Я привела Лысого в первую. Она была действительно очень уютна, со вкусом отделана, обставлена маленьким диванчиком, стулом, кофейным столиком и светильниками. Тема кожаной мебели и мужской берлоги была в этой мелодии отчетлива, но не навязчива.
– Садитесь, – предложила я.
Он сел, потирая ладонями колени – нервничал. Несколько такой мягкий и расплывчатый. Похож на бухгалтера, только когда губы облизывал, слегка показывал клыки. Как все новички.
– Вы давно состоите в церкви?
– Два года. – Он покачивал головой. – Я думал, это будет сексуально – знаете, там, вампиры, одежда, романтика. – Он свел пухлые ладошки. – Так это все не так. Я остался тем же клерком, только в другой конторе, где мне дают работать ночами. Пить я не могу, стейк скушать – тоже, и от смерти не стал ни капельки сексуальнее. – Он развел руки. – Вот, видите? Всего лишь побледнел.
– Я думала, что церковь требует полугодового обучения, и лишь потом позволяет сделать этот шаг?
Он кивнул:
– Так и есть, но у них вся эта нравственность получается такой возвышенной, знаете, что мы, дескать, лучше прочих вампиров. Мы не извращенцы, как Жан-Клод и его вампиры... – он глянул на меня испуганно. – Простите, я не хотел...
– Я знаю, что говорит церковь об обществе обычных вампиров.
– Но так благородно все это звучало...
– Скажите мне вот что: вы там встретили женщину, которая оказалась вампиром?
Он посмотрел удивленно:
– Откуда вы знаете?
– Догадалась. А когда вы переменились, что было дальше?
– Она первые несколько месяцев была моей партнершей, а потом у нее появились другие обязанности.
Это уже было интересно, и я сделала себе зарубку на память. Если дьяконы церкви соблазняют себе новых членов, это может быть незаконно, а с точки зрения морали – сомнительно в лучшем случае.
|
|
– Кто вас кормил сегодня?
Этот вопрос застал его врасплох, и он заморгал, как кролик в свете фар.
– Саша. Ее зовут Саша.
– И вы ее сюда привезли?
Он кивнул.
– Вы член клуба?
Он снова кивнул.
– А Чарльз?
Кивок.
– Те, за столом – почти все члены клуба?
Кивок, потом слова:
– Кларк сегодня был тут первый раз.
– А Кларк – это тот, с подушкой?
– Откуда вы знаете?
Я только головой покачала, улыбнулась и спросила:
– Вы помните кого-нибудь из других девушек, которые их кормили? Имена или описания внешности.
Он много чего помнил. Я получила четыре фамилии, два описания, и только бедняга Кларк остался голодным. Это я, конечно, и так знала, но всегда приятно перепроверить.
Под охраной Зебровски мы вышли обратно в клуб и позвали названных дам. Каждому вампу сопоставили хотя бы по одной девушке. Чарльз покормился от трех, и давал щедрые чаевые. У двоих он был завсегдатаем. Ай-ай-ай, а еще дьякон.
Немногим более двух часов у меня ушло, чтобы сопоставить, кто кого из них кормил. Это не значило, конечно, что никто из них не мог закусить, а потом опять пойти пить кровь, но это было не слишком вероятно. Я решила, что обмеры укусов на покойнице мы сравним с клыками вампиров потом, если будет необходимость. Нам были известны их имена и где их искать.
Самую интересную информацию дал мне вампир, с которым я говорила первым, да еще Кларк, который так перепугался, что сдал бы нам родную мать. Здесь с вечера были еще три члена церкви, и они тоже были из тех, кто любил шляться по стрип-барам. Однако ни один из них не принадлежал к ВИП-клубу «Сапфира». Я записала их имена и адрес самого недавно умершего из них. Может, они имеют какое-то отношение к убийству, а может, им просто надоело, и они уехали раньше. Уехать из стрип-бара – это еще не криминал.
|
|
Зебровски действительно вызвал полицию штата на подмогу, когда мы эскортировали вампиров к их автомобилям. Никто из них не был достаточно старым или достаточно сильным, чтобы просто улететь домой. Когда мы распихали всю нежить по машинам, Зебровски отвел меня в сторонку и спросил:
– Я не ослышался? Эта вампирская церковь берет со своих членов подписку о нравственности?
Я кивнула:
– Другие вампиры называют их «ночными мормонами».
Он осклабился:
– Ночные мормоны? Ну и ну!
– Правда, правда.
– Отлично, я это запомню. – Он оглянулся назад, на ожидающую машину «скорой», пожарную машину и фургон с полицией. – Так, а теперь, когда ты спасла этих вампов, не посмотреть ли само место преступления?
– Я уж думала, ты и не попросишь.
Он снова осклабился, и усталость почти исчезла из его взгляда.
– Мне придется полезть по лестнице первым.
– Что еще за лестница? – нахмурилась я.
– Место убийства и само тело – в дыре, оставленной излишне ревностными строителями. Как сказал управляющий клуба, они вынули землю, но разрешения не получили, так что там просто осталась дыра. Вот почему нам нужны пожарные, чтобы достать тело, когда ты с ним закончишь.
– Ты не полезешь по лестнице ниже меня, Зебровски.
– А что у тебя надето под этой смешной юбчонкой?
– Не твое собачье дело. А если ты не пропустишь меня вперед, я все твоей жене расскажу.
|
|
Он засмеялся, и на нас стали оглядываться. Стоявшие во дворе замерзли больше нас, а устали не меньше. Они, наверное, не видели здесь ничего смешного.
– Кэти знает, что я старый развратник.
Я только головой покачала.
– Там очень грязно, в этой яме?
– Хм! Смотри сама: шли дожди, вода замерзала, оттаивала, потом опять шли дожди.
– Блин!
– А где твой комбинезон, который ты всегда таскала на осмотры?
– У нас в компании приняли правило, что на подъем зомби нельзя надевать одежду для осмотра места преступления. – Чего я не сказала, так это того, что я как-то по забывчивости на подъем зомби надела комбинезон, измазанный кровью. Жена клиента упала в обморок. А я виновата, что она такая субтильная? Это не Берт сказал, что больше так нельзя – это фирма «Аниматорз инкорпорейтед» решила большинством голосов. Так что правило я стала соблюдать. – И я сегодня не собиралась лазить по ямам и осматривать трупы.
Он перестал ухмыляться.
– Я тоже. Давай займемся делом. Я хочу успеть попасть домой и обнять жену и детей, пока они не разбежались в школу и на работу.
Я не стала напоминать, что сейчас уже 6:30, и шансов застать Кэти и детей у него почти нет. Каждому нужно хоть немного надежды, и кто я такая, чтобы ее отнимать?
Глава сорок седьмая
Женщина в яме уже не испытывала ни надежды, ни страха. Лицо ее было пустым, как всегда у мертвецов. Бывает, что у них вид страшный, но это случайность – просто так сократились лицевые мускулы в момент смерти. Но, как правило, лица у них пустые, как будто нет в них какой-то сущности, а не просто отсутствие дыхания и сердцебиения. Я достаточно видела остекленевших глаз, чтобы сказать: со смертью уходит что-то более драгоценное, чем дыхание. А может, я просто устала и не хотела стоять по щиколотку в грязи, глядя на женщину, которая, вероятно, была моложе меня и навсегда останется молодой. Чем ближе к рассвету, тем я паршивее себя чувствую, если я не в кровати.
Сходства с первым телом было очень много. Эта лежала на спине, как и та. Обе были стриптизершами. Обе убиты рядом с клубом, где работали. Эта была блондинкой и белой, как и первая. По несколько укусов с каждой стороны шеи, один на сгибе левой руки, один на правом запястье и один на груди. Чтобы посмотреть, нет ли укусов на бедрах, надо было стать на колени в грязь, чего мне не хотелось. Вот так просто – не хотелось, и все. Я дала себе слово, что никогда больше нигде не окажусь без комбинезона и резиновых сапог. Перчатки пришлось одалживать у Зебровски. Собираясь вчера вечером, я думала о свидании, а не о работе. Сама дура.
Я стояла, обсуждая сама с собой, удастся ли мне обойтись без ползания в грязи и осмотра укусов.
– Она выше той, почти на фут. Светлые волосы, но очень короткие, у той были длинные. А во всем остальном – очень похожи.
– Радиусы укусов те же самые.
– Кто измерял? – спросила я.
Он ответил. Имя ничего мне не говорило. На этой стороне реки я редко бывала на осмотрах мест преступления. Убивала вампиров по поручению штата Иллинойс – да, но расследованиями практически не занималась. И измерениям неизвестного мне человека я доверять не могла. Если хоть один радиус не совпадет, это будет означать смену состава в группе вампиров. Нам необходимо знать, ищем мы пятерых, шестерых или больше.
Вздохнув, я достала из кармана куртки рулетку. Ее я всегда возила в бардачке вместе с детскими салфетками. Измерив доступные укусы, я попросила Зебровски записать результаты. Потом я аккуратно поставила колено в грязь между коленями покойницы. Грязь оказалась холодной. Раздвинув ноги мертвой, я увидела следы укусов и измерила все, которые были. Радиусы совпадали – в пределах точности. Я использовала не тот измерительный инструмент, который надо было. Не следовало мне брать у ребят из группы осмотра инструмент, которого в следующий раз со мной не будет. От этого получается различие в показаниях; полевые измерения – это вам не лабораторные.
Я осторожно встала – главное было не шлепнуться в грязь на задницу, а сапоги на каблуках – не лучшая для этого обувь. Так что я вставала осторожно.
– У «Сапфира» охранники ходят по автостоянке. Не меньше одного в каждый момент времени. Сегодня, в выходные, их должно было быть два. Они что-нибудь видели или слышали?
– Один видел, как девушка выходила уже в пальто. Направлялась домой после конца своей смены. Он видел, как она шла к машине... – Зебровски перелистнул блокнот, – а потом уже не видел.
– То есть?
– Он сказал, что она шла к машине, он ей помахал рукой, потом на что-то отвлекся на другой стороне стоянки. Что именно его отвлекло, он не слишком четко может вспомнить, но клянется, что только глянул в сторону, а когда посмотрел обратно, она исчезла.
– Исчезла, значит.
– Ага. А почему у тебя такое выражение лица, будто это важно?
– Он сразу же проверил ее машину?
Зебровски кивнул.
– Да. Там девушки не было, и он пошел в клуб посмотреть, не вернулась ли она. Не найдя ее внутри, он позвал другого охранника, и они обследовали местность. И нашли ее.
– Как долго, по его мнению, он смотрел в сторону?
– Он говорит, пару секунд.
– Не видел ли еще кто-нибудь, как она уходила? Мне бы хотелось знать время, когда она вышла из здания, и сколько точно времени он смотрел в другую сторону.
– Давай вылезем из этой ямы и глянем, не видел ли кто ее уход и не посмотрел ли при этом на часы.
Он снова зашелестел блокнотом. Прожекторы, которые поставили возле ямы, освещали ее внутренность, и от них вся сцена становилась какой-то голой и безжалостной, будто надо было эту девушку накрыть и больше на нее не пялиться. Сентиментальной я становлюсь. Определенно сентиментальной.
– Вообще-то одной даме, посетительнице, эта блондинка страшно понравилась – ей и ее мужу. И она заметила время, когда девушка ушла.
– И какая разница с показаниями охранника?
Он сверил записи:
– Десять минут.
– Десять минут – чертовски долгое время, чтобы таращиться на то, чего и вспомнить не можешь.
– Ты думаешь, он врет?
Я покачала головой:
– Вряд ли. Я думаю, он говорит то, что считает правдой.
– Не понимаю. К чему ты клонишь? – спросил Зебровски.
Я улыбнулась ему не слишком счастливой улыбкой.
– Один из вампиров должен быть мастером, до этого мы додумались. Но к тому же они умеют затуманивать человеку сознание до такой степени, чтобы проделать подобный трюк.
– Я думал, все вампиры умеют туманить сознание.
Я покачала головой.
– Они умеют загипнотизировать человека взглядом, а потом, если его укусят, стереть ему память. Достаточно сильные вампиры умеют загипнотизировать человека и стереть почти всю память. Но обычно у жертвы остаются смутные воспоминания о глазах – иногда о каком-то животном со сверкающими глазами, или о свете фар, неестественно ярких. Разум пытается найти случившемуся обыденное объяснение.
– Окей, значит, один из этих вампов умеет оглушать взглядом.
– Нет, Зебровски, я спорить готова, что глаза здесь ни при чем. Наверняка это было сделано с расстояния, и без прямого взгляда. Я с охранником поговорю, но если на нем нет укуса и нет никаких странных воспоминаний, значит, это было сделано с приличного безопасного расстояния и без непосредственного контакта.
– И что? – спросил он несколько устало и раздраженно.
Я не приняла это раздражение на свой счет.
– Это значит, что один из вампиров стар, Зебровски. Стар, и к тому же мастер. То есть это выдающийся талант, что сильно сокращает список.
– Имена?
Я покачала головой:
– Давай позовем охранника, пусть он нам стриптиз станцует.
Зебровски посмотрел на меня поверх соскочивших очков, поправил их пальцем.
– Я не ослышался?
– Надо проверить, нет ли на нем укусов вампира. Если он чист, то мы ищем крупного игрока, вампирски говоря. Если укус есть, то не столь крупного. Поверь мне, это очень серьезная разница.
– Это кто-то из ребят Жан-Клода? – спросил Зебровски.
– Нет.
– Откуда ты знаешь?
Откуда я знаю? Я слишком устала, и потому мысленно повторила этот вопрос, подумала, что бы ответил Жан-Клод. Может ли он гарантировать, что это не его вампиры?
Мысли этой хватило, он оказался у меня в голове.
Он видел то, что видела я – не слишком хорошо для расследования убийства, которое совершили вампиры. Я стала было закрываться щитом, чтобы вытолкнуть его, как вдруг узнала ответ.
– Принесенная мне клятва на крови не даст им этого сделать, поскольку это нарушение моего прямого приказа – не привлекать к нам отрицательного внимания полиции людей.
Я подумала: «Лив однажды нарушила эту клятву», – и он меня услышал.
– Я тогда еще не был le sourdre de sang. Сейчас данный мне обет не так легко нарушить, ma petite.
Я так долго молчала, что Зебровски спросил:
– Что с тобой?
– Задумалась. – Я знала насчет обета на крови, но до сих пор не до конца понимала, насколько они важны и что значат. – Потому что все вампиры Жан-Клода принесли обет на крови. Он мистически привязывает их к Мастеру Города. А он своим вампирам такое запретил.
– То есть клятва на крови делает это невозможным?
– Не то чтобы невозможным, но очень трудным. Зависит от того, насколько силен мастер, которому принесен обет.
– А насколько силен Жан-Клод?
Я поискала слова, и выбрала такие:
– Достаточно, чтобы я на это поставила хорошие деньги.
– Но гарантировать ты не можешь?
– Гарантии даются на бытовую технику, а не на убийства.
Он ухмыльнулся:
– Нормально! Надо будет взять на вооружение.
– Пользуйся, разрешаю.
Улыбка стала чуть поуже.
– Я все равно не понимаю, что все это значит, насчет клятвы на крови. Может, я слишком сегодня устал, чтобы разбираться в метафизике. Попробуй объяснить как-нибудь в другой раз.
– Я попробую объяснить проще.
– Хорошо бы.
– От вампиров, которых я сегодня допрашивала, я узнала, что Малькольм отменил кровавую клятву у себя в церкви. Слишком это по-варварски.
Жан-Клод все еще был у меня в голове и услышал, что я сказала. Меня обдало от него волной страха, переходящего в панику.
– Окей, и что это значит?
Мне пришлось сделать глубокий вдох – страх Жан-Клода душил меня так, что говорить стало трудно. А голос его у меня в голове сказал:
– Ты в этом уверена, ma petite?
Я произнесла вслух для Зебровски, что было и ответом на вопрос Жан-Клода:
– Это значит, что в этой округе есть сотни вампиров, которых ничто не удерживает от таких мерзостей, как эта, кроме собственной совести и нравственного кодекса, ими подписанного.
Жан-Клод у меня в голове ругался по-французски. Отдельные слова я поняла, но он слишком быстро говорил, чтобы до меня дошел смысл.
Зебровски улыбнулся, и улыбка эта постепенно расползлась в ухмылку.
– Ты говоришь, что церковь верит, будто ее члены будут хорошими детками, а твой бойфренд не настолько доверчив.
– Я проверю новых мастеров, которые приехали в город по приглашению Жан-Клода, но деньги я поставила бы на Церковь Вечной Жизни.
– Дольф сказал бы: «Ты просто не хочешь, чтобы это были вампиры Жан-Клода».
– Именно так он бы и сказал. Но я тебе вот что скажу, Зебровски: мысль, что все эти новые вампирчики обладают из тормозов только своей человеческой совестью, заставляет меня почти согласиться с Дольфом.
– В чем согласиться?
– Перебей их всех.
– Не говори такого вслух при полиции, ma petite, – сказал Жан-Клод. – Может случиться так, что тебе не хотелось бы, чтобы твой друг вспомнил этот разговор.
Он был прав.
– Блин, Анита, да ведь среди твоих друзей тоже есть кровососы.
– Да, но есть правила, как быть вампиром. А Малькольм с ними обращается так, будто они просто люди, только с клыками. А это не так, Зебровски, совсем не так. Даже если окажется, что это группа одичавших, как-то сумевших не засветиться ни у кого на радаре. У меня, у Жан-Клода, у Малькольма. Придется нам с ним поговорить насчет этих новых правил.
– Мне правильно кажется, что «нам» не включает ни меня, ни кого-нибудь из копов?
Он смотрел на меня в упор, и ничего шутливо-неприличного не было в его взгляде. На меня смотрела пара глаз умного копа.
Я вздохнула и шагнула к лестнице. Слишком много я сказала, ой, слишком. Голос Жан-Клода произнес у меня в голове:
– Что-то ты должна сказать, ma petite, чтобы вынуть жало своих слов.
Я придумала, что сказать вслух, для Зебровски.
– Зебровски, я чертовски устала. Ты уж не говори Дольфу, будто я сказала, что всех вампиров церкви надо уничтожить. Я же этого не имела в виду.
– Я никому не скажу, тем более Дольфу. Он наверняка начнет со своей новой невестки, и это будет очень нехорошо.
Я кивнула:
– Но если вдруг у нас на руках окажется несколько сот вампиров, слетевших с нарезки, сразу, то позовут все равно меня. А мне не хочется даже пытаться убирать столько их сразу. Я это умею, но не настолько.
– Если будут сотни, то даже ты не поможешь, – сказал он и глубоко вздохнул. – Понимаю, почему эта мысль тебя достает. Черт, она и меня тоже достает.
– Я попытаюсь выяснить, когда началась эта политика «без клятвы на крови».
– И что тогда?
Я уже положила руки на лестницу:
– Тогда разберусь.
– Ma petite, ты снова неосторожна.
– Брысь из моей головы! – шепнула я.
– Анита, а это что значит? Ты федеральный маршал, тебе уже нельзя играть в одинокого рейнджера. У тебя значок.
Я прислонилась лбом к перекладине – измазала лицо и отдернулась. Всю правду, которую я хотела сказать, я уже сказала.
– Мы предложим Малькольму выбирать: либо он свяжет их всех обетом на крови, либо это сделает Жан-Клод.
И вдруг Жан-Клод зазвучал у меня в голове громче:
– Ma petite, остановись! Умоляю, не произноси этого вслух!
А не произнесла я вот чего: любой вампир, который откажется пройти обряд, вероятнее всего, станет мертвецом навсегда. Мне явились воспоминания Жан-Клода, и я знала, что обет на крови – один из самых строго соблюдаемых законов. Я увидела, что бывает, когда обет на крови недостаточно силен, и что бывает, когда его совсем нет.
Я уже поднималась по лестнице, когда Зебровски спросил:
– А что будет, если вампы не захотят давать клятву?
Я застыла на миг на перекладине, потом соврала:
– Точно не знаю. Надеюсь, что это только у Малькольма, а не в каждой церкви по всей стране. Мы говорим о том, чего никогда раньше не было, Зебровски. Насколько мне известно, никогда ни один мастер вампиров не позволял себе плодить новых, не обезопасив себя, то есть став их вождем не только по названию. Такого просто не делалось. Вампиры не слишком склонны к новациям.
– Ты не о том, что всех, кто не принесет обета, убьют? Анита, у них есть права.
– Уж я-то, Зебровски, это лучше других знаю.
Про себя я проклинала Малькольма, проклинала за бардак, который он устроил. Даже если убийцы не из его церкви, это только вопрос времени. Вампиры не люди, они думают не как люди. До меня дошло, что Малькольм пытается сделать с Церковью Вечной Жизни то, что пытался сделать Ричард с Кланом Тронос Рокке. Оба они хотят обращаться с монстрами как с людьми. А это не так. Видит Бог, совсем не так.
Жан-Клод шепнул:
– Нам придется направить в церковь наших представителей и посмотреть, до чего там дошло.
Я не ответила, наверняка зная, кто будет среди представителей. Уж я-то точно.
Я полезла вверх по лестнице, и только когда Зебровски присвистнул, вспомнила, что у меня под юбкой ничего нет.
– Блейк, какая у тебя классная...
– Зебровски, промолчи.
– А что такого?
– Если ты это скажешь, я тебя опрокину на землю.
–...задница, – договорил он.
– Я тебя предупредила.
Он рассмеялся.
Когда мы оба выбрались на твердую землю, я сделала ему подсечку рядом с подходящей лужей. Он заругался, остальные засмеялись.
– Я Кэти расскажу, что ты меня обижала.
– Она будет на моей стороне.
Так оно и было бы. Но я достаточно хорошо знала Кэти Зебровски, чтобы понимать: ее муж не расскажет ей, как сказал мне, что у меня классная задница. Она сочтет это грубостью.
Эхом отозвался у меня в голове голос Жан-Клода: но ведь действительно классная. Я велела ему тоже заткнуться, и он на этот раз послушался.
– Уже близко рассвет, и мне надо на отдых. Поговорим, когда я очнусь.
– Приятных снов, – шепнула я.
– Мертвецы снов не видят, ma petite.
И его не стало.
Глава сорок восьмая
Охраннику идея насчет стриптиза резко не понравилась. Я ему сказала, что он может сделать это в уединении, в присутствии только меня и нескольких вежливых полицейских, а может прямо на сцене. Ему выбирать. Он вроде бы мне не слишком поверил, но решил не рисковать.
Он оказался чист, без укусов. С одной стороны, хреново, потому что такого мастера труднее поймать, труднее удержать и труднее убить. С другой стороны, отлично, потому что список вампиров, способных на такое, очень короток. То есть это если я правильно поняла соглашение между Жан-Клодом и Малькольмом. Ну, вообще-то соглашение заключали Малькольм и Николаос, прежний Мастер Города. Будучи с ней знакома – я же ее и убила когда-то, – я отлично понимала вампиров, которые жались к церкви, не желая иметь перед Николаос никаких долгов. Но Жан-Клод согласился соблюдать ее договор с церковью – на некоторых условиях. Одно из них: ни один мастер-вамп не может появиться в городе без санкции Жан-Клода. Таким образом, либо Малькольм нарушил договор, либо не знал, что в его общине есть обладатель такой силы. Либо же ни Жан-Клод, ни Малькольм не ощутили, как на их территории появился этот мастер. Если верно последнее, то мы влипли по шею: с таким уровнем силы ни один из нас не хотел бы иметь дело.
А может быть, Жан-Клод дал разрешение Малькольму привезти мастера, не зная, что клятвы на крови не будет?
Столько вопросов, что у меня голова заболела, а ответы можно будет получить, лишь когда кончится дневной сон Жан-Клода. В рассветных лучах я ехала обратно в Сент-Луис, радуясь, что прихватила темные очки. Радуясь, что не надо ехать прямо на восток. И рассеянный свет тоже достаточно резал глаза.
Цирк был ближе моего дома, так что я туда и поехала. Иногда я там ночую, когда у меня свидание с Жан-Клодом, но чаще как сегодня – потому, что туда ближе завалиться. У меня глаза устали до жжения, и тело ломило почти как при болезни. Это оно просто исчерпало все свои резервы и больше не может бодрствовать и двигаться.
На парковку возле Цирка я заехала уже почти в половине девятого утра. Там стояли еще три машины – одна Джейсона, остальных я навскидку не вспомнила. Но явно тех, кто не только тут работает, но и живет, и умеет водить машину. Таким образом, круг сужался. Менг Дье, кажется, умеет, может быть Фауст, но тут я точно не уверена, да и все равно мне.
Я прошла через парковку в свете быстро разгорающегося дня, сопротивляясь побуждению ссутулиться. Заднюю дверь я открыла своим ключом, потом вошла в благословенный полумрак кладовой.
Закрыв за собой дверь, я прислонилась к ней и постояла секунду-другую. Не так давно здесь вообще не было замка, и надо было, чтобы тебя впустили, но я убедила всех, что надо поставить новую дверь, броневой стали, с замком. Без замка надо было бы держать пост у глазка под крышей. С этого поста пришлось бы посылать кого-нибудь, чтобы открыть дверь. А это глупо – на парадной двери все равно есть замок. Просто служащим труднее попадать на работу, и еще: образуется окно сразу перед рассветом, когда на посту никого не будет, а часто в это время приезжаю я. Натыкаться мордой на запертую дверь – это, знаете, на рассвете нервирует.
Проверив, что дверь я за собой закрыла, я стала пробираться среди ящиков, которые здесь всегда валялись, к большой двери, ведущей на лестницу. Она уходила далеко-далеко вниз. Я настолько устала, что если бы тут был лифт, я бы на нем поехала. Но его не было. Лестница входила в систему обороны Цирка. Во-первых, ступеней было много, так что надо быть настроенным очень серьезно, чтобы по ним идти. Во-вторых, там были места, подходящие для засад. В третьих, лестница была странной конструкции, будто те, для кого она изначально была построена, не ходили на двух ногах – или имели размер, отличный от человеческого. Если не знаешь, что тебя ждет внизу, может закрасться мысль, кто же по такой лестнице ходит. На самом деле только вампиры да оборотни, но наши враги этого не знают. Жан-Клод поощрял слухи, что там есть что-то побольше и менее человеческое. По-моему, правильно – пусть враги боятся и теряются в догадках.
Когда я добралась до железной двери внизу, у меня глаза слипались от недосыпа. Я вытащила из кармана ключи. Ключ от этой двери найти было нетрудно – самый большой, старомодный ключ на связке. Он был похож на великана среди карликов – современных ключей.
Я вложила его, повернула, и хорошо смазанный замок бесшумно открылся. Петли были столь же бесшумны, хотя, наверное, будь во мне всего лишь человеческая сила, пришлось бы бороться с тяжестью двери. Она была рассчитана на сопротивление инструментам помощнее рук.
Дверь закрылась, я ее заперла и задвинула большой засов. Если кто еще притащится так поздно – значит, не повезло ему. Но обычно в такое позднее время после рассвета можно было спокойно задвигать засов. То, что до сих пор он был открыт, означало, наверное, что Жан-Клод ожидал моего прибытия.
Я прошла вдоль длинных шелковых занавесей, образующих стены гостиной, почти не замечая золотой, серебристой и белой мебели, картины над фальшивым камином. Единственное, о чем я сейчас могла думать, заперев наружную дверь – это завалиться спать.
Я пошла в комнату к Жан-Клоду, не сообразив. Они с Ашером свернулись под простынями. Оба они так же красивы в смерти, как и в жизни. Золотые волосы Ашера расплескались металлической пенной волной по белой подушке. Веки у него были сомкнуты, и не видно было тех невероятных светло-голубых как у сибирской лайки, глаз, настолько светлых, насколько темны глаза Жан-Клода. Ашер лежал на боку, подставив свету неизуродованную половину лица. Свет они оставили включенным – для меня, наверное, потому что без света здесь было темно, как в пещере. Окон не было. Жан-Клод прильнул к спине Ашера, обхватив его рукой за пояс, пальцы лежали на шрамах. Ашер был таким же белокурым красавцем, как Жан-Клод – черноволосым, пока некоторые церковные чины из самых лучших намерений не поймали его и не стали поливать святой водой, чтобы изгнать дьявола. Святая вода на вампиров действует как серная кислота на людей. Те же чины сожгли слугу и возлюбленную Ашера Джулианну на костре. Христианство – хорошая религия, но кое-что из сделанного во имя его мне нравится меньше.
Я потрогали лицо Жан-Клода, убрала выбившийся локон за бледное плечо. Он был холоден на ощупь, и станет еще холоднее. Ашера я поцеловала в лоб, как мертвого. Вампиры на рассвете на засыпают, а умирают. Они – воистину оживленные трупы. Я только не до конца понимаю, что их оживляет.
Спать в одной кровати с двумя трупами я не могу. От остывающей плоти мне становится жутко. Не знаю, смогла бы я спать с вампиром – в смысле, по-настоящему спать? Так что мне пришлось задуматься, на какую кровать лечь. Если бы в этой комнате был диван, я бы им воспользовалась, но его не было. Пока я не попросила, здесь даже кресел не было. Наверное, при такой широкой кровати какой смысл сидеть в кресле?
Я вышла и тихо закрыла дверь – не то чтобы я боялась их разбудить, просто по привычке. Направилась я в комнату Джейсона – мне приходилось у него ночевать. Стучать я не стала, решив, что все спят – и не ошиблась. Джейсон свернулся в клубок на дальней стороне кровати, только белокурые волосы торчали из-под одеяла. Кто-то свернулся рядом с ним, уткнувшись ему в спину, и сперва я подумала, что приперлась некстати, и это женщина, но потом узнала этот разлив рыжеватых волос. Натэниела устроили здесь на ночь. И тоже не в первый раз.
Они оставили в ванной свет, и дверь была приоткрыта. Не знаю, ради меня, или чтобы Натэниел сообразил, где он, если проснется ночью. В первые разы, просыпаясь в этих комнатах без окон, я испытывала клаустрофобию. И против небольшой толики света не возражаю.