Мы встали на колени, не разнимая губ. Я провела руками по его груди, и что-то у меня в глубине щелкнуло и перестало давить. Его сила рвалась наружу, но я удерживала ее... руки Ричарда скользнули мне по ногам, нашли кружевной верх черных трусиков. Пальцы гладили мне голую спину, и вот, я оказалась раздета.
Сила рванулась вверх, наружу, наполняя нас обоих. Она пылала над нами кипящей волной жара и света, и у меня все поплыло перед глазами в горячих искрах, мы оба орали в голос, и зверь Ричарда скользнул в него обратно. Я ощутила, как он выползает из меня, как огромная толстая пружина, заливается в Ричарда, сворачивается там в клубок. Я ожидала ощущения последней выливающейся капли, как вина из чаши, но эта капля осталась.
Воспоминание отхлынуло, оставив меня ловить ртом воздух. Натэниел стоял, склонившись надо мной.
– Анита, что с тобой?
Глаза его снова стали лавандовыми.
Джейсон обнюхивал мои волосы:
– От тебя пахнет стаей.
Ричард стоял у себя в кухне, опираясь рукой на шкаф, будто иначе его бы шатнуло.
– Теперь ты вспомнила?
– Вспомнила, – шепнула я.
– Что ты вспомнила? – спросил Натэниел.
– Ты не чуешь запаха? – спросил Джейсон. Он терся губами о мою щеку.
Натэниел склонился ко мне, почти вплотную приблизил лицо.
– Волк. – Он обнюхал меня и шепнул прямо мне в кожу: – Ричард.
Ощущение его губ на мне заставило меня на миг закрыть глаза. Но, когда отключилось зрение, аромат накрыл меня одеялом. Сладковатый мускус волка и едкая сладость леопарда были повсюду, как невидимая вода, и я тонула в ней. Я думала, что моя кошка начнет возражать – но нет, оба эти запаха почему-то ее успокоили.
– Ты все еще принадлежишь стае, Анита, не меньше, чем парду. Отдай им своего зверя.
|
|
Ричард смотрел на меня в упор, и я заметила царапины у него и на правой щеке. Обычно в порыве страсти там не оставляют следов.
Я открыла глаза, и уже не видела расцарапанного Ричарда в залитой солнцем кухне; передо мной был водопад рыжеватых волос. Натэниел прижимался к моей щеке, его рот был точно у меня под челюстью. Он снова лежал на мне, распределив по мне свой вес, и был теплый-теплый.
Джейсон все еще держал меня за руку и терся ртом о шею с другой стороны от Натэниела.
Я лежала в тепле, в безопасности, и поняла, что Ричард передал мне часть власти над зверем. Дал возможность подышать. И надо было воспользоваться этой возможностью, пока мой зверь не стряхнул с себя эту теплую, уютную лень.
Я подумала о воспоминании, как я Ричарду отдавала его зверя. Как это вышло? Поцелуй, почему всегда поцелуй или прикосновение? Вчера мне Жан-Клод на этот вопрос ответил – потому что мы можем использовать лишь те инструменты, что у нас есть. Почти все их мы получили от линии Белль Морт, а это значило, что наши средства, умения должны иметь вполне определенный мотив. Я все ждала, когда этот мотив мне надоест, и отчасти так оно уже и было, я склонялась к мысли, что нужен был бы новый набор методов, но в основном мне было тепло и безопасно, и накрывал меня запах парда и стаи.
Они оба нежно двигали губами с двух сторон моей шеи, ласково целуя. Так тепло прижималось ко мне тело Натэниела по всей длине, теплее любого одеяла, и это было лучше, чем когда тебя просто обнимают. Рука Джейсона бродила по краю моего бедра, и я не могла не отдаться ощущению его прикосновения. Это легкое движение вызвало реакцию Натэниела – он вдруг стал тяжелее, чем был, тяжелым, каким был поцелуй Ричарда в моем воспоминании. Губы его прижались ко мне, и, как в том же поцелуе, он стал напирать на меня, и у меня был выбор – открыться навстречу или оставить его вне моего тела.
|
|
Зверь Ричарда покинул меня тогда через поцелуй. Я сейчас могла целовать только одного из них, но пришла мысль, что можно делать и кое-что другое, а при этом целоваться. Только меня не тянуло на любовь втроем. Мое истрепанное нравственное чувство не вынесло бы сейчас еще одну групповуху. Тихий голосок шептал мне: «Но это же так приятно». А голос, который я узнала, голос моей бабули, рявкнул: «Шлюха!» Чтобы слышать свой внутренний голос, приходится долго стараться, но иногда привычка или чувство вины заставляют услышать эти другие голоса – те, что тебя крушат. Иногда от них даже не избавиться.
– Мне надо отдать своего зверя своему коту, – сказала я хриплым низким голосом и попыталась высвободить руку из руки Джейсона, но он удержал меня и шепнул в сгиб моей шеи:
– Я буду твоим котом.
С другой стороны шепнул Натэниел:
– Ее кот – это я.
Снова голос Джейсона по коже:
– Тогда я буду собачкой.
Он лизнул меня в шею, и я стала извиваться, но покачала головой, чуть-чуть, повернула к нему голову, чтобы взглянуть в лицо.
– Не сегодня, Джейсон.
Когда я опять потянула на себя руку, он ее выпустил.
Синие глаза возникли передо мной, и он поцеловал меня долгим и глубоким поцелуем, и мой зверь лежал тихо.
– У тебя вкус крови и чужих поцелуев, – шепнул Джейсон и отодвинулся.
|
|
Мой зверь проснулся у меня внутри, будто всего лишь задремал, проснулся и попытался просочиться вверх. Он наполнял меня, как надевает человек слишком тесную одежду. Я чувствовала, как он стремится выпрямиться, вырываясь наружу, заполняет меня, будто горячая вода наливается все выше и выше, заполняет каждый дюйм и продолжает прибывать. Она лилась и лилась, как если бы у воды были кости, мышцы и гнев, потому что когда зверь обнаружил, что есть границы, что кожа моя не раскроется, кости не согнутся, тело не поддастся, он стал бушевать во мне. Он полосовал когтями и орудовал мышцами, которым полагалось бы быть метафорическими, но они были слишком даже ощутимыми. Он пытался вырваться из клетки, а клеткой было мое тело.
Я вопила, вопила и билась, но невозможно биться с тем, чего не можешь коснуться. Натэниел все еще лежал на мне, глаза его расширились от испуга. Он попытался слезть, но я схватила его за руки и смогла произнести:
– Целуй меня.
Кто-нибудь другой мог бы на его месте заспорить – он не стал. Он приложился ко мне губами, и следующий мой крик был заглушен его ртом. Я желала, чтобы эта тварь из меня сбежала в него. Я пыталась ее заставить, но зверь впал в панику, и меня не слышал. Как дикое животное, загнанное в угол, ничего он не слышал, кроме собственного ужаса.
Оторвавшись от Натэниела, я просто заорала. Джейсон оказался тут же, взял меня руками за лицо, и в момент его прикосновения зверь остановился в нерешительности. Кот стал принюхиваться, будто пытаясь понять, кто это такой.
Я поглядела на Натэниела, а Джейсон все держал мое лицо в ладонях.
– Попробуй поцеловать меня еще раз.
Он поцеловал меня, и на этот раз я была в состоянии ответить на поцелуй, но зверь не поднялся. Он уселся во мне, принюхиваясь озадаченно, но не поднялся. Я разорвала поцелуй и заорала не от боли уже – от досады.
– Ричард велел поделиться зверем с кем-нибудь, кто может дать ему выход, но он не хочет выходить. Не хочет.
– А ты все еще стараешься удержать под контролем ardeur? – спросил Натэниел.
Я заморгала и задумалась. Стараюсь ли? Сознательно – нет, но контролировать ardeur – это стало рефлексом. А теперь, когда я не должна его контролировать, а должна, напротив, вызывать к жизни, продолжаю ли я его гасить? Продолжаю ли закрываться щитом? Ответ был положительным.
– Да.
– Перестань сопротивляться, – сказал Натэниел, – пусти все на самотек.
– Нет, – начала отвечать я, но он положил пальцы мне на губы.
– Тише, Анита. Ты можешь питаться от нас обоих, и это меня так сильно не опустошит. Не слишком полезно, но не катастрофа. Перестань упираться, и зверь, быть может, тоже перестанет.
Я открыла рот, но его пальцы все еще лежали у меня на губах, и он сунул их внутрь, играя на краях губ. Это движение оборвало мою реплику надежнее чего угодно. Я осталась лежать, ощущая, как играют его пальцы у меня на губах, нежно и чувственно.
– Перестань цепляться, Анита, просто отпусти руки. Мы тебя подхватим.
Джейсон пододвинулся ближе:
– Анита, я здесь. Я не допущу, чтобы с Натэниелом что-нибудь случилось. Обещаю. – Он прильнул лицом к моему лбу. – У нас получится, Анита, но ты перестань цепляться. Нас тут двое, чтобы тебя подхватить.
Легко сказать – перестань цепляться. Это не в моих привычках. Я даже не знала, умею ли я это делать. Как это – перестать? Как отпустить руки и начать падать, веря, что тебя кто-то другой подхватит? И при этом ни тебе плохо не сделают, ни сами не покалечатся. Верю ли я настолько Джейсону и Натэниелу? Вроде бы.
А верю ли я настолько вообще кому-нибудь? Может быть. Ладно, честно говоря, нет. Я набрала побольше воздуху, медленно его выдохнула – и отпустила. Отпустила, веря. Веря, вопреки тому голосочку, что визжал во мне шепотом: «Дура, дура, дура!»
Глава пятьдесят вторая
Ад – это когти и зубы, и дерущиеся тела. Я вонзила зубы в чью-то грудь, захватив побольше мяса, и стала жевать. Хотелось мяса. Хотелось жрать, и леопардиха вопила, что если мы их не убьем, они убьют нас. «Отпусти руки», – сказали они, и я отпустила, и теперь не зверь рвался наружу, а я сама оказалась зверьком в западне, откуда нет выхода.
Мной овладела та часть моей сути, что желала мяса и крови, для которой драка была средним между сексом и едой. Я всегда думала, что быть животным – это жить мирно, но мира не было. Было проще, но мирно не было.
Действительность воспринималась отрывками. Вкус крови во рту. Ощущение зубов, входящих в чужую плоть. Ногти, раздирающие чье-то тело. Я лежала на животе, не могла двинуться. Не могла. Кто-то лежал у меня на спине, кто-то держал руки, нельзя было шевельнуться. Зубы на моей шее сзади. Миг ослепляющей паники, потом – мир и покой. Как тогда у меня в кабинете, когда меня кусал Натэниел. Мир и покой.
Джейсон стоял передо мной на коленях, рядом с кроватью, держа за руки. Левая сторона лица у него превратилась в кровавую кашу, и я как-то отстраненно поняла, что это я его ногтями. Глаза его болезненно мигали из круга кровавых борозд. На руках остались следы укусов и царапин, он был будто в красных перчатках до плеч. И живот, и грудь у него тоже были в крови.
Зубы Натэниела у меня на шее сомкнулись чуть жестче, и у меня затрепетали веки, а когда он зарычал, не выпуская меня из зубов, я стала извиваться под ним, не сопротивляясь, а предлагая. Джейсон заговорил, при этом у него изо рта потекла струйка крови.
– В следующий раз надо будет тебя связать.
Натэниел зарычал – не думаю, что на меня.
Джейсон посмотрел на него поверх меня и сказал:
– Ладно, ладно. Анита, отдай мне своего зверя. Дай мне проглотить его.
Он подался ко мне, и кровь, дрожащая у него на губах, меня заворожила. Я напряглась потянуться к этой капле, но зубы Натэниела остановили меня, заставили ждать, пока губы Джейсона не придвинутся ко мне.
А он остановился так, что чуть-чуть не дотянуться. Я пыталась поднять руки, коснуться его, но он крепче придавил мне запястья к кровати. Потом приложился ко мне ртом, и я не стала целовать его – я слизывала кровь с края губы.
Он со смехом отодвинулся:
– Ты бы меня сейчас съела, а не целовала.
Но потом снова придвинулся, приоткрыв губы, и я почуяла изо рта запах крови. Я его укусила. Припомнилось ощущение его губы у меня между зубов. Я тихо застонала, и он снова засмеялся, таким мужским смехом, и его губы были так близко, что я могла дотянуться до них языком. И снова он засмеялся мужским смехом с примесью рычания:
– Ух ты, как она хочет!
Натэниел снова зарычал, не разжимая зубов у меня на загривке. Рычание было низким и глубоким, у меня позвоночник завибрировал камертоном, я непроизвольно прижалась к Натэниелу. Ртом я потянулась к Джейсону, но тело предлагало себя тому твердому, что давило на него сверху.
– Ладно, но если она мне откусит язык, я буду недоволен.
И Джейсон прижался ко мне губами, но я не попыталась его укусить, потому что рот его был полон крови и мясного вкуса. Я уже начала эту трапезу, и хотела только ее закончить.
Зверь мой был уже здесь, прямо у меня под кожей, и только хватка Натэниела заставляла его вести себя спокойно. Вкус свежей крови и мяса, ощущение рта Джейсона вплотную к моему зажгли зверя огнем. Я чувствовала, как варюсь в этом жаре, будто кожа моя содержит что-то куда более жаркое, чем тело человека. Что-то было почти здесь, почти готовое, почти...
Натэниел поднял рот, и только его вес и руки Джейсона удерживали меня на месте. Натэниел что-то шепнул мне в шею, кажется, «давай». Но не уверена, потому что мой зверь бросился.
Он жаром взметнулся вверх по позвоночнику. Он вылился изо рта прямо в рот Джейсона, обжигая, заставив вервольфа закинуть голову и вскрикнуть, а тело Натэниела выгнулось на мне дугой, и он тоже закричал. Мой зверь пронзил их обоих как меч. Я вливала в них энергию, пока они оба ею не взорвались.
Я видела, как расселась кожа у Джейсона, ощутила, как задрожал на мне Натэниел. Вот они только что были здесь, а теперь я утопаю в жидкости, теплой-теплой, будто меня макнули в свежую кровь, только это не была кровь. Жидкость была прозрачной и вязкой – та жидкость, которую выделяют из тела оборотни, перекидываясь из одной формы в другую.
Жидкость покрыла меня, капала с меня, а когти Джейсона все еще прижимали мне руки, я не могла стереть ее с лица. Я заморгала, пытаясь разглядеть склонившегося передо мной человеко-волка. Мех у него был сухой, как всегда бывает, как по волшебству. Я смотрела в волчьи глаза цвета весенней травки. Густой мех переливался оттенками светло-серого. Он открыл пасть, опустил челюсть длиннее человеческой, с такими зубами, что любой волк мог бы позавидовать. Невероятно длинный язык облизал эти зубы, и волк уставился на меня глазами, в которых было такое, о чем я только начинала догадываться.
Когтистая лапа вминалась в скомканные простыни, и была эта лапа мохнатой человеческой рукой. Я обернулась, медленно, как в фильме ужасов, когда знаешь, что у тебя за спиной, но не можешь удержаться, чтобы не посмотреть. Не можешь не посмотреть, вопреки этой тяжести и ощущению на тебе мохнатого тела. Я знала, что увижу, и все же обернулась.
Лицо Натэниела было странно-гармоничным сочетанием человеческого лица и морды леопарда. Форма лица ближе к человечьей, чем у вервольфа, но за этими серо-голубыми глазами не было никого, с кем можно говорить.
Я избавилась от своего зверя, вызвав зверей из них, и вдруг оказалась в луже, так похожей на кровь, и меня держали два только что превратившихся ликантропа. Натэниел положил мохнатые руки на кровать по обе стороны от меня, и из них выскочили белые когти, подобные ножам. Только от их вида у меня, беспомощно лежащей, сердце забилось сильнее.
Я знала, что они мне ничего плохого не сделают. Я верила им. Но в глубине души я больше верила Натэниелу и Джейсону, чем их зверям. Я пыталась не бояться, потому что страх для них – как пряная приправа к мясу. Ликантропов страх возбуждает – всегда. И я лежала совершенно неподвижно, пытаясь успокоить сердце, пытаясь придумать, как сказать им, чтобы отпустили меня, и голос чтобы не был похож на голос жертвы.
Натэниел сдвинул руки так, что мех его пальцев гладил меня. Моему сердцебиению это не понравилось. Мне тоже. Он снова сжал руки, и когти исчезли в шерсти. Этой шерстью он погладил меня по бокам, и прикосновение теплого меха заставило меня задышать прерывисто.
Голосом, который больше всего был похож на рычание, Натэниел произнес:
– Никогда раньше у меня при превращении не было рук.
Эти «руки» он поставил по обе стороны от меня, так близко, что волоски меха касались сбоку моих грудей. Когти он направил вниз, я ощутила боками, как сократились его мускулы. Руки Натэниела были рядом с моими грудями, и я почувствовала, как когти впиваются в кровать. Он потянул лапы вниз, и простыни с треском разошлись, но что-то вроде жалобного писка вызвал у меня звук рвущегося матраса. Сам матрас рвался с мясистым звуком, когда когти будто без сопротивления полосовали его. Натэниел сдвинулся так, что мог очертить руками контуры моего тела. Он их вырезал когтями. А я не могла пугаться.
Джейсон засмеялся, и этот очень мужской смешок отлично передавала волчья глотка. Я глянула на него, а он блеснул клыками и сказал:
– Анита, не бойся.
– Тогда отпусти меня, – ответила я, и голос у меня почти даже и не дрожал. Будь они людьми, они бы не заметили моей дрожи или убыстрения пульса. Но они людьми не были.
Натэниел свалился на меня, и оказался выше и шире, мускулистее, или мускулы были в таких местах, где раньше их не было. Будто совсем другое тело прижимало меня к постели, тело, которое мне не приходилось трогать. На груди, на животе, в паху мех был реже, но кожа теплее, почти горячая она была, будто в таком виде кровь бежит горячее.
Он лизнул меня в плечо, и я чуть-чуть пискнула. Закрыв глаза, я сосредоточилась на дыхании, только на дыхании. Не на ощущении его тела или рук Джейсона, у которого когти не так хорошо втягиваются. Я дышала, дышала, пока язык, куда шершавее, чем у Натэниела, лизал меня смачно поперек плеч.
Когда я открыла глаза, пульс у меня стал нормальным, и я поняла, что Натэниел очищает меня от прозрачной жижи, которую излили на меня он и Джейсон. Почти в ухо он тихо прорычал мне:
– Мы тебя измазали.
– Ага, – ответила я шепотом.
Он прислонился бедрами к моей ляжке и стал делать короткие сильные движения, нечто среднее между кругами и толчками. Вдруг он оказался у меня на заду, и я почувствовала, что он и в этом месте изменился. Стал больше, но, может, это просто у страха глаза велики.
Он вроде как фыркнул мне в лицо, не так, как если бы нюхал, а как если бы это был звук, который мне полагается понимать.
– Ты голодна. Голодна, как мы. Я это чувствую.
Я попыталась сохранить ровный пульс и ровное дыхание. Ничего я не стала бы делать такого, чтобы усугублять ситуацию.
– Я не голодна.
Он прижался сильнее, медленно скользнул между моими ногами – не внутрь, но в ту сторону. От этой мысли сердце заколотилось, и я не могла его сдержать. А Натэниел потерся мохнатой щекой о мое лицо.
– Тебе надо в душ.
– Окей, – сказала я. Я готова была согласиться со всем, что позволило бы мне встать и выползти из-под этих двоих.
– Мы тебя не съедим, Анита, – сказал Джейсон. – Если бы была такая вероятность, Жан-Клод никогда бы не допустил такой ситуации, ты это знаешь.
Я подняла голову и посмотрела в эти волчьи глаза.
– Извини, но когда вы вот так лезете на меня с зубами и когтями, я поневоле начинаю сомневаться.
– Мы тебе плохого не сделаем, – сказал Джейсон.
– Тогда отпусти меня, – ответила я совершенно нормальным голосом, и пульс у меня тоже замедлился до нормы.
– Еще нет, – сказал Натэниел, все так же прижимаясь ко мне лицом.
– Почему? – опередил меня Джейсон.
– Потому что ей все еще нужно напитать ardeur.
Никогда бы не подумала, что на волчьей морде можно выразить такую недоверчивость, но Джейсон сумел.
– Анита с мохнатыми не ложится.
Леопард у меня на спине сдвинул нижнюю часть туловища на долю дюйма и толкнулся – не внутрь, но все же в самые интимные ворота.
– Ты внутри пустая, я это чувствую. А раньше не умел.
С первого раза я еще могла считать, что он желаемое за действительно принимает, во второй раз я попыталась заглянуть в себя. Увидеть ardeur, не пробуждая его. Нужен был этакий метафизический манометр, а так я только ощутила некую пустоту в себе. Место, где должно что-то быть, а ничего нет.
– Чувствую, – сказала я.
– Я сейчас не устал, Анита. Я как новенький. – Он чуть придвинулся. – Скажи «да».
– Отпусти, тогда посмотрим.
– А мне нравится тебя держать. Когда мы вдвоем тебя держим, – прорычал он.
– Я думала, ты не любишь командовать.
– Обычно – нет, а сегодня – да. Сегодня я хочу чувствовать твое тело под собой. Как ты стараешься не биться, не паниковать. И просто на языке ощущать твое самообладание. Мне его хочется слизнуть прочь.
– Натэниел!
– Скажи «да», Анита. Скажи «да». Напитай ardeur, потом пойдешь в душ, а мы поищем, чего еще поесть.
– Чего еще поищете? – спросила я.
– Тут глубже в подвале есть запасы, – объяснил Джейсон. – Слишком у нас тут много оборотней, чтобы их не иметь.
– Что за запасы?
Он нагнулся ко мне, не отпуская мои руки.
– Никакой человечины, ничего незаконного. Клянусь.
Он лизнул меня в лицо быстрым движением языка, а потом засмеялся – не специфически мужским смехом, а просто как Джейсон, отпустивший одну из своих шуточек. Как Джейсон, который будет шутить и по пути в ад, даже если это будет значить продление срока и ужесточение наказания. В каком бы виде Джейсон ни был, он оставался собой.
Эта мысль сняла напряжение с моих плеч, с моего тела – а я и не заметила, как была напряжена. Под мехом с когтями был все тот же Джейсон. И тот же Натэниел терся об меня щекой.
Когда-то я умоляла Ричарда показать мне своего зверя. Но когда это случилось, я не смогла с собой справиться. Только позже, много позже я поняла, что Ричард показал мне этого зверя в самом худшем свете, потому что в глубине души не хотел, чтобы я могла этого зверя воспринять, если сам он – не может. Я сбежала, когда увидела, как он съел Маркуса. Сбежала от него к Жан-Клоду, потому что тогда вампир казался мне меньшим чудовищем.
Осталась ли я тем же человеком, который не мог этого вынести? Девушкой, которая мирится с прекрасным принцем, но не со зверем? Неужто больше красота, чем любовь, движет мною?
Натэниел нежно ко мне придвинулся.
– Если не сейчас, от кого же ты будешь питаться?
– Грэхем действительно там, в холле, – сказал Джейсон. – Он в человечьем облике, потому что в зверином Менг Дье с ним дела иметь не хочет. Она даже спать с ним не хочет, когда он мохнатый.
Я не хотела Грэхема. Так что же, это я только человеческий облик люблю? Какую-то антропоморфическую идею? А, черт. На такие вопросы насчет отношений женские журналы вопросов не дают. Действительно, что может сказать мадемуазель Бонтон насчет того, что тебя достает животный облик твоего бойфренда? Вряд ли что-нибудь ценное.
– Я пойду позову Грэхема, – сказал Джейсон.
– Нет, – ответила я и взялась за его мохнатое предплечье. Такой мягкий был этот мех, такой реальной рука. – Не надо Грэхема.
Джейсон поглядел на меня взглядом, который означал: ну, ты шутишь.
– Ты не имеешь дела с мохнатыми, Анита.
– Но имею с Натэниелом, и с тобой тоже случается.
Он осклабился, хотя на волчьей морде это выглядело несколько иначе.
– Случается. – Он снова присел передо мной. – Хочешь, чтобы я сегодня был твоей собачкой?
– Я скорее думала, что просто будем трахаться.
Либо из всех человеко-волков у него самая выразительная физиономия, либо он оставался Джейсоном в достаточной степени, что я могла читать по его лицу. Действительно, он здесь был. Я его удивила, причем не неприятно.
Натэниел еще прижался ко мне и шепнул мне в щеку:
– Это значит «да»?
– Да.
Он испустил нетерпеливое рычание, чуть приподнялся и всадил себя мне между ног. Не успел он всадить, как я уже орала, и не от боли. Он был чуть-чуть больше, толще, длиннее, сильнее, и все эти «чуть-чуть» ломились в меня.
Глава пятьдесят третья
Размером своего тела, ритмом бедер, блеском белых когтей у самых нежных моих частей он довел меня до оргазма. Мысль о том, что могли бы сделать со мной эти когти, только захоти они, заставила меня забиться под ним в экстазе. Все, что я не разрешала себе делать, сегодня разрешила. Я билась, вопила, извивалась, дралась, а он держал меня осторожно, нежно, но нет сомнения, что он мог бы разорвать меня в клочки без малейшего усилия. Самый нежный сеанс занятий любовью в моей жизни, и самый опасный. Не из-за того, что он делал, а из-за того, что мог делать.
Он поднял меня на колени, прижал к себе руками, и я ладонями гладила эти руки, эти мышцы, мех, такой мягкий, такой непохожий на волчий. Я гладила его не как гладят собаку, а как гладят любовника. И я ощутила, как изменился его ритм, знала, что он тоже вот-вот, ощутила, как он напрягается, чтобы не разорвать меня в клочья. Ощутила прикосновение розеток этих когтей, смотрела, как кончики их начинают скрести мне по коже, почти-почти прорезая, почти-почти прокалывая, почти-почти убивая. И в последний момент он убрал когти и прижал меня резко и сильно к собственному телу, с мехом, с этими ладонями, застрявшими на полпути от леопарда к человеку.
Ardeur жрал. Он поедал силу тела Натэниела, жар его кожи, разлив его семени, который был горячее, чем когда-либо получала я от мужчины.
И пришла мысль: он же не человек. Слова были нейтральные, но нахлынувшая эмоция просто дыру во мне прожгла. Гнев, чистейший гнев – и я знала, кто это, еще до того, как вылетела дверь.