БЕРЛИНСКАЯ СТЕНА МИКА ХАННИГАНА





Твоя стена, Мик, фрагментарная и сухая,
как корка обгорелого содового хлеба,
путешествовала со мной по заснеженным
американским провинциям. Твоя стена стала моим
хлебом насущным: более реальная и священная,
чем могла бы быть частица Истинного Креста,

и более трансцендентная, чем поэзия.
Я каждый день иду к причастию штукатурки
и нюхаю ее дурно пахнущие хлопья.
Мне интересно, сколько разрушенных домов
пошло на изготовление стены. Святая гробница
Берлина, разорванного на части и пустого,
реконструирована в качестве простой стены,
жалкой и примитивной. Был народ
разделенный и испуганный. Кто-то сказал,
это было для него наказанием, и поделом.
Как в случае с нашим разделенным островом,
что есть символ духа несговорчивости.

Мик, я разделил твою стену в Сиракузе.
Нет, не в Сиракузе. В Берлингтоне, штат Вермонт.
Я подарил часть ее поэту во время снежной бури.
Частица Тела Христова. Мне думалось: вина
И история вполне делимы – как и Божья Благодать.
Поэт поблагодарил меня, как благодарят священника.

 

ВИКТОРИНА


Год выборов миновал. По этому случаю сегодня –
викторина и бал. Сенаторы с женами вальсируют новогодне.
Их дети разбрасывают чипсы в уголке.
Отцы отправляют их домой, благо есть с кем.
Матери помогают выставить их на мороз.
Разногласия тонут в вине, болтовне и букетах роз.

Имя возлюбленной Роберта Эммета? Кто была Китти О’Шэй?
Для какого члена ИРА день свадьбы стал концом его дней?
Сколько народу Кевин О‘Хиггинс приговорил к расстрелу?
Поцелуи двух европарламентариев, только приступивших к делу,
ждут того, кто на эти вопросы даст ответы подробные –
и выиграет неделю в Брюсселе для двоих плюс подъемные.

 



Ноэл Монахан (Каван)
Noel Monaghan

 

КУРОЛЮДИ


Сонное покачивание куриных головок
С выпуклыми желто-коричневыми глазками.
Нет больше крыльев, чтоб ими хлопать.
В перьях притаилось молчание.

Бездумные, они стоят сами по себе.
Нет более теплых яиц в гнезде,
Нет стогов, где, бывало,
Так хорошо отдыхалось.

Вощеные зимние клювы
Вокруг стола.
Головы вниз – отхлебнули,
Головы вверх – проглотили.

 

СМЕЮЩЕЕСЯ ПОЛЕ


Человек не мог спать –
Ему мешал чей-то смех.
Он решил, что смеются камни,
И утопил их в реке.

Смех продолжался.
Человек решил, что виноват чертополох,
И сжег все заросли в канавах.

Смех не прекращался. Люди говорили,
Это феи дуют в наперстки.
Другие говорили, вороны разевают клювы
И напропалую хохочут в темноте.

Человек встал с кровати и стал
Вслепую метаться по полю в поисках ворон.
Потом он упал. Фи-ить, фи-ить, фи-ить, -
Плакал он, сидя на корточках. И больше
Никогда уже он не вставал по утрам со смехом.

 

ОДНОЭТАЖНАЯ ХИЖИНА РЕЧИ


Я чувствую себя бездомным
В одноэтажной хижине речи
И вслепую ищу
Несуществующую лестницу
Куда-то наверх.
Я хочу ощутить
Парящие строчки
Под моими ногами,
Нащупать перила слов,
Почувствовать их под пальцами,
Я хочу слышать тишину их песни
В моих снах.

 

Эйлин Ни Куллинан (Дублин)
Eileen Ni Chuilleanain

 

В ЕЕ ДРУГОМ ДОМЕ


В моем другом доме все книги выстроены в ряд на полках,
И я снимаю их и читаю, когда я в настроении это делать.
Почтальон приносит письма ко всей семье,
Стол раздвигается, а потом очищается невидимыми руками.

Это мертвые прислуживают нам, и я вижу там, где всегда сидел
Мой отец, его стакан и бутылку горького пива –
Они охраняют его место (и я знаю: это не может быть наяву –
Единственный мальчик в семье с шестью сестрами, он никогда не умел

Раздвигать стол, хотя книги и выстраивались в ряд по его команде).
В ту минуту, когда все моют руки и исчезают из поля зрения,
В комнату с камином, книгами и едой входит человек,
Сбрасывает пальто, делает пируэт,

Как танцор перед тем, как приземлиться,
Достает откуда-то цветок лилии. Все каждый раз
Шарят в карманах, когда дверь открывается,
Но цветок прибыл с ним. Этому человеку хорошо здесь.

На полке сияет большая яркая марка адресованного ему письма.
Он невнятно говорит, раз и еще раз: «И уходит с Богом…»
За окном звучат женские голоса. Он дышит глубоко и быстро
И возвращается разговаривать с огнем, улыбается, греет руки…
В этом доме нет нужды дожидаться приговора истории,
И страницы книг умеют слушать друг друга.

 


ПИГМАЛИОНОВА СТАТУЯ


Не только ее каменное лицо, отрешенное, смотрящее в папоротники,
Но вообще все, что есть в котловане долины, приходит в движение
(А за горизонтом грузовики успешно сражаются с шоссе).

Дерево раздувает свою крону на кривом холме,
Насекомое врезается в резное веко статуи,
Трава клонится к западу от самых корней,
Когда ветер проникает ей под кожу и листает ее, как книгу.

Завитки волос почти реальны, вьются, как змеи,
Вены шуршат, кровь пульсирует вокруг глотки,
Черты лица яснеют, усложняются, и вот наконец
Изо рта выкатывается зеленый лист языка.

 

ЗАТВОРНИЦА


В последний год ее привычки изменились.
Идущие мимо странники видели лишь
Замшелое окно невдалеке от церковной паперти.
Через окно ей передавали хлеб и воду.

Несколько слов, наставление. Она знала, кто был
За окном, она молилась за них поименно.
Помню, как она рассказывала мне о своих видениях,
Как она, глухая с рождения,
Преображалась, когда из-за решетки ее окна
Доносились звуки волынки.

 


Нула Ни Гонналл (Дан Лири, графство Дублин)
Nuala Ni Dhomhnaill

 

КОСТЬ


Когда-то я была
костью,
лежала на песке
среди скелетов.
На пустынной равнине,
среди валунов и гальки,
я была костью,
голой, белой.

Пришел ветер,
вздох стихий,
он вдохнул в меня
душу.
Я превратилась в женщину,
по образцу той,
что была скроена из адамова ребра.

Пришла буря,
сила стихий.
Под грохот грома
до меня доносился твой голос,
звавший меня.
Я стала Евой,
матерью народов.
Я продала свое первородство
за моих детей.
Я обменяла яблоко
на вожделение древних времен.

Я все еще
кость.

 


ЛИСА


Лисичка рыжая,
рыжая, рыжая, рыжая, рыжая,
как так вышло, что ты не знаешь –
и пока ничего от этого не теряешь –
что, какой дорожкой тебе ни идти,
в лавке меховщика
конец твоего пути?

Мы, поэты, тоже
чем-то на тебя похожи.
Говорил Джон Берримэн,
что однажды Готфрид Бенн
сказал: наша кожа подобна обоям,
и не выиграть
жизненный бой нам.

Будьте осторожны,
меховщики,
понапрасну не тяните ко мне руки:
я не кроткая зайчиха,
я лиса далеких гор,
и тому, кто дает мне пищу,
я вцепляюсь зубами в голенище.

 


МАТЬ


Ты подарила мне платье –
и потом забрала его у меня.
Ты подарила мне лошадь –
и в мое отсутствие продала ее.
Ты дала мне арфу –
и потом попросила ее назад.
И еще ты дала мне жизнь.

На вечеринке у скупого О’Брайана
каждая крошка на счет.

Что бы ты сказала,
если б я порвала платье,
утопила лошадь,
сломала арфу
и затянула струны жизни
вокруг моего горла?
Если б я спрыгнула
с утеса?
Я знаю,
что бы ты сказала.

Со средневековой методичностью
ты бы послала в газету
извещение о моей смерти,
а в медицинском свидетельстве
написала бы следующее:
«Неблагодарная шизофреничка».

 

Мэри О’Доннелл (Мэйнут, графство Килдэр)
Mary O'Donnell

 



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-03-27 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: