Я этого не вынесу.
— Но все изменилось! — Генри не заготовил речь и сейчас жалел об этом. Почему-то он считал, что Диана уже успела сама понять, как им повезло. Генри искренне радовался тому, как удачно все сложилось, но слова нехарактерно для него не шли с языка теперь, когда понадобилось объяснить сложившееся положение Диане. — Неожиданная смерть моего отца, безусловно, трагична, но из неё можно извлечь и пользу: мы наконец можем быть вместе. По-настоящему вместе. Его политические амбиции и влияние больше ничего не значат. Теперь, когда он умер, я получу все его наследство, и мне ничто не мешает развестись с Пенелопой, кроме нескольких старомодных пораженцев, которые в любом случае сойдут с ума задолго до того, как наши дети сделают первые шаги. — При мысли об этом Генри улыбнулся. — Даже Пенелопа больше не станет нам препятствовать.
Он сунул руку в карман и вытащил смятую записку, которую беспокойно теребил на пути к Холландам. Диана прочла записку, но, хотя та была короткой, долго не поднимала на Генри глаз.
— Диана, разве это не чудесно? Смотри — неделю назад все было так запутанно и сложно. Но не сегодня. — Он взял её тонкие ручки, говоря почти нараспев: — Теперь у меня есть собственные деньги и собственный дом. Все сделают так, как я скажу. Они назовут тебя миссис Генри Шунмейкер, и ты станешь хозяйкой дома!
Наконец Диана вздернула подбородок и посмотрела Генри в глаза. При виде её лица он сначала вздохнул с облегчением, но затем растерялся, разглядев в нем пустоту. Описываемое им будущее казалось ему таким ясным, таким великолепным, но на лице Дианы отражалось лишь смятение. Было похоже, что она тщится понять, о чем он толкует. Солнце стояло высоко в небе, и Диана щурилась от света.
— Ведь ты же хотела именно этого? — спустя несколько секунд спросил он.
— Генри, мне жаль, но… — Она выпустила его руки. — Нет. Я хочу не этого. Чего я хочу, так… Я хочу…
На её лице бушевала буря эмоций, и в следующую секунду Генри понял, что Диана не может закончить предложение, потому что вот-вот расплачется. Слово «нет» оглушило его и теперь звенело в ушах, словно рядом кто-то ударил в огромные цимбалы.
— Но… — начал он, да так и не договорил. Диана уже помчалась прочь из парка, оставив Генри в потрясенном одиночестве под неуместно ярким солнцем.
Глава 36
Год назад ходили слухи, что мисс Пенелопа Хейз и мисс Элизабет Холланд вовсе не лучшие подруги, а скорее соперницы за внимание жениха Элизабет, Генри Шунмейкера. Теперь леди Элизабет стала миссис Сноуден Кэрнс, и кажется, что соперницей Пенелопы Шунмейкер все время была не старшая мисс Холланд, а младшая.
-- Диана сняла шляпку и бросила её на столик у входной двери, где стоял серебряный поднос с гостевыми карточками и приглашениями на чай и музыкальные вечера. После смерти старого Шунмейкера количество посетителей и приглашений сократилось, вероятно, из-за слухов, возникших из-за последних слов Генри в адрес отца.
Девушка не стала оглядываться посмотреть, не пошёл ли Генри за ней. Возможно, он остался в парке, замерев неподвижно, мгновенно повзрослевший и внезапно превратившийся в невозмутимого джентльмена. Лицо Дианы подрагивало от импульсивного желания броситься назад, чтобы догнать Генри и сказать, что она принадлежит ему, навсегда и на любых условиях. Но, нахмурив брови, она не двинулась с места. Посмотрела на свое розовое платье, неосмотрительно вынутое утром из гардероба и теперь казавшееся ей весьма неподобающим, как костюм маленькой девочки на женщине, отдающей приказы двадцати подчиненным, и пошла наверх.
Предложение Генри было пределом мечтаний: показать Пенелопе и всему миру, что именно её, Диану, по-настоящему любил Генри, и продолжать показывать это до самого конца. Но сердце Дианы сжалось, а душа спряталась в темных закоулках сознания. Мысль о том, чтобы утереть Пенелопе нос, сейчас казалась блеклой. Девушка остановилась в вестибюле второго этажа перед высоким окном, выходящим на север, и увидела, как Генри широким уверенным шагом идёт к своему экипажу. Он запрыгнул внутрь, словно куда-то очень торопился.
— Миссис Генри Шунмейкер.
Диана произнесла эти слова вслух и нахмурилась. Ни доски пола, ни все остальные предметы обстановки не шелохнулись. Затем Диана вернулась в свою маленькую спальню, в стенах которой таилось множество фантазий о местах, куда хотела отправиться её хозяйка, людях, с которыми она повстречается и о том, как будет выглядеть её невероятный жизненный путь, когда биограф наконец сядет за его описание и воздаст ей должное. Возможно, её жизнеописание начнется именно здесь, в этой комнате с выцветшими лососевыми обоями, узкой кроватью из красного дерева и ковром из медвежьей шкуры, где Диана впервые подарила себя Генри, отдавшись ему полностью. В этих четырех стенах произошло множество важных событий, но они не шли ни в какое сравнение с историями, которые рассказывала сама себе Диана, лежа под довольно низким потолком.
Она жалела, что Клэр здесь больше не работает: сейчас она бы позвала её, и рыжеволосая горничная помогла бы ей раздеться, а потом обсудила с ней любовь, судьбу и другие темы, о которых обе девушки, как они втайне подозревали, ничего не знали. На секунду Диана задумалась, а не позвать ли новую служанку, Гретхен, потому что пуговицы платья от шеи до копчика тяжело застегивались, и достать до них было сложно. Но сейчас все безвозвратно изменилось: Диана чувствовала себя более одинокой, чем когда-либо, и в конце концов расстегнула пуговицы сама и отложила платье на стул рядом с резным туалетным столиком с овальным зеркалом, обрамленным по потемневшему от времени дереву рамы ангелочками и лилиями. Среди пудрениц и духов на столике прятался серебряный портсигар, и Диана достала оттуда тонкую сигарету и чиркнула спичкой. Легла на пол в белых хлопковых панталонах и корсаже из того же материала, окаймленном бледно-голубой лентой, и поставила рядом стеклянную пепельницу, подаренную в качестве сувенира сеньорой Конрад. Подперла голову ладошкой, затянулась и лениво выдохнула дым кольцами в украшенный гипсовой лепниной потолок.