Грязь с лица я стерла еще в машине детскими салфетками, и теперь только снять сапоги и чулки, и ее совсем не станет. Это почти чудо, что я там не хлопнулась – на каблуках в скользкой грязи. Сняв кожаную куртку, я аккуратно ее сложила. Стула не было, и я села на пол, расстегнула сапоги, поставила их к стенке, чтобы никто не споткнулся, и стащила чулки. Юбка заскорузла от засохшей крови. То, что вампиры в клубе ничего не сказали на эту тему, значит, что либо они ее не учуяли, либо решили, что отпускать замечания будет слишком невоспитанно.
Я сбросила ее кучкой на пол, отдельно. Боюсь, даже сухая чистка ей теперь не поможет.
Сняв белую футболку, я организовала третью кучку, вещей вроде бы чистых. Туда пошел и лифчик. Футболку я надела, и стринги тоже на себе оставила. Без них спалось бы лучше, но футболка – этого мало. Я никогда не спала с Натэниелом без одежды, и с Джейсоном только один раз, когда не в себе была. Мне бы пижамные штанишки. Более всего мне хотелось сейчас обернуться усталым телом вокруг Натэниела и заснуть.
Я забралась под простыни с дальнего конца кровати и подвинулась к голой спине Натэниела. Он заворочался во сне. Я прильнула к нему, обняв его сзади, как обычно мы спим дома. На нем ничего не было, и это говорит не о сексуальной ориентации Натэниела или Джейсона, а о том, что они – оборотни. А оборотни не видят смысла в одежде, когда без нее можно обойтись.
Я устроилась возле Натэниела, а он возле Джейсона, который даже не шевельнулся. Уткнувшись лицом ему в волосы, я, уже засыпая, втянула в себя ванильный запах. Я была дома.
Глава сорок девятая
Что-то меня разбудило, я не поняла, что. Вдруг я очнулась в полутьме спальни Джейсона. Так же лежала я рядом с Натэниелом, смутно виднелись по ту сторону от него белокурые волосы Джейсона. Ничего не изменилось, так что же разбудило меня?
|
|
Я прислушалась, лежа тихо. Слушать было нечего. Только тихо дышали ребята, чуть зашуршали простыни, когда повернулся во сне Джейсон. Абсолютно тихо было в комнате. Так что же это было? Тут я услышала этот звук – вода. В ванной течет вода.
Я сунула руку под подушку, нащупала «браунинг» в кобуре. Если я спала не дома с пистолетом в кобуре, то на всякий случай держала кобуру застегнутой. Нехорошо будет, если чья-то рука нечаянно отщелкнет предохранитель, а другая рука так же случайно нащупает крючок... в общем, понятно.
Я расстегнула кобуру, вытащила пистолет и ладонью прикрыла рот Натэниелу.
Он дернулся и проснулся, вытаращив глаза. Я показала стволом на дверь ванной. Натэниел кивнул и тронул Джейсона за плечо, а я вылезла из кровати и направилась к двери ванной.
Предохранитель я отщелкнула, пистолет держала двумя руками, направляя в потолок. Может, кто-то из других оборотней решил помыться. Это вполне в их духе – никого не будить и думать, что все путем. Неправильно было бы застрелить кого-то только за то, что он полез не в тот душ.
К двери я подошла сильно сбоку, чтобы моя тень не пересекла луч света, хотя за спиной в комнате света не было, и этого бы не случилось, но осторожность лишней не бывает. Полы халата мне пришлось накинуть на руку, чтобы в них не запутаться. Как я надевала халат – не помню.
Оказавшись у двери со стороны петель, я опустилась на колено, потому что если у того, кто там, есть оружие, то оно, вероятнее всего, будет наведено выше моей головы. Чуть выдвинувшись, я стала отодвигать дверь руками, по-прежнему сомкнутыми на рукояти. Хотелось дать глазам время привыкнуть к свету раньше, чем там заметят движение двери. То, что не стоит из темноты врываться в освещенное помещение, я понимала – это значит ослепнуть на пару секунд. Будь я уверена, что там враг, я бы выстрелила вслепую, но такой уверенности не было.
|
|
Из-под двери текла вода, и халат у меня под коленями промок. Это не душ шумел, это ванна наливалась. Теперь я слышала различие. Кто-то перелил ванну. Что там за чертовщина?
Дверь уже открылась до конца, и никого там видно не было. Была только ванна и вода, переливающаяся через край, и льющаяся из до упора открытого крана. Ноги у меня промокли. И холодно было, очень холодно, будто открыли только холодную воду. Кто же такую холодную ванну принимает?
В ванной был только умывальник, стульчак, перегородка и ванна-душ. Помещение достаточно маленькое, чтобы оглядеть с одного взгляда. Прятаться негде. Чья-то шутка? Кто-то забрался, пока мы спали, заткнул ванну и включил воду? Чтобы мы не заметили, пока нас не затопит? Или им все равно? Глупая шутка.
Я встала и зашлепала по воде. Она была по щиколотку, и это было как-то странно. То есть такой глубокой вода не должна была быть. Подол халата подхватило течение, будто я шла по ручью. И вода была холодная, ледяная.
А в ванне вода клубилась, и это тоже было неправильно. Не видно было дна. А ведь ванна не такая глубокая. Белая ванна, чистая вода. Почему же она непрозрачна?
|
|
Пистолет я держала дулом вверх, но потянулась отключить воду. Наполовину я ожидала, что меня что-то схватит за руку, но этого не случилось. Кран просто повернулся, и наступившая тишина оглушала. Только тихо журчала вода, плескалась по ванной. Она прояснилась, как в набранном из-под крана стакане, когда в воде слишком много примесей. Молочная гуща осела на дно, и что-то в воде было. Выплывало из мрака, будто наводясь на резкость.
Бледная рука, волна рыжих волос – я смотрела в лицо Дамиана. Глаза его были открыты и мертвы, но ведь сейчас день. Он мертв. Дышать ему не надо. И он вполне может быть под водой, ему это не вредно. Однако логика не помогала. При виде плавающего под водой Дамиана я сделала то, что сделала бы, будь он человеком – потянулась к нему руками.
Пистолет я бросила на пол и сунула руки в ванну. Нащупала его, ухватилась за рубашку и стала тянуть, тянуть из воды, но вода будто была тяжелее, чем должна быть, тяжелее и холоднее. И он уже был почти на поверхности, когда я поняла, что это не вода, это лед. Его вморозило в большую глыбу льда, и у меня руки вмерзли в нее вместе с ним.
– Анита, Анита!
Это был голос Натэниела, его рука лежала у меня на плече, и я очнулась в спальне Джейсона. Пульс в горле просто душил меня. Я села, огляделась. Дверь в ванну была приоткрыта, но воды слышно не было. Сон. Приснилось.
Меня стало трясти, я дико замерзла.
– Мне Дамиан приснился. Он был холоден, заморожен во льду.
– У тебя кожа как лед, – сказал Натэниел.
Джейсон уже сел. Короткие светлые волосы растрепались, глаза еще не до конца проснулись.
– Что случилось?
Натэниел обнял меня, растирая мне руки.
– Когда ты ела последний раз, Анита?
– С тобой вместе, в машине.
– Больше двенадцати часов прошло. – Он посмотрел на Джейсона. – Ей срочно нужно поесть.
Джейсон не стал задавать вопросов – просто вылез из кровати и присел возле маленького холодильника, служившего заодно прикроватным столиком. Оттуда он вытащил тарелку фруктов – яблоки и бананы.
– Не люблю холодных фруктов, – сказала я.
– Анита, тебе приснился Дамиан, потому что ты поедала его энергию. Съешь банан.
Вдруг я поняла, что он прав. От холода я отупела.
Джейсон подал мне банан, но Натэниел помог его очистить, потому что меня слишком сильно трясло.
Натэниел стал кормить меня кусочками, а зубы у меня продолжали стучать. Когда я смогла проглотить банан, дрожь немного унялась, но не слишком.
– Мясо, белки, – сказал Натэниел.
Джейсон достал коробку из китайского ресторана, но даже предлагать не стал, покачал головой.
– Слишком старое.
Он вытащил белый пенопластовый контейнер и прочел:
– Фахитас из «Эль Магея», вчерашние.
Натэниел открыл коробку, достал пальцами кусок говядины и поднес мне ко рту:
– Ешь.
Я стала есть, и мясо было невероятно вкусно, даже холодное. Казалось, оно насыщает не только мой желудок. Разгребая жареный лук и перец, я выбирала куски говядины. Согревшись, когда кожа уже не обжигала льдом и меня перестало трясти, я стала есть медленнее, потом помотала головой.
– Больше не могу.
– Ты почти все мясо съела, – сказал Джейсон. Он сидел около кровати, положив на нее руки, а подбородок на руки. – Я слышал, как Натэниел сказал, что ты поглощаешь энергию Дамиана?
Я кивнула.
– Жан-Клод сказал, что вы с Натэниелом и Дамианом составили второй триумвират.
– Очевидно, – сказала я.
– Я так понимаю, что многому приходится учиться.
– Это точно. Второй раз за одни сутки я чуть не убила Дамиана.
– Как? – вытаращился Джейсон.
– Она пытается поступать, как обычно, – объяснил Натэниел, пододвигая к Джейсону закрытую коробку. – Не есть, а перехватывать на ходу, спать урывками, ни в чем о себе не заботиться, кроме как мышцы упражнять.
– Не могу же я сказать копам: «Извините, мне нужно подремать»?
– Нет, но я же тебе говорил, что надо есть больше. Говорил, что ты действуешь скорее как ликантроп, а не как вампир. Тебе достаточно было подъехать к любой автомобильной закусочной. Их полно круглосуточных.
Мне не понравился его тон.
– Я об этом не думала. Мне только спать хотелось. Я устала так, что меня аж тошнило.
– А может быть, тошнило, поскольку энергия кончалась, – возразил Натэниел, явно рассерженный, – но ты же об этом не подумала?
– Нет, не подумала. Доволен?
– Нет, – ответил он. – А знаешь, почему? Когда Дамиан умрет, кого ты будешь высасывать следующим?
Он злился так, что у него глаза потемнели, стали почти фиолетовые.
Я начала злиться в ответ, потому что кошмар меня напугал, и то, что я снова чуть не убила Дамиана, напугало тоже. Дура я была, что не подумала поесть, хотя Натэниел уже объяснял мне это. Я просто слишком устала. А если подумать, то устала больше, чем должна была, разве не так? Хотела я рассердиться на Натэниела, потому что виновата была я. А я не люблю, когда я виновата. Не люблю ошибаться, особенно так крупно.
– Ты прав, прав. Прошу прощения. Я действительно виновата.
– Ты не станешь спорить? – поразился Джейсон.
– А зачем вести проигранный спор? Я была беспечна. Дело не только в триумвирате, или в новом триумвирате, тут еще и ardeur. Я его вроде как покорила.
– Что значит «вроде»? – спросил Джейсон, присаживаясь на край кровати.
Он был гол. Все это время он был гол. Я просто не замечала раньше, но заметила теперь, и очень прямо посмотрела Джейсону в глаза.
– Значит, что ardeur теперь не будет просыпаться по собственной воле.
– Но это же хорошо?
Джейсон явно был озадачен выражением моего лица.
– Хорошую новость я уже сказала. А плохая в том, что ardeur не просыпается, но питать его надо. Он не будет мне напоминать – пора уже покормиться. Вот так и случилось с Дамианом в прошлый раз. Я не кормила ardeur больше двенадцати часов, намного больше, и он не возник.
– Не возник, ты его и не кормила, – сказал тихо Натэниел.
– Вот именно.
– И стала высасывать энергию из Дамиана.
Я кивнула:
– Тогда он вроде как позвал у меня в голове.
– И тогда ты стала кормить ardeur, – сказал Джейсон.
Я кивнула.
– До приезда в клуб.
Это уже был Натэниел.
– Да.
Я обернулась к нему, и то, что увидела в его глазах, меня и огорчило, и разозлило. Он смотрел обиженно, и это не была моя вина. Но назвать не моей виной то, что я имела секс с кем-то другим, у меня язык не поворачивался, так что я и не сказала. Если ему надоело, что я трахаюсь с кем попало, но не с ним, то он имеет на это все права.
– Я это сделала по минимуму, только чтобы восстановиться.
– С кем? – спросил он, глядя осторожно и внимательно.
– С Реквиемом.
– Если ты уже поедала энергию Дамиана, значит, тебе надо было раньше покормить ardeur? – спросил Джейсон.
Наверное, он действительно хотел знать, но еще и пытался предотвратить ссору. Я не была уверена, что мы сейчас затеем ссору с Натэниелом, но и уверенности в обратном у меня не было.
Подумав над вопросом, я ответила:
– Да, наверное.
– Ardeur дает тебе энергию?
– Ага.
– И теперь ты – источник энергии в новом триумвирате. Твоя энергия питает Дамиана и – в меньшей степени – Натэниела.
– Почему это меня в меньшей степени? – спросил Натэниел.
– Ты живой. Твое сердце бьется само, а у Дамиана – нет.
– А, понятно, – кивнул Натэниел.
– К чему ты ведешь, Джейсон? Ты же точно к чему-то ведешь.
– Я? – Он состроил наивные глазки.
Я покачала головой:
– За этими детскими зенками прячется острый ум. Ты только его не показываешь, так что – да, что-то на этом уме у тебя есть. Так что?
– Аните сейчас нужно есть чаще, я правильно понял?
Мы оба кивнули.
– А что если ей и другие вещи питать надо чаще?
Мы оба, кажется, набрали воздуху спросить, что он имеет в виду, и оба сообразили одновременно.
– А, блин! – сказала я.
– Бог ты мой! – ахнул Натэниел.
– До сегодняшнего дня это было часов двенадцать, до четырнадцати можно было растянуть. Так насколько чаще это может быть теперь? – спросила я.
Джейсон развел руками:
– Я-то откуда знаю? Я только указал на такую возможность.
– Звучит разумно, – согласился Натэниел. – Ты напиталась от Реквиема – и сколько прошло, пока мы с тобой питали ardeur?
Я подумала, попыталась посчитать в уме, что было труднее обычного, потому что к расчетам примешивалась легкая паника.
– Два часа, если не меньше. – Я замотала головой. – Нет, ни за что. Не могу я питать ardeur каждые два часа.
– Нет, но ты можешь держать в джипе какие-нибудь закуски и каждые два часа есть, – заметил Натэниел. – Я уже говорил: когда утоляешь один вид голода, остальные уменьшаются.
Паника несколько ослабла, хотя и не очень.
– Ты уверен, что орешки в машине мне помогут?
Он пожал плечами:
– Не знаю точно, но мне так кажется.
Вдруг он показался очень молодым и неуверенным.
Я обняла его, он обнял меня в ответ.
– Бог ты мой, Натэниел, мы и так днем едва успевали его питать. Что же мне делать?
Паника уже слегка слышалась в моем голосе.
Он сжал меня крепче:
– Что-нибудь придумаем. Прости, я психанул из-за Реквиема. Понимаешь, просто...
– Просто все меня имеют, а ты нет, – закончила я.
Он кивнул. Потом отодвинулся, чтобы улыбнуться мне своей чудесной улыбкой. Взял меня за руку и положил к себе на шею – я нащупала засос, оставленный мною.
– Это было хорошо, Анита. Именно то, чего мне в тот момент хотелось.
У меня хватило времени улыбнуться в ответ, но мимолетно.
– Сколько времени? – спросила я.
– Десять, – ответил Джейсон.
Класс. Меньше двух часов проспала. А вслух я сказала:
– Я на тебе кормилась около двух ночи, то есть прошло всего восемь часов. Это слишком мало, Натэниел.
Он посмотрел на меня, и в этом взгляде были твердость и целеустремленность.
– Просто люби меня сейчас, Анита. Люби меня, а подкормиться сможешь на ком-нибудь другом. Но ты права: меня достало, что тебя имеет каждый, только не я. – Он встал на колени, коснулся моих рук, но не обнимая меня, не держа. – Люби меня, и у меня не будет причины ревновать.
– Но у меня все равно будет секс с другими, – сказала я. – Почему же ты ревновать не будешь?
– Потому что я буду знать: со мной ты хочешь заниматься любовью, а с ними – иметь секс.
У меня начала болеть голова. Натэниел часто ставил меня в тупик. Я его люблю, я его хочу, но, черт побери, я не знала, что ему сейчас сказать.
– Если бы ты был в постели с другими женщинами, я бы ревновала в любом случае.
Он покраснел:
– Ты и в самом деле меня ревновала бы?
– Мне не особо нравилось, когда в клубе тебя лапали, так что – да, наверное, меня бы это не порадовало.
– Лучше этого ты мне ничего не могла сказать.
– В смысле, что я тебя ревную к другим женщинам?
Он кивнул.
– Тебя уже ревновали твои подружки, – сказала я.
– У меня не было подружек.
Я уставилась на него, не зная, что сказать. Я понимала, что он не стал бы врать, но все равно трудно было поверить.
– Ты же снимался в порнофильмах. Ты был...
– Проституткой, – договорил он за меня, не моргнув глазом.
– Ну да, я прошу прощения...
– Трахаться – не встречаться, Анита. Уж тем более – трахаться за деньги.
– Но...
Он положил пальцы мне на губы.
– Тихо, – сказал он. – Ты у меня первая девушка.
Я уставилась на него с тихим ужасом. Я у него первая девушка? Нет, в голове не укладывалось. Как это можно – сниматься в порно и быть проституткой, и никогда ни с кем романа не иметь? Наверное, недоумение отразилось у меня на лице, потому что он улыбнулся и тронул меня за щеку. Наклейка отвалилась, и он провел пальцами вдоль заживающих царапин, оставленных Барбарой Браун.
– Я тебе говорил: ты первая, кто хотела именно меня и ради меня. Не потому, что я красавчик или за то, что я умею вытворять со своим телом. Ты меня любишь без секса. Ты позволяешь мне о тебе заботиться. Ты мне позволила кухню тебе обустроить.
– Так ты же готовишь больше, чем я.
Он улыбнулся, и глаза его стали добрыми, будто я – ребенок, а он намного старше.
– В том-то и дело, Анита. Ты мне позволила купить чайный сервиз, хотя я знаю, что ты считала это типа глупостью.
– Так ты же хотел, чтобы был чайный сервиз.
– Ты делаешь что-то не потому, что тебе этого хочется или нравится, а чтобы я был доволен. Были люди, что покупали мне драгоценности, одежду, отдых в шикарных отелях и на курортах, но никто не позволил мне покупать за его деньги то, что мне нравится – только то, что они сами считали правильным. Не позволяли мне изменить их распорядок жизни. Не давали мне места в ней. – Он взял мое лицо в ладони. – Может быть, подруга или девушка – не те слова, но от любого другого, боюсь, ты просто сбежишь, а этого я не хочу.
У меня внезапно пересохли губы.
– Люби меня сейчас, – прошептал он и потянулся ко мне для поцелуя.
С той стороны кровати послышалось шевеление. Я подавила импульс схватить Джейсона за руку или за что придется, лишь бы остался с нами. Чтобы не оставлял меня с Натэниелом. Ронни права, это неразумно, но такое у меня было чувство, что если я сделаю сейчас это логическое завершение наших отношений, мне придется оставить его при себе. Она ошиблась. Дело не в том, что для меня секс был обязательством – это уже не так. Но секс с тем, с кем надо, обязательством остался, а тот, кто сейчас тянулся ко мне с таким нежным поцелуем, он был как раз, кто надо.
Я отвернулась от поцелуя и увидела уходящего в ванну Джейсона.
– Я включу душ, так что ловите кайф, – сказал он.
– Мне жаль, что тебя выгнали из твоей кровати, – сказала я.
Мне действительно было жаль, и по многим причинам.
Он усмехнулся и тут же постарался скрыть усмешку, уверенный, что я ему этого так не спущу.
– Это же не значит, что я в нее не вернусь, – сказал он.
Я удержала Натэниела от дальнейшего приближения, упершись рукой ему в плечо, и воззрилась на Джейсона.
– Это что еще значит?
Он попытался совладать с лицом, не смог, и видно было, что он очень собой доволен.
– От Натэниела ты не можешь кормиться – слишком рано. Жан-Клод еще тоже пока не проснется. А если Жан-Клод не проснется, то и Ашер отпадает.
Я прищурилась:
– И?
– Если найдешь здесь другого оборотня, кроме меня, чтобы подкормиться, я ему уступлю место. Грэхем там, в холле.
Выражение его лица не оставляло сомнений, что он знает: Грэхема я не выберу.
– Ах ты наглый...
– Ну-ну-ну! Разве так следует говорить с тем, кто готов кормить тебя самой сутью своего тела?
Я поглядела на него мрачно и повернулась к Натэниелу. Лицо его было абсолютно спокойно.
– Как ты на эту тему?
– Честно?
– Да, честно.
– Пока я первый, остальное меня не волнует.
– Я могу остаться и помочь в любовной игре, – предложил Джейсон.
Я не успела ответить.
– Не в первый раз, Джейсон, – ответил Натэниел. – Я хочу, чтобы сейчас были только мы двое.
Джейсон осклабился – скорее в мой адрес, нежели Натэниела, потому что видел, как я вытаращила глаза в ответ на небрежное согласие Натэниела в дальнейшем выступать втроем.
– Тогда я скрываюсь в ванной.
Он закрыл дверь, и мы остались наедине с торшером.
Я посмотрела на Натэниела в некотором возмущении:
– Спасибо, что записал меня на секс втроем.
Он посмотрел недоуменно:
– Я почти каждую ночь спал с тобой и с Микой.
– Но мы не занимались сексом все одновременно.
Он посмотрел на меня, и по его взгляду я поняла, что слишком энергично возражаю.
– Этого не будет, – сказала я.
– Анита, ты просыпаешься, тебе нужно питаться, и ты поворачиваешься к тому, от кого не кормилась накануне, но другой-то из постели не всегда вылезает. Я не раз смотрел, как ты занималась с Микой сексом, а он смотрел, как ты от меня кормишься.
Головная боль уже пульсировала под веками. Мне трудно было глотать, и у боли был знакомый привкус паники.
– Я знаю, что вы с Жан-Клодом были вместе с Ашером. И это было по-настоящему втроем.
– Не всегда, – сказала я, и даже для меня это прозвучало неубедительно.
Он посмотрел на меня серьезно:
– Анита, ничего плохого нет в том, чтобы наслаждаться близостью двух мужчин сразу.
Еще немного – и пульс меня задушит.
– Нет, есть, – возразила я, тяжело дыша.
– Но что, что в этом плохого?
Он наклонился, будто для поцелуя, но я отклонилась, и это было глупо, потому что тогда я оказалась на кровати, глядя на Натэниела снизу вверх. Никакой логики – уходить от поцелуя, растягиваясь на кровати. Конечно, не было логики и в охватившей меня панике.
Он оперся на руки и посмотрел на меня с улыбкой, дающей мне понять, что я веду себя по-дурацки. В этот момент я поняла, что ошибалась, считая его ребенком. По этому взгляду стало ясно, что по-своему он так же осторожен со мной, как и я с ним. Он считает меня защищенной, неискушенной. Перед лицом его опыта я во многом была ребенком. Это был один из тех моментов, когда меняются отношения, когда вдруг раскрывается или взрывается перед тобой мир, и он сразу перестает быть таким, каким был раньше.
Мы смотрели друг на друга, и не знаю, что было видно у меня на лице, или просто до него тоже дошла эта перемена, но он остановился и улыбнулся мне.
– Что случилось? – спросил он.
Вопрос показался мне таким дурацким, что я заржала.
– А ничего плохого! Я два раза чуть не убила Дамиана. Я думала, что контролировать ardeur – это облегчает жизнь, так нет же. Я переспала с Байроном – с Байроном, можешь себе представить? Чуть не подняла ночью все кладбище. Целая армия мертвецов ждала моего призыва. Я ощущала ее, Натэниел, ощущала ее силу. – Я плакала, хотя и не собиралась. – А так – ничего плохого не случилось.
Он поцеловал мои слезы, текущие из глаз, нежно-нежно.
– Давай тогда сделаем хорошее.
Он целовал меня, и соль моих слез ложилась ему на губы.
– Но...
Он поцеловал меня снова, чуть требовательнее.
– Анита, пожалуйста, перестань говорить.
– Зачем? – нахмурилась я.
– Чтобы можно было начать трахаться, – пояснил он.
Я открыла рот и не знаю, что сказала бы, если бы он не заговорил первым.
– Люби меня! – он навис надо мной. – Проглоти меня!
Я думала, он хочет поцеловать меня, но его губы спустились ниже, он поцеловал меня в шею, ниже, еще ниже.
– Имей меня.
Он целовал мою грудь сквозь футболку.
– Всоси меня.
Он поднял футболку, обнажая мне груди. Я хотела возразить, но выражение его лица, его глаз остановило меня. Он приложил губы к соску, чуть ниже наклейки на укусе Жан-Клода, и лизнул длинно, нежно, закатывая ко мне глаза.
– Трахни меня.
Я бы хотела сказать, что нашла слова не менее соблазнительные или что-нибудь нежное, но единственное, что пришло мне в голову, было:
– Окей.
Не нежно и не скабрезно, но если кого-то любишь, то не надо всегда быть скабрезной или остроумной, иногда можно просто быть собой, и сказанное в нужный момент «окей» оказывается сладкозвучнее любой поэзии и может значить больше всех на свете постельных слов.
Глава пятидесятая
Футболка и трусы слетели в первом порыве рук, но я никогда не пыталась дотронуться до Натэниела, если не было метафизической необходимости. Никогда не обращалась к Натэниелу просто потому, что хочу его. Не то чтобы меня к нему не тянуло – видит Бог, еще как тянуло, но я до сих пор не понимала, как я привыкла полагаться на ardeur. Я думала о нем лишь как о проклятии, но впервые сейчас оценила, как он смазывал для меня колеса. Он переносил меня через смущение, через неловкость, через вбитое в меня «хорошие девушки так не делают». Без него осталась только я, и в голове у меня было очень противно.
Натэниел заметил – он все замечает. Приподнявшись на локте, он спросил у меня:
– В чем дело?
Я не знала, как сказать, и это отразилось у меня на лице, потому что он сказал мне:
– Просто скажи, Анита, что бы оно ни было.
Я посмотрела на него, подавила желание посмотреть вниз, вдоль тела. Пришлось зажмуриться. Наконец я сказала:
– Сейчас ardeur молчит, осталась только я. Только я, а мне... мне неловко.
– Со мной?
Я хотела кивнуть, но остановилась и сказала правду:
– С самой собой.
Он подвинулся на кровати, лицо его оказалось рядом с моей поясницей. И был он теплый-теплый.
– И что это должно значить?
Как объяснить другому то, что я сама не могу понять?
– Не знаю, как объяснить.
Дверь ванной открылась, мы оба подняли глаза. Там стоял Джейсон с полотенцем вокруг бедер. Мокрый он не был, но был завернут в полотенце. Я слишком давно верчусь среди оборотней, чтобы понимать, насколько это странно.
– Я просто не выдержал. Не выдержал.
– Чего? – спросила я.
– Ты сейчас все испортишь
Я посмотрела не него – не слишком дружелюбно.
– Нечего на меня смотреть. – Он подошел и встал у края кровати, руки на бедрах. – Я тебе говорил, что все на свете отдал бы, чтобы кто-нибудь смотрел на меня, как Натэниел на тебя.
– Да, но...
– И никаких «но». Я думал, ты растешь, меняешься, но по твоим словам выходит, что это все был ardeur. Ты здесь просто ни при чем – не твоя вина. Если ты сейчас перепохабишь все, что работает под волной ardeur'а, ты все равно будешь не виновата.
Я хотела поспорить, но не могла ничего придумать. В конце концов я сказала:
– Допустим, я с тобой согласна. И что с того?
– Боже мой, Анита, при чем тут вообще вина? Ты себя ведешь так, будто это грех.
Что-то, наверное, отразилось у меня на лице – Джейсон издал какой-то звук, то ли рычание, то ли выдох. Мне пришлось отвернуться от его глаз, от горящего в них гнева.
– Меня учили, что это грех.
– Тебя учили, что на свете есть Санта-Клаус. Ты же в это сейчас не веришь?
Я скрестила руки на груди, но задуманная угрюмость позы получилась не совсем – в голом виде угрюмость изобразить нелегко.
– И что ты этим хочешь сказать?
– Чтобы ты на него посмотрела.
Я упрямо глядела на Джейсона, а не на Натэниела.
– Повернись и посмотри, а то я тебя поверну.
– Попробуешь.
– Если хочешь устроить соревнования по борьбе, то можно. Но не проще ли и не умнее ли просто обернуться?
Я набрала воздуху, медленно выдохнула и обернулась.
Натэниел лежал на животе, опираясь на локти. Лицо – прежде всего замечалось оно. Эти потрясающие лавандовые глаза с остатками грима, от которых глаза казались больше, темнее, будто их надо было украшать. И в этих глазах было полное спокойствие, неколебимая уверенность, что я все сделаю как надо. Что все будет хорошо. Не люблю, когда на меня так смотрят, потому что жизнь меня научила: все хорошо не бывает. Я не могу спасти всех. И не могу ничего исправить.
На губах у него играла легкая улыбка, и не было в этом лице ни тревоги, ни заботы. На меня смотрело спокойное лицо святого, глядящего в лицо Бога. Защищенного верой своей, укрытого знанием, доверяющего так, как я уже много лет назад разучилась доверять. Как он может на меня вот так смотреть? Неужто он не понимает? Он прожил со мной четыре месяца. Неужто он не знает, что у меня мозги свихнуты во все стороны, и на меня нельзя надеяться?
Он склонил голову, почти застенчиво, но это движение привлекло внимание, и дальше мой взгляд прошел по закруглению плеча, ниже по спине. Только однажды я позволила себе коснуться его ниже пояса, когда ardeur был еще для меня совсем нов. Я тогда покрыла ему спину и ягодицы укусами, и ему понравилось, а я накормилась, но с тех пор никогда не позволяла себе так сильно его трогать – до последних двух суток. В первый раз все было только ради того, чтобы утолить ardeur, и я не дала себе как следует посмотреть на него, насладиться им, потому что во всем этом видела только неизбежное зло. Сейчас, глядя на него, я ощущала вину за то, что так о нем думала. Он заслуживал лучшего.
Я месяцами заставляла его всегда носить одежду, хотя бы шорты, даже в кровати. Но при этом я все равно не могла удержаться от хотя бы беглых взглядов на него. Даже вчера ночью, в клубе, я не дала себе посмотреть на него, по-настоящему посмотреть. Потому что если бы я стала разглядывать его тело, взгляд остановился бы там, где ему больше всего хотелось, на той части, которая чаровала меня сильнее всего – нет, это не то, что вы подумали. Спина его слегка вздымалась линией, переходящей в прекраснейший зад, но в конце линии спины, где она переставала быть спиной, находились ямочки. Может быть, ямочки – неправильное слово, но другого я не нахожу. Я смотрела сейчас на Натэниела, дав волю глазам, не заставляя их отворачиваться после беглого взгляда. Я не смотрела на его наготу – я видела его тело.