– За пререкания с ведущим. Тут все просто – любой капитан отчаянно держится за свое место. Особенно провинциальный. На них же обрушивается слава, их на улицах родных городов узнают. Появляется вдруг ответственность, все‑таки представляешь свое Гадюкино на национальном телевидении. И не мелодии угадываешь, а берешь сложные вопросы. Приходится оправдывать народное доверие, а значит – слушаться руководства. Это я к тому, что не все Знатоки такие уж отчаянные честолюбцы. Со временем становятся. Я не успел. Показал себя неуправляемым человеком. И непредсказуемым. А там ведь существует определенный сценарий. «Брейн‑ринг» вовсе не безупречно честная игра. Особенно на уровне отбора. Ну и отказали нам в эфире. Можно было, конечно, сменить меня на кнопке. Но у нас и так половина шестерки из отставных капитанов. И за каждым – история.
– Н‑да… Неуправляемый. Зачем стрелять‑то по городу? Да еще из такого безумного калибра?
– А бить человека железом по почке? Оборона, да?
– Георгий, ну это же издержки.
– У вас сплошные издержки, как я погляжу. Вы запомните, Борис, с моей командой шутки плохи. В ответ на замах рукой отрываем голову. Извините, не для удовольствия придумали. Жизнь заставила.
– Я слышал. Что это были за города?
– Новомосковск и Тула.
Борис потер рукой подбородок.
– Много там народу?
– В Новомосковске от силы пятьсот, – сымпровизировал Гош. – Тула – почти четыре тысячи. Они засосали всех пришлых и активно завлекают в город фермеров.
– Фермеров?!
– А вы тут что, от консервов еще не офонарели? Да и сожрете вы их скоро, если на военные склады не наткнетесь.
– Военные склады мы уже нашли. Сейчас проблема другая. Видите – есть электричество. Теперь пытаемся запустить насосы. Дать воду хотя бы сюда.
|
|
– А электричество откуда?
– Слышали про ГЭС‑1? Кремлевская станция. Здесь все автономно, нужно только знать, куда руки приложить. А руки, к сожалению, крюки…
– Мало «проснувшихся»? – участливо спросил Гош.
– Мы же договорились, о численности ни слова. Кстати, здесь тех, кто в порядке, называют просто людьми.
– А тех, кто не?..
– А это народ.
– Символично, – признал Гош. – Москва всегда славилась жесткими терминами. О! Вспомнил! Слушайте, Борис. Правительство нашей многострадальной родины вы нашли? Тела? Останки? Кто у нас был президент?
– Вот, – Борис достал из ящика фотографию. Гош присмотрелся, не вспомнил, фыркнул:
– Ну и рожа… И фамилия соответствующая.
– Скажу честно, мы его не искали. Будем надеяться, что он не в секретном бункере сидит, а где‑нибудь на загородной даче ворон кормит.
– А то как выскочит!
– Не пустим, – заверил Борис.
– А за город вы, значит, не высовываетесь…
– Георгий!
– Все, проехали. Виноват. Так расскажите мне все‑таки о вашем государственном устройстве.
– Да тут все просто. Комитет заботится о народе. Следит, чтобы каждый был сыт, здоров, не представлял опасности для соседей. Обеспечивает рост уровня жизни. А народ под руководством комитета обороняет город от возможной агрессии извне, добывает продукты, занимается санитарными работами… И по ходу дела учится жить. Пришлось начинать с самых азов – зачем нужны семьи, откуда берутся дети… Элементарную гигиену и ту пришлось буквально насаждать. Вы, Георгий, не судите нас строго. Мы только в самом начале пути.
|
|
– А была агрессия извне? – спросил Гош и вдруг понял – теперь была. Сами того не желая, Регуляторы превратили оборону из психологического трюка в реальный механизм защиты города.
– Теперь есть, – в тон его мыслям кивнул Борис. – Раньше мы просто отгоняли банды оборванцев, стремившиеся прорваться в Москву. Приезжали иногда такие панк‑рокеры… Круче любого фантастического кино. А вы, дорогой Георгий, устроили нам серьезную проверку. И смею вас заверить, оборона теперь крепка, как никогда, – он слегка ухмыльнулся.
– Еще крепче сплотилась вокруг Центрального Комитета, – подсказал Гош. – Хорошо вы придумали с этой обороной. Ход стандартный, его применяют сейчас повсюду. Главное – «тупым» руки занять и головы забить. Внешняя угроза… А рэкетом ваши солдатики тоже занимаются?
– Так некого рэкетировать. Георгий, вы серьезно насчет фермеров? Они… э‑э… бывают?
– Их немало. И есть рынки, где они сбывают продукцию. А раз имеется спрос, будет и товар. Я знаю, сам почти месяц жил на скотоводческом ранчо. А потом так случилось, что местная военщина сожгла его и убила двоих наших. С этого наш путь и начался, – честно ответил Гош и прикусил язык. Ему показалось, что он косвенно намекнул на численность Регуляторов.
Борис задумчиво теребил бумаги на столе.
– Неужели получится? – спросил он несмело, с затаенной тоской. – По новой, а? Ведь без крестьянства – тупик.
– Не знаю. Сеять они точно не будут. А скотина… Главное, чтобы догадались к коровам быка пустить. И кабана к свиноматкам. Овцы‑то сами плодятся, их никто раздельно не содержал.
|
|
– Да… – Борис снова закурил и сквозь дым пристально уставился на Гоша. – Ну что, поболтали?
– Допустим. Слушайте, Борис, я не опасен. Я по делу к вам.
– Хорошенькое дело… Где вы откопали эти пушки свои?
– Далеко. Там еще много чего есть, но без меня вы не разберетесь. Гарантирую. Я по нынешним временам редкий специалист.
– Это намек? Учтите, Георгий, мы не принимаем наемников. Здесь только единомышленники. Те, кто готов послужить народу. Не уверен, что после такой демонстрации силы, какую вы устроили, комитет сочтет вас подходящим для наших целей.
– Вы меня не так поняли. Давайте проще. У вас есть то, что мне нужно. А у меня есть то, что может сломать нынешнее хрупкое равновесие сил в Москве. Сделка очень простая. Я возьму свое и уйду. Если решу остаться, это будет отдельный пункт. Но в любом случае я больше не трогаю вас, а вы не трогаете меня. Ага?
Борис снова потер ладонью подбородок.
– И что же такое у меня есть? – спросил он. – Оружие, наркотики, проституция?
– Издеваетесь… – вздохнул Гош.
– Конечно, – Борис слегка улыбнулся. – Вы недооцениваете силы комитета, друг мой. И то, насколько предан ему народ. У меня больше пяти тысяч бойцов готовы выступить хоть сейчас. А у вас, Георгий, просто банда. От силы десяток, ну, два.
– И калибр двести сорок миллиметров, – напомнил Гош.
– Какая разница? Ну, ухлопаешь ты сотню‑другую моих терминаторов. А остальные только окрепнут в вере. Неужели ты еще ничего не понял? Ты залез на мою территорию, друг. НА МОЮ ТЕРРИТОРИЮ.
Гош взял со стола пачку «Ротманс» и аккуратно забросил ее в невидимый ящик стола. Пачка легла точно. За ней полетела зажигалка. Борис, тоже не глядя, ящик задвинул.
– Я не хочу с тобой мериться силами, – произнес Гош очень медленно. – По одной причине – мне искренне жаль твой… э‑э… народ. Он‑то ни в чем не провинился. Знаешь, чем лучше я узнаю «проснувшихся», тем больше начинаю любить «тупых». Пойми, Борис, я готов уговаривать. Мне нужно совсем немного. У меня в команде четверо москвичей. Дай им войти в город на полдня. И выйти. Можешь приставить к каждому охрану.
– Не‑а, – Борис улыбнулся с ласковой издевкой на лице. Как мальчишка, который другому пацаненку не дает прокатиться на велосипеде.
– В чем дело? Что тебя беспокоит? Мы не будем здесь вести пропаганду.
– Дурачок. Ничего меня не беспокоит, – Борис явно наслаждался. – Я же сказал – это моя территория. И все. Здесь я решаю, что можно, а чего нельзя. И мое слово – нет.
– Почему? – тупо спросил Гош.
– Потому что тебе очень надо. Так надо, что расплакаться готов. А я не дам. И никаких объяснений. Ну что, заплачешь?
– Скорее зарычу, – Гош смотрел на Бориса исподлобья, стараясь на самом деле не рычать.
– Я же знаю, чего тебе нужно. Воспоминания. Документальные свидетельства того, что ты на самом деле был на этом свете. Пока что тебя еще нет. Так, мираж, зыбкая иллюзия Георгия Дымова. А знаешь, что бывает с человеком, когда он находит свой дом? Бумаги, фотографии? А? – Борис наклонился вперед, ловя ускользающий взгляд Гоша.
Тот молчал.
– И не узнаешь, – констатировал Борис.
– Господи! – взмолился Гош. – Ну за что такое наказание?! Кем же ты был в прошлой жизни, а?
– Да так, – Борис мило улыбнулся. – Ничего особенного. Не расстраивайся, Дымов. Ты просто опоздал. Я уже здесь. Место занято. Надо было тебе оставаться в Туле. Конечно, если ты на самом деле там был. Впрочем, это мы выясним. Посидишь в холодке, отдохнешь, соберешься с мыслями. Недолго, обещаю. Сутки, не больше, и мы устроим тебе очную ставку со всей твоей бандой оптом и в розницу. А пока… – Борис нажал одну из кнопок на небольшом пульте слева от стола. – А пока свободен.
Гош подумал – а не сломать ли нос этому деятелю на прощание, но на него вдруг навалилась такая безумная усталость, что сил хватило только криво улыбнуться. «Фальстарт. Ох, как же мне за фальстарты доставалось на «Брейне»… И вот – опять. Ладно, гад. Сейчас ты у меня попрыгаешь».
В кабинет вошла охрана. Борис улыбался.
– Напрасно радуешься, – заметил Гош. – Ты оставил мою команду без лидера.
– Правильно, – кивнул Борис. – Так оно всегда и делается. А ты чего хотел?
Гош вздохнул и потупился.
– Ты же ничего не знаешь об этих людях, – сказал он с тоской. – Они без меня не продержатся больше суток.
– И замечательно… – В голосе Бориса прорезалась настороженность. Охранники топтались у Гоша за спиной, ожидая команды.
– Ты не понял. Я не смогу отвечать за их последующие действия. Я даже предугадать не смогу, что им в голову взбредет.
Борис сел прямо и забарабанил по столу пальцами.
– У‑умник, – протянул он. – Хитрец. Кого ты хочешь напугать?
– Я просто тебя предупредил. Может случиться все, что угодно.
– Ага. Твое хваленое войско прорвется в город и затащит на Красную площадь атомную бомбу! Ха! Эй, ребята! Ну‑ка, быстренько – в подвал этого юмориста. Только глаза ему завяжите. И так уж он слишком много видел.
Гош почувствовал, что его опять хватают за шиворот и накидывают на голову что‑то, пахнущее застарелым потом. Судя по всему, это была куртка одного из охранников.
Снаружи зрелище было что надо, и Борис посмотрел на пленника чуть ли не с умилением. Тут под курткой фыркнули, и замогильный голос произнес:
– Был я буйный, веселый парень. Золотая была голова. А теперь пропадаю, барин, потому – засосала Москва!
– В подвал! – рявкнул Борис, наливаясь кровью.
– Эх, сглодал меня, парня, город! – завыл Гош, которого волоком тащили к двери. – Не увижу родного месяца! Распахну‑ка пошире ворот, чтоб способнее было повеситься!
* * *
– Или паны, или пропали! – хрипло заявил Костя, подкручивая колесики. Ствол миномета наклонился под сорок пять градусов. – Цыган!
– От машины! Огонь!
Бухнул выстрел, и мина ушла в рассветное небо. Цыган тут же снова переломил ствол. Очередная мина выскочила на направляющие.
– Заряжай! – Костя вскарабкался на броню. Ноги опасно скользили по мокрому от росы металлу. Цыган оказался наверху первым и сейчас подключался к рации.
– Что на НП?
– Говорит, надо ближе! Метров на триста! А вправо‑влево нормально!
Регуляторы давно уже перестали разговаривать между собой. Теперь они перекрикивались надорванными истеричными голосами. Позади осталось два удачных обстрела города с разных точек, и ни одного часа сна. А впереди была игра ва‑банк. Точнее, она уже шла.
– Застава стреляет! – Цыган отпустил клавишу приема и раскрыл ящик с зарядами.
– Отлично! Паника! Сколько мин осталось?! Пять?!
– В барабане четыре! Это пятая!
– Мало! Обвязывай! Большой! Иди сюда, у меня руки уже дрожат!
Бум!
– Почти идеально! Чуть влево снесло, и нужно еще ближе!
– Скажи Женьке, чтобы не очень высовывалась!
– Женя! Не торчи на виду! Что?!
Костя стянул с головы шлемофон и вытер тыльной стороной ладони взопревший лоб, украсив его широкой черной полосой.
Цыган настороженно прислушивался к тому, что говорила Женя со своего наблюдательного пункта. Закашлялся. И почти нормальным голосом сказал:
– Танк. Один танк. Пошел к нам. Только что.
– Ага‑а!!! – заорал Костя. – Большой! Гранатометы к бою! Цыган! Ствол! Ствол переламывай! Успеем!
Большой схватил в охапку несколько гранатометов и опрометью кинулся в сторону Можайского шоссе. Костя и Цыган лихорадочно принялись обвязывать мину зарядами.
– Успеем, – бормотал Костя. – Две успеем.
– Что?!
– Две успеем, говорю!
– Запросто! Давай, наводи!
– Если бы я умел… – Костя спрыгнул вниз. – Ах, если бы, ах, если бы, не жизнь была б, а песня бы…
– Да никто не умеет! – крикнул сверху Цыган. – Не комплексуй! Гошка тоже не умел!
– Как это – не умел?! Очень даже умел… – Костя понял, что имеет в виду Цыган. Гош успел весьма обстоятельно рассказать им, как на самом деле осуществляется стрельба. И то, что они сейчас умудрялись попадать по заставе хотя бы приблизительно, объяснялось только безумным везением. Да еще тем, что Костя, расстреляв больше десятка мин, вроде бы уловил какие‑то скрытые алгоритмы. И Женя со своего чертовски опасного поста на радиорелейной вышке четко передавала целеуказания.
– Цыган!
– От машины! Огонь!
Бум!
– Так, меня уже шатает! – сообщил Костя.
– Попа‑али!!!
– Куда?!
– По Кольцевой! Правее заставы полста метров! Там все лежат! Не стреляют уже! Танк проходит наш НП!
– Успеваем! Заряжай!
Перед следующим выстрелом Цыган крепко сжал обеими руками пульт дистанционного управления и что‑то прошептал, глядя в небо.
– Он не слышит тебя! – успел проорать Костя. – Он больше не любит нас!
Бум!
Цыган забросил пульт на броню и, распуская на ходу зажим стянувшего горло ларингофона, кинулся догонять Костю.
Они упали в канаву рядом с Большим, когда приближающийся танк был уже слышен. Неподалеку дорогу перегораживал «МТ‑ЛБ».
– Тягач жалко, – сказал Большой. – Он бы нам еще…
– Плохо лежим! – перебил его Костя, цепляя на пояс мобильную рацию. – Нужно ближе к городу! Мужики, кажется, у нас есть шанс! Женька говорит, мы все‑таки попали! Разнесло заставу! Вдребезги!
– Регуляторы, в седло! – радостно воскликнул Цыган, вскакивая на ноги.
– Ты лучше еще раз богу помолись… – выдохнул Костя, уже на бегу. – У тебя получается!
* * *
Когда железная дверь в очередной раз открылась, Гош лежал на топчане, мучительно пытаясь заснуть. У него отобрали часы, но по субъективной оценке в заточении он пробыл около суток. Дважды его скудно кормили и выводили в туалет. Ни разу даже не замахнулись. Не задавали вопросов. Все бы ничего, только спать он почему‑то не мог. Перенервничал. Давно ему не приходилось оказываться в положении, настолько похожем на безвыходное. Даже глубокоуважаемый Гошем литературный персонаж Winnie‑the‑Pooh, известный в народе как Винни‑Пух, никогда не застревал так круто.
Гош представил себе черную‑пречерную доску и белую точку на ней. Представил ясно и отчетливо. Сосредоточился на маленьком белом кружочке. Разглядывал его, разглядывал… Надоело. «Бука – это Wizzle. Бяка – Woozzle. Слонопотам – Heffalump. Помнится, исследователи залезли даже в «Толкование сновидений» Фрейда, чтобы разобраться, откуда взялся Heffalump. И даже притянули за уши один классический случай. А еще считается, что по типу нервной организации ослик Yo‑Yo удивительно близок к Федору Михайловичу Достоевскому. Ф. М. Достоевский. По утверждению Филиппа Киркорова, его любимый писатель. Идиот. Зайка моя. Тварь я дрожащая. F. M. Достоевский. А. К. Троицкий. А. К. Кто писал, что «АК» – оружие, устаревшее морально и технически? «АК» – лучший подарок «тупому». Лучший подарок, по‑моему, мед. А я сошла с ума!»
Тут‑то дверь и отворилась. Гош открыл глаза и посмотрел на вошедшего. И совсем не обрадовался.
– Здравствуй, – сказала женщина негромко. – Ты как?
– Когда бы мы были, Медведи, Пчелой, – лениво продекламировал Гош, – мы все бы деревья спилили пилой. И, запахом меда влекомы, не лазали б так далеко мы.
Женщина осторожно присела на край топчана. Дверь захлопнулась.
– Тогда бы Пчела, она же Медведь, уставши все время жужжать и лететь, себе бы отрыла берлогу и в ней бы жила понемногу… А я думал, опять на расстрел.
– Они тебе угрожали?! – встрепенулась женщина.
– Шутка. Как ты сюда прошла?
– Ну, я все‑таки референт председателя комитета. Сказала, чтобы пропустили… Извини, Гоша, я не смогу тебя отсюда вывести.
– Да я и не прошу…
– Но ты можешь выйти сам.
– Как же… Сейчас ты достанешь из‑под юбки пистолет, и я возьму тебя в заложницы. Потребую, чтобы подогнали к Мавзолею полностью заправленный трамвай с десятью чемоданами долларов в мелких купюрах. И открыли нам коридор на Чечню.
Женщина протянула руку и несмело погладила его по волосам.
– Все такой же, – вздохнула она, мягко улыбаясь. – Все тот же Гошка Дымов. Ты совсем не изменился.
Гош судорожно вздохнул и отвернулся к стене.
– Прости, – сказал он. – Я тебя не вспомнил. У меня поражена эмоциональная сфера. Нет, что за чушь я несу! Эмоциональная сфера в порядке. Скажем, так… У меня выбиты любые воспоминания, серьезно эту сферу затрагивающие. Особенно за последние десять лет. Знаешь, Борис прав. Я всего лишь фантом. Мираж. Имитация. Голографическое изображение Георгия Дымова. Временами я даже не уверен, что это мое настоящее имя.
– Оно настоящее. Гоша, выслушай меня, пожалуйста.
Гош с кряхтением перевернулся, спустил ноги с топчана и сел рядом с женщиной так, чтобы ее даже ненароком не коснуться. Но вот глазами… Не любоваться ею было выше его сил.
– Ты красивая, – сказал Гош. – Безупречно стильная. И очень… Черт побери, мне нужно побольше на тебя смотреть. Мне это полезно.
– Если захочешь, будешь видеть меня каждый день.
– Скажи мне вот что. Ты сама пришла?
– Гош! – Взгляд женщины грозно сверкнул. Да, она умела быть сильной. И при этом оставаться удивительно женственной. Гош зажмурился. «И все‑таки есть на свете лицо еще прекраснее. Ближе. Роднее. Вспомнить бы черты! Волосы цвета бронзы…»
– Ольга, – сказал он.
Женщина схватила его за плечо и властно развернула к себе лицом.
– Ну же! – почти крикнула она.
Гош мягко разжал судорожно вцепившиеся в него пальцы.
– Это всего лишь имя. Оно тебе идет. Тебя должны звать именно так. Прости.
– Встань, – тихо сказала Ольга. Гош послушно встал. Ольга подошла к нему вплотную. Закинула руки на шею. Прижалась всем телом. И заглянула в глаза. – Поцелуй меня, – прошептала она.
– Вспомни, как ты вспоминала, – попросил Гош. – Нельзя форсировать события. Память должна вернуться сама. Зря ты это…
– Поцелуй меня.
«Какая разница?» – подумал Гош. Наклонился к ее губам. Поцелуй вышел долгим, но, увы, несколько односторонним, потому что Гош сразу почувствовал – не то. Оказывается, он прекрасно знал, что такое это самое «не то». В свое время они с Ольгой вели достаточно свободную жизнь – то он шлялся по своим Знатокам, то она разгуливала по театрам с друзьями. У нее были такие – мужчины‑друзья. Симпатичные ребята, влюбленные в бронзово‑рыжую красотку еще со школы. Потом у мальчишек появились семьи, но возникла потребность иногда по душам поговорить с умной женщиной. Поговорить так, как с женой не получится. Гош им от души сочувствовал. У него‑то с женой все получалось. Иначе бы и брак не состоялся в принципе. В этом Гош оказался максималист.
Между ними существовало глубочайшее доверие. Они просто знали, что на стороне ничего криминального случиться не может. Даже не потому, что интрижка могла развить в «изменнике» комплекс вины и этим подорвать гармонию, сложившуюся в их отношениях. Вовсе нет. Просто ничего «такого» быть не могло в принципе. За ненадобностью. Однажды после дичайшей попойки Гошу, которому начисто отшибло память, друзья рассказали, как его некая влюбчивая барышня за штаны тащила в постель, а он сбежал на четвереньках (иначе падал), да еще и с извинениями.
Но целоваться‑то к нему по пьяни лезли неоднократно. Как правило, очень милые, симпатичные, привлекательные женщины. Других просто вокруг не было. И прежде чем Гош научился выходить из ситуации так, чтобы не обидеть хорошего человека, пара‑тройка забавных эпизодов приключилась. Вот откуда он знал, что такое «не то». И нынешний поцелуй оказался «не то» типичное. Маленькая, вполне простительная ошибка. Дань вежливости. А вовсе не жест отчаяния, как с другой стороны. «Бедная… Неужели у нас что‑то было? Вполне могло быть. Очень даже. И я уже подозреваю, из‑за чего произошел разрыв. Она ведомая. А мне всегда была нужна женщина – достойный соперник. Женщина во всех своих проявлениях, умеющая и любящая уютно сворачиваться у меня на груди. Но при этом – очень яркая и цельная личность. Да, нам с Олькой было вместе чертовски интересно. Стоп! Минуточку!..»
– Ты вспомнишь… – прошептала Ольга, сладко жмурясь, когда Гош отстранился – не грубо, но уверенно. – Ты обязательно вспомнишь…
– Минуту, – Гош аккуратно высвободился из объятий. – Момент… Так… Да, разумеется.
Он уже стоял в дальнем углу комнаты без окон, приспособленной под камеру. На стене кто‑то, видимо предыдущий узник, нацарапал короткое русское слово. Гош и сам бы тут с удовольствием отметился в знак солидарности, да нечем оказалось.
– Хорошо, – сказал он, глядя в стену. – Ты… Ты прими мои извинения пока что. А там разберемся. Память ко мне возвращается. Медленнее, чем хотелось бы, но… Кстати, мы когда с тобой?..
– Мы же работали вместе, Гош.
– Где?! – От неожиданности он чуть не подпрыгнул.
– Рекламное агентство «Магия желания». Помнишь, на Солянке? Креативный отдел.
– «Магия желания»? – пробормотал Гош. – Ничего себе имечко. И все московские сумасшедшие были наши.
– Именно так. И в огромном количестве. Не сразу, конечно, но потом начался такой вал… Гош, это же была твоя идея.
– Моя?!
– Бедный Гошка… – прошептала Ольга и закрыла руками лицо.
– И что я там еще делал?
– Ты был ведущий разработчик… – Ольга начала тихонько всхлипывать. – А я организовывала фокусные группы…
– А где я учился? – спросил Гош без особой надежды на ответ.
– Не знаю. Тебя все равно с третьего курса отчислили. Но ты был социальный психолог…
– Я?! – На этот раз Гош действительно подпрыгнул.
– Угу…
В комнате воцарилось длительное молчание, прерываемое сдавленным плачем. Гош с размаху сел на топчан и схватился за голову. Через несколько минут Ольга успокоилась, села рядом, достала из кармана пудреницу и носовой платок и, отвернувшись, занялась собой.
– Ладно, – пробормотал Гош. – Оставим это. Все равно не помню. Да и не верю. Веду я себя, мягко говоря, не очень профессионально. Слушай, Оля. Ты ведь что‑то мне хотела предложить.
– Да! – встрепенулась Ольга. – Гош, оставайся с нами.
– Нереально. Во‑первых, этот ваш наполеончик не позволит. А потом, извини, у меня же команда.
– Борис тебя жутко боится, – подтвердила Ольга. – Но у него духу не хватит причинить тебе вред. И я не позволю. Я заставлю его, не беспокойся. Он для меня на многое пойдет.
– Пока не догадается, что между нами что‑то было. У вас с ним?..
– Если честно, на грани. Не обижайся, Гоша. Я искала тебя, как могла. Ждала, сколько могла. И вот ты пришел. Теперь все будет по‑другому.
– Да с чего же мне обижаться, милая…
– Правда? Гошка, ты правда не сердишься на меня?
– Конечно.
Этот поцелуй оказался еще более страстным, но и еще более односторонним.
– Ты вспомнишь! – выдохнула Ольга с убежденностью фанатика. Глаза у нее так и горели. – Ты обязательно вспомнишь.
– Разумеется. А сейчас нам что делать?
– Ну… – Ольга двусмысленно улыбнулась. – Я могла бы сказать, что именно, но я тебя понимаю. Честное слово, любимый, я не буду на тебя давить. Ты прав, все должно само вернуться.
Гош вздохнул с некоторым облегчением.
– А сейчас от тебя ничего особенного не требуется. Просто останови свою артиллерию, и все.
– Значит, они стреляют… – пробормотал Гош. У него сразу отлегло от сердца. Но в то же время проснулось беспокойство за Регуляторов, которое он до этого изо всех сил подавлял.
– Понимаешь, милый, тут непростая ситуация. Москва бурлит. Твои пушки обстреляли спальные районы, сначала на Варшавке, потом где‑то в Солнцеве, по‑моему. Но слышно было по всей Москве. Борис выслал людей на поиски, и все группы вернулись ни с чем. А час назад твоя команда страшно изуродовала Можайское шоссе. Разбили заставу, есть погибшие. И в городе началась паника. Народ буквально обезумел. Все ждут, что следующий залп будет по центру. Ты ведь этого хотел? Чтобы тебе принесли шкуру Бориса? Так вот, ты своего почти добился. Но Борис не уступит. Прежде чем народ возьмет штурмом Кремль, тебя силой заставят прекратить стрельбу.
– Борис мог бы уже сто раз спросить меня, на какой волне говорить с Регуляторами. И начать переговоры сам.
– Регуляторы? Это твоя команда так называется? Милый, Борис на переговоры уже не пойдет. Он же был уверен, что поймает их. Представляешь, какой удар по самолюбию?
– Ну и что дальше? Он пришьет меня дюбелями к Кремлевской стене?
– Ох, Гошка, не говори так… Он все может. У него есть гвардия, человек двести, преданных, как собаки. Если понадобится, они начнут стрелять в толпу.
– А есть толпа? – оживился Гош.
– Будет. Скоро будет. Гоша, пожалуйста, останови это. Предложи сам. Все сразу придет в норму. Ты только согласись. А все остальное я устрою. Поговорю, с кем надо. Борис не рискнет пойти наперекор мнению всего комитета. И ты сможешь остаться дома. В Москве. И твои люди наверняка тоже не откажутся. Правда?
– Комитет… Сколько вас?
– В самом комитете десять человек. А всего людей в городе пятьдесят восемь.
– Как пятьдесят восемь? Ах да, людей… А народу?
– Двенадцать тысяч шестьсот два. Не считая новорожденных. Милый, соглашайся. Хочешь для начала министром обороны? Это будет совсем легко организовать. А дальше посмотрим. Я ведь здесь время зря не теряла…
Наверное, Ольга могла бы очень красочно описать Гошу, как ему хорошо будет в Москве. Но за дверью вдруг поднялся шум, и замок лязгнул.
* * *
– А я думаю – куда ты делась, – сказал Борис Ольге. – Кое‑кто из охраны об этом здорово пожалеет. Романтическая сцена? Ну‑ну. Слушай, Дымов! Я, кажется, возьму обратно пару слов. Ты не умник и не хитрец. А просто идиот. Кого ты набрал себе в банду?!
– Боря, – тихо позвала Ольга. – Это он.
– Что – он?! – взорвался Борис. – Какого черта?! А?! А‑а… Так. Понятненько. Ну‑ка, радость моя, выйди на минуточку.
– Нет, – отрезала женщина. – А то ты еще сделаешь какую‑нибудь глупость.
– Все глупости уже сделаны, – отмахнулся Борис. – Вот, полюбуйся. Не знаю, чем тебе приглянулся этот тип в прошлой жизни, но сейчас… Поднимись наверх, посмотри, что там вытворяют его сумасшедшие друзья!
Гош почувствовал, как часто‑часто забилось сердце. «Вернулись за мной. Надо же! А чего я ждал? Да этого самого и ждал. Надеялся, во всяком случае». Он сделал глубокий вдох и приготовился играть.
Борис сунул палец за воротник рубашки и покрутил головой. Выглядел он до крайности взвинченным. Куда‑то делась его барская уверенность в себе, теперь это был просто задерганный мужик, над которым нависла увесистая проблема.
– Мне все равно, – сказала Ольга. – Я останусь здесь.
– Как же – все равно! Никому больше не все равно! Всех касается! Знаешь, Дымов, а ты везунчик. Я ведь тебя пожалел. А зря. Возьмись я устроить тебе допрос с пристрастием, ничего бы этого не было.
– Народец взбунтовался? – спросил Гош с ехидцей.
– Да народ бежит из города!!! – заорал Борис, сжимая кулаки и наливаясь кровью. – Скотина, кого ты с собой привел?!
– Не такие уж они и страшные, – заметил Гош самым невинным тоном.
– Как это – бежит? – удивилась Ольга. – Почему бежит?
– А потому, что на Красной площади стоит какая‑то громадная самоходная пушка! Сзади у нее прицеп! В прицепе ядерная боеголовка! А на этой боеголовке сидит рыжая психопатка и держит кнопку! И говорит, что если через полчаса ей не отдадут ее любимого Дымова, то подорвется! Ей, видите ли, все равно без Дымова жизнь не мила! И я ей верю!!!
Борис вдруг перестал кричать и сбился на хриплый торопливый шепот. Даже присел от натуги.
– Потому что она сумасшедшая, ну абсолютно сумасшедшая, – протараторил он. – Это надо видеть, у нее просто крыша съехала. Там еще какие‑то безумные танкисты, один другого хуже, и боеголовка самая настоящая, я смотрел. Оля, ты не понимаешь, это просто надо видеть. Они взорвут город к чертовой матери, и себя тоже, им все равно, они больные, понимаешь? Он нарочно взял себе таких маньяков, чтобы они его вытащили любой ценой. Дымов, я все про тебя знаю теперь. И сегодня я, может быть, тебя отпущу. Но если сунешься в Москву еще раз – тебе конец. Обещаю. Клянусь. Сейчас тебе дадут рацию, скажешь этой ненормальной, что ты живой. И будем решать, как дальше.