Он сжал мне руку:
– Ты не будешь меня заставлять?
– Не в моих привычках.
– И не в моих, – сказал Жан-Клод. – Слишком часто я бывал жертвой за много веков. И вкуса к этому не приобрел.
Ричард глубоко вздохнул, так что даже плечи приподнялись, даже живот втянул и выпустил, будто выпуская весь воздух из своего тела.
– Попробуем. Если не смогу, значит, не смогу, но я попробую.
Я не отняла руку у Жан-Клода, но шагнула вперед и оказалась перед Ричардом. Приподнялась на цыпочки, а он наклонился, чтобы я поцеловала его в губы, нежно.
– Я тебе не говорила, что ты очень храбрый?
Что-то теплое, хорошее появилось у него в глазах:
– Никогда.
– Так теперь говорю.
– Спасибо, – сказал он и обнял меня за талию, даже через шелк согревая теплом своей кожи. Нет, не кожи – своей силы.
Жан-Клод встал, и я притянула его к себе сзади. Ричард напрягся, когда тело Жан-Клода прижало его руку, но справился с собой. Заставил себя расслабиться. У него получилось не до конца, но он попробовал. Пять за попытку.
– А теперь раздеваемся, – объявила я.
Они оба сразу и поперхнулись, и засмеялись.
– Ma petite, отчего ты вдруг так осмелела?
– У нас троих вечность уходит на любую мелочь. Мы ее обсуждаем, спорим, ссоримся, миримся и опять ссоримся. Хватит обсуждать. Если мы собрались это делать, так давайте делать.
– Вот так просто, – сказал Ричард. – Снимай штаны, и никаких ласковых разговоров перед этим.
Я наклонилась ближе к нему, ощущая спиной вес Жан-Клода. Глядя в глаза Ричарда, я сказала:
– Хочу проверить, могу ли я тебя заглотать до самого горла.
Он заморгал, потом засмеялся, прекратил смеяться и сказал наконец сдавленным голосом:
– Раньше не могла. Это было отлично, но ты не могла совсем...
|
|
– Я тренировалась, – ответила я, улыбаясь ему.
– Вот эта улыбка... – начал он.
– Какая? – спросила я.
– Знающая, – ответил Жан-Клод.
– Та, которая говорит, что у тебя грязные мысли, и ты все это хочешь со мной проделать. Ты – единственная женщина, которая может вложить невинность и порок в один взгляд.
– Порок, – повторила я. – Мне обидеться?
– Никогда уже не думал увидеть вновь эту улыбку, обращенную ко мне. – Он поцеловал меня в лоб. – За нее я на многое готов.
– До меня все еще не дошло насчет невинности и порока в одной улыбке.
– У тебя вид падшего ангела, ma petite. Ангела, который не перестал быть ангелом потому, что всего лишь выпал из благодати. Крылья не так легко отнять.
Я вспомнила, как раньше то же подумала о Ричарде. Падший ангел. Хорошо ли, что мы с Жан-Клодом нашли одно и то же сравнение? Может, и нет, но вслух я сказала:
– Я думала, что темный ангел у нас ты?
И повернулась к нему.
Он улыбнулся и шепнул:
– Ничто из того, что могу предложить я, его из штанов не вытряхнет.
– Я слышу, – предупредил Ричард.
Жан-Клод засмеялся:
– И ты отказываешься от ее предложения?
Ричард перевел глаза с Жан-Клода на меня, опять на Жан-Клода. И засмеялся очень по-мужски.
– Нет.
Я вдруг резко почувствовала, как они оба прижимаются ко мне с двух сторон. Хватит разговоров, раздеваемся.
Глава пятьдесят девятая
Мы разделись, потом мы с Ричардом поспорили, какая позиция будет лучшей, чтобы взять его до самого горла. Я ж говорила, мы обо всем спорим. Спор решил Жан-Клод, просто сказав:
– Пусть ma petite попробует по-своему, а если у нее не получится, попробуем по-твоему.
|
|
Я начинала думать, что парой мы с Ричардом были бы совершенно невыносимой, а вот тройкой, если третий будет дипломатом, – возможно. Что значит, если вам в постели нужен третий взрослый как рефери? Ничего такого, о чем мне хотелось бы задуматься – сейчас, по крайней мере. Сейчас я отбросила все сомнения, все. Ричарда я знала слишком хорошо, чтобы не понимать, что потом он все поломает. Но это будет потом, а сейчас я собиралась наслаждаться моментом и надеялась, что у ребят та же мысль.
Ричарда я видала голым, и даже недавно, но уже очень давно не видала, как он лежит голый на кровати, вытянувшись, на спине, подставив моему взгляду контуры тела. Я заставила его раздвинуть ноги, чтобы лечь между ними, положить голову на мускулистые выпуклости ляжек и глядеть на его длину. Я таким образом даже немножко сама себя дразнила – так близко его пах, а я не прикасаюсь. Но я хотела не только смотреть, мне все нужно было. И не в том дело, что на его красоту смотреть было приятно, а в том, что я, подняв глаза от паха, только частично эрегированного и все же внушительного, увидела плоскую равнину живота с ямкой пупка, выпуклость груди с темными точками сосков на вечном загаре мускулов, закругление плеч, и наконец, лицо. Он смотрел на меня. Чистые темно-карие глаза, как шоколад, чуть уже затуманенные, а я всего только прильнула щекой к бедру и выдохнула прямо в мошонку. Как перышком прикоснулась, и сразу же эффект отразился у него на лице – и на других частях тела.
Не только в теле дело было, а и в том, что Ричард смотрел на меня. Тяжесть его взгляда. Как он смотрит на меня вдоль тела, а я лежу у него между бедер. Я раньше думала, что только смерть может отобрать у меня кого-то. Но потом я узнала, что есть вещи куда меньшего масштаба, которые могут у тебя украсть человека так же полностью, так же навсегда. Человек живет, дышит, но тебе уже до него не дотронуться, не увидеть его голым, не проснуться навстречу его улыбке, запаху его кожи на твоей простыне. Есть вещи не столь драматичные, как смерть, но не менее постоянные. Если мне не придется больше вот так быть с Ричардом, я хочу, чтобы это было подольше. И торопиться не буду.
|
|
А где Жан-Клод? Сидит в дальнем углу кровати напротив нас. Голый, но спиной прислонился к стенке и колено подобрал к груди, так что почти весь укрыт, даже если смотреть на него в упор. Как огромный белый кот, свернувшийся на подушке. Когда-то я бы сказала, что он полностью спокоен, но сейчас я его слишком хорошо знаю. Я видела, как он держит плечи, как подобрал ногу. Он сдерживается – очень, очень за собой следит.
Я легла щекой на бедро Ричарда, стала тереться, как трется кошка о ногу. Только это, ничего больше, но он стал извиваться. Ноги его напряглись, охватывая меня, согнулись в коленях. Одно это ощущение заставило меня закрыть глаза и припасть щекой ему между ног, положить лицо на мягкую теплоту мошонки. Я прижалась губами. Тоненькие жесткие волоски щекотали мне лицо, а я лизала мягкую, подвижную кожу. Еще волоски между губами. Я предпочитаю кожу более гладкую, менее пушистую. Но ведь она рядом, только чуть сдвинуться кверху.
Я встала на колени и стала лизать ствол спереди как большой леденец, только я не хотела, чтобы он таял. Вверх-вниз, вперед-назад, и Ричард стал кричать, хватаясь руками за красные простыни.
– Анита, прошу тебя, не томи больше!
Я приподнялась:
– Я не томлю, это просто прелюдия.
Он сглотнул слюну, будто у него в горле пересохло.
– Тогда хватит прелюдий, мне они не нужны.
Я смотрела на него, видела нетерпение в его глазах, во всем теле. Я ощущала, чего он хочет, знала это так, как если бы он мысленно орал мне. Я перевела взгляд на Жан-Клода:
– Есть мужчины, которые любят долгие прелюдии.
Жан-Клод пожал плечами, по-своему, по-французски.
– Но ведь не меня ты сейчас ублажаешь.
– Мне казалось, ты говорил, будто все мы трое должны соприкоснуться, чтобы это получилось?
– Я думал дать вам с Ричардом возможность возобновить знакомство до того, как я присоединюсь.
Я перелезла через бедро Ричарда и села рядом с ним.
– Где-то во время всего этого секса все границы между нами начнут рушиться. И если мы не будем в этот момент держаться друг за друга, то можем упустить возможность связаться сильнее.
– Вероятно, – согласился Жан-Клод. – Так что же ты предлагаешь?
– Возьми Ричарда за руку.
– Анита... – начал Ричард.
Я взялась рукой за его основание и обнаружила, что он не совсем такой твердый, как был секунду назад. Мысль о том, что к нам присоединится Жан-Клод, его не возбуждала. Мне жаль, что так получилось, но я залезла в эту постель не только ради секса. У нас была сделка типа «все или ничего». Секс и дополнительная метафизическая сила, а не просто секс.
Я сжала его резко и быстро – и слова замерли у Ричарда на языке, дыхание прервалось.
– Ричарду будет надо за что-то держаться, а спинки кровати здесь нет.
Ричард обрел голос:
– Не надо распространяться о моих привычках, – с легким привкусом злости сказал он.
– Ты же знаешь, что любишь за что-то держаться, когда я это делаю.
Он глянул на меня угрюмыми глазами. Не такой взгляд, как мне хотелось бы сейчас увидеть от него.
– Возьми его за руку, Ричард, это все, о чем я тебя сейчас прошу. Или пусть он тебя возьмет. Неужто это так трудно?
Я отвернулась от него, но при этом у меня перед лицом оказалась некоторая часть его анатомии. Держа руку у основания, я накрыла конец губами. Он еще не был полностью твердым, и я попыталась забрать его в рот как можно больше, пока он не закаменел. Когда он чуть помягче, это легче сделать, заглотать его мимо определенного барьера. И даже при этой мягкости был момент, когда мое тело говорило нет, мы задохнемся, нельзя такое большое так далеко одним куском. Как будто я его заглатывала, но так как он был закреплен и такой большой, больше было похоже, что я шагаю по нему глоткой. Оказалось, что если не напрягаться, то я даже могу дышать, держа вот это в горле. Могу дышать, если не напрягаться. Могу пробиться до самого конца этого толстого и длинного ствола, если не напрягаться, пока пробиваюсь. Это требовало напряжения – заглотать целиком, но в то же время вся штука в том, чтобы не напрягаться. Только я могу превратить оральный секс в сеанс дзен-буддизма.
Когда мои губы уперлись в твердость его тела, тогда и только тогда я позволила себе начать соскальзывать обратно. Всегда легче забираться, чем спускаться. Я слезла с него задыхаясь, но очень довольная. Только недавно я научилась делать это с Микой – после нескольких весьма неловких неудачных попыток. Неловких – в смысле до блевотины. Вот одна из причин, по которым никогда не надо заниматься этим ни с кем, кроме того, кого ты любишь. Те, кого любишь, не будут показывать пальцами и ржать.
Я не дала Ричарду времени перевести дыхание, только сама кое-как дыхание перевела. И снова наделась на него ртом, заглотала его, пока заднюю поверхность горла не свело судорогой вокруг него, и оно сомкнулось на конце Ричарда, глубоко, невообразимо глубоко. Я соскользнула назад с этого длинного и толстого ствола, затем насадилась на него вниз, вниз, пока не дошла губами до тела, до упора, когда больше нечего было в себя втягивать. Не я пыталась сжать его ртом, а горло будто судорогой свело на нем, мое тело пыталось избавиться от чего-то такого большого, что немыслимо проглотить. Слюну я сглатывала, чтобы не поперхнуться ею. И только когда я знала, что больше уже не могу принять в себя, что еще одно движение внутрь – и я порву себе горло, я перестала заглатывать. Влага изо рта висела у меня на губах, нитями вдоль его ствола, густыми и скользкими, и он стал таким же мокрым во рту, как был бы у меня между ногами.
– Боже мой, Анита, боже мой!
Голос Ричарда.
Я отняла от него рот, и нити слюны повисли от меня к нему. Я поднялась и повернулась, медленно, тщательно, чтобы он увидел все полностью.
Он таращился вниз, на свое тело и на меня, глаза широко раскрыты, лицо почти отчаянное.
– Анита... – начал он, и тут увидел меня, и это зрелище отбросило ему голову назад, он судорожно стиснул кулаки, ища за что схватиться. Все подушки он уже разбросал. Руки Ричарда искали спинку кровати, которой не было, что-нибудь, во что вцепиться и держаться. Его рука поймала руку Жан-Клода с резким хлопком кожи по коже.
Он перестал размахивать руками, посмотрел на Жан-Клода, такого спокойного, неподвижного, прижавшегося спиной к стене. В какой-то момент они встретились взглядами. Не знаю, что бы сказал Ричард, или сделал, но не успел, потому что я схватила его за пах руками, воспользовавшись густой слюной, чтобы они не были шершавыми, скользили по головке. У Ричарда закрылись глаза и выгнулась спина.
Я повернулась, чтобы видеть их обоих. Я хотела смотреть им в лицо. Руку я обернула вокруг Ричарда где-то посередине, наклонилась к нему лицом и просунула к себе в рот, до самой руки. Так проще было его принимать в себя, быстрее. Когда я принимала его целиком, это была борьба, как бы ни было мне приятно держать его во рту, в глотке, мне приходилось сражаться с собственным телом, чтобы удержать его, чтобы дышать, чтобы глотать, чтобы не захлебнуться слюной. Надо было так сосредоточиться, что не было времени ловить кайф. А работать с ним только до половины – одно удовольствие. Не только ощущение его, такого зрелого и твердого, у меня во рту, но и кожа такая мягкая, как нигде больше на теле не бывает. Как будто мускулистый шелк катаешь по языку, втягиваешь в рот.
При этом я смотрела на Ричарда. Он извивался всем телом, в лихорадочном дыхании дергались грудь и живот. Обеими руками он держался за руки Жан-Клода. Руки Ричарда дергались, мускулы вздувались на них буграми, и он приподнялся на кровати, издав какой-то звук, средний между стоном и воплем, закончившийся моим именем. Ричард снова откинулся на кровать, с закрытыми глазами, и я взглянула в лицо Жан-Клода, пока Ричард не смотрел. На миг Жан-Клод позволил мне увидеть, как много это для него значит. То, что он ощущал в своих руках всю эту силу, что Ричард уже бился скорее о его тело, чем о ноги, что он мог оставаться здесь, пока Ричард полностью давал себе волю. На миг это все отразилось у него в глазах, и я в этот момент знала, что как он осторожен и терпелив был со мной, – это просто мелочь по сравнению с тем, как он осторожен и терпелив с Ричардом.
– Перестань, – прохрипел Ричард, – перестань, а то я не выдержу.
Он приподнял голову, смеясь, задыхаясь, и лицо у него было радостное и свободное, как редко у него теперь бывает.
Я выпустила его изо рта, глядя в лицо Ричарду. Он уронил голову на подушки, руки, плечи у него стали опадать, отодвигаться от Жан-Клода. Я лизнула его в кончик, и он снова изогнулся, руки и грудь перевились жгутами мышц, пальцы впились в ладони Жан-Клода. Если бы это была спинка кровати, она бы треснула. Но вампиры сделаны из материала попрочнее металла или дерева.
– Анита, перестань, пожалуйста, перестань! Дай дух перевести, а то меня надолго не хватит.
Я рукой погладила мокрую твердость.
– О боже, еще и рукой! – вздрогнул он. – Анита, перестань, прошу тебя!
В последних словах слышно было такое напряжение, что я остановилась, убрала руку и осталась сидеть рядом с ним, положив руки на колени. Трудно делать застенчивый вид, находясь голой в кровати с двумя мужчинами, но я очень постаралась.
Ричарда чуть отпустило, острота наслаждения спала. Голова его лежала на бедре Жан-Клода, руки свободно лежали в его руках. Либо он был слишком увлечен сексом, чтобы об этом думать, либо ему было все равно. Он оборотень, и против обыкновенного физического контакта с кем-нибудь ничего против не имеет. Оборотни, черт бы их побрал, даже спят голые в куче, как щенята, но Ричард всегда проводил очень резкую черту между оборотнями и вампирами. Вампирам такой тесный и личный контакт не полагается. Точка.
Сейчас он повернул голову поудобнее, используя бедро Жан-Клода как подушку, чтобы смотреть на меня, не выворачивая шею. При этом он отнял руки у вампира, но голову не убрал, и они потрясающе смотрелись вдвоем на фоне темной стены и алых простыней, оба голые, оба чертовски правильные. Как будто я всю жизнь ждала, чтобы вот так их увидеть. Если бы мы все не держали щиты плотно, я бы задумалась, моя эта мысль или чья-то чужая.
– Дай мне несколько минут, иначе следующее, что мы сделаем, будет последним, и долго не продлится. Бог мой, ты и раньше здорово умела, но совсем не так. – Он повернул голову, чтобы глянуть в лицо Жан-Клода. – Это ты ее научил?
– Отчего это все мужчины думают, будто только мужчина может научить женщину хорошему сексу? – спросила я.
Ричард повернулся опять ко мне и улыбнулся – такой спокойной улыбки я у него уже сто лет не видела.
– Ты хочешь сказать, что тебя этому научила другая женщина?
Он поддразнивал меня и не скрывал этого.
Игривая интонация вызвала у меня улыбку:
– Нет, я своим умом дошла. Я же тебе говорила, я тренировалась.
Он повернулся опять к Жан-Клоду, который любезно ответил на его взгляд.
– На тебе?
Жан-Клод улыбнулся:
– Non, mon ami, я хорошо оснащен, но не настолько, чтобы помочь ma petite освоить эту технику.
Ричард снова посмотрел на меня, и выражение его лица было тем, что я последнее время часто видела – не слишком довольное.
– А на ком?
– Давай договоримся, Ричард: ты не будешь спрашивать о моих любовниках, а я – о твоих любовницах.
– В смысле?
– В том смысле, что не будь ты ликантропом, я бы никогда с тобой так не стала делать, пока ты не доказал бы, что у тебя нет болезней. Даже от орального секса можно подцепить СПИД, гонорею, гепатит и много еще чего. Но ты, к твоему счастью, ничего подцепить не можешь. Ликантропия уничтожает все болезни, кроме себя самой, так что ты здоров. Ты хотя бы знаешь, со сколькими бабами спал из своей стаи и стаи Верна?
– Да, – ответил он, все еще злясь.
– А я узнаю эту цифру?
– Нет.
– Все равно могу спорить, что она и близко не подходит к количеству любовников в моей постели.
– Кажется, ты говорила, что не следишь за моими действиями.
– Кое-что слышала. Достаточно, чтобы знать, что это число уже трехзначное или близко к тому. Так что давай не будем строить из себя ни собственников, ни праведников. Строительный материал в обоих случаях неподходящий.
Он закрыл лицо руками и издал звук – почти рычание.
Жан-Клод посмотрел на меня, стараясь придать лицу нейтральное выражение, но не до конца в этом преуспев. Мы близко как никогда подошли к созданию истинного триумвирата, и вот, мы с Ричардом готовы все испортить.
– Ладно, ты права, права. Если у нас все получится, то ты права, – сказал Ричард.
Только я увидела выражение облегчения и удивления на лице Жан-Клода. Когда Ричард опустил руки и сел, лицо вампира было вновь благожелательно и непроницаемо.
Но выражения удивления на моем лице хватило нам обоим.
Ричард улыбнулся мне, хотя глаза его все еще были недовольными.
– Я хотел, чтобы ты пришла в эту постель, и не стану все ломать своим глупым поведением. – Улыбка его стала светлее, дошла наконец до глаз. – Ладно, я постараюсь не быть дураком, хотя последнее время это у меня не слишком получалось...
– Аналогично, – ответила я.
Улыбка его стала теплее.
– Меняемся местами.
– Что? – нахмурилась я.
– Меняемся местами. – Он отодвинулся от Жан-Клода и похлопал по кровати рядом с ним. – Давай сюда.
Я все еще хмурилась, но не сердито. Скорее озадаченно.
– Зачем?
– Услуга за услугу.
– Чего?
– Ложись, – велел он и снова похлопал по кровати. – Пусть Жан-Клод держит тебя за руки.
Я не смогла удержаться, чтобы сильнее не наморщить лоб.
– Я за спинку руками не хватаюсь. Мне руки держать не надо.
– Я ощутил, насколько он силен. Он сможет тебя удержать, чтобы ты не вырвалась.
Я посмотрела ему в лицо.
– Я буду вместо веревок, – пояснил Жан-Клод.
Ричард кивнул, не сводя глаз с меня.
– А что ты будешь делать, пока Жан-Клод будет меня держать?
– Что захочу.
Я еще сильнее нахмурилась.
– Хм, мне бы хотелось чуть подробнее.
– Ты мне не веришь?
Глядя на выражение его лица, я чувствовала желание сказать, что не верю. Будь мы вдвоем, я бы вряд ли позволила ему связать меня, не представив подробного списка последующих действий. Но Жан-Клоду в качестве судьи я доверяла. А этому новому, более соблазнительному и более разумному Ричарду – не знаю пока.
– Всякий, кто спрашивает «ты мне веришь?» или «ты мне не веришь?», доверия не заслуживает.
– Так что ты мне не веришь, – заключил он, и улыбка его слегка увяла.
– Я этого не говорила.
– А что же ты сказала, ma petite? – спросил Жан-Клод.
– Я сказала «да».
Ричард нахмурился озадаченно. У Жан-Клода на лбу залегла морщинка – то есть учитывая его непроницаемость, он мрачно нахмурился.
– Да, – сказала я.
Жан-Клод улыбнулся. Ричард не сразу сообразил.
– Да, – повторил он. Я кивнула.
– Да, – сказал он еще раз. Я снова кивнула.
Он улыбнулся, и улыбка была чудесной. Та улыбка, от которой он кажется моложе, свободнее, больше... больше похожим на себя самого.
Я сама почувствовала, как расплываюсь в улыбке, не в силах остановиться и не желая останавливаться.
– Да, – сказал он, улыбаясь.
– Да, – повторила я.
– Наконец-то, – сказал Жан-Клод, и он тоже улыбался.
Глава шестидесятая
Руки Жан-Клода сомкнулись на моих руках, тело его вытянулось в изголовье кровати. Подушки давно разлетелись по полу, остались только шелковые простыни и мы трое. «Меняемся местами», – сказал Ричард. Это казалось очень просто. Следовало бы мне не забывать, что с Ричардом ничего просто не бывает.
Он взял меня руками за предплечья, чуть ниже, чем держал Жан-Клод, обернул мои руки своими большими ладонями и повел вниз. Касался он только моих рук, то есть весьма невинного места, но движение было медленным, чувственным, с едва заметным прикосновением ногтей как знаком чего-то более твердого и куда более опасного. Руки его дошли до подмышек, ногти стали щекотать, я дергалась и хихикала – отчасти от щекотки, отчасти от медленного, уверенного движения его рук. Я забыла, каково это – полное внимание Ричарда в постели. Когда думаешь, что больше не испытаешь такого прикосновения, очень стараешься забыть.
Я ждала, что его руки придут к моим грудям, но нет. Он повел ладонями по бокам, чуть ниже, едва коснувшись краев груди, и повел дальше вниз. От этого легчайшего прикосновения у меня дыхание сперло в горле, глаза закрылись, я задрожала под его руками.
Эти руки, такие большие, что накрывали ребра и почти встречались у меня на талии, эти большие пальцы, прижатые ниже пупка, внизу живота. Я ждала, чтобы его руки ушли вниз, а он, точно так как наверху, обошел по бокам. Провел уверенным, длинным, медленным движением ладоней и ногтей, не задев даже края лобкового сочленения, касаясь только боков, бедер, но ничего кроме. Руки его шли дальше вниз, но пропустили те места, где мне больше всего хотелось ощутить его прикосновение. Я даже постанывала – не от того, что он делал, а от того, чего он не делал. Что я хотела, чтобы он делал.
Я даже подняла руки, то есть попыталась, но руки Жан-Клода удержали меня. Он прижимал мои запястья к кровати. Я приложила больше силы и обнаружила, что на дюйм-другой могу оторвать руки от кровати, но Жан-Клод уложил их обратно, встав на колени, чтобы иметь опору. Я заставила его изменить позу, приложить больше усилий, но и все. Тогда я сильнее попыталась освободить руки – не знаю, почему, наверное, я просто не подумала, что это такое – когда не можешь уйти. Одно дело – теоретически понимать, что тебя зафиксируют, другое – ощутить это на практике. Для меня разница есть.
– Зачем ты вырываешься? – спросил Ричард таким голосом, какого я от него никогда не слышала. – Ты же знаешь, что Жан-Клод ничего плохого не допустит.
Он перестал оглаживать мое тело, дойдя до лодыжек. Их он не стал прижимать к кровати, просто держал, держал в руках.
Я попыталась освободиться – не могла с собой справиться. Вот такая я. Скажите мне, что я чего-то не могу, или покажите это – и я стану пытаться. Сейчас я пыталась не изо всех сил, но пыталась. Настолько, что ощущала силу его рук, силу, которая могла бы согнуть сталь. Мне не высвободиться.
Он развел мне ноги руками, развел широко, еще шире, пока я не попыталась его остановить. Это была игра, мы все на нее согласились. Я хотела, чтобы он был со мной, но игра там или что, но как он разводил мне ноги силой своих рук, пока Жан-Клод держал меня за руки, – от этого у меня пульс забился сильнее, и вырываться я стала уже не вполсилы, а более чем вполсилы. Глупо, но я ничего не могла с собой сделать. Я не могла не пытаться помешать ему развести мне ноги, раскрыть тайные места, и то, что я не могла, меня и пугало, и возбуждало. Эти чувства должны быть взаимоисключающими, но это не так.
– Скажи мне перестать, – сказал Ричард, и голос его стал ниже.
Я покачала головой:
– Нет.
– Тогда зачем ты вырываешься? – спросил он, и на лице его отразилось нетерпение, что-то темное и что-то счастливое – все сразу. Он еще сильнее развел мне ноги, так, что еще чуть-чуть – и больно. Даже мышцы бедер начали болеть от растяжения. – Зачем вырываешься, если не хочешь, чтобы я перестал?
Я сказала единственное, что пришло мне в голову:
– Не знаю.
Голос у меня звучал прерывисто, будто пульс в горле мешал говорить. Тут я поняла, что Ричард так широко развел мне ноги, что отбиваться действительно будет больно. От этого я сильнее попыталась поднять руки Жан-Клода. Даже подняла на пару дюймов, отчего вампиру пришлось действительно встать на колени, чтобы меня удержать, а при этом его тело вдруг оказалось у меня над головой. Он болтался, мягкий, и пока Жан-Клод не утолит жажду, такой он и останется. Я люблю ощущать его во рту, когда он такой, потому что ощущение это недолгое – если Жан-Клод не голоден. А сейчас я могу изучать его мягкость, сколько захочу, и он не изменится. Я потянулась к нему, изгибая спину, поднимая губы, но до него было не достать. Болтался прямо надо мной, но руки удерживали меня на кровати, и я не могла до него добраться. Жан-Клод должен был знать, что я хочу сделать, но продолжал держать за руки, а тело его изогнулось надо мной, отодвигаясь.
Я придушенно, сдавленно попросила:
– Пожалуйста...
– Что «пожалуйста»? – спросил Ричард с того конца кровати.
– У ma petite пристрастие к мужчинам в мягком состоянии. Пока я не напитаюсь, она может позволить себе удовлетворять это... желание.
– А ты держишь его как морковку у нее перед носом, – сказал Ричард, и голос его прозвучал на октаву ниже, так что почти ушам больно.
– Oui.
– Зачем?
– Разве это не та игра, в которую ты хотел играть?
Чуть заметная нотка рычания вырвалась из горла Ричарда.
– Да, да! – Он тоже стоял на четвереньках, но, в отличие от Жан-Клода, спереди был толстый и тяжелый. – Только я хочу, чтобы она умоляла не тебя, а меня.
– А почему не нас обоих?
Они смотрели друг на друга, и я ощутила их – нет, не силу, но как будто их воля вдруг стала силой. Одна воля против другой.
– Ты решил не давать мне пить, – продолжал Жан-Клод, – намеренно. Ты думал, что без эрекции я для нее бесполезен. – Он улыбнулся. – Ты недооценил любовь ma petite к мужскому телу. Она любит нас во всех наших формах.
В последних словах была какая-то нотка, язвительный намек, который до меня не дошел. Должен был бы, но ощущение их рук на мне, вид обоих в голом виде отвлекал меня. Я никогда особо ясно не могла мыслить, когда они при мне голые. Неприлично? Да, но правда.
Лицо Ричарда потемнело от злости, и первая струйка силы потекла из-под его так туго поставленных щитов. Она заплясала у меня по ногам как ветерок с адских равнин – такая жаркая. От нее мурашки побежали по телу. И моя дрожь снова привлекла ко мне их внимание. Лицо Жан-Клода было благожелательно-нейтрально, непроницаемо. Ричард смотрел на меня, и гнев его никуда не делся, но под ним угадывалось что-то иное. Это был секс, но было еще что-то потемнее. Что-то, обещавшее больше секса, больше, чем разумное и безопасное. В этот момент в глазах его мелькнуло то, что он не хотел бы видеть ни в каком зеркале; потом он отвернулся, и я не видела его лица. Будто он знал, что я увидела.
– Если будете ссориться, слезайте с меня, – сказала я.
Трудновато добавить в голос нужной властности, когда ты лежишь голая, а они тебя держат, но у меня получилось. Ко мне вернулся мой обычный голос, без придыхания, без сексуальности – мой, и все.
– Не мне решать, ma petite, – ответил Жан-Клод. – Ричард, мы собираемся ссориться?
Снова от него пахнуло тем же горячим ветром. Полоса жара прошла как что-то твердое по коже. Будто пальцы жара пробежались по мне, касаясь мест, которые Ричард намеренно обошел. И когда ищущее тепло стало гладить между ног, я ахнула и сумела произнести:
– Прекрати! Что бы это ни было, прекрати!
Жар пошел выше по мне как по живой лестнице.
– Больно? – спросил Ричард, но глядел не на меня, а на Жан-Клода.
– Нет.
Сила стала ласкать мне груди, будто огромное чудовище дыхнуло на них жаром. Я задергалась, закрыла глаза, выгибая шею.
Потом открыла их и увидела лицо Жан-Клода – такое же благожелательное, непроницаемое, закрытое.
– Все в порядке, ma petite?
Я кивнула. Может быть, я бы сказала что-нибудь другое, но сила Ричарда гладила меня по горлу, текла по губам, и во рту стало жарко, будто на язык пролилась горячая вязкая жидкость. Глядя в полночно-синие глаза Жан-Клода, я прошептала:
– Ричард!
Жан-Клод наклонился ко мне, сильнее прижимая руками запястья, и чем ниже он наклонялся, тем крепче, получалось, он меня держал. Я уже открыла губы, но он остановился, чуть не дойдя до поцелуя, и лизнул воздух над моими губами. Сперва я подумала, что он просто промахнулся, но он поднял голову и посмотрел на Ричарда: