– У меня нет денег, чтобы ими бросаться, как у дьяконов церкви, – говорил Бенчли. – И мне приходится добиваться от женщин крови с помощью очарования. – Последнее слово он произнес как ругательство. – Я знаю, что выпивка сломала мне жизнь, но я куда как был очаровательнее, когда пропущу пару стаканчиков.
– Обычно это неправда, – сказала я.
Он посмотрел на меня:
– Что неправда?
– Многие пьяницы считают, что они очаровательны, когда выпьют, но это не так. Поверьте мне, я бывала трезвым водителем на многих пьянках. Ничего нет в пьяных очаровательного – разве что для другого пьяного.
Он качал головой:
– Может быть, но я только одно знаю: приходится мне питаться от церкви. Церковь это обставляет очень постно. Вещь, которая должна быть лучше секса, а у них – как в благотворительной столовой, где тебе дадут пожрать только после нудной проповеди. И от этого вкус у еды никакой. – Он снова взял зажигалку и стал вертеть ее в руках, так что она сверкала золотом в полутемной комнате. – Ни одна еда не будет вкусной, если с нею приходится глотать собственную гордость.
– Вы хотите сказать, что Моффет, дьякон церкви, неверно представил вам ту жизнь, которая будет у вас, когда вы станете вампиром?
Я постаралась, чтобы вопрос прозвучал как можно небрежнее.
– Неверно представил – не совсем. Скорее он позволил мне поверить во все эти штуки, которые в кино и книгах, а когда я об этом говорил, как оно будет, он меня не разуверял. А вышло все совсем по-другому.
Принадлежащие к линии Белль Морт вечность проводят в окружении людей, рвущихся дать кровь. Но если ты из линии, дающей силу, но не красоту или сексапильность, то в стране, где вампирские трюки вне закона, ты влип. Единственный из вампиров, принадлежащих к такой линии, которого я хорошо знаю, – это Вилли Мак-Кой. Никогда не спрашивала себя, как Вилли, с его уродливыми костюмами, еще более уродливыми галстуками и прилизанными волосами добывает себе еду. Может, стоит поинтересоваться.
|
|
Церковь Вечной Жизни обещает не намного больше того, что обещают другие церкви, но если тебе не понравится у лютеран, можешь уйти. Войти в Церковь Вечной Жизни в качестве полноправного члена – это значит, если тебе не понравится, только предаваться сожалениям.
Зебровски вернул нас к теме.
– Вы видели на парковке кого-нибудь, кто мог бы подтвердить, что вы ушли из «Сапфира»?
Он покачал головой.
– Вы кого-нибудь учуяли?
Промытые глаза метнулись ко мне. Бенчли нахмурился:
– А?
– Вы никого и ничего не видели, но зрение – не единственный у вас сенсорный вход.
Он еще сильнее нахмурился.
Я наклонилась, чтобы посмотреть ему в глаза. Встала бы на колени, но не хотела касаться этого ковра ничем, кроме ботинок.
– Вы вампир, Бенчли. Кровосос, хищник. Будь вы человеком, я спросила бы только, что вы видели или слышали, но вы – не человек. Если вы ничего не видели и не слышали, что вы унюхали? Что почуяли?
Он положительно был озадачен:
– Что вы имеете в виду?
Я покачала головой:
– Они что, превратили вас в вампира, и не рассказали потом, что вы теперь собой представляете?
– Мы – вечные дети Господа, – сказал он.
– Фигня, фигня и еще раз фигня! Вы понятия не имеете, кто вы и кем можете быть!
Мне хотелось взять его за плечи и встряхнуть. Пять лет он уже мертв. Вряд ли он замешан, но он проходил по этой парковке очень близко к моменту убийства. Если бы не был он такой жалкой пародией на нежить, мог бы помочь нам поймать гадов.
|
|
– Не понимаю, – сказал он, и я ему поверила.
Я встряхнула головой:
– Свежего воздуху мне. – Я пошла к двери, оставив Зебровски бормотать: – Спасибо, мистер Бенчли, за сотрудничество, и если вы что-нибудь вспомните, позвоните нам.
Я уже стояла на цементной дорожке, изо всех сил вентилируя легкие ночным воздухом, когда Зебровски меня догнал.
– Какая тебя муха укусила? – спросил он. – С чего ты решила прервать допрос подозреваемого?
– Он этого не делал, Зебровски. Слишком он жалкая для этого личность.
– Анита, ты себя слышишь? Это же бессмысленно! Не хуже меня знаешь, что убийцы бывают иногда очень жалкими. Некоторые из них специализируются на жалости.
– Я не в том смысле, что мне его жалко. Я в том смысле, что такой жалкий вампир этого сделать не мог бы.
Зебровски нахмурился:
– Не уловил мысль.
Я не знала, как объяснить, но попыталась.
– То, что ему позволили верить, будто превращение в вампира решит все его проблемы, уже было плохо, но они его убили. Отняли его смертную жизнь и сделали все, чтобы он как вампир был калекой.
– Калекой? В каком смысле?
– Все вампиры, кого я знаю, Зебровски, отличные наблюдатели. Они хищники, а хищники видят все. Бенчли обладает клыками, но думает по-прежнему как овца, а не как волк.
– Ты действительно хотела бы, чтобы каждый член этой церкви был хорошим хищником?
Я прислонилась к перилам спиной:
– Не в этом дело. А в том, что у него забрали жизнь и не дали взамен другой. Сейчас ему не лучше, чем было.
|
|
– Его больше не арестовывают за пьянство и дебош.
– И сколько еще пройдет времени, пока он не выдержит, не воспользуется взглядом, не возьмет кровь и это дело не вскроется? Донорша утром проснется и побежит жаловаться на психическое насилие. Он слишком слабый вампир, чтобы у жертвы утром не было сожаления.
– Что значит – слишком слабый вампир? Анита, не вижу смысла.
– Не знаю, увидишь ли, Зебровски, но я вижу. Они страшны, или могут быть страшны, но это как смотреть на тигра в зоопарке. Они опасны, но у них своя красота, даже у принадлежащих к тем линиям, что красоты после смерти не дают, даже у этих есть некая сила. Некая мистика, или аура уверенности, или что-нибудь в этом роде. Что-то такое, чего лишен каждый член церкви, с которыми мы говорили, начиная с прошлой ночи.
– Еще раз спрашиваю: ты хотела бы, чтобы они все обладали загадочностью и силой? Хорошо ли это будет?
– Для профилактики преступлений и охраны порядка – плохо, но, Зебровски, эта церковь уговорила людей на добровольную смерть. Смерть ради чего? Я годами пытаюсь отговаривать людей от вступления в эту церковь, но я не слишком общалась с ее членами, раз уж их не удалось спасти.
Он посмотрел на меня как-то забавно – могу его понять.
– Ты до сих пор считаешь их мертвецами. Встречаешься с таким, и все же считаешь мертвецом.
– Жан-Клод не сотворил ни одного вампира с тех пор, как стал Мастером Города, Зебровски.
– А почему? Это же сейчас считается законным и не рассматривается, как убийство.
– Думаю, он согласен со мной, Зебровски.
Тут он нахмурился сильнее, снял очки, потер переносицу, снова надел очки и покачал головой.
– Я простой необразованный коп, у меня голова трещит.
– Ага, простой. Кэти мне говорила, что у тебя диплом по охране правопорядка и по философии. Коп с дипломом по философии, не что-нибудь.
Он посмотрел на меня искоса:
– Если кому расскажешь, я буду все отрицать. Скажу, что у тебя от спанья с нежитью крыша поехала и начались галлюцинации.
– Поверь мне, Зебровски, если у меня будут галлюцинации, не ты в них будешь героем.
– Это удар ниже пояса, Блейк. Я тебя даже не дразнил. – У него зазвонил мобильник. Все еще улыбаясь на мой удар ниже пояса, он открыл его. – Зебровски слу... – Он не договорил, улыбка его исчезла. – Арнет, скажи еще раз, медленно... Черт... Едем. Освященные предметы всем держать на виду. Они засветятся, если вамп будет близко.
Он побежал, на ходу захлопывая телефон. Я побежала за ним.
– Что стряслось?
Мы прогрохотали по лестнице, пока он ответил.
– В квартире обнаружена мертвая женщина. Вампир отсутствует. Квартира выглядит пустой.
– Выглядит? – спросила я.
– Вампиры – хитрые бестии.
Я бы стала спорить, если бы могла. Но так как он сказал правду, я поберегла дыхание для бега и обогнала Зебровски по пути к машине. Если бы мы оба не боялись того, что может обнаружиться на месте преступления, я бы его подразнила.
Глава шестьдесят вторая
Квартира была куда аккуратнее той, где мы только что побывали. Чисто, прибрано, да так, что даже моя мачеха Джудит была бы довольна. Ну, это если не считать покойницу на ковре и кровавый след из спальни. А в остальном – как будто квартиру только что отскребли начисто.
Я с моим опытом давно знаю, что убийства бывают и в самых фешенебельных кварталах. Знаю как факт, что богатство, аккуратность и законопослушность не являются барьерами для насилия. Знаю, поскольку видела трупы в самых приличных домах. Всякому хочется верить, что насилие происходит только в трущобах, куда даже крыса боится заглянуть, но это не так. Я думала, что у меня не осталось никаких иллюзий на эту тему – и ошиблась. Потому что первая мысль у меня при виде этой вылизанной квартирки с мертвой женщиной на ковре была о том, что это тело куда более уместным было бы в доме Джека Бенчли. Там оно, блин, просто затерялось бы в мусоре на кофейном столе.
Труп лежал так близко к двери, что пришлось отвести руку мертвой, чтобы впустить Арнет и Абрахамса – его перевели к нам из отдела сексуальных преступлений. Я глянула туда, где он стоял – через комнату от меня, рядом с сияющей чистотой кухней. Он высок, худ, с темными волосами и смуглым лицом. Похоже, коричневый – его любимый цвет, потому что никогда я не видела, чтобы этого цвета на нем не было. Сейчас он говорил с Зебровски, который что-то черкал в блокноте.
Пока я еще не столько знала, чтобы это надо было записывать. Может быть, дело в том, что тело лежало прямо у нас под ногами – у нас с Арнет, а в таких случаях разговор обычно не клеится. Тело лежало на животе, ноги слегка разведены, одна рука отброшена к двери, другая согнута назад – Арнет ее отодвинула, открывая дверь.
Арнет стояла рядом, глядя на труп, и вид у нее был несколько бледный. Может быть, просто недостаточно накрасилась, но вряд ли. Обычно у нее слегка тени на веках и светлая помада. Но глаза у нее чуть-чуть были шире обычного, а кожа бледнела на фоне коротких черных волос. Не по контрасту, а по-настоящему бледнела, и я была готова подхватить Арнет за локоток, если она начнет в обмороке валиться на тело.
Я бы спросила ее, не дурно ли ей, но копам таких вопросов не задают, и вместо того я попыталась ее разговорить.
– Откуда вы узнали, что она здесь? – спросила я.
Она вздрогнула и обратила ко мне испуганные глаза. Еще не отошла от потрясения.
– Выйдем подышим? – спросила я.
Она покачала головой. Я умею на вид определять упрямцев, и уговаривать не стала.
– Увидела под дверью кровь – то есть я была уверена, что это кровь.
– И что?
– Позвонила, вызвала подмогу, и мы вышибли дверь.
– Вы с Абрахамсом, – уточнила я.
Она кивнула.
– Дверь налетела на ее руку, но мы не знали этого, пока не толкнули дверь снова. Я стояла на коленях, следя за нижней половиной двери, и увидела ее первой. То есть увидела, что мы пытаемся отпихнуть ее дверью.
Голос ее слегка задрожал к концу фразы.
– Давай-ка отойдем к кухне, – предложила я.
– Со мной все в порядке, – сказала она, вдруг разозлясь. – Ты думаешь, ты здесь единственная женщина, которая умеет с такой фигней справляться?
Я приподняла брови, но ничего не сказала, пока не досчитала до пяти. Дело не в том, что я разозлилась, – я просто не знала, что сказать.
– Ну, не я же побледнела, будто готова упасть в обморок.
– Я не собираюсь падать в обморок! – прошипела она. Как зловеще всегда звучит злобный шепот!
– Ладно, тогда остаемся здесь.
– Ладно, – согласилась она, еще злясь.
Я пожала плечами – странно, но я не рассердилась.
– Хорошо. Вы осмотрели женщину, убедились, что она мертва, а потом...
– Хватит, я тебе докладывать не обязана. Ты мне не начальник.
Ну, хватит так хватит.
– Слушай, Арнет, если имеешь на меня зуб, так имей, но в свое личное время, а не в ее.
Я показала на убитую женщину.
– Что значит – не в ее? Она мертва. Никакого ее времени уже нет.
– Хрен тебе. Мы сейчас тратим ее время. Это ее убийство, и поймать гада, который так с ней обошелся, куда важнее, чем все прочее. А ты тут делаешь мне каменную морду и ведешь себя как дурак-стажер, который дает этому типу время удрать подальше. Нам не надо, чтобы он удрал. Мы же хотим, чтобы его поймали?
Она кивнула, но сказала:
– Я не веду себя как стажер.
Я вздохнула:
– Хорошо, извини за такое слово. Если хочешь ссориться, можно, но потом, когда не будем тратить драгоценное время – ее время.
Арнет снова посмотрела на тело – в основном потому, что я на него показала. Может, слишком театральным жестом, но я на осмотрах когда-то кучу времени потратила на выяснения с Дольфом, и совершенно не собиралась иметь на руках очередную примадонну. Сперва убийство, личное потом. Таков должен быть порядок, иначе запутаешься.
Зебровски оказался за спиной Арнет – я видела, как он подходил, но Арнет вряд ли заметила.
– Арнет, пойди подыши, – сказал он, улыбаясь и стараясь, чтобы в словах нельзя было услышать укол.
– Я детектив в этой группе, а она нет.
Арнет ткнула большим пальцем через плечо в мою сторону.
– Ну-ка, выйди! – произнес Зебровски, и даже следов приветливости не было в его голосе.
Арнет не двинулась с места, глядя на него хмуро.
– Если я тебе говорю, чтобы ты вышла, то это не только ради свежего воздуха.
– Что это должно значить? – спросила она, и руки у нее задрожали.
То есть так злится, что руки трясутся. Какого черта я ей сделала, что она так бесится? Из-за Натэниела? Так она даже никогда с ним не встречалась. Она с ним познакомилась, когда он уже у меня жил.
– Ты хочешь, чтобы я отстранил тебя от дела? – спросил Зебровски, и голос его совсем не был похож на голос Зебровски.
– Нет, – ответила она.
Голос ее был мрачен, но в нем ощущалось удивление, будто она не знала, что у Зебровски бывают такие интонации. Я тоже не знала.
Он смотрел на нее, и взгляд вполне соответствовал его новому голосу.
– Тогда что надо сделать?
Она открыла рот, закрыла, сжала губы в розовую ниточку. Потом повернулась на каблуках (разумной высоты в два дюйма) и вышла, чуть ли не чеканя шаг.
Зебровски шумно вздохнул и посмотрел на меня, нахмурив брови:
– Что ты ей сделала?
– Я? Ничего.
Он глянул на меня недоверчиво.
– Клянусь, ни черта я ей не делала.
– Кэти говорит, что Арнет здорово злилась на что-то, что ты ей сказала на свадьбе.
– Откуда Кэти знает, что она злилась?
Он прищурился всерьез:
– Значит, все-таки что-то сказала?
Я открыла рот, тут же его закрыла и потупила глаза.
– Мы теряем время на личные разборки, – сказала я.
Ладно, пусть я не хочу обсуждать своих бойфрендов с Зебровски, но ведь действительно надо убийцу ловить, а не толочь воду в ступе.
– Верно, но когда не будет такой запарки, помирись с Арнет.
– Я? Почему я?
– Потому что не ты на нее кипятком брызжешь, – ответил он, просто констатируя факт.
С такой логикой я хотела бы поспорить, но смысл в ней был.
– Сделаю, что смогу. Что рассказал тебе Абрахамс?
– Арнет увидела кровь под дверью. Они вызвали наряд и вошли. Обыскали квартиру и некоего Эвери Сибрука не обнаружили. Кровать была не застелена, и кровавый след начинался от постели.
– Не просто из спальни – от постели, – уточнила я.
Он кивнул.
– Ее идентифицировали?
Странно, что он не спросил, кого «ее».
– Сумочка рядом с кроватью, там же аккуратно сложенная одежда. Салли Кук, возраст двадцать четыре, рост пять футов три дюйма, а весу в водительском удостоверении женщин я не верю.
– Это да, женщины убавляют вес, зато мужчины прибавляют дюйм-другой роста.
Он усмехнулся:
– У нас не хватает ума помнить, какой у нас на самом деле рост.
Я улыбнулась в ответ и подавила желание ткнуть его в плечо. Он умеет поднять мне настроение даже на осмотрах места преступления.
– Я заметил, что ты устроила отжимание на пальчиках, осматривая тело. Ты же узор крови нарушаешь.
– Я не отжималась на пальчиках, а трогала по минимуму. Зато я теперь знаю, отчего она истекла кровью – по крайней мере, частично.
– Рассказывай.
Он начинал манерой походить на Дольфа. Это не плохо, просто меня слегка нервирует.
– У нее частичный след укуса глубоко внутри бедра. Похоже, проколота бедренная артерия.
– Почему ты говоришь – «частичный»? Либо он ее укусил, либо нет.
Я пожала плечами:
– Укусить-то укусил, но выглядит почти так, что, когда он начал, она либо выдернулась, либо он не смог закончить. За отсутствием лучшей аналогии, это как укус змеи. Если она не ядовита, то лучше не выдергиваться. Клыки у вампиров не так сильно загнуты, как у большинства змей, но все же, если дернуться, порвешь себя сильнее, чем если постараешься ее от себя отцепить не слишком резко.
– Отдернуться от того, что тебя укусило – это инстинкт, Анита.
– Я не спорю, Зебровски, я только говорю, что это неудачное решение. Порвешь сам себя.
– Значит, он ее укусил, она дернулась, и при этом порвалась бедренная артерия. Ты хочешь сказать, что он не собирался ее убивать?
Я пожала плечами:
– Я хочу сказать, что изойти кровью из разорванной бедренной артерии можно за двадцать минут, если не меньше. Мало кто это понимает.
– Анита, не морочь мне голову.
– В смысле?
– Я главное под конец приберег. У нее тут сумка, а в ней – что-то чертовски похожее на костюм стриптизерши. Сплошные кружева и почти ничего кроме. Если она стриптизерша, то это один из наших вампиров. Но ты сейчас говоришь, что он ее не собирался убивать. Если так, то он не тот, кого мы ищем. Я запустил процесс выписки на твое имя ордера на ликвидацию его к чертовой матери. А мне бы очень не хотелось, чтобы ты убила не того.
Я покачала головой:
– За ее смерть он отвечает, Зебровски. Согласно букве закона, он в любом случае покойник. Если он входит в нашу команду серийных убийц, он покойник. Если он ей случайно проколол бедренную артерию и не сообразил позвонить 911, запаниковал, либо рассвет его застукал, и он не успел закончить дело – как бы там ни было, случайно или намеренно, а закон гласит: если вампир убивает человека с помощью своего укуса, это убийство. Обвинения в «законном человекоубийстве» для вампира не существует.
Зебровски посмотрел на меня, и глаза за очками с проволочной оправой глядели очень серьезно.
– Ты считаешь, это была случайность?
Я снова пожала плечами.
– Если бы он хотел порвать бедренную артерию, укус был бы другой, более энергичный. Я много видала жертв вампиров, Зебровски, много. Похоже, это новичок, который еще не знает, как клыками работать. Мертвец хотя бы с двухлетним стажем таких ошибок допускать не должен.
– Значит, это он сделал намеренно.
Я вздохнула:
– Что-то меня все больше и больше интересует, как воспитывают малышей-вампиров в Церкви Вечной Жизни.
– К чему ты это?
– К тому, что я считала их систему обучения похожей на системы ментора и ученика у оборотней. Ту систему я знаю. Новичков учат охотиться и убивать чисто и экономно.
– Ты хочешь настучать на своих мохнатых друзей? – спросил он, и улыбка его была недостаточно широкой, чтобы я не тревожилась по поводу этого замечания.
– Животных, Зебровски, животных. Жан-Клод не обратил ни одного нового вампира с тех пор, как я с ним, но я видала других вампиров, мертвых уже два года, и они не новички. Не эксперты, конечно, но это – ошибка начинающего. Помнишь слова Джека Бенчли, что им дают жертв, но чисто, аккуратно и совсем не интересно?
– Ага.
– А что если питье из бедренной артерии, с внутренней стороны бедра, считается слишком запретным, слишком сексуальным, чтобы церковь учила этому своих прихожан?
– И что?
– Слыхал теорию, что если подросткам не рассказывать о сексе, то они сами о нем думать не станут?
– Ага, – ответил он, улыбнулся и покачал головой. – Как человек, бывший когда-то мальчишкой-подростком, и у которого через некоторое время будет своих двое подростков, скажу: теория хорошая, но на самом деле все не так.
– Я это тоже знаю, но что если церковь похожа в этом на правых консерваторов? Если об этом не говорить, не рассказывать новым маленьким вампирам о плохих вещах, они этого делать не будут и даже думать об этом сами не станут.
– Питье с внутренней стороны бедра – для церкви это слишком похоже на оральный секс, – сказал Зебровски, и насмешки не было в его голосе. Он был на работе, думал вслух.
– Вот именно, – кивнула я.
– Но Эвери, наш вампир-новичок, об этом подумал, попытался это сделать, но не знал, как.
– Да, а так как не слыхал ничего об этом, то и не знал, насколько это опасно. Как молодые девки-старшеклассницы залетают, потому что вместо презервативов используют обертки от конфет.
Зебровски уставился на меня:
– Ты шутишь!
– Вот руку даю на отсечение, не сама придумала. В общем, если не учить новопреставленных вампиров, как и детей, вошедших в отрочество, кончится тем, что они что-нибудь да устроят. Что-то опасное, от чего могут погибнуть или пострадать они или другие. Незнание – не благо, когда дело касается основ сексуального воспитания или – для вампиров – основ получения крови. Незнание в обоих случаях может убить.
Он посмотрел на тело:
– По физическим параметрам похожа на первую жертву. Если забыть о разнице в росте, то даже волосы светлые, у всех трех жертв.
– Но эта – не натуральная блондинка.
Зебровски нахмурился.
– Да я не об этом! Смотри, у нее корни волос темные. Тщательно я еще не осматривала, но, думаю, все остальное либо чисто выбрито, либо у нее вообще мало волос на теле. Многие стриптизеры бреются.
– Как твой новый бойфренд, – сказал Зебровски, и голос у него был мягкий, а взгляд – нет.
– Не твое собачье дело, Зебровски.
– Вы отлично смотрелись на танцполу, но ведь сейчас он у тебя живет?
– Кто-то слишком много болтает.
– Ладно, я же детектив, сыщик. Вот я и сыскал, что ты завела шашни со стриптизером, который тебя – на сколько? На семь лет моложе?
– Как детектив, главный на осмотре места преступления, не должен ли ты заниматься раскрытием убийства?
– Я думаю. А мне легче думается, когда я тебя подкалываю.
– Рада, что я тебя вдохновляю. И о чем же ты думаешь?
– Думаю, что мне хочется поговорить с Эвери Сибруком до того, как он будет казнен. Если он замешан в других убийствах, я хочу имена его приятелей. Если он это сделал случайно, я думаю, нам это тоже полезно знать. Если ты права, и церковь не учит вампиров правилам безопасного поведения, то у нас сотни потенциальных случайных смертей бродят по городу. А это нехорошо.
– По закону мы ничего не можем сделать, чтобы заставить церковь изменить методы обучения. Сам знаешь – отделение церкви от государства.
Он кивнул:
– Я не могу, и федеральный маршал Блейк не может. Но Анита Блейк, возлюбленная Мастера Города, могла бы.
– Ты на что меня толкаешь? Толкнуть кого-то еще на применение незаконного давления против добропорядочного члена общества?
– Да разве я на такое способен?
– Способен, – кивнула я.
– Голова раскалывается, – сказал он. – Сдаюсь. Как нам, к черту, поймать какого-нибудь вампира и задержать для допроса, чтобы при этом никого больше не убили?
– Ему всего два года, Зебровски. Он не такой уж большой и злобный.
Он глянул на тело:
– Ей расскажи.
Он был прав.
– Если это была случайность, он мог бы – это всего лишь возможность, Зебровски, – побежать в церковь ради убежища, или отпущения грехов, или чего там еще.
– А если не была?
– Тогда он сейчас со своими подельниками, и я понятия не имею, где его искать. Знаем только, что охотится он в клубах на той стороне реки.
Зебровски кивнул:
– Шериф Кристофер, твой знакомец, всех своих людей поставил на уши. Полиция штата тоже помогает, стараясь не поднимать шума.
– Долго скрывать это от репортеров не получится, – сказала я.
Он пожал плечами:
– Сам знаю.
– Так что, если дали людей на патрулирование клубов, мы можем проверить другую теорию.
– Церковь, – сказал Зебровски.
Я кивнула.
– Я поговорю с Абрахамсом, введу его в курс дела. А ты давай за дверь и помирись с Арнет.
– Зебровски...
– Давай-давай, у меня нет времени возиться с вашими разборками. У тебя меньше пяти минут, чтобы помириться – я бы на твоем месте пошел и приступил.
И снова у него послышались эти странные, совершенно не-зебровские интонации. Не враждебные, просто не оставляющие места для возражений. Голос, который не ожидал ничего, кроме повиновения, и – странное дело, – я повиновалась. Вышла, по крайней мере. Как мириться с Арнет – я понятия не имела. Трудно что-то чинить, если не знаешь, что поломалось, а я не могла поверить, что она разозлилась из-за того, что не может встречаться с Натэниелом, а больше ничего я придумать не могла, хоть убейте. Еще одна парочка межличностных отношений, в которых я ни уха, ни рыла. Это я такая тупая, или с людьми вообще трудно?
Глава шестьдесят третья
Выглянув из полуоткрытой двери, я Арнет не увидела. Стоял там лес полисменов в форме, в штатском, а также фургон коронера, укомплектованный коронером и предназначенный для увоза тела. Мы все еще ждали криминалистов – редко когда я так быстро попадаю на место преступления. Окровавленные перчатки я с себя стащила, но никто не догадался поставить мешок для мусора, так что я так и осталась держать перчатки двумя пальчиками за чистый край. Неуклюже, но бросить их куда попало я не могла.
Из-за двери появился новичок РГРПС, и в руках, защищенных перчатками, он держал раскрытый, но пустой мешок для мусора. Звали его Смит, и я с ним встречалась однажды на осмотре места преступления – давно, тогда он был в форме. Кстати, это был тот раз, когда я впервые увидела Натэниела. Смит тогда вполне нормально себя чувствовал в окружении ликантропов, и мне это запомнилось – настолько запомнилось, что я сказала Дольфу. Очевидно, Дольфу тоже запомнилось, раз теперь Смит ходит в штатском. А мне это напомнило, что Дольф, значит, не считает меня представителем зла, и даже, может, к моему мнению прислушивается.
Смит улыбнулся:
– Кажется, я вовремя.
Он подставил мне мешок, чтобы я могла выбросить перчатки.
– Не то слово, – улыбнулась я в ответ.
– Смит! – заорал Зебровски.
Смит направился к нему, держа в руках мешок. Он самый молодой в группе, то есть помыкают им все, кому не лень. Не то, конечно, что быть новичком в форме, но все равно – самый низкий на тотемном шесте. Я вышла, не интересуясь, что же нужно Зебровски от Смита. Не мои проблемы. Мои там, снаружи.
Вообще-то я ожидала увидеть Арнет где-нибудь в холле среди вспомогательного персонала, но там ее не было. Я спустилась, вышла в стеклянную дверь вестибюля. Арнет поняла Зебровски буквально, а может, ей действительно нужен был свежий воздух. Октябрьская ночь выдалась теплой, теплее вчерашней, но все-таки осень ощущалась. И воздух навевал мысли куда-нибудь поехать собирать яблоки.
Арнет сидела на поребрике. Галогеновые лампы давали достаточно света, чтобы виден был цвет ее костюма – коричнево-бордовый, как и там, в квартире. Я бы в таком наряде выглядела тошнотворно, но цвет подчеркивал оттенки ее стриженых волос, которые не были бы видны в черном или темно-синем. Арнет сидела, охватив руками колени – не прижимая к груди, но даже издали видно было, что счастьем она не искрится.
Я сделала глубокий вдох, медленно выдохнула и продолжала идти к ней. Ну никак мне этого не хотелось. Не дойдя до нее пару шагов, я спросила:
– Здесь не занято?
Она дернулась и обернулась ко мне. Протерла лицо, пытаясь скрыть слезы.
– Только этого не хватало, – сказала она. – Подловила, как я реву. Теперь точно будешь считать меня неудачницей.
Она не сказала, что мне можно здесь сесть, но и не сказала, что нельзя. Я решила сесть. Достаточно близко, чтобы можно было говорить тихо, но не так, чтобы вторгаться в ее личное пространство сверх необходимого. Садясь, я похвалила себя, что надела джинсы, кроссовки и футболку. Вполне подходящий костюм для сидения на тротуаре.
– Что случилось, Арнет?
– Ничего.
– Хорошо, так чего же ты на меня злишься?
Она покосилась на меня:
– А тебе не все равно?
– Нам вместе работать.
– Знаешь, любая другая женщина начала бы издалека. С легкой болтовни.
– Зебровски дал мне меньше пяти минут. Болтать нет времени.
– Почему так мало?
– Нам надо ехать.
– Ты знаешь, где Эвери Сибрук?
– Нет, но придумала, кого спросить.
Она отвернулась и покачала головой:
– А как ты нашла этих, кого спрашивать? Не через полицию.
Я нахмурилась, но она этого не видела:
– К чему ты это?
Она облизала губы, колеблясь, потом сказала:
– Сколько бы лет я ни работала копом на преступлениях этого вида, никогда не смогу понимать монстров так, как ты. – Она снова отвернулась было, но почти тут же стала снова смотреть на меня. – С ними надо трахаться, чтобы работать не хуже тебя?