Ольга внимательно посмотрела на Гоша.
– Это что еще за рыжая? – спросила она подозрительно.
– Погоди. Борис, ты подходил к боеголовке вплотную?
– Да я залез на этот прицеп! И мне все очень понятно объяснили! Дымов, ну зачем?! Ты же мог сказать раньше! Или ты нарочно? Или ты хотел причинить городу максимальный ущерб? Скотина! Господи, какая же ты скотина!
– Гоша, мы же больше года здесь работаем, – сказала Ольга с укоризной.
– Проклятье! – Гош очень натурально изобразил на лице смущение и отвернулся. – Я ведь спрятал взрыватель…
– А они, значит, нашли! Ублюдки!
– Там аккумулятор есть у них?
– Не знаю, я не заметил! Но какие‑то провода точно, а у этой дуры в кулаке чека зажата! Если отпустит – что будет?
– В принципе, может и рвануть… – застенчиво признался Гош. – Конечно, если они правильно все подсоединили.
– А мне плевать! – крикнул Борис. – Пусть неправильно! У меня народ разбегается! Я должен устранить эту угрозу! А как? В твою рыжую десяток снайперов целится. Ну выстрелит один, ну попадет, а дальше что? А если взрыв?! Сколько там у тебя?!
– Нам хватит. Десять. Кремль сроет до основания. Может, наконец‑то библиотека Ивана Грозного найдется.
– Он еще издевается! – Борис лягнул каблуком дверь. – Эй, несите рацию!
– Подожди!
– Чего еще ждать?! Дымов, эта соплячка уже двумя руками чеку держит!
В дверь сунулся охранник. Борис сделал знак рукой, и дверь закрылась снова.
Гош замялся. Очень важно было не переиграть. Но и испуг Бориса мог вот‑вот пройти. Мало ли, что ему в голову взбредет, когда минует непосредственная угроза? А Гош хотел выжать из ситуации максимум. Он побаивался вести с этим человеком переговоры. А вот сделать так, чтобы его немедленно вышибли из Москвы безо всяких условий…
|
|
– Нужно как‑то устроить, чтобы они ушли, а я остался, – задумчиво произнес Гош.
– Чего‑о? – вытаращился Борис. И тут же перевел взгляд на просиявшую Ольгу.
– Боеголовки в наших планах не было. Мы ее совсем не для того готовили. Но… Понимаешь, Борис, Регуляторы на нее буквально молятся. Гордятся тем, что обладают самым мощным оружием на свете.
– Ах, еще и Регуляторы… Дымов, ты сволочь. У тебя мания величия.
– Что ты знаешь о Регуляторах? – искренне удивился Гош.
– То, что они приволокли к Мавзолею атомную бомбу, кретин!
– А‑а… А я тебя предупреждал. Их нельзя оставлять без контроля. Ты меня не послушался и создал большую проблему для нас всех. И для меня в особенности.
– Я устал от твоего словоблудия! В чем дело?
– Они могут и не послушаться меня, – вздохнул Гош. – Даже если ты отдашь им заложника… Черт, Борис, ты очень правильно охарактеризовал эту девчонку. Если она взяла в банде верх, меня ждут большие сложности.
Борис довольно осклабился.
– Приятно слышать! – прорычал он.
– Погоди… Ты же умный, ты целый год держал в повиновении огромное количество «тупых». Придумай что‑нибудь, а?
– Это как? – вытаращился Борис.
– Ну… Я не знаю, как теперь вести переговоры. В смысле – чтобы не отдавать меня им.
Борис остолбенел.
– Боря! – взмолилась Ольга, заламывая руки.
– В общем‑то, я им больше не нужен, – тихонько сказал Гош, старательно придавая глазам влажный собачий блеск. – Если они разобрались со взрывателем…
– Боря! – повторила Ольга.
– Я‑то знаю эту рыжую, – с похоронным лицом вздохнул Гош. – Сейчас ей понадобился я. А завтра ей может захотеться чего‑нибудь еще. И вряд ли мне удастся восстановить над ней контроль.
|
|
Борис, тяжело дыша, строил жуткие гримасы.
– Мне казалось, что я держу их крепко, – продолжал Гош. – Я бы иначе сам в город не пошел. А ты все сломал. Вот и доигрался. Круче всех теперь не ты, а девчонка с бомбой.
Борис наконец обрел дар речи. Зарычав, он схватил Гоша за грудки, сдернул с топчана и принялся мелко трясти.
И потащил к двери.
Гош начал вырываться, бормоча: «Да постой ты… Ну придумаем что‑нибудь… Да постой же, я сказал!» Подскочившая Ольга вцепилась в Бориса.
– Охрана! – заорал тот.
В камеру вбежали несколько автоматчиков.
– На площадь его! – приказал Борис, толкая Гоша им в руки. – Поставить у Мавзолея и ждать команды!
– Не смей! – крикнула Ольга.
Гоша скрутили и поволокли наверх. А Борис от души залепил Ольге пощечину.
– С тобой мы еще поговорим! – зловеще пообещал он.
И тут же схлопотал по физиономии в ответ.
– Тогда я с ним! – прошипела Ольга. – С ним уйду!
Борис схватил ее за руки.
– Нет!
– Да! Пусти меня!
– Оля! Ну, извини… Погоди, остынь. Зачем тебе это? Ты же видишь, он не в себе.
– Он вспомнит! – крикнула Ольга. – Он вспомнит меня!
– Да посмотри же ты правде в глаза! Ему это не нужно! – произнес Борис мягко, но настойчиво. – У него банда, а в банде одни сумасшедшие. Это только кажется, что он человек… На самом деле он так и не «проснулся». Ну, Оленька… Прости меня!
Ольга рванулась, но Борис не пустил ее. Притянул к себе и крепко обнял.
– Я же так люблю тебя… – прошептал он. – Подожди чуть‑чуть, и все наладится. Все будет как прежде. Единственная моя… Как он себя вел! Ему больше ни до кого нет дела, только бы выжить. А я… А я на все готов ради тебя.
|
|
Ольга перестала вырываться и заплакала.
* * *
Женя сидела на мостках, болтая ногами в теплой воде, и смотрела, как носится через Волгу туда‑сюда маленький желтый скутер. Иногда Цыган закладывал такие виражи, что казалось – вот‑вот перевернется.
С другой стороны реки вниз от моста спустился Гош. Женя подняла бинокль и разглядела у него на плече большой светло‑коричневый ящик. Цыган лихо подрулил к берегу, обрызгав друга с ног до головы. Женя рассмеялась.
Она перевела взгляд на мост и увидела, что с баррикады на нее таращатся в стереотрубу. Показала «тупому» кулак. Тот в ответ радостно помахал рукой.
Скутер подлетел к мосткам, и Женя взвизгнула, когда ее окатил душ. Цыган кровожадно осклабился. Гош спрыгнул в воду, дошлепал до берега и поставил на песок свой ящик. Кроссовки висели у него на шее, связанные шнурками.
– Ты как? – спросила Женя. – Нормально?
– Да, – ответил Гош с легким удивлением в голосе. – А что могло случиться?
Он сел на мостки рядом с девушкой и принялся обуваться. Женя незаметно придвинулась к нему поближе.
– Я всегда беспокоюсь, когда ты ходишь в город, – призналась она. – Пусть ребята нам друзья, но все‑таки – «тупые».
– Отвыкай! – посоветовал Цыган и крутанул ручку газа. Скутер встал на дыбы и унесся в сторону моста. Сверху в него полетели банки из‑под пива. Цыган принял вызов и начал крутиться на месте, ловко уворачиваясь от обстрела.
– Правильно сказал, – кивнул Гош. – Эх, сестренка, если бы не эта безумная агрессия, с которой мы проснулись… Столько всего можно было бы изменить с самого начала! Как вспомню – сердце разрывается. И Сан Сеич мог бы уцелеть, и Белый… А главное – руки могли остаться чистыми. Жили бы сейчас на ранчо, ты бы меня учила с лошадьми обращаться. Ладно, ничего уже не вернешь. А насчет города ты зря. Мне там ничего не угрожает. И вообще – никому из нас. Больше не угрожает.
– Зачем тебе этюдник? – Женя кивнула на ящик. – Будешь рисовать?
– Ага, – Гош, прищурившись, окинул девушку взглядом. Кожа Жени была уже не белой, ее теперь покрывал ровный и очень красивый загар. По обнаженной груди скатывались капельки воды. Чуть‑чуть макияжа на лице, стильно уложенные волосы, почти невидимые трусики… и новенькая, но хорошо пристрелянная снайперская винтовка под рукой. Амазонка. Джейн‑Беда никак не хотела расставаться со своим имиджем грозы фронтира. Она все еще боялась «тупых».
– Я напишу чудесную вещицу, – проворковал Гош. – Назову ее «Обнаженная с ружьем». И повешу над камином. Пусть согревает наши души тоскливыми зимними вечерами… Будешь мне позировать?
– Совсем обнаженная и с ружьем? Это вам недешево встанет, сударь!
– Н‑да… А жаль, что я не умею рисовать.
– Тьфу!
– Пардон. Разбил я девичьи надежды… Извини. Мне просто захотелось проверить одну старую догадку. Полгорода облазил, пока не догадался в музей зайти.
Женя покосилась на этюдник и вздохнула.
– А где у нас Большой? – поинтересовался Гош.
– Обед готовит. Костя в мастерской с «Лендровером» возится.
– Не доломал бы… Ох, Женечка, сколько же проблем нас ждет впереди… Сползание в каменный век. Аккумуляторы дохнут, бензин найти все сложнее. Ну, допустим, перейдем на дизели, будем машины с горки толкать. А дальше что? Как представлю, так за голову и хватаюсь. Никуда не денешься, придется организовывать крестьянское хозяйство.
– Ты для этого «тупых» приручил?
Гош сделал неопределенное движение бровью.
– Вряд ли это можно назвать «приручил». Скорее попытался выстроить нормальные отношения. Но в перспективе – да, рабочая сила понадобится. Только учти – если увидишь, что получается тульский или московский вариант, хватай берданку и стреляй мне в лоб.
Женя протянула руку и взъерошила его волосы.
– У тебя не получится, – улыбнулась она. – Ты хороший.
– Хороший, плохой, злой. Клинт Иствуд, Ли Ван Клифф… А кто же в роли злого? В роли злого будет Костя. По‑моему, он скоро начнет кусаться.
– Ему в Москву хочется. Пожалей ты его.
– Кому не хочется? Осенью посмотрим. А сейчас, радость моя, придется вам заняться делом. Как только будет машина – черт с ним, с «Лендровером», «Жигули» какие‑нибудь заведем. Сориентируйся по карте и наметь район поиска. Я уже спрашивал в городе, они не знают. Придется самим искать.
– Коневодческое хозяйство? – Женя вся подобралась.
– Я точно помню, здесь в окрестностях было что‑то похожее. Кажется, на том берегу. Несколько дней еще отдохни, и давай. Я выхода другого не вижу, понимаешь?
– Да его и нет. Скоро все на лошадей пересядут. Тут‑то мы и подсуетимся. Я как раз собиралась тебе сказать. Не переживай, справимся.
– Ловить, заново приручать… А дальше само пойдет – коровки‑овечки, сено, навоз… Куры! Свиньи! Будь она проклята, эта технологическая цивилизация! Ну почему я так не люблю крестьянскую работу?!
– Ты вообще работать не любишь, – утешила его Женя.
– Угу. А чего я люблю?
– Ничего. И никого! – Женя встала, подобрала свою винтовку и пошла наверх, к коттеджу, над которым поднимался легкий дымок. Спина ее выражала крайнюю степень неодобрения.
К мосткам подрулил Цыган. Заглушил двигатель, спрыгнул в воду и накрепко привязал скутер к поручням.
– Тоска, – сообщил Гош.
– Не обижай девочку. Кончится тем, что она уйдет.
– Вряд ли. Ее ждет громадный табун лошадей.
– А немного любви ее не ждет? – прищурился Цыган. – Хотя бы капельку?
Гош с кряхтением распрямился и повесил этюдник на плечо.
– Не трогай меня, ладно? – попросил он. – А то уйду я.
– Что еще за глупости… – Цыган смутился и отвел взгляд.
– Это серьезно. Думаешь, мне легко? Думаешь, я не чувствую, как всем после Москвы тошно? Называется, прогулялись за воспоминаниями… Навели дикий шухер и еле ноги унесли.
– Ближе к осени просочимся, – сказал Цыган убежденно. – Ползком, на брюхе. По сантиметру в час. Но пройдем.
– А может, не надо? – спросил Гош. Цыган удивленно на него посмотрел и увидел, что тот говорит на полном серьезе.
– Как это – не надо?..
– Вообще. Начать с чистого листа. Забыть к чертовой матери все из прошлого, что нас беспокоит. Сделать вид, что этого прошлого не было. Перестать выживать. Начать жить… Хорошая была формула. Вот только мы не успели…
С этими словами Гош повернулся и начал взбираться на гору по извилистой тропинке. Цыган пристроился ему в спину.
– Какая еще формула? – спросил он, пыхтя и оскальзываясь.
– В девяностые годы… впервые прозвучала… мысль о том… – Подъем был крут, и Гош слегка задыхался. – Чем наше поколение… отличается принципиально… от поколения наших родителей… Они привыкли выживать… а мы собирались нормально жить… К сожалению, не успели… Может, теперь начать?
Цыган обогнал Гоша и открыл ему калитку.
– Разве это жизнь, – пробормотал он. – Форменное выживание.
– Значит, не судьба?
– Похоже. Карма у нас поганая. Наверное, платим за грехи предыдущих генераций.
Они миновали сад и подошли к коттеджу. Во дворе зеленой угловатой глыбой понуро жарился на солнце миномет. Вид у машины был заброшенный и усталый.
– Слушай, Любен… Вот ты, образованный человек, настоящий европеец. Неужели не задумываешься над тем, что будет дальше? Ну подскажи ты мне хоть что‑нибудь! – взмолился Гош. – Какой у всего происходящего смысл? Может, есть какая‑то сверхзадача, которой я не вижу?
– Меня зовут Цыган, – сказал Цыган. Как отрезал.
– Значит, ты готов остаток жизни выживать?
Цыган шевельнул плечами. Не то пожал ими, не то поежился.
– А я – нет! – выпалил Гош.
Цыган усмехнулся.
– Тем не менее ты нашел эту штуку и приволок ее сюда, – заметил он, указывая на этюдник. – Хватит, Гошка. Хватит себя обманывать. И у тебя все тоже перегорит. Может, позже, чем у остальных, но все равно – перегорит.
– И что тогда? – осведомился Гош холодно.
– И тогда Женька наконец‑то будет счастлива.
– А я?
– Поменьше думай о себе, – посоветовал Цыган. – У тебя люди еле дышат. Молодая интересная женщина скоро с ума сойдет. Черт побери, у тебя целая община «тупых» на шее повисла! Сам напросился, никто не заставлял. Кто сказал, что ты имеешь право ударяться в депрессию? Нет у тебя этого права. Так что давай… Вырабатывай позитивное мироощущение. Лидируй. Рули.
Гош подошел к стене дома и уткнулся в нее лбом. Кирпичи оказались теплые, и легче не стало.
– Если бы я хоть приблизительно знал, где можно искать… – прошептал он. – Цыганище, ну как же ты не понимаешь! Я умираю по сто раз на дню. И ничего не могу с этим поделать. Вся моя жизнь сосредоточилась в одной женщине. И теперь ее нет. Если бы мы расстались по доброй воле, если бы она сама ушла… Тогда я еще мог бы как‑то смириться с потерей. А так – никакого просвета впереди. Никаких шансов! Один на миллион. Все равно что ноль. И как же мне жить теперь? Зачем? Ради вас? А вы этого стоите? А я? Я стою того, чтобы вы меня терпели, жалели, такого… Меня же нет больше, Цыган! Это вообще не я, это моя пустая оболочка.
– Гошка, не дури, – раздалось из окна.
Гош отлип от стены, подошел к окну и, не глядя, сунул деревянный ящик на подоконник. Уселся на бетонный фундамент коттеджа и спрятал лицо в трясущихся ладонях.
– Мы будем тебя и жалеть, и терпеть, – сообщил из окна Большой, громыхая кастрюлями. – Ты же нас терпишь? Вот. А это что еще? Консервы? Ну‑ка…
Раздался шорох – Большой легко, как пушинку, взял с подоконника ящик. Щелкнули отбрасываемые крючки. И воцарилась тишина.
– Стоять! – крикнул Цыган. – Не падать!
– А что это? – очень тихо спросил Большой.
– Ты же догадался. По глазам вижу.
– Я не знаю, – сказал Большой почти шепотом. – Я не знаю…
Он медленно закрыл этюдник, аккуратно поставил в угол и вернулся к плите. Цыган сплюнул под ноги и скрылся за углом.
Под окном тихонько всхлипывал Гош.
Женя сидела на крыльце, нервно жуя сигаретный фильтр. Гардероб девушки обогатился солнечными очками. На Цыгана она никак не отреагировала. Из гаража доносился металлический лязг.
– Эй, кто‑нибудь! – позвал Костя голосом утопающего.
Цыган заглянул в распахнутые настежь гаражные ворота.
– Чего? – спросил он у конвульсивно дрыгающихся ног, торчащих из‑под «Лендровера».
– Там ключ лежит с трещоткой. Будь другом…
– На.
– Да нет, мне рук не хватает. Затяни тут пару гаек!
Цыган нырнул под машину.
– У этой хваленой британской техники… – пожаловался Костя. – Уфф… Возможности двигателя в несколько раз больше, чем то, что может трансмиссия. Когда на таком вот «Дефендере» наши лезли на Эльбрус, у них тоже привод рвался несколько раз. А инженеры с «Ровера» сказали – мол, сами виноваты, ездить нужно уметь. Интересно, как это мы так ездим? Ох, спасибо. Дальше я сам. Ну, какие новости? Грустные и ужасные?
– Примерно. Женька психует. Гошка совсем от тоски извелся.
– Еще бы… Цыган, ты поставь себя на его место. Так, на минуточку.
– Да не могу я.
– Рассказать, что это такое?
– Не стоит.
– Ну и пошел отсюда! – взорвался Костя. – Теоретик!
Цыган надулся и выбрался из‑под машины.
– Мне каждую ночь моя Ленка снится! – донеслось ему вслед. – Я в прошлой жизни, между прочим, вообще не плакал! Никогда! А теперь реву ежедневно! Детский сад, вторая группа… Тебе здесь что‑то не нравится?! Ну и вали в свою Болгарию!
– И уеду! – пригрозил Цыган.
– Давай! И эту… нудистку с винтовкой забирай! Чего она к Гошке пристала, видит же – и так загибается человек! Счастливые, одинокие, холостые, незарегистрированные, безлошадные… Не мозольте глаза!
– Юпитер, ты сердишься – значит, ты не прав.
Костя что‑то со скрипом довернул и высунул из‑за колеса чумазое лицо.
– Я не Юпитер, – сказал он веско. – Я Костя Кудрев из Кузьминок. И чего‑то сверхъестественного не прошу. Оставьте богу, что ему там полагается, а мне, пожалуйста, верните мою любимую бабу. Я за нее на дуэли не хуже Пушкина дрался. Три зуба потом вставил. Ясно тебе? Пошел отсюда, кому сказано!
Цыган выскочил из гаража как ошпаренный. Ему захотелось кому‑то пожаловаться на всеобщую несправедливость и объяснить, что он ничего худого и не думал. Поэтому он отправился искать Женю, которая ушла с крыльца, против обыкновения забыв на нем снайперку.
Женя нашлась под кухонным окном, где все еще сидел Гош. Он уже не всхлипывал, но лицо его было усталым и мертвенно‑бледным, а остекленевший взгляд уперся в никуда. Женя обнимала его за плечи, гладила по голове, целовала в волосы и что‑то шептала на ухо. А через подоконник свисал Большой и понуро рассматривал эту душераздирающую картину. Цыгану стало окончательно стыдно и тоскливо.
– Я на мост, – буркнул он. Ушел за гараж, снял с подножки мотоцикл, пнул ногой стартер и с места дал полный газ, ставя машину на одно колесо.
Баррикада на мосту (всего‑то перевернутый грузовик и сдвижной шлагбаум) встретила его громкой музыкой и радостным воплем. В первые дни всеобщего пробуждения здесь образовалось подобие таможни, где встречали приезжих со стороны Петербурга. В зависимости от поведения гостя его с равным энтузиазмом могли и приветить, и ухлопать. Конец работе чек‑пойнта настал год назад, когда на мост въехал некий Георгий Дымов, тогда еще совсем безымянный и неумеренно злой человек. Он местным как‑то сразу очень не понравился, о чем они поставили его в известность, не стесняясь в выражениях. Гош принял обиду близко к сердцу. А поскольку он уже стоял ногами на грузовике, обозревая противника сверху вниз, и чей‑то ствол как раз поворачивался в его сторону… Гош справедливо предположил, что его сейчас могут убить, и одной длинной очередью завалил четверых, а остальные разбежались сами. До сих пор Гош заметно менялся в лице, глядя на эту баррикаду. По его словам, он потом несколько часов весь трясся. Чудом ведь уцелел… У Цыгана на этот счет было свое мнение. Он хорошо помнил себя едва очнувшимся и легко мог представить, с какими мыслями Гош лез на грузовик. Увидев препятствие, Дымов пошел его устранять. А бедолаги «тупые» первым делом хотели познакомиться. И пока они разглядывали чужака, тот прикидывал, как ловчее расчистить себе дорогу. Так что уцелел Гош вовсе не чудом, а, если можно так выразиться, злом.
Теперь на чек‑пойнте несли службу просто так, на случай непредвиденных обстоятельств. Гостей со стороны Питера не было уже сто лет. Но месяц назад через мост ломанулась банда вооруженных оборванцев, промышлявшая до этого на той стороне реки и даже спалившая зачем‑то пустую бензоколонку. Налет удалось отбить, банда, похоже, рассеялась, а на баррикаде шел повальный кутеж, стихавший только при появлении лидера общины, который дисциплину насаждал с помощью кожаного ремня. Звали лидера Дядя Федор, и самой яркой его чертой было удивительное, православное какое‑то добродушие вкупе со стремлением ко всеобщему порядку. «Тупые» Дядю Федора обожали. А Георгия Дымова, слава богу, в лицо здесь никто не запомнил. Так что он слегка поднапрягся – и его тоже полюбили. А заодно и всю команду Регуляторов. Особенно после того, как тверские девчонки переняли у Жени ее манеру загорать.
Цыган отдал мотоцикл покататься, за что был вознагражден бутылкой теплого пива. Уже через минуту он отплясывал некое подобие канкана в обнимку с хохочущими девицами, и очень скоро одна из них, стройная и черноволосая, увела его в город, туда, где знала подходящий дом с подходящей кроватью.
Прежде чем ему окончательно полегчало, Цыган успел подумать, какой же он был раньше дурак. Конечно, «тупые» за прошедший год основательно подросли, они стали человечнее и многое вспомнили. Но все равно, на самом деле проблемы общения между «тупыми» и «проснувшимися» не было и раньше.
Просто, в отличие от «тупых», «проснувшиеся» чувствовали себя обманутыми, брошенными, несправедливо обделенными. И «тупые» оказались для них болезненным напоминанием о том, что когда‑то этот мир был совсем другим.
А нужно было всего лишь поменьше задирать нос.
* * *
На высоком холме стоял раскрытый этюдник, а перед ним огромный мужчина задумчиво грыз черенок кисточки. Неподалеку пасся стреноженный конь.
Вдалеке над дорогой появилось облако пыли. Через несколько минут облако приблизилось, и стало видно, что его тянет за собой маленький красный джип. Машина подкатила к холму, притормозила, облако догнало ее и заволокло до полной невидимости.
– Здравствуйте! – раздалось в эпицентре облака. – Извините! Кхе! Тьфу! Ой, минуточку!
Из пыли выскочил, отплевываясь и тряся головой, молодой человек в камуфляже.
– Извините, что побеспокоил! Вы не скажете, далеко еще до поворота на Камыши?
– А зачем вам Камыши? – пробасил Большой подозрительно. Одну руку он сунул в этюдник и что‑то там сжал.
– Ого! – воскликнул молодой человек. – Какая встреча! Собственно, чего я ждал… Здравствуйте! Пардон, так и не знаю вашего имени.
– Игорь. Но лучше – Большой. Не ошибетесь.
– Да уж. Слушайте, э‑э… Большой. Отпустите вашу пушку, я безоружен. Я, собственно, в гости к вам. К Георгию. Мне Дядя Федор сказал, как проехать.
Большой медленно вынул руку из этюдника. В кулаке у него оказалась пачка сигарет.
– Видите ли, Олег, – произнес он менторским тоном. – Нездоровая подозрительность… Да, именно так, нездоровая подозрительность. В наших местах не одобряется. Здесь оружие носят открыто. Или не носят вовсе. Закон фронтира.
– Закон чего? – переспросил Олег.
– Фронтира. Приграничной территории. Если ходишь с пушкой – будь готов к тому, что другой такой же может в тебя выстрелить.
– А если без пушки?
– Значит, до тебя нет дела вооруженным людям. У них свои разборки.
– Узнаю мечтателя Дымова! – хохотнул Олег. – Как он?
– Плохо. – Большой закурил и отвернулся к этюднику.
– То есть? – насторожился Олег. – Болеет?
– Тоскует. А вы‑то зачем сюда?
– Ищу друзей, – сказал Олег с подкупающе искренней интонацией. И широко улыбнулся. Чуть виновато – будто извиняясь за то, что до сих пор не нашел.
Большой удивленно на него покосился.
– Здесь‑то откуда? – пробормотал он. – Вам разве в Твери не сказали? Нас всего‑навсего восемь человек. Правда, к осени некоторые собираются жениться…
– Вы не поняли, – снова улыбнулся Олег. – Я не занят поисками кого‑то особенного. Я просто ищу друзей.
– А‑а… – протянул Большой глубокомысленно. – Не понял. Но все равно. А на Камыши вы едете правильно.
– Значит, там увидимся? – спросил Олег полуутвердительно. – Конечно, если Георгий меня не прогонит.
– Сразу – не прогонит. – Большой взял кисть в руки и склонился над работой.
– Посмотреть можно? – Олег попытался заглянуть Большому через плечо, но задача оказалась ему не по росту.
– Нельзя, – отрезал Большой.
– Ну, тогда до свидания.
– Угу.
Олег пожал плечами и ушел к своему джипу.
Большой повернулся ему вслед.
– Ты это… – сказал он. – Олег! Слушай, я тебя здорово стукнул тогда. Извини. Так получилось.
– Да ничего, бывает. Ты, старина, ударил совсем другого человека. Это был не я. Поэтому извиняться тебе незачем. Но все равно – спасибо.
– Я больше не буду, – пообещал Большой.
Олег снова поднялся на холм и протянул ему руку. Большой крепко ее сжал, повернул Олега к этюднику и великодушно разрешил:
– Смотри.
Олег глянул и обомлел.
– Какой чудесный портрет… Да у тебя, однако, талант, дружище! А я думал, ты пейзажами балуешься, – Олег махнул рукой в сторону живописного перелеска.
– По‑моему, неплохо, – согласился Большой, с нежностью разглядывая свое творение.
Олег посмотрел на него снизу вверх и усмехнулся.
– Она мне тоже сразу понравилась, – сказал он. – Удивительная девчонка.
За поворотом на Камыши, примерно через километр, обнаружился пограничный столб, раскрашенный в красно‑белую полоску. Венчала его табличка. Олег затормозил, переждал небольшую пыльную бурю, опустил стекло и высунулся наружу.
«Друг! – гласила надпись. – Приветствуем тебя на земле Регуляторов. До ранчо «Камыши» три километра. Если ты едешь к нам – пожалуйста, не держи оружие в руках. Тебя могут неправильно понять».
– Узнаю Дымова… – пробормотал Олег.
Судя по всему, в прошлой жизни ранчо «Камыши» было коневодческой базой и развлекательным центром для состоятельных господ. За высоким забором из металлической сетки стояли аккуратные коттеджики и высилось административное здание весьма прихотливого дизайна. Вдалеке просматривались какие‑то загоны и длинные приземистые строения барачного типа, как предположил Олег – конюшни. Замка на воротах не оказалось, Олег въехал на территорию и неспешно покатил вперед.
Перед одним из коттеджей оказалась запаркована понурая кляча. Олег подрулил к крыльцу. В распахнутом окне шевельнулась занавеска.
– Бонжур! – крикнули из‑за занавески. – Привьет! Момьент, я сейчас!
Олег подобрал отвалившуюся челюсть и счел за лучшее пока что машины не покидать.
На крыльцо вышел некто лет сорока в классической одежде американского ковбоя. Вплоть до шпор и кожаных накладок на джинсах. Разве что без «кольта», зато с «калашниковым» под мышкой.
– Чьем могу быть польезен? – осведомился ковбой. – Менья зовут Морис.
– Э‑э… Меня зовут Олег. Не подскажете, где я могу найти Георгия Дымова?
– Трьетий дом отсьюда, пожалюйста.
– Ага… Спасибо. То есть мерси.
– SVP, – небрежно бросил ковбой. Шагнул с крыльца, обошел машину и, помахивая автоматом, направился к дрыхнущей у забора кляче. Олег, чувствуя себя полным идиотом, вывел джип на дорогу. Сзади раздался воинственный клич Мориса и дробный цокот копыт. Олег бросил взгляд в зеркало. Там уходила за горизонт дохлая лошаденка. Разгонная динамика у нее оказалась на уровне гоночного болида.
– Ничего не понимаю! – сказал Олег громко. – Ничего не понимаю!
В третьем коттедже дверь была заперта.
– Эй, есть кто‑нибудь дома?! – крикнул Олег. – Ау! Георгий!
Он обошел здание и оказался в небольшом уютном садике.
– Здравствуй, – раздалось сзади.
Олег подпрыгнул и обернулся. В тени под стеной дома стоял небольшой столик, а рядом в шезлонге сидел Гош. На коленях он держал пухлую тетрадку, заложенную перьевой ручкой.
Олег поставил на стол бутылку коньяка.
– Здравствуй. Вот, пришел должок вернуть.
Гош внимательно разглядывал Олега. Видимо, осмотр его удовлетворил, потому что он отложил свою тетрадь и взялся за бутылку.
– Экстра олд. Коньячные спирты шестнадцатилетней выдержки. Ну что же… Давно тебя жду.
– Дядя Федор радировал? – догадался Олег.
– Конечно. Заходи в дом, – Гош ткнул пальцем в сторону черного хода, – бери шезлонг. Стаканы в кухне на столе.
Олег принес стаканы и легкое кресло. Гош откупорил коньяк.
– А что за должок? – спросил он, разливая выпивку.
– Ты же сказал – если снова встретимся, с меня бутылка. За то, что не убили.
– Разве? Умный я. Ну, будь здоров.
Они чокнулись и пригубили напиток. На несколько минут воцарилось молчание. Гош потягивал коньяк и искоса присматривался к Олегу, тот его не торопил.
– Ты какой‑то не такой, – не выдержал Олег наконец.
– Да и ты на себя похож не особенно, – парировал Гош.
– Мемуары пишешь? – Олег кивнул на тетрадь.
– Да. И собираюсь заставить остальных. Мало ли что. Мы очень быстро меняемся. Я начал писать, когда понял, что стоит мне вспомнить, как я вел себя в Туле той памятной весной, тошнить начинает от отвращения к себе. Решил зафиксировать историю своего квеста, пока не поздно. А то вдруг не смогу восстановить? Из‑за отвращения…