– Какой ты болгарин! – пробурчал Костя снизу. – Ты по национальности москвич!
– Я по национальности Регулятор! – ответил Цыган. – А ты ренегат. Променял светлую мечту о Диком Западе на дурацкие воспоминания о «Ред уингз». Кстати, они взяли Кубок тогда?..
* * *
На горизонте Тула ждала очередной плюхи, но миномет так и не был развернут в боевое положение.
– Тут деревня есть недалеко, – сказал Цыган, разглядывая карту. – У озера. Поехали?
– В баньку… – мечтательно промурлыкал Большой. – Хорошо бы.
– Как с лошадью разберемся? – деловито спросил Гош.
Генри, снова оседланный и, похоже, абсолютно счастливый, мирно пасся на обочине. Костя, хмуро разглядывая вновь обретенного друга, курил неподалеку.
– Я тебе разберусь! – пообещала Женя.
– Он нам руки связывает, – объяснил Гош. – Мы же на технику пересели.
– А я на него пересела. Все!
– Как знаешь, – Гош повернулся к карте. – Хорошо, двинем потихоньку. В любом случае, на ночь умнее будет с перекрестка убраться. А баня нам тем более не помешает.
Часом позже машины остановились на берегу озера. Большой тут же отправился искать баню поприличнее. Костя вышел на мостки и сунул руку в воду.
– Теплая! – воскликнул он. – Градусов восемнадцать! Ну ее в баню, вашу баню! Я так полез! Дайте мыло!
Цыган тоже забрался на мостки и недоверчиво потрогал воду.
– Точно, – кивнул он. – Лучше спать пораньше ляжем. Эй, Большой! Иди сюда!
Гош бросил на землю черную куртку. Хорошая была идея пожалеть свои последние шмотки и переодеться в танковые комбинезоны. Стрельба – дело грязное и потное. Забраться в воду хотелось еще с обеда.
– Купалась раньше сразу с четырьмя голыми мужиками? – спросил он Женю.
|
|
– Я, конечно, девочка не стеснительная, – ответила та. – Но лучше уж пока на солнышке погреюсь. Как‑нибудь после вас.
– На солнышке… – Гош провел ладонью по борту миномета. – Знаешь, какой самый острый кайф я испытал в армии? По весне, когда выглядывает первое солнце, улечься на теплую броню. И попробовать отогреться. Сразу за все лазанье по снегу, за все караулы при тридцатиградусном морозе… Зимой в армии очень трудно спрятаться от холода. На гражданке ты всегда можешь куда‑то зайти. А в армии даже если и есть теплые места, не всем положено там находиться. Помню один зимний полигон, я тогда сидел в машине на наблюдательном пункте. Отличный комбинезон с ватной подстежкой, большой пушистый воротник, рядом гудит отопитель, в зубах сигарета… За бортом минус пятнадцать и сильный ветер, а мне хоть бы хны. И решил я высунуться в люк, чтобы слегка проветриться. Выглядываю, а рядом из окопа торчат наблюдатели от прицепной артиллерии. Двое в шинелях таращатся в стереотрубу. Рожи красные, под носами, пардон, сопли примерзли… И дикая обреченность на лицах. Из которой подвиги рождаются. Хоть грудью на амбразуру, лишь бы все поскорее кончилось. Посмотрел на ребят, и стало так безумно стыдно, что я поспешил спрятаться обратно. Кто это сказал: «Нельзя привыкнуть к холоду, можно только научиться терпеть его»?
– По‑моему, Амундсен.
– Что мы будем делать зимой, а, Женя?
– Зависит от того, куда ты нас приведешь.
– Я не знаю, – Гош отвернулся. – Больше не знаю. Конечно, хочется съездить в Москву. Есть у меня смешная надежда, что там отыщется какой‑нибудь смысл жизни. А больше нам ехать, кажется, и некуда. Все обрушилось, все провалилось, и, как ни печально, по моей вине. Еще вчера у нас был дом. А сегодня нет вообще ничего.
|
|
С озера донесся плеск и радостный вопль.
– Эй, капитан! – проорал Костя. – Чего застрял! Давай к нам! И мыло захвати!
– И полотенца! – добавил Цыган. – Эх, красотища!
– Все, что осталось, – пробормотал Гош, кивая в сторону озера. – Люди, у которых я отнял будущее. Жили бы себе – не тужили, пасли скотинку, культурно развивались…
– А потом вспомнили бы, кто они такие, и разъехались по родным местам. Не переживай, Гоша. Конец все равно один – каждый отправляется туда, куда его тянут воспоминания. Так что у нас впереди Москва. А потом ты что‑нибудь придумаешь.
– Умная, – сказал Гош. – Аж противно. Как самочувствие?
– Ничего. Пореву еще немного и совсем успокоюсь.
– Ты уж прости меня…
– Да за что?
– Капитан! – требовали из воды. – Где заказанное мыло?!
– Иди к ним, – сказала Женя, мягко толкая Гоша ладонью в грудь. – И помни, что ты ни в чем не виноват. Так получилось. Все, убирайся.
Гош тяжело вздохнул и ушел к транспортеру за мылом и полотенцами. А Женя присела у гусеницы, положила голову на колени и подумала, что плакать больше не хочется, и это хуже всего. Разгром фермы, смерть обожаемого Малыша, гибель людей, к которым она уже начала привыкать, – все события прошедших суток не столько расстроили Женю, сколько ожесточили. И то, на что сейчас жаловался Гош, она тоже отчетливо чувствовала.
Жизнь в очередной раз потеряла смысл. Куда бы Дымов ни повел свою команду, впереди ждала только беспросветная тоска. Новые места, новые встречи, даже новые воспоминания не сулили ничего хорошего. Слишком много горя осталось позади для того, чтобы ждать от будущего чего‑то необыкновенного. Каким бы ни оказалось завтра, оно принесет только новые потери.
|
|
Женя подняла глаза на вороного красавца Генри. «Первый, с кем придется расстаться. Может, и к лучшему. Все равно он не заменит Малыша, с которым вместе прошли огонь и воду». Бедный Генри очень по‑человечески бродил потерянно среди развалин фермы, когда из леса вышла и в ужасе остановилась Женя. Как он к ней тогда бросился! Несчастное существо, умоляющее защитить его от одиночества… Еще неизвестно, кто горше плакал, увидев содеянное «тупыми», человек или конь.
И кто его знает, что бы успел натворить Гош, не приди Генри к родному пепелищу. И за то, что вороной стрелой домчал Женю до перекрестка, его завтра ожидала награда – снова оказаться брошенным… Женя понимала, что иначе никак, Генри действительно сковывал подвижность группы. Решение оставить коня было правильным. И сколько еще таких же безусловно правильных, но чересчур жестких решений предстояло вынести…
– Но баню растопим, – донеслось из‑за машины. – Я бы не прочь кое‑что простирнуть.
– Так, может, все‑таки попаримся тогда? Эй, барышня! Ваша очередь.
Женя взяла мыло и полотенце из числа награбленного на армейских складах и ушла за камыши. Едва она скрылась из виду, Костя метнулся к «Лендроверу», схватил бинокль и уполз вслед подсматривать.
– Как не стыдно! – напутствовал его Большой.
Гош закурил и попросил карту.
– Значит, так, – сказал он. – Завтра первым делом идем обратно в часть. Возьмем другой миномет, с полным боекомплектом. Попробуем завести бензозаправщик. Или, в крайнем случае, зальем под завязку и на жесткой сцепке возьмем на буксир. В тягач погрузим консервов сколько влезет. Патроны, разумеется. Хорошо бы найти еще зимнюю танковую форму – пригодится. Затем двигаем в Тулу. Выколотим из Олега выпить и закусить повкуснее. И нормальное белье, не хочу я в семейных трусах ходить. Женю тоже нужно одеть подобающе. Вообще, много нам чего нужно. Вплоть до зубных щеток. Думаю, Олег нам все это организует, лишь бы мы его не трогали. Вот так, господа Регуляторы.
– А дальше? – спросил Цыган.
– На Москву. Больше некуда.
– Согласен, – кивнул Большой. – Ну что, я пошел топить?
– Давай.
От камышей, пригибаясь, вернулся Костя.
– Красиво, – доложил он. – Все очень упруго, четко обрисовано, и такая, знаете ли, ровная гладкая линия… Тела немного, но качество высокое. Будем атаковать. Только чур без обид. Кого выберет, того выберет.
Гош смерил Костю оценивающим взглядом и едва заметно улыбнулся.
– Ты чего? – насторожился Костя. – Я ничего такого… Просто собираюсь поухаживать за милой барышней. Кроме шуток, нравится она мне. Прямо так и скажу. А дальше по обстановке.
– Да ради бога… Желаю удачи, – Гош снова улыбнулся.
– Он что‑то знает! – сообщил Костя Цыгану встревоженным шепотом. Не на шутку встревоженным.
– Ничего я не знаю. Ты давай, старик, не стесняйся. Не вижу, с чего бы благородному дону не упасть к ногам милой его сердцу девушки. Ты ей тоже, кажется, не противен.
– Правда?! – расцвел Костя.
– Ага, – согласился с Гошем Цыган. – Только не до такой степени.
– Это до какой не до такой?
– До такой, как ты подумал.
– Увидите! – Костя потряс в воздухе указательным пальцем.
– Конечно, увидим, – кивнул Гош. – Что‑нибудь мы обязательно увидим. Рано или поздно. А пока что бинокль в машину положи. Она сейчас придет, и, если заметит этот бинокль, твои шансы здорово пошатнутся.
– А может, и наоборот, – предположил Костя, но все‑таки пошел к «Лендроверу». – Девушки ценят внимание.
– Думаю, не такое откровенное. Костя, ты пойдешь с нами на Москву?
– Интересное кино! А с кем тогда, если не с вами?
– Вот и молодец. Клади бинокль на место и доставай пайку.
– Прикажете водочки?
– А почему бы и нет… – Гош сложил карту. Лицо его помрачнело, он снова о чем‑то задумался.
– Не повезло Косте, – сказал Цыган. – Тебе он не конкурент. В данном конкретном случае – точно.
– Нам всем не повезло, – заметил Гош. Заметил по какому‑то совсем другому поводу.
* * *
На военных складах они возились очень долго, запасаясь провиантом и боеприпасами. Завели и наполнили соляркой автоцистерну. Между делом любопытный Цыган уговорил Гоша показать народу «атомную бомбу». Тот долго отнекивался, но потом все‑таки отвел друзей к примостившейся под ветхим навесом шеренге цилиндрических контейнеров.
– Вот это?! – не поверил Цыган.
– Оно самое. Тактическая ядерная мина. Не помню, какой там заряд. Я такие штуки только с места на место перетаскивал. У меня единственная благодарность в личном деле была как раз за это. Погнали на склады и говорят – будь любезен, чтобы к обеду двадцать мин переехали до во‑он того столба… А это метров триста. И рабочей силы десяток салабонов. Ну, думаю, кранты, у кого‑то сегодня точно пупок развяжется. Не у меня, понятное дело, но жалко парней все‑таки. Сели, закурили, смотрим на эту погибель нашу. А контейнеры, видишь, на салазках. И мы как нарочно на грузовике приехали. Я говорю прапорщику – а? Будем цеплять крюками к грузовику по две штуки и не спеша волоком… Между прочим, у меня к этому моменту пятнадцать суток ареста набежало и шесть строгих выговоров с занесением. Даже разжаловать обещали. Говорят, командир дивизиона чуть с ума не сошел, когда явился прапорщик и стал распинаться, что я стратегический гений не хуже Кутузова. Но благодарность все‑таки нарисовал. Ох, ребята, сколько же я вспомнил за последние дни…
Цыган осторожно погладил теплый серый бок контейнера. Большой ухватился за одну из рукояток, поднатужился, но мина даже не шелохнулась.
– Полтонны, – напомнил Гош. – И как минимум три Хиросимы. А может, и все десять.
– Давай погрузим, а? – предложил Костя, закрываясь рукой от яркого солнца. Его весь день ломало с похмелья. Этой ночью Костя после задушевной беседы с Женей выдул от разочарования бутылку водки. – Вон и подъемник. У лебедки есть ручной привод.
Гош оглянулся. Неподалеку стояла конструкция, напоминающая мостовой кран.
– Зачем? – спросил он. – Хочешь облучиться? Ее же придется достать из контейнера.
– Хорошо, возьмем прицеп и в него погрузим.
– Зачем? – повторил Гош.
– На всякий случай, – подсказал Цыган. Он никак не мог отлипнуть от мины, придирчиво рассматривая маркировку.
– Вы что, сговорились, что ли? – догадался Гош.
– Это не так уж глупо, – негромко вступила в разговор молчавшая до того Женя.
– И ты с ними?!
– Гош, она же совсем безвредная сейчас, разве нет?
– Вредная или безвредная, это ядерный боеприпас.
– Вот именно, – кивнул Цыган. – Пусть без взрывателя, но это атомная бомба. О чем на ней вполне доходчиво написано. Даже «тупой» догадается.
– Заче‑ем?! – пролаял Гош неприятным визгливым голосом.
– У москвичей танки, – сказал Костя. – И они умеют с ними обращаться. Ты же хочешь, чтобы нас пропустили в Москву?
Гош присел на контейнер и достал сигареты. Такого поворота он не ожидал.
– Танки… – пробормотал он, закуривая. – Шарахнем пару раз по Ленинским горам, все их танки хваленые разбегутся.
– А ты не хочешь без выстрелов?
Гош неприязненно покосился на Костю.
– Шантажировать «тупых» – опасное занятие, друг мой.
– Но в Туле у нас получилось.
– В Туле мы едва‑едва начали. Кто его знает, как бы все потом обернулось.
Костя возвел глаза к небу и патетически всплеснул руками. Цыган сплюнул. Большой вздохнул. Женя раздраженно притопнула ногой.
– Почему ты так упираешься? – спросила она.
Гош снизу вверх посмотрел на Женю. Угольно‑черный танковый комбинезон, высокие ботинки (битый час искали нужные размеры), темные очки (свои отдал). Все это не должно было ей идти, ан нет – шло. Выглядела барышня донельзя воинственно и очень уверенно.
– Умная, да? – спросил Гош язвительно.
– Сколько раз ты мне это уже говорил?
– И еще скажу. Не жарко?
Объездчики переглянулись. Они понимали, что происходит нечто интересное, но вот что именно…
– Не жарко, – помотала головой Женя. – Удобно.
– Пуговку расстегни.
Женя чуть заметно улыбнулась и медленным движением расстегнула пуговицу куртки, открывая ложбинку на груди. Объездчики переглянулись снова, на этот раз почти испуганно.
– Так лучше, – кивнул Гош. – Всегда так ходи. Эй вы, заговорщики! Регуляторы хреновы… Двигайте в парк, ищите прицеп. Накачивайте колеса, гоните сюда. А мы пока тут… на бомбах поваляемся.
Объездчики расплылись в довольных улыбках и повернулись к тягачу.
– Интриганы закулисные, – напутствовал их Гош. – Я знаю, это все ты, българче! Командир на отред славен партизански…
– Ну Гоша, ну ведь хорошая идея же! – взмолился Цыган. – Чего ты ее так боишься, этой бомбы?
– Я послежу, чтобы не взорвалась, – заверил Костя.
Большой завел тягач. Костя и Цыган что‑то издали объясняли, активно жестикулируя, но их стало не слышно. Гош махнул рукой, слез с контейнера и ушел в тень, под забор. Повалился на траву. Женя присела рядом.
– Что с тобой? – спросила она.
– Да ничего. Был бы ключ от контейнера! Пока они там бегают, дернуть минометом, завалить набок, выкатить эту проклятую мину, отпихнуть подальше, загрузить уже пустую коробку…
– Тебя ведь не только это тревожит, правда?
– Умная, – в сотый раз сказал Гош. – Конечно, не это. Я думаю, что будет в Москве. И главное – после Москвы. Куда мы пойдем и зачем. Да, зачем.
– Нужно искать наших. Таких, как мы.
– Белый все мечтал дождаться, когда «тупые» «проснутся»… Хотел стать великим учителем и отцом народов. А мы, значит, будем собиратели разрозненных племен. Тупик это, Женечка. Тупик. Допустим, на зиму найдем в пригороде особняк с печным отоплением. Будем читать книжки, рубить дрова и устраивать вылазки за продуктами. Потом будет еще одно лето. Еще одна зима. И так до самого конца. Тебе это нравится?
– Ты устал, Гоша. Ты просто устал.
– Наверное, – Гош выбросил окурок. – Знаешь, я очень хочу добраться до Москвы. Но этого же я и боюсь. Вдруг там найдутся для меня воспоминания, которые сделают мою жизнь окончательно бессмысленной? Ведь если что‑то было там, в прошлом… Большое, серьезное, настоящее. Теперь уже ничего не вернешь. Ни малейшего шанса воссоздать или повторить. Слишком изменился мир. Он совсем другой.
– Ты устал, – раздалось у самого уха, и ласковая рука погладила его по волосам. Гош повернул голову и увидел совсем рядом ярко‑зеленые глаза, завороженно рассматривающие его, и чуть приоткрытые, ждущие поцелуя губы. «Да, это можно. Это, наверное, будет совсем не плохо. Но и в этом тоже нет ни малейшего смысла. Зачем я ей? Ей нужен кто‑то, готовый в новом мире выживать. Молодой и сильный. Не потерявший надежды. Кто угодно, только не я».
Кончиками пальцев он осторожно погладил девушку по щеке. Женя вздохнула, прикрыла глаза и безвольно уронила руки. Гош нагнулся, мягко поцеловал ее в шею, потом в то место, где шея смыкалась с плечом. Расстегнул на девушке куртку и сбросил ее с хрупких плеч, обнажая молочно‑белую грудь. Слишком белую, чтобы ее жгло такое яркое, жестокое солнце. Заслонил ее своей тенью. Поцеловал напрягшиеся розовые соски – один, другой… Восхитился тем, какой удивительной внутренней чистотой веет от этого тела. Он готов был любоваться им бесконечно. На руках носить. Только вот…
Гош отстранился, пораженный.
Это была не его женщина. Все равно что резиновая, которая лежала там, в его тульском доме, за шкафом. Хотя с резиновой он что‑то еще смог, чисто из спортивного интереса. Не то что с «тупой», которую выгнал, даже толком не ощупав.
Нет, он вовсе не утратил мужские инстинкты. Он хотел, желал безумно прямо сейчас, любил, боготворил… совсем другую. Ну совершенно. Единственную и неповторимую. Свою.
Гош судорожно зажмурился.
– Милый… – еле слышно позвала Женя.
Гош заткнул уши, чтобы не слышать. «Хоть бы врезала мне, что ли… Умная‑то она умная, поймет, а все‑таки нельзя себя так вести, как я сейчас. Просто отвратительно. «Пуговку расстегни…» Скотина! Зачем тебе это было нужно?! Вспомнить решил, как ловко умеешь людьми манипулировать? Отыграться за этот их примитивный заговор с бомбой? Подлец… Господи, о чем я думаю?!»
– Гошка! – Женя прижалась к нему и с неженской силой рванула за руки, чтобы уши не зажимал. – Посмотри на меня! Вернись! Где ты?!
Гош поднял на нее глаза, полные с трудом удерживаемого безумия.
– Извини… – пробормотал он.
Женя отпустила его и медленным движением натянула куртку.
– Ты вспомнил… – выдохнула она. – Боже мой, ты вспомнил…
Гош с трудом встал на ноги.
– Что же нам теперь делать? – спросила Женя непонятно кого. Голос у нее был такой, что вот‑вот заплачет.
– Извини, – повторил Гош. Повернулся и чуть ли не бегом направился к унылым сараям артиллерийских складов.
– Я люблю тебя! – простонала Женя ему вслед. – Я же тебя люблю…
Может быть, Гош ее услышал. А может, и нет. В любом случае он нырнул в разбитые таранным ударом тягача ворота ближайшего склада и пропал.
Женя встала и пошла неведомо куда, на ходу непослушными пальцами застегивая куртку. Уткнулась в какой‑то проволочный забор. Кровь бешено пульсировала у Жени в висках, перед глазами все плыло. Девушка положила ладони на проволоку и медленно сжала кулаки. Острые шипы пробили кожу, но боль не принесла облегчения. Это была совсем не та боль, которой она хотела.
Издевка судьбы. Всего лишь колючая проволока.
Гош явился через полчаса. Из нагрудного кармана у него торчал серебристый длинный ключ.
Женя невидящим взглядом буравила контрольно‑следовую полосу и время от времени слизывала с ладоней кровь. Выражение лица у нее было такое, что трижды задумаешься, прежде чем спросить, который час.
– Как ее звали? – поинтересовался Гош у Жениного затылка. – Как она выглядела?
– Идиотка… – пробормотала Женя.
– Помоги мне! – потребовал Гош.
– Я не знаю…
Гош взял девушку за плечи и развернул к себе лицом.
– Не знаешь?!
– У тебя было кольцо… Я видела…
– Когда? В каком году?
– В девяносто седьмом… Кажется.
– А сейчас какой?!
– Откуда я знаю…
– И я не знаю, – согласился Гош, отпуская Женю и внимательно разглядывая свою правую руку. – И куда я его дел, это кольцо?!
– Да отстань ты от меня! – взмолилась Женя. – Ну что мне теперь, со стыда утопиться?!
– С какого еще стыда? Это мне хоть в петлю. Женька! Ты прости меня, ладно?!
Вместо прощения Гош схлопотал увесистую пощечину.
– Слава богу! – облегченно воскликнул он, хватаясь за щеку. – Пациент скорее жив, чем мертв. А это что еще такое? Покажи!
– Пошел ты!!!
– Тихо! Возьми аптечку, обработай ладони. Или насильно вымажу зеленкой. Бегом!
– Скотина!!! – заорала Женя, врезала было обидчику с другой руки, но только ушиблась о ловко подставленный блок. Гош схватил ее за руки. Отбил коленом удар в пах. Еще один. Притянул девушку к себе вплотную. И провел ее ладонью по своей щеке, украсившись кровавой полосой.
– Вот так, – сказал он.
Женя не выдержала и разрыдалась. Гош крепко обнял ее.
– Это безумие… – простонала Женя, глотая слезы. – За что?!
– Безумие, – отозвался Гош.
– Я не знаю, как она выглядела. Не знаю, была ли она вообще. Может, ее и не было… Гошка, а если вы развелись… Как это можно – потерять обручальное кольцо? Может, ты с ней развелся, а? – бормотала Женя, всхлипывая.
Гош снова поднес к глазам правую руку.
– Зачем же я тогда женился? – спросил он.
– Ну разводятся люди, бывает…
– Сомневаюсь, – пробормотал Гош. – Что я, совсем ребенок, что ли?
– Ты не думай, – попросила Женя. – Ты опять думаешь. Ты все время только и делаешь, что думаешь… Переживаешь. Зачем?
– Такой на свет уродился. Солнышко, пойдем к машине. Возьмем аптечку, залижем ранки… Не хочу я тебе потом руки ножовкой отпиливать. И кормить с ложечки остаток дней.
– Другие найдутся. – Женя достала из кармана грязноватый платок и утерла слезы. – Желающие.
– Ну вот и замечательно, – Гош мягко тащил девушку к машине.
– Да что замечательно?! – взорвалась Женя. – Ты вспомнил или нет?!
– Ты чего на меня орешь, чудо? – спросил Гош почти ласково. – Я не буду сейчас с тобой ссориться. И потом не собираюсь.
– Конечно, не будешь! Потому что я уйду. Сегодня же!
Гош не стал комментировать это заявление. Он просто сунул руки в карманы и отошел к «Лендроверу». Забрался внутрь, покопался там и выбрался наружу с аптечкой в руках. Поманил Женю пальцем. И она подошла. Ей действительно хотелось убежать немедленно хоть к черту на рога, лишь бы подальше от этого человека. Но в то же время что‑то ее удерживало от такого опрометчивого шага. То ли смутная надежда, что Дымов опомнится и перестанет жить воспоминаниями, то ли обычная жалость. Кроме того, совершать резкие движения было страшновато. Гош только с виду казался милым и ласковым. На самом деле в каждом его жесте сейчас проскальзывала едва сдерживаемая злость. Вечером Костя во всех подробностях рассказал Жене, как Гош себя вел при обстреле города и переговорах с местными. И кое‑что об этом человеке Женя поняла.
Он не мог и не хотел командовать людьми просто так, для удовольствия, из желания лидировать. Ему обязательно нужна была цель. И только что она у Дымова появилась. Фактически Женя сама накликала весьма опасное развитие событий. Час назад Гош побаивался ехать в Москву, не зная, какого рода воспоминания его там ждут и как они изменят его жизнь. А вот теперь он уже не боялся ничего на свете. И если его не сдерживать, он пройдет сквозь все препятствия, как нож сквозь масло. Весело размахивая атомной бомбой. А если «тупые» в нее не поверят, то постреливая из всех доступных видов оружия. И никакие горы трупов на этом пути к воспоминаниям о потерянной любви Дымова не остановят.
Гош сел на подножку машины, протянул Жене мыло и бутылку с водой, и та принялась мыть руки. Порезы щипало.
– Когда Би‑би‑си сообщила о том, что принцесса Диана и принц Чарльз подали на развод, – сказал Гош негромко, – по всей Великобритании был зафиксирован беспрецедентный скачок нагрузки на сеть энергоснабжения. Что бы это значило? Время.
Женя сунула ему под нос кулак с оттопыренным большим пальцем.
– Ну?
– Англичане в ужасе бросились к своим электрическим кофеваркам.
– Умница. Один‑один.
– Почему?!
– Держи зеленку. Потому что очко ты мне должна за сегодняшнее.
– Что, прощение выпрашиваешь? – догадалась Женя. – На коленях?
– А ты у меня?
Женя не удержалась и поцеловала его в макушку. От мягких черных волос пахло банным мылом.
– Почему ты мне раньше не сказала?..
– Извини. Я в городе была, когда вспомнила про твое кольцо. У меня просто времени не было. И… Сам понимаешь, я тоже на нервах. Мне всю ночь Малыш снился. И ты. Гош, как же мы теперь будем, а?
– Не уходи, – попросил Гош. – Только не уходи, ладно? Ты мне нужна. Ты единственный человек в нашей банде, который имеет надо мной власть.
«Угадала, – подумала Женя. – Но он… все понимает. Столько эмоций и такой при этом жесткий самоконтроль. Мне бы так научиться. Господи, ну почему такие парни всегда достаются кому‑то еще? Чем она лучше меня? Стерва».
– Я останусь, – кивнула Женя, с сомнением разглядывая пузырек зеленки. – Пока что.
– Спасибо.
– Ты не переживай так, Гош. Ну дура я, что уж теперь.
– Почему дура? Все было очень хорошо. Кто же знал, что меня так скрутит… Извини.
– Я могу хотя бы надеяться?.. – неожиданно для себя выпалила Женя с отчаянием смертника. Раздиравшая душу обида куда‑то улетучилась, осталась просто горечь и острое желание все исправить. «А потом – куда он денется, когда поймет, что прежнюю жизнь не вернешь? Ко мне. Кто еще пережил весь этот ужас с ним рука об руку?»
– А почему бы тебе не надеяться? – Гош смешно вылупил глаза. – Если, конечно, я не застрелюсь. Только куда мне… Воспитание не то.
– Ты уже все просчитал… капитан, – Жене даже стало немного обидно за ту, которую она про себя не очень‑то справедливо обозвала стервой.
Гош заложил руки за спину и прошелся вдоль борта машины. Вернулся. Лицо его совершенно ничего не выражало. Снова ушел. Женя, воспользовавшись моментом, спрятала зеленку в аптечку и забросила коробочку через окно в салон.
– Весь этот год она была со мной, – сказал Гош, тоскливо кивая своим мыслям. – Незримо присутствовала рядом. Я даже не помнил о ее существовании, а она – была. И вставала между мной и любой женщиной, которая попадалась на моем пути. Я просто этого раньше не чувствовал. А ты для меня значишь… Много. Да, много. Понимаешь, Женя, наша амнезия как‑то связана с эмоциональной значимостью событий и переживаний. Я бьюсь над этим феноменом очень давно. Пытаюсь разгадать, и ничего не выходит. У нас стерто из памяти все то самое главное, без чего мы не люди, а так, двуногие прямоходящие. Гуманоиды. Как это вернуть? Будить старые эмоции новыми, такими же сильными? Всем поголовно влюбиться, чтобы потом осознать, что у нас за плечами осталась другая любовь? Слуга покорный… Убивать людей, чтобы понять, как это дурно? Ты хоть представляешь, что нас всех ждет?!
Он снова повернулся к Жене, глаза его неестественно блестели, и Женя поняла, что это слезы.
– Нет, – честно сказала она. – Не представляю. И не хочу представлять. А ты не думай о плохом. Думай о хорошем. О том, что у тебя в этом мире нашлись замечательные друзья. О том, что я рядом, например. О том, что ты совершил очень мужественный поступок, спасая меня от «тупых». Знаешь, как я тебе за это благодарна? И ребята тобой жутко гордятся.
– Это когда – поступок? – удивился Гош.
– Когда по городу стрелял.
– И что, спас? – Гош коротко хохотнул. Довольно визгливо; он то ли был на грани истерики, то ли уже эту грань давно проскочил.
– Какая разница? Ты это сделал. И спасибо тебе. Раньше из‑за меня никто такого не совершал. Ты первый.
– …и герой получил заслуженную награду! – Гош достал сигареты, руки у него заметно тряслись. – Ладно, забудем. Впереди масса приключений! Это вы хорошо придумали с ядерной миной. Чья идея? Твоя?
– Да что ты! Это Цыган.
– Тьфу! Славен момък се явил…
– Что?
– Славный парень объявился. Блин, ну откуда из меня лезет эта болгарщина, откуда?! Цыган сам таких слов не знает… И не надо ему, из него болгарин, как из меня индеец! А мне все надо! И чем больше, тем больнее! Костя тут разорялся, какого черта, видите ли, вспомнил про «Красные крылья» и Кубок Стенли! Понятно, какого черта. Потому что на фиг ему не сдались эти «Крылья», вот какого…
Зажигалка не работала, и Гош в сердцах швырнул ее оземь.
– Численность пожарной команды в Древнем Риме достигала пяти тысяч человек! – прокричал он куда‑то в небо. – Цезаря считали парнем со странностями, потому что не любил мужиков! Анализ фекалий из оборонительного рва показывает, что основной пищей легионеров был хлеб грубой выпечки с большим содержанием отрубей! Плиний Младший… Чтоб он провалился! Знать не хочу Плиния Младшего! Хочу знать, когда меня в первый раз ударили по морде! Когда невинность потерял! А вдруг у меня дети были? А?! Но главнее всего, оказывается, знать, что Алан Александр Милн отвечал на вопрос о причинах своей женитьбы! А о причинах моей женитьбы кто‑нибудь что‑нибудь может рассказать? Черта с два! Почему тебя в Древнем Риме нельзя было бы казнить удавкой?! – Тут Гош поперхнулся и умолк. Перестал размахивать незажженной сигаретой, подобрал зажигалку и наконец‑то закурил. Измазанная кровью щека нервно подергивалась.
Женя задумалась.
– А почему? – спросила она.
Теперь задумался Гош.
– Ты о чем? – поинтересовался он с неподдельным интересом.
– Почему меня нельзя было бы казнить удавкой?
– А‑а… Ну, я даже толком не знаю. Какие‑то религиозные мотивы.