Он держался очень дружелюбно, очень непринужденно. На лице улыбка, движения грациозны и слегка напыщенны. Что-то он скрывал – я уже давно знала, что это не настоящий Жан-Клод. Это одно из его многих лиц, которые он использовал, когда реальность слишком сурова, или слишком неприятна, или вообще слишком что-нибудь.
– Что случилось, Жан-Клод?
– В каком смысле, ma petite? – спросил он, подошел ко мне и сел рядом на кровать. Туда, откуда я сняла простыни, так что мы сидели на сравнительно чистом матрасе. Кровать покачнулась, когда он сел. Жан-Клод посмотрел на Ричарда при этом странном движении. – Боюсь, ты должен моему pomme de sang новую кровать, Ричард.
У Ричарда хватило такта смутиться.
– Я вышел из себя, о чем жалею. Кровать я заменю.
– Отлично.
Жан-Клод положил ногу на ногу, чуть выше, чем надо бы, и потому смог переплести пальцы на колене, обнажив немного бледной ноги. Заигрывает? Да нет.
Не я произнесла следующую фразу, но будто Ричард снял с языка мою мысль. Страшновато.
– Жан-Клод, кончай притворяться, просто скажи, что сейчас случилось?
Слишком невинным стало лицо вампира:
– Что ты хочешь этим сказать, mon ami?
Мы с Ричардом обменялись многозначительным взглядом. Он сказал за нас обоих:
– Жан-Клод, прекрати эти игры.
– Ты начинаешь говорить до боли похоже на ma petite.
– Спасибо, я это принимаю как комплимент.
Это заработало Ричарду кивок и улыбку от меня.
Ричард тоже мне улыбнулся, и это была первая настоящая улыбка, которую я у него увидела с той минуты, как он вошел. Приятно было ее видеть, и оказалось, что у меня в ответ тоже нашлась улыбка. Смотри ты, как мы по-дружески себя ведем.
– Ты держишься оживленно, счастливо, непринужденно, – сказала я. – Прекрати притворяться и скажи, что происходит.
|
|
– Ты замечаешь, конечно, ma petite, что Ричард становится почти так же прямолинеен, как ты.
– А у меня появляются моменты, когда я говорю совсем как ты, Жан-Клод. Насколько я догадываюсь, более тесная привязка. То, что мы сделали этой ночью, имеет некоторые интересные побочные эффекты.
– Не просто более тесная, ma petite, ты еще привязала к себе новый триумвират. Это повысило побочный эффект, как я думаю.
Его лицо осталось столь же прекрасным, но почти претенциозная живость погасла, оставив серьезность, которую я у него не люблю видеть. Что-то ему очень не нравилось. Я не знала, что именно, но явно что-то такое, что нам обоим или хотя бы одному из нас не понравится всерьез.
Он начал с признания, что моя готовность быть с Байроном и питаться от Реквиема была, вероятно, проявлением его не слишком щепетильных вкусов, воздействовавших на меня.
– Если бы я не стала питаться от Байрона и Реквиема, ты вряд ли набрал бы энергию, нужную, чтобы удержать Примо. Он бы устроил в публике бойню. Моя добродетель против жизни десятков людей? Хм, дайте-ка подумать. – Я пожала плечами. – Все нормально, хотя я предпочла бы не превращать это в привычку.
– Ты меня удивляешь, ma petite.
Но напряжение покинуло его. Нет, осанка его осталась столь же совершенной – у многих старых вампиров осанка великолепная, но в то же время менее напряженной.
– Я давно поняла, что небольшой секс не является участью хуже смерти, Жан-Клод.
– Это все? – спросил Ричард. – Или есть еще что-то, что ты не хотел бы нам сообщать, но считаешь, что нам надо это знать?
|
|
– Видишь? Видишь? Он совсем как ты. Двое вас – я даже не знаю, как я смогу...
– Да рассказывай, – перебила я.
Он слегка нахмурился.
– Кажется, ты догадалась, что мы смешиваем и объединяем наши способности не только в метафизическом смысле. Не знаю, что все мы на этом выиграем, – или проиграем, это как посмотреть, – знаю только, что это происходит.
– Я думаю, что мы с Натэниелом немного обменялись доминантностью и подчиненностью. – Поглядев на Ричарда, я добавила: – Я хочу сказать, что с тех пор, как мы стали триумвиратом, Натэниел выглядит более доминантным, а мне вроде бы нравится быть чуть более подчиненной. Следует отметить, что Натэниел и раньше пытался быть более доминантным, но сейчас он взялся за дело всерьез.
Говоря это, я просто корежилась от смущения, но сумела его преодолеть. Черт меня побери, если я хоть жест извиняющийся сделаю. Уж какая я ни есть, а всегда задиристая, особенно когда мне неловко.
– Тогда, очевидно, мы объединяем и основы наших личностей.
Жан-Клод попытался сказать это небрежно, но у него не вышло.
– И это может дойти до по-настоящему пугающих вещей, – сказала я, и моя очередь настала подтягивать колени к груди. Для Ричарда это было просто удобно, а я так пыталась устранить свою неловкость.
– Это и все плохие новости? – спросил Ричард, глядя прямо на Жан-Клода.
– Мне эти новости не кажутся плохими, mon ami, но вам двоим могут показаться.
– Выкладывай, – потребовала я, сильнее прижимая к груди колени.
– Ты обратила моего pomme de sang в животную форму – в одну из них, по крайней мере. Я, как ты до недавнего времени, предпочитаю еду без меха.
|
|
Я очень постаралась не глядеть на Ричарда.
– Кого ты имеешь в виду?
– Реквием мне сказал, сколько крови ты отдала ночью, ma petite. Я думаю, рискованно было бы тебе снова становиться донором так скоро.
Я услышала, как Ричард вздохнул – а сидел он не рядом со мной.
– Я бы сказал, что всегда я крайний, но обычно это не так. Я знаю, что Анита у тебя не регулярное питание, но иногда она питает тебя. – Он уткнулся лицом в колени и снова вздохнул. – Ладно, только пусть Анита тоже здесь будет. Не так, чтобы только ты и я.
– Уточни, что значит будет с нами?
– Я так не говорил, – возразил Ричард.
– Разве ты не имел этого в виду? – спросил Жан-Клод.
Ричард секунду подумал, потом коротко кивнул.
– Да, наверное, но когда ты это сказал, оно показалось...
– Повторю вопрос Жан-Клода: что значит – быть с вами?
Ричард покраснел. Краснеет он не часто, а сегодня уже второй раз за один разговор.
– Я не в том смысле говорил, как у вас получается.
– Тогда скажи нам, в каком смысле, mon ami.
– Я не хочу, чтобы... я хотел сказать... – Он снова издал тот же нечленораздельный звук досады. – Ну почему каждый раз, когда я что-нибудь делаю, где участвуете вы двое, у меня такое чувство, что я не прав?
У меня в мозгу что-то щелкнуло, и я вспомнила, как Ричард переживает, что все думают, будто у него шашни с Жан-Клодом. Я решила прийти ему на помощь. В конце концов, он собирается открыть для Жан-Клода вену, и это заслуживает уважения, учитывая, что у Ричарда правила насчет кормления вампиров те же, что были у меня. А он все пытался объяснить, и у него не получалось.
– Послушай, я поняла, что Ричард хочет сказать.
Они оба обернулись ко мне, Ричард с сомнением, а Жан-Клод с некоторым лукавством, будто тоже понял, почему Ричарду неудобно, но не мог отказать себе в удовольствии его слегка помучить. А может, его что-то другое позабавило – с Жан-Клодом никогда не знаешь наверняка.
– Ты не хочешь быть наедине с Жан-Клодом, когда он будет пить, – сказала я.
Ричард с облегчением кивнул.
Я не сказала вслух: «Нет, ты не гомофоб», – потому что, если Ричарду неприятно, когда его касается другой мужчина, так это его право. Я тоже никогда добровольно не кормила вампиров женского пола, так мне ли придираться?
Улыбка Жан-Клода стала едва заметно шире.
– А почему это такая проблема, если мы будем вдвоем?
Я посмотрела на Жан-Клода с прищуром, а Ричард стал было снова пытаться объяснять.
– Жан-Клод, ты знаешь старую американскую пословицу насчет дареного коня?
– Oui.
– Так нечего ему в зубы смотреть.
Он засмеялся – тем осязаемым смехом, который даже через самые прочные мои щиты заставлял меня дрожать – не от страха. Уголком глаза я уловила движение Ричарда – он тоже поежился. Впервые я задумалась, насколько способности Жан-Клода влияют на Ричарда. Я чертовски гетеросексуальна, и иногда это ограничивает мою мысль. Ричард не любит мальчиков, так что Жан-Клод действует на него не так, как на меня. Так я раньше считала, а теперь задумалась, нет ли у Ричарда других проблем с Жан-Клодом, кроме тех, что я знала. Если ты безнадежно гетеросексуален, а сила Жан-Клода на тебя действует, то у тебя проблемы, – если ты мужчина. То, что раньше мне это и в голову не приходило, без сомнения доказывало, что иногда я не слишком хорошо понимаю окружающих меня мужчин.
– Но перед тем, как приступим к делу, мне надо эту дрянь с себя смыть. Она уже осыпается хлопьями, и мне просто противно.
– Наверное, это даст нам время сменить простыни, – сказал Жан-Клод. Он прикоснулся к высыхающей, покрытой коркой простыне. – Никогда не видел кровати, на которой перекинулся больше чем один оборотень. Как это говорится, это бардак.
Обычно он по-английски говорит лучше. Сейчас он снова стал сам собой доволен, а почему – я не знала. Если бы я опустила щиты, чтобы поговорить с ним мысленно, я бы впустила в голову еще и Ричарда. А этого я не хочу. Так что придется спросить его позже, или самой догадаться. Как выйдет.
– Я помоюсь быстро, – сказала я, направляясь к дальней двери.
– Если бы в душ шел он, – Ричард ткнул большим пальцем в сторону Жан-Клода, – я бы не поверил, но тебе верю.
Это замечание заставило меня задуматься, сколько же времени проводил Ричард с Жан-Клодом, когда меня рядом не было. Вслух я этого не сказала – умнею понемногу. Ричарду и так было неловко с Жан-Клодом, и не стоило усугублять.
– Мы будем здесь, когда ты выйдешь, ma petite. Надеюсь, что кровать тоже приведут в порядок.
Он смотрел на кровать с таким выражением лица, будто сомневался, что ее можно привести в порядок.
– А почему не пойти к тебе? – спросил Ричард.
– У меня в кровати Ашер. Он сейчас мертв, а ma petite к этому относится неспокойно. Если он проснется посреди нашего процесса, Ричард, я думаю, ты тоже отнесешься неспокойно.
– Неспокойно, – повторил Ричард. – Можно и так назвать.
Голос у него был не очень довольный, и я подумала, был ли какой-нибудь инцидент между ним и Ашером, о котором мне следует знать. Нет, наверное. Не мое дело.
Мне пришлось вернуться к кровати и нашарить кобуру с пистолетом под подушкой. Я помахала кобурой ребятам:
– Не хочется мне, чтобы это спустили в прачечную.
Жан-Клод показал мне рукой на ванную:
– Иди в душ, ma petite, мы будем готовы, если ты не слишком поторопишься.
«Мы», сказал он, будем готовы. Мне что, не хватает этих «мы» в моей жизни?
Я пошла в душ, оставив их обсуждать, выдержит ли кровать и не лучше ли просто снять матрас на пол. Только когда я закрыла за собой дверь, возникла мысль, зачем для этого обязательно нужна кровать. Жан-Клод может питаться от Ричарда, просто посадив его на пол. Или нет? А если это у меня первый за много месяцев шанс коснуться обоих одновременно, то лучше не быть при этом покрытой засохшей слизью. Но когда я отмоюсь, мы все равно сможем сделать это на полу. Кровать нам не нужна.
Я хотела вернуться и сказать им, но не стала. Что бы там ни было, но они оба мужчины, а мужчины лучше себя чувствуют, когда у них есть, что делать. Пусть себе приготовят кровать, простыни, чтобы все было чисто и аккуратно. Тогда не будет этих минут неловкого молчания – то есть я на это надеялась.
Глава пятьдесят седьмая
Когда я вышла из душа, мой черный халат висел на двери. Как я не услышала и не увидела? Если Жан-Клод сумел его там повесить, пока я была в душе, а я даже понятия не имела, значит, я слишком сильно закрылась. При таких плотных щитах я теряю возможность восприятия обстановки. Нехорошо.
Я вытерлась, обернула полотенцем волосы и надела халат. Много бы я дала за чистое белье, да уж ладно – завязала пояс потуже, и халат не распахивался. Тщательно проверила перед зеркалом, что ничего не видно, кроме чуть-чуть груди сверху – вполне прилично. Всю косметику я смыла. Выглядела я бледной и чистой, а с голубым полотенцем на волосах даже слишком бледной, почти болезненно. Тогда я стала полотенце разматывать, зная, что в халате с распущенными волосами выгляжу хорошо, даже с мокрыми. Но остановилась. Во-первых, волосы слишком мокрые, а шелк не любит, когда он мокрый. Во-вторых, там, в комнате, у меня только один бойфренд, а не два. Я не стану стараться выглядеть как можно лучше, только чтобы Ричард не переживал, что позволяет Жан-Клоду до себя дотронуться.
Посмотрев в зеркало на собственное лицо, на слишком темные глаза, я подумала, могу ли я признать хотя бы перед самой собой, что мне по-прежнему не все равно, привлекательна ли я для Ричарда. Да, перед собой могу. Но полотенце на волосах все же оставила.
Когда я вошла, они спорили насчет свечей. Жан-Клод принес несколько штук, а Ричард говорил:
– Не нужны нам свечи, Жан-Клод. Ты только будешь пить, ничего больше.
– Поддерживаю Ричарда. Свечи не нужны.
– Вы оба совершенно не романтичны.
– А нам не до романтики, всего лишь вопрос питания, – сказала я.
Ричард показал на меня:
– Видишь, Анита со мной согласна.
– Еще бы, mon ami.
Голос у Жан-Клода был совсем не расстроенный, а на лице было выражение, как у кошки, наевшейся сливок.
Матрас лежал на полу, покрытый чистыми кроваво-красными простынями. Даже наволочки переменили, и кровать переливалась алым в приглушенном свете. Каркас унесли, что объясняло, почему Ричард снял джинсовую куртку и остался только в зеленой футболке.
– Я не сообразил, какая темная у Джейсона комната, – сказал Жан-Клод. – Места для лишних ламп здесь нет, но можно добавить свечей. Я бы предпочел романтическую причину, но, честно говоря, она чисто практическая. Я люблю, когда светлее.
– Ты – вампир, – возразил Ричард. – Ты в темноте лучше меня видишь.
– Да, но если бы тебе разрешили сколько-нибудь интимно прикоснуться к тому, кто редко это разрешает, ты бы не захотел света, чтобы видно было, что ты делаешь? – Он глянул на Ричарда, потом перевел взгляд на меня.
Быстро глянул, но Ричард проследил его взгляд, и у него стал такой вид, будто он не знает, куда девать глаза, и потому быстро отвернулся к Жан-Клоду.
– Я что-то здесь упустила? – спросила я. – Или вот-вот упущу?
– Ты очень мало упускаешь, ma petite.
– Хорошо, пусть свечи, – сказал Ричард, не глядя на меня.
Я замотала головой, но вдруг почувствовала легкое прикосновение. Знакомое. Я чуть-чуть опустила щиты, и голос Жан-Клода гладил меня как ласковый ветер.
– Неужто для тебя ничего не значит, ma petite, что даже вид твоего халата заставил Ричарда переменить мнение?
Я покачала головой и попыталась ответить так же безмолвно, как он. Это я еще не очень хорошо умела. Я попыталась послать такую мысль:
– Я в этом халате и полотенце – не слишком серьезная причина менять мнение.
– Ты все еще не ценишь себя так, ma petite, как ценим тебя мы.
Опять «мы». Я открыла было рот, чтобы произнести кое-что вслух, но теплый вихрь энергии пролетел по коже. Я остановилась.
– Разговаривать мысленно, когда кому-то из присутствующих не разрешено вступить в разговор, – сказал Ричард, – так же грубо, как шептаться и тыкать пальцами.
Поспорить с этим я не могла, хотя и хотелось бы.
– Поверь мне, Ричард, это не стоит повторять.
– Я бы предпочел судить сам.
Я вздохнула, вроде бы уже в тысячный за сегодня раз. Что я себе думала? Надо было сказать Жан-Клоду, что кровать нам не нужна, что Ричард может сесть на пол, а он будет из него пить. Вот и все, и делу конец.
Ричард снял футболку.
– Она слишком светлая, и на ней кровь смотрится как кровь.
Он это сказал вслух, и это было разумно, но я радовалась, что он не смотрел на меня, снимая футболку, потому что видеть его без нее – это произвело на меня обычное действие. Я уже говорила, что в тот день, когда я смогу войти в комнату, и мое тело не отреагирует на Ричарда, вот тогда я и буду знать, что между нами все в прошлом. Но гормоны – жуткие сволочи. Им наплевать, разбито у тебя сердце или нет, им важно, что в комнате – красивый мужчина. Гадство.
Жан-Клод переходил от свечи к свече с длинной зажигалкой. Эти зажигалки на батарейках у меня никогда не работают. Он передвигался легко, другой рукой придерживая рукав, чтобы не попал в пламя.
Ричард сел на угол кровати. Синие джинсы и черная полоса ремня отлично смотрелись на фоне красных простыней. Загорелый торс смотрелся еще лучше, и, как будто услышав мою мысль, Ричард лег на спину на простыни, опираясь на локти, и переливающаяся алость простынь обрамляла мускулистое тело. На животе виднелись крошечные складки, как у всякого, кто не занимается бодибилдингом, а у Ричарда было много других дел, кроме как без конца изнурять себя упражнениями для пресса. Живот все равно был идеальным и плоским, но это не значит – идеально плоским. Это картинки плоские, а у людей есть закругления, выпуклости и много мест, которые можно ощупывать.
Ричард повернулся и посмотрел на меня. Лицо его уже не было безразличным. В темных глазах пылал жар, и это не был жар его зверя – по крайней мере, не только он. Это был взгляд, который мне приходилось видеть – взгляд, говоривший, что Ричард знает, какое действие на меня производит, и ему это приятно. В последнее время этот взгляд должен был говорить мне: я знаю, ты находишь меня прекрасным, а вот тронуть больше не можешь. Что значил этот взгляд сейчас, я не поняла, но мне он не понравился.
Жан-Клод подошел с другой стороны кровати, закрыв Ричарда от меня. Когда Жан-Клод отошел, Ричард забрался на кровать подальше, уже не касаясь пола ногами. Все его шесть футов один дюйм лежали на постели, обрамленные простынями цвета свежей крови и освещенные играющим пламенем свечей.
У меня пересохло во рту. Нехорошо.
– Я передумала, – сказала я. – На самом деле я вам, ребята, не нужна.
Голос у меня звучал с придыханием.
Жан-Клод, зажигавший последнюю свечу, обернулся, огладил рукава длинными пальцами и остановился, глядя на меня. Глаза у него сверкали двумя темными сапфирами, пламя свечей играло в них так, как в глазах обыкновенного человека просто не может.
– Но ведь ты нам нужна, ma petite. Без всякого сомнения. Ты – мост между нами. Ты – третья в нашей силе. Разве это не то, что нам просто необходимо?
– Я не в смысле вообще, а вот сейчас, здесь. Я в смысле вы вполне можете это устроить без меня. Вы...
Мне трудно было сосредоточиться – Ричард перевернулся на живот и слегка шевельнул головой, и я заметила, что волосы у него уже отросли настолько, что падают на лицо. Не длинные, но гуще, чем мне помнилось. Отсвет пламени на джинсах не играл, но тело Ричарда в обтягивающих джинсах и не нуждается ни в каких подчеркиваниях.
– Я ухожу. Вот что. Да, ухожу, – лепетала я и не могла перестать. Но все же я повернулась и пошла к двери – столько очков в мою пользу, что я до стольких и считать не умею.
– Пожалуйста, не уходи, ma petite, – окликнул меня Жан-Клод.
Я обернулась, и не знаю, что бы я сказала, но он сидел на кровати, и что-то сделал с воротом халата. Ворот распахнулся, и я увидала почти целиком всю его грудь в раме черного меха лацканов. Шрам от ожога чернел на белом фоне кожи в черной раме. Соски у Жан-Клода были бледнее бледного, и уже по одному этому признаку я могла увидеть, что он голоден. Он коснулся рукой груди, будто знал, куда я смотрю. Рука пошла вниз, и мой взгляд тоже, передо мной предстала плоская линия живота, полоска черных волос сразу ниже пупка, уходившая в запахнутый халат. Почти неодолимый порыв подойти и раздернуть на нем пояс, увидеть это тело на фоне черноты халата и багрянца простыней. Я знала, каково будет это зрелище, потому что видала его не раз. И эта мысль заставила меня посмотреть на Ричарда, потому что его я на алом шелке никогда не видела. И не видала его при свечах.
Он повернулся набок, опираясь на локоть, другую руку свесив поперек бедер, будто привлекая мое внимание к джинсам и тому, что, как я знала, в них содержится. Но нет, Ричард не осознавал мощь своего тела, по крайней мере, в смысле соблазна. Так бы поступил Жан-Клод, но не Ричард. И тут у меня возникла все та же ужасная мысль: что если Ричард от открытия меток перенял от Жан-Клода умение соблазнять? Ну это же просто нечестно будет!
Я закрыла глаза и снова направилась к двери. Лучше, если не будет видно никого из этих двух. Жан-Клод снова окликнул меня:
– Ma petite, ты сейчас налетишь на стену.
Я резко остановилась и открыла глаза в паре дюймов от стены. Дверь оказалась на шаг слева. Ну и ну!
– Ma petite, не покидай нас.
Голос Жан-Клода сочился в крошечное отверстие, которое я оставила для него в щитах. Он вползал внутрь, играл по коже, заставлял ежиться, и – помоги мне Бог! – я обернулась и посмотрела. Вот дура!
Жан-Клод всполз на кровать, лежал возле подушек. Вытянулся во всю длину на красном шелке, и халат широко распахнулся, едва вообще что-то прикрывая. Белое-белое плечо на фоне алого шелка. Длинные ноги наполовину на алом, наполовину на черном. И бахрома меха едва закрывает бедра.
Ричард все еще лежал на боку. Они лежали почти в одной позе, только голова Ричарда указывала прочь от двери, а Жан-Клод наклонил ее в сторону двери.
– Так нечестно, – сказала я. – Чтобы вы двое, одновременно.
– Что ты хочешь этим сказать, ma petite?
Но он был слишком доволен собой, чтобы вопрос был искренним.
– Ты наперед знал, сволочь ты этакая!
– Я ничего не знал, но всегда есть надежда.
Мне трудно было дышать, точнее, дышать ровно. Я замотала головой, и полотенце стало разматываться. Я его поймала и так и осталась стоять с полотенцем в руке. Оно было мокрое и холодное. Меня трясло, и не только от мокрых волос на шее.
– Ричард, ты же в ботинках ложишься на шелковые простыни. Неужто тебя не учили, что такие туристские ботинки на шелк не кладут?
Он даже не пытался сделать вид, что говорит всерьез. Он дразнился, но дразнил он не Ричарда.
Ричард просто сел, красиво играя мышцами живота, положил ногу на колено и стал расшнуровывать ботинок. При этом он на меня не смотрел, но знал, что я на него смотрю.
Надо было уйти. Действительно надо было. И я это знала, но почему-то стояла и смотрела, как Ричард бросает на пол первый ботинок. От звука я вздрогнула.
Он глядел на меня, снимая второй, или смотрел, как я на него смотрю. А я как птичка, про которых рассказывают, что их завораживают движения змеи. Такой красивой, такой греховной, такой опасной. А он, черт побери, всего лишь снимал ботинки. Не должно было это столько для меня значить, да и вообще ни для кого.
Бросив оба ботинка на пол, Ричард снял с себя толстые носки, не ожидая ни от кого напоминаний, и снова лег на живот – босые ноги на простыне. Он смотрел на меня через плечо, и волна волос едва закрывала ему глаз. И вид получался одновременно и игривый, и мудрый. Как у падшего ангела – невинность и обещание греха в одном взгляде. Отличный вид.
Такого вида я в жизни не думала увидеть у Ричарда. Просто это совершенно на него не похоже.
– Сколько в этом от тебя, Ричард, а сколько от него?
Он лежал на шелке, и сейчас перевернулся на спину движением одновременно собачьим и кошачьим. Или, может быть, у меня предрассудок, будто у собак нет той текучей грации, что у кошек, когда они переворачиваются через спину. Руки Ричард вытянул над головой, длинное тело от пальцев ног до пальцев рук потянулось с усилием, а потом он лег спокойно и расслабленно. Положил руки на живот и улыбнулся мне с той же смесью невинности и греха.
– Точно не знаю, – ответил он голосом чуть более хриплым, чем должен был быть на этой стадии.
– И тебя это не пугает?
Мой голос по-прежнему звучал с придыханием, но теперь по другой причине.
Ричард нахмурился – небольшая морщинка легла между темно-карими глазами. Потом он покачал головой.
– Не пугает. Я сейчас так спокоен, как уже много дней не был.
Я перевела взгляд на Жан-Клода, который лежал, опираясь на груду подушек, и алые простыни отлично гармонировали с чернотой волнистых волос.
– Слушай, прекрати ты быть так чертовски живописен. Ты мутишь ему ум.
– На самом деле нет.
– Что значит «на самом деле»?
– То, что я не нарочно. Я тоже пока еще приспосабливаюсь к этому новому уровню силы, ma petite. Меня пугает случившееся с Дамианом и Натэниелом. Я подумал: хорошо бы, чтобы она не так боялась Натэниела и того, что он от нее хочет. Клянусь тебе, только это я и подумал, ничего больше, а сегодня утром узнаю, что ты с ним перешагнула те черты, которых клялась не перешагивать.
– Ты хочешь сказать, что это ты меня заставил?
– Non, ma petite. Я хочу сказать, что пожелал тебе меньше бояться того, чего ты хочешь, и ты стала меньше бояться. Я не знал, что это может возыметь эффект, воздействовать на тебя, узнал только несколько минут назад, когда подумал: хорошо бы, чтобы Ричард не так боялся того, чего он хочет – и вот, он не боится.
– Ты слышишь, Ричард? Он на тебя действует вампирской силой.
Ричард лениво мне улыбнулся:
– Мне стало спокойнее; меньше страха, меньше противоречий. Я даже сам не понимал до сих пор, как мне плохо.
– Хорошо; я боюсь за нас обоих. Если ты действительно воздействовал на меня сегодня, почему же я собираюсь выйти из этой комнаты?
– Я только подумал, что хорошо бы, если ты меньше будешь бояться того, что хочешь от Натэниела, а он от тебя. Насчет нашего Ричарда я не был так конкретен.
– Ты подумал, что если получилось в первый раз, так стоит попробовать еще раз – и вуаля, вот эмпирическое доказательство, потому что получилось и второй раз.
– Возможно. А возможно, простое совпадение. У нас уйдут недели или месяцы, чтобы разобрать, где истинная сила, а где мы просто начинаем сами с собой уживаться.
Мне это совершенно не понравилось, ну никак.
– Я этого не могу сделать.
– Но почему? – спросил Жан-Клод.
– Потому что когда-то я бы многое отдала, только чтобы быть вот так с вами обоими. И я должна знать, что это значит.
Ричард приподнялся на локтях.
– Ты это сама сказала, Анита: ты встречаешься с Жан-Клодом и Ашером и живешь с Микой и Натэниелом. Ты сказала, что мысль иметь с каждой стороны от себя по мужчине тебе «по кайфу». Так одной парой больше – какая разница?
Я сердито уставилась на Жан-Клода:
– Ты ему в задницу какой-то метафизический кулак засунул, как кукле чревовещателя, потому что это не он говорит. Это типично твои слова.
– Не обращайся к нему, если говоришь со мной, – ответил Ричард. Он сел, и сонная улыбка исчезла. – Меня задевает, что ты с Ашером и Жан-Клодом, с Микой и Натэниелом. Да, задевает. А тебя задевает, что я с Клер и еще полудюжиной женщин в стае? – Он произнес это, глядя прямо мне в глаза. Я не отвела взгляда. Наконец он сказал: – Я задал вопрос, Анита, могу я получить ответ?
– Да, меня задело, когда я увидела Клер – я ее увидела в первый раз и была голая. Да, это был особый случай. Я стараюсь как можно меньше знать о твоей личной жизни с дамами стаи, так что насчет всего остального я не в курсе.
– Я почувствовал тогда, у тебя дома, как сильно ты меня хочешь, и ты знаешь, какие чувства у меня к тебе. Так что давай на эту тему притворяться не будем.
Я и не знала, что мы притворяемся. Но вслух я этого не произнесла.
– Я не знаю, что ты этим хочешь сказать, Ричард.
– Хочу сказать, что мы оба очень хотели бы снова касаться друг друга. Ты трахалась с Байроном – помилуй Бог! Так почему насчет него тебе было нормально, а насчет нас – вот сейчас – нет?
Он обвел рукой кровать. Я не стала думать, будто он, говоря «нас», имел в виду себя и меня. Впервые за все время, что я знала Ричарда, я была больше чем уверена, что он говорил о себе и Жан-Клоде.
Стиснув холодное полотенце, я попыталась произнести что-нибудь осмысленное.
– Я не... – так, проехали. –...Байрон – это была чрезвычайная ситуация. Насчет нас: когда-то я думала, что мы с тобой будем вместе. Когда ты меня бросил, это меня сломало. Сейчас твои прикосновения для меня отличаются от прикосновений других.
– У меня то же самое, и ты это знаешь, – ответил он.
– Я знаю, что ты меня хочешь, но знаю также, что потом тебе будет стыдно. Когда не будет Жан-Клода, чтобы умерить твои страхи, ты снова в них начнешь тонуть. – Я рассмеялась. – Господи, я сейчас впервые поняла, что Ашер говорил мне про ardeur. Я не хочу, чтобы сейчас мы ловили кайф, а потом снова начали собачиться. Я этого не вынесу.
Вот это была правда. В первый раз до меня начало доходить, как можно заниматься случайным сексом с тем, кто тебе безразличен. Если тебе все равно, то даже пусть все будет очень плохо, оно неважно.
– Я тоже не хочу продолжать собачиться, Анита. Честно.
Он подкатился к краю кровати и встал. Дюжина свечей обрисовывала контур его тела светом и тенью. Мне не хватало водопада густых волос на плечах, но все равно это был Ричард. Мужчина, с которым я ближе всего подошла к мысли о белом штакетнике и двух с половиной детях.
– Тебе нужно как минимум еще одно дневное кормление.
Смена темы была для меня слишком быстрой. Я прижалась к двери, так, чтобы можно было дотянуться до дверной ручки. Если я сбегу, то хочу попасть в дверь, а не в стену.
– Да, хотя оказалось, что я могу кормиться от человеческого облика, потом от облика животного, и это два разных кормления.