В мою жизнь въехали
белые рыцари,
и кружили там, кружили.
Жеребцы их дрожали,
на бархатных мордах кипела пена.
Эти черные кони кричали,
их ноздри белели,
выражая страх и ярость всадников.
Они кружили вокруг шатров,
которых больше не было.
Они не могли забыть Карелию, Карелию.
Вот так
в мою жизнь вторгся журчащий поток.
МАШИНА ПЛОТИ
Когда это случилось,
хозяева жизни
вытекали из ее тела,
сновали туда и сюда
через ворота ее тела.
Сквозь нее, в ней
и вместе с ней.
Хозяева жизни
оставались близко,
когда она выздоравливала.
Ее хранители скапливались
вблизи ее усталого тело,
сконфуженного мозга.
Они носили ее
через площадь чрезмерности,
где не смеет показаться
ни одна жнщина,
где нет покоя ее детской сути,
где карманы для того, чтобы в них шарить,
мужчины пускают ветры,
каждый цветок – ложе отдыха,
а лепестки его похожи на ночную сорочку
на вспоротой коже.
ЦЕЛЕБНОЕ СРЕДСТВО
Брат Сэди был миссионером в Гонконге.
Родные его жили в двухэтажном доме
С деревянными лучами солнца,
Обрамлявшими стекло входной двери.
Со стен старой хибары во дворе
Крошилась штукатурка.
Гнездо, что взрастило этих людей,
Теперь использовалось как коровник.
Брат исправно писал домой –
О семейных делах и об ирландских друзьях.
Сэди ничего не знала о Гонконге,
О противоядиях от старинных снадобий,
Продававшихся в насыщенных запахами комнатах.
Ее родные нашли свое собственное целебное средство
В китайской экзотике интерьера, забетонированном саде,
Беленых стенах и широких сетях оконных занавесей.
Деревянное солнышко остекленной двери
Всегда изображало восход.
Деннис О’Дрисколл (Дублин)
Dennis O'Driscoll
ПОКУПКА ПОЧТОВОГО ЯЩИКА
Еще один разинутый рот.
Парадное лицо нашего дома,
обращенное к миру,
ловящее медный взгляд
солнца.
Какой же нам выбрать?
Тот, что захлопывается
как капкан,
подстригая письма и счета
словно перья или мех?
Или другой, послабее,
податливый,
с высунутым собачьим языком,
тянущимся к руке почтальона,
но все равно всеядный,
переваривающий плохие новости
так же охотно, как хорошие
ПОГИБШИЙ
1.
Погибший – мужчина
тридцати с небольшим лет.
Это все, что пока сообщает
полиция.
Родственников пока не известили.
Дату вскрытия не назначили.
Пейджер коронера подает тихие сигналы.
Какой веры был покойник? Какого племени?
С какими людьми предпочитал общаться?
Во что был вовлечен?
Было ли это случайное убийство?
Или убийство из мести (око за око, зуб за зуб)?
Все гипотезы будут завтра обсуждаться в газетах.
2.
Пока что его не пришпилили к чьей-то жизни.
Не снабдили адресом, женой,
детьми, работой.
Пока что он не стал человеком,
у которого есть прошлое.
Пока что тайна его смерти остается нераскрытой.
Пока что берутся смывы крови с его подбородка,
смывы грязи с его одежды.
Пока что никто не востребовал его тело –
для семьи, для нации или для Всевышнего.
Пока что вина, прощение,
невинность, ответственность еще не поделены.
Пока что ему не дали имени.
ПОРЛОК
это мое лучшее стихотвоение которого не существует
оно состоит из великолепных строчек что я придумал
но не записал – за неимением времени места или бумаги
это стихотворение о помехах вторжениях звонящих телефонах
стихотворение о моей жизни несовместимой со стихами
приют для умственно отсталых строчек
это бюро находок и поэтических потерь
стих без героя зачатый но не рожденный
пленник сознания жертва утечек интеллекта
это стих который не заучишь на память
стих не обретший индивидуальность
забывший собственное название
это мое самое заурядное творение
строчки одноразового пользования
стихотворение без слов
Киран О’Дрисколл (Лимерик)
Ciaran O'Driscoll
ДЕРЕВО ЗА МОИМ ОКНОМ
В дереве за моим окном
много комнат.
В одной Джеймс Джойс читает
продолжение «Поминок по Финнегану»
устрицам, жующим филей из мяса богачей
в ресторане «Дары моря».
В другой полный раскаяния Папа Римский
одобрительно кивает
марксистским богословам
тенистых созвездий.
Еще в одной подобострастный дворовый пес
с миндалевидными глазами
берет вечернюю газету
изо рта бывшего хозяина,
а в это время перувианские дети
бросают свои попрошайнические котомки
и, визжа от восторга,
взбираются на верхние ветви.
О волшебный эль, что красавцы-мертвецы
распивают внутри дерева под моим окном!
Его темь зелена, и его колышащееся серебро –
звездный свет.
В САДУ МНОГОВАРИАНТНОГО БУДУЩЕГО
В саду многовариантного будущего
никто не думает о глубине интеллекта
и глубине вины – в самом широком смысле,
хотя по какой-то неизвестной причине
садовник опрыскивает свои ботинки.
Пока Катрина вызывает по телефону такси,
сладкое томление слив и персиков
ранит сердце заядлого рыболова, которому
катастрофически не хватает настойчивости,
заядлого удильшика слив и персиков,
что опрыскивает свои ботинки в глубине сада
многовариантного будущего.
Пока Катрина ждет такси,
ее отец, еще один заядлый рыболов,
недвижный сом своей рисовальной студии,
присосался к послеобеденному бокалу бренди.
Никто здесь не думает о глубине интеллекта
и глубине вины – в самом широком смысле.
В глубине сада многовариантного будущего Катрина
видит дурные сны, где звучат колыбельные песни.
БОГ ДОЖДЯ
Этой ночью бог дождя повелел:
не быть ничему кроме дождя.
Зелень листвы на переднем плане
уже избрала самый густой свой оттенок,
поверхности предметов потемнели,
и позади последнего фронтона последнего дома
сереет вечер, не вполне уверенный
в близком присутствии города.
Огни слабо пульсируют в
наплывающих друг на друга далеких окнах,
намекают, что их больше, чем кажется.
Звуки – это еще не все
в полуночном царстве дождевого бога.
Среди всех глаз его любимые –
глаза людей под фонарями.
Мэри О’Мэлли (Голуэй)
Mary O'Malley
ТРЕБУЕТСЯ МУЗА
Ты молода, длиннонога, женского пола?
Таят ли загадку твои глаза? Они могут быть
любого цвета, но чем темнее, тем лучше.
Ученая степень не обязательна,
но грамотность важна – тебе придется читать
то, что поэт пишет, отличать его сильные стороны
от признаков стиля – анализ не обязателен.
Пригодится улыбка – чтобы писали: «Она улыбалась»,
а еще способность появляться под вуалью
утреннего тумана, сопровождая поэта
в сельских странствиях –
видения ведь вышли из моды в городах.
Ты блондинка? Хорошо. Брюнетка? Еще лучше.
Важно любить путешествия и дешевое вино,
уметь возбуждать страсть к писательству.
Что же до волос, их можно покрасить.
Ты молод, длинноног, мужского пола, с би-
лингуальными способностями? В поэзии нет дискриминации.
Бицепсы и склонность к садоводству существенны. Вздыхай,
если тебе хочется, но помни: поэты ценят мускулистость.
СКРИПАЧ
Он укладывает скрипку в подбородочную колыбель,
устраивает поудобнее, как младенца, –
и боярышник гнется под тяжестью ягод.
Вот он поднимает смычок, пробует насколько
сладок или насыщен воспоминаниями воздух –
и серебро сверкает в чистой реке.
Смычок на мгновение вздрагивает,
легкий, как щепка на водах залива.
Заставит ли он нас танцевать жигу
или сольет все наши тайные горести
в один плач,
чтобы укачать нас и успокоить?
Он берет первую ноту.
Вспархивают птицы, ноги отбивают такт,
три форели успокаивают бурный водопад.
ИЗЪЯТАЯ ИЗ ИСТОРИИ
Чтобы понять загадку измеримого времени,
вспомним женщину
шестнадцатого столетия.
Один отсутствующий росчерк пера –
и она изъята из истории.
Лишь после того, как о ней три века пели песни,
она была вписана в историю снова.
Рассказ о ней заглушает
хоры поколений,
и он же стихает до негромких
слов отца, обращенных к дочери.
Она и изменила ход истории –
тихая девочка,
которой отказано от дома.
Она сидит на скале,
и скалу эту точит море.
На ней кофтенка – будущая мантия.
Флотилия рыбацких судов и испанские каравеллы
танцуют под звуки ее смеха.
Пол Перри (Дублин)
Paul Perry
ПИСЬМА К НЕЗНАКОМЦУ
Они падали
как камни в колодец
без воды. Своего рода
дневник, потерянный, нечитанный.
Слова, что говорят немного
и остаются непонятыми,
слова, заставляющие вспомнить
о темных глубинах голоса,
о зарытых в землю зеркалах.
Слова, подобые эхо
в яме с металлоломом.
Подобные робкому стуку в дверь
человеческого духа.
Дорогой мой,
я писал сии безответные письма
и посылал их в дом, над готорым
склонились деревья. Здесь
письма томились по долгому раздумью,
взывали к взаимопониманию, пытались
наладить общение.
Сейчас остается сказать лишь одно,
в медленном темпе самих этих писем:
не возвращайся сюда. Здесь,
в прихожей этого дома, все еще лежат те письма,
и подпись под каждым – отверстая рана.