— Харпер, — говорю я хриплым голосом.
— Да?
— Хочешь узнать кое-что, что, как я понял, мне нравится? — спрашиваю я, повторяя те слова, которые она сказала тогда.
— Скажи мне.
— Смотреть, как ты раздеваешься для меня.
— О, Боже, — стонет она, широко расставляя ноги, разводя их в форме буквы «V», а затем я прижимаюсь губами между ее бедер.
Нет ничего лучше, чем ее стон при первом касании моего языка к ней.
Ничего.
Ее стоны, проскальзывающие в мои уши, подобны самой великолепной песне, и мне нравится, что она узнала, насколько потрясающим может быть оральный секс, потому что я не могу сопротивляться желанию ее вылизать. Я так отчаянно хочу ее трахнуть, но это я люблю больше всего. Склоняться перед моей девочкой. Чувствовать ее сладость на своем языке, губах, лице.
Мне нравится ее гладкость, и то, какой влажной она становится, когда я ускоряюсь. Чем больше я провожу языком по ее плоти, тем громче она стонет, тем сильнее извивается, пока не начинает биться в конвульсиях оргазма. Ей не нравятся пальцы, только язык и губы. Она становится такой отчаянной и неистовой, когда руками хватается за мои волосы, а ногами обхватывает мою голову.
Я смотрю на нее и вижу, как Харпер наблюдает за мной, а затем делаю то, что она любит больше всего. Я запускаю руки под ее попку и сжимаю эти сочные ягодицы, пока целую ее, как сумасшедший.
О, Боже.
Да!
Именно так.
О, Господи Боже.
Я сжимаю и мну ее задницу, пока вылизываю ее киску, и она парит в раю. Я хватаю ее за ягодицы и немного раздвигаю их в стороны большими пальцами, и Харпер тут же начинается толкаться мне в рот. Я люблю ее задницу, а ее задница любит меня. Мы идеально подходим друг другу, особенно когда она плотно прижимает руки к моей голове так, будто никогда не отпустит и будет раскачиваться у моего лица до тех пор, пока не потеряет контроль и не кончит.
Я замедляюсь, позволяя ей насладиться оргазмом. Вытирая рот рукой, я ползу вверх по ее телу, готовясь почувствовать ее другим способом. Плащ скрутился вокруг нее, а завязки зацепились за шею. Я быстро развязываю их, освобождая ее.
— Сегодня я думал о тебе целый день. Всю ночь. И весь вчерашний день тоже, — шепчу я, когда потираюсь головкой о ее мягкое лоно.
— Ты должен знать, что я тоже думала о тебе, — говорит Харпер, потянувшись к моим бедрам, притягивая меня ближе.
Разряды электричества проходят по всему моему телу, когда я начинаю входить в нее. Я борюсь с желанием рассказать ей все. Сказать, что для меня это первый раз не только в сексе без презерватива.
Это первый раз еще кое в чем.
Значимый первый раз. Тот, что значит гораздо больше, чем удовольствие без преград. Тот, что может перевернуть мое будущее и осветить его совершенно новым цветом.
Я с легкостью в нее проникаю.
— Харпер, — стону я. — Это…
У меня нет слов. Всех слов мира не хватит, чтобы описать это великолепное чувство, пронизывающее меня, когда я вхожу в нее. Она обнимает меня ногами, и в такой позе я заполняю ее полностью. Удерживаю себя поверх нее, пока истинное удовольствие струится сквозь меня. Я смотрю вниз на лицо Харпер — ее губы раскрыты, а голубые глаза наполнены блеском, когда она смотрит на меня в ответ. Боже, это почти слишком чувственно. Но этой связи с ней я жажду так же, как и кислорода.
Я вхожу в нее, и она в унисон со мной приподнимается. Я ласкаю ее, и она принимает меня глубже. Мы находим идеальный ритм, и впервые делаем это в тишине. Мы два болтуна, потерявших дар речи, и я не нахожу слов, чтобы что-то сказать. Я могу только чувствовать. Жар ее тела. Биение ее сердца. Мягкость ее дыхания на моем лице, когда я опускаюсь на локти. Она крепче сжимает лодыжки, притягивая меня ближе, и я толкаюсь в нее сильнее, глубже.
Харпер движется подо мной, и наши тела, как магниты — ищут свои противоположные полюса.
— Что ты делаешь со мной? — говорю я, когда вхожу в нее.
— То же самое, что и ты со мной, — говорит она, приподнимая бедра и проводя ногтями по моей спине.
— Скажи, что ты тоже это чувствуешь, — я стискиваю зубы, потому что это так чертовский хорошо, и я так чертовски близок к оргазму, но ни за что не кончу первым.
— Да, Боже, да, — кричит она, и это больше, чем простое подтверждение тому, что я сейчас чувствую и к чему стремлюсь. Она насаживается на меня, желая большего, и я даю ей это. Я даю ей все, что она хочет, трахаю ее сильнее, потому что тоже этого хочу. Это глубокая связь. Фактически, это намного сильнее. Я обнимаю ее, и Харпер притягивает меня еще ближе. Она прижимается ко мне грудью, пока я провожу рукой по ее волосам.
— Я не хочу, чтобы это заканчивалось, — стонет она.
— Боже, — говорю я, когда волна удовольствия проходит сквозь меня. Ее слова. Они разрушают меня. Разбивают на осколки. — Пожалуйста, кончай. Пожалуйста, кончай сейчас.
Я ускоряю темп, поскольку не в силах больше сдерживаться. Руками она сжимает мои плечи, затем мое лицо, проводя ладонью по моей щетине, пока я трахаю ее и занимаюсь с ней любовью в одно и то же проклятое время. Со мной она такая свободная, такая сумасшедшая маленькая сексуальная штучка, нуждающаяся и голодная, когда я подвожу ее к краю.
Харпер прижимается лицом к моей шее и беспорядочно целует меня, ее дыхание ускоряется, а затем она выкрикивает мое имя. Звук моего имени на ее губах посылает заряд по моей коже. Она кричит подо мной до тех пор, пока не расслабляется и не падает без чувств в моих объятиях. Она так кончает. Наконец, я могу последовать за ней, и это такое облегчение, чувствовать, как собственный оргазм пульсирует во мне, захватывает меня, заставляет дрожать всем телом.
Я стону и тяжело дышу, все еще возвышаясь над ней. Еще один выдох, и я начинаю успокаиваться.
— Я тоже не хочу, чтобы это заканчивалось, — говорю я, и прижимаюсь губами к ее губам. Если не поцелую ее, то расскажу ей все, а сейчас еще не время. Харпер ясно дала мне это понять несколько недель назад, а я люблю ее закидоны. Я проглатываю все слова, готовые сорваться с губ, и теперь они проигрываются в моей голове.
Я чертовски сильно в нее влюблен, и не могу позволить этому закончиться.
Несколько минут спустя я вылезаю из постели и направляюсь в ванную, чтобы вытереться. Схватив мочалку и намочив ее теплой водой, я возвращаюсь к Харпер, растянувшейся на моей кровати, словно спящая красавица. Осторожно я вытираю ее, и она сладко мне улыбается.
— Спасибо, — бормочет она и перекатывается на свою сторону кровати. Я бросаю мочалку в корзину, заползаю в кровать и укрываю нас одеялом. Впервые она остается у меня на ночь, и я надеюсь, что эта ночь станет одной из многих. Я обнимаю ее и притягиваю ближе.
— Мне больше нечему тебя учить, — мягко говорю я. — Может быть, мы закончим обучение и просто будем вместе?
Она бормочет что-то похожее на «да», а затем через несколько секунд засыпает.
Я целую ее волосы, провожу пальцами по ее телу, зная, что завтра мы сможем разобраться с тем, что это значит. Я могу повторить то же самое и при свете дня, зная, что она хочет услышать эти слова.
Когда я скажу об этом Харпер, она не должна ни в чем сомневаться. Харпер знает, что я люблю с ней спать. Она знает, что до безумия меня возбуждает. Я не могу рисковать ею, думая, что эндорфины управляют кораблем. Слова, которые я хочу сказать, должны быть сказаны при свете дня, а не в темноте ночи.
Завтра я расскажу ей все, и мне придется поговорить с ее братом, сказать, что я дико и безумно влюбился в сестренку своего лучшего друга и не могу представить жизни без нее.
Когда ее дыхание начинает касаться моей руки в спокойном, ровном темпе, я думаю, что было бы неплохо порепетировать. Целуя ее волосы, я шепчу:
— Я люблю тебя, Харпер Холидей.
Глава 34
Харпер — чемпион по сну. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь спал так же долго, как она. А еще она бы победила в соревновании среди морских звезд, чему бы я не удивился, ведь всю ночь она то обвивала меня своими конечностями, словно осьминог, то пинала меня своими длинными ногами, пока спала, развалившись на моей кровати.
Хорошо, что у меня огромная кровать.
Но, несмотря на все эти переворачивания и пинки, эта женщина ни разу не проснулась. Ни чтобы пописать. Ни чтобы зевнуть. Она ни разу даже не приоткрыла веки.
Сейчас девять тридцать утра, и я уже принял душ, оделся и выпил свой утренний кофе. Я думал, что мог бы сводить ее позавтракать и рассказать о своих чувствах, но чувствую, что такими темпами это может быть и обед. Что тоже меня устраивает.
Сегодня понедельник, я буду работать дома. Я направляюсь к своему столу, где загружается компьютер, когда звонит мой телефон. Номер Тайлера высвечивается на экране. Я немедленно отвечаю.
— Привет, мужик, какие новости?
— Новости просто потрясающие. Я в двух кварталах от твоего дома. Тащи свою задницу вниз и встреться со мной за чашечкой кофе, чтобы я мог рассказать тебе их лично и поздравить тебя.
— Будет сделано.
Когда вешаю трубку, я хватаю листок бумаги и оставляю Харпер записку, сообщая что скоро вернусь, и прошу меня дождаться, затем выхожу из дома и иду к уличной кофейне в Колумбусе. Тайлер ждет меня у высокого стола без стульев в темно-синем лаконичном и сдержанном костюме и двумя чашка кофе в руках.
Он протягивает одну чашку мне.
— Я даже не возьму с тебя плату за этот час, и, да, кофе с меня.
— Новости должны быть действительно великолепными, раз ты отказался от своей почасовой оплаты, что удивляет меня, учитывая, каким мудаком был Джино в пятницу, — говорю я, глотнув напиток. Раз уж я не допил свой кофе дома, то этот будет его заменой.
Тайлер небрежно взмахивает рукой.
— Кому есть дело до той ссоры? Послушай, Ник, — говорит он, кладет руку на мое плечо и прочищает горло, — они хотят перенести трансляцию твоего шоу в одну из родственных телесетей. Расширить твою зрительскую аудиторию.
Мои глаза округляются.
— Джино действительно думает, что может перенести трансляцию?
Тайлер с гордостью кивает.
— На десять вечера. Это время идеально подходит для шоу. И ты знаешь, какие широковещательные сети в наши дни. Они все хотят конкурировать с LGO, — говорит он, упоминая о самой крутой кабельной сети премиум-класса. — И это шоу дает им преимущество. К тому же, тебе не нужно будет вносить в него каких-либо серьезных изменений. Может быть, опустить пошлое словечко то здесь, то там, но ничего, что могло бы поставить под угрозу целостность шоу.
Я вздыхаю с облегчением. Приятно знать, что я по-прежнему смогу воплощать в жизнь свое видение этого шоу.
— И это все зависело от него?
— Ага. Я же говорил. Он просто издевался над тобой. Пытался держать тебя в форме. И, эй, я упоминал о лучшей части всего этого?
— Нет. Скажи мне, — говорю я, желая получить еще больше хороших новостей, потому что это — намного больше, чем я ожидал.
— Он хочет поднять твой гонорар на тридцать процентов.
Я моргаю.
— Черт возьми.
— Это точно, — улыбка Тайлера столь же широка, как и Центральный парк. — А они ведь и так тебе немало платят.
— Это правда. Их чеки довольно щедры.
— Так и есть. Они хотят перенести шоу как можно быстрее. Они даже подготовили несколько рекламных роликов, чтобы сообщить о смене времени трансляции, и они планируют сделать этот переход в начале следующего года.
Это все звучит потрясающе. Все это кажется фантастическим. А еще это звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Когда Тайлер открывает рот, чтобы сказать мне последнюю новость, инстинктивно мои внутренности сжимаются.
— О, и еще кое-что, — говорит он.
— Что?
— Джино переводит шоу в Лос-Анджелес.
Это словно удар по почке. Я не могу говорить. У меня отвисает челюсть, а слово «Лос-Анджелес» крутится в голове. Я хватаюсь за край стола, чтобы успокоиться.
— Лос-Анджелес? — хрипло говорю я так, будто никогда не слышал об этой чужеродной земле.
— Именно там базируется широковещательная сеть. Он хочет, чтобы ты тоже был там. Мир солнца и пальм. Это мой родной город, а ты — счастливый сукин сын, — Тайлер сияет белоснежной улыбкой. Он только что преподнес мне фантастический пакет новостей о переговорах и завернул все это в великолепный бант, учитывая его любовь к Западному побережью.
— Да, Западное побережье — это круто, — говорю я, но в моем голосе нет эмоций.
Он, должно быть, это чувствует, потому что хлопает меня по плечу и сразу же переходит ко всякой ободряющей болтовне.
— Это кардинальная перемена, Ник. Ты — звезда, а это такая возможность, которая отправит тебя в стратосферу, — говорит он, поднимая руку, чтобы наглядно продемонстрировать это. — Это разреженный воздух, друг мой.
— Так и есть, — говорю я монотонно, так как все мои планы рушатся. Это даже не наковальня, а тяжелый камень в кишках.
Потому, что он прав. Это превосходная возможность, так что со мной не так? Работа. Больше всего на свете я люблю свою работу. Моя карьера — это моя страсть, и это шоу воплощает все мои мечты. Но когда я стою здесь, посреди кофейни, и слушаю самую великолепную новость в моей жизни, я не думаю о работе.
Я думаю о том, чего не будет в Лос-Анджелесе. Точнее кого.
Харпер, растянувшейся на моей кровати.
Лос-Анджелес обладает полным отсутствием женщины, без которой, как я понял, не могу жить.
Я делаю глоток кофе, ставлю кружку на стол и задаю трудный вопрос.
— Это все звучит великолепно. Но есть кое-что, что я хочу узнать.
Тайлер практически подпрыгивает на месте.
— Все что угодно. Давай.
— Что, если я откажусь?
Рот Тайлера открывается в форме буквы «О».
— Дело в том, что Джино уже подписал контракт с другим шоу и поставил его на твое эфирное время.
В течение нескольких секунд я обдумываю это.
— Что же, тогда это все меняет, не так ли?
Глава 35
Когда я открываю входную дверь, Харпер завязывает волосы в хвост. Она сидит на моем кухонном столе, скрестив ноги и болтая ими взад-вперед. Она надела джинсы, свитер и сапоги. У нее, наверно, целая гардеробная внутри этой гигантской сумки.
При виде меня на ее лице появляется лучезарная улыбка.
— Приветик, — ее голос кажется легким и веселым.
— Привет, — мой голос напротив, кажется, весит две тонны.
Она хмурится.
— Что случилось?
Я перевожу дыхание и сдираю пластырь.
— Они переводят мое шоу в Лос-Анджелес.
Она сползает со стола, ее сапоги опускаются на пол с громким стуком. В ее глазах мелькает удивление.
— Правда?
Я киваю. Я должен быть счастлив. Должен праздновать.
— Широковещательная сеть. Лучшее эфирное время. Больше денег. Больше зрителей. Бла-бла-бла. В принципе, я буду обеспечен на всю жизнь.
Харпер кивает и сглатывает. Вдыхает, а затем выдыхает. Поглядывает вниз. Вертит рукава своего свитера.
Она поднимает подбородок. Выражение ее лица становится серьезным, но на одно мгновение на ее лице отражается волнение. Если вы погуглите «покажите мне взбудораженное лицо », то в результате поисковик выдаст вам ее фотографию.
— Это потрясающе. Так невероятно. Я всегда знала, что ты станешь еще большей звездой, — она подходит ближе ко мне и обнимает, поздравляя.
Это такое приятное чувство, обнимать ее вот так, но, в то же время, это кажется таким неправильным. Потому что этот момент должен проходить совсем не так. Она обнимает меня так, как обнимала бы сестренка Спенсера.
Я отодвигаюсь от нее.
— Мне придется переехать в Лос-Анджелес.
— Похоже, что так, — говорит она, и, клянусь, я слышу, что ее голос дрожит.
— Харпер, — говорю я, но не знаю, что на самом деле сказать. Как я могу писать и рисовать все эти сюжетные линии каждую неделю, но не могу придумать, что сказать этой женщине, смутившей меня? Ах, да. Потому что мое шоу — комедия, а жизнь прямо сейчас становится похожей на любовный роман, только я понятия не имею, как это все работает. Как, черт возьми, хоть кому-то удается дойти от драматического момента к счастливому финалу? — Что насчет нас?
— А что насчет нас? — повторяет она, удерживая мой взгляд своим. Ее тело — прямая линия, и волны напряжения, возможно, ожидания, исходят от нее.
— Что будет с нами, если я перееду в Лос-Анджелес?
— Ник… — она вздыхает так, будто ей нужна подзарядка. — Это огромная возможность для тебя.
— Да, я знаю. Но это, — говорю я, указывая рукой сначала на нее, а потом на себя. Почему никто никогда не говорит о том, как сложно разобраться в своем сердце? Похоже на то, будто с вас срезают слой кожи, — это только начало, верно?
Харпер кивает, но ничего не говорит. Она смыкает губы, и они образуют прямую линию, а затем она смотрит на часы.
— Я, эм, у меня назначена встреча. Я совсем о ней забыла. Это курсы, которые я посещаю. Учу новые фокусы и все такое. Мне нужно идти. А еще стирка. Мне нужно сходить в прачечную.
Нет, я хочу закричать: «Ты не можешь уйти. Скажи мне остаться. Скажи, что ты хочешь меня больше всего на свете».
Но почему я не могу сказать ей все это? Я пытаюсь говорить, но ничего не выходит. Я пробую еще раз.
— Харпер, мне нужен шанс.
Она прислоняется ко мне, и я прижимаюсь носом к ее шее, вдыхая ее запах. Она пахнет моим мылом.
— Мне тоже, но… — она замолкает и поднимает голову. — Это потрясающее предложение. Ты должен принять его. Ты должен переехать в Лос-Анджелес, — она хватается за свое запястье. — Мне действительно нужно идти. Я уже опаздываю, — она хватает свою сумку, вешает ее на плечо и направляется к двери. — Я напишу тебе позже.
Она уходит, и я хочу пнуть себя за то, придерживался ее слов, сказанных в «Куске торта». Банальный это был момент или нет, я должен был сказать ей вчера о своих чувствах. Я должен был сказать ей до того, как узнал об этом повороте судьбы. Тогда я бы знал, чувствует ли она то же самое.
Нахрен идеальный момент. К черту ожидание. У меня нет плана, и мне плевать. Я иду за ней по коридору, зову ее по имени и вижу, как она жмет кнопку лифта. Когда подхожу к ней, я перестаю ходить вокруг да около и говорю ей правду.
— Я люблю тебя, Харпер. И если ты попросишь меня остаться, я сделаю это.
Ее глаза округляются, она несколько раз моргает, а затем прижимает ладонь ко рту так, будто пытается сдержаться.
— Скажи это. Просто скажи все, что хочешь сказать, — настаиваю я, и даже не знаю, я прощу ее сказать мне, что она тоже меня любит, или хочу, чтобы она попросила меня остаться.
Может быть, и то, и другое.
Лифт прибывает с мягким звуком. Двери распахиваются. Она делает шаг. Я хватаю ее за руку, чтобы остановить.
— Скажи это.
Она убирает руку ото рта. Поднимает свой подбородок и говорит четко и просто:
— Я не могу сказать тебе не переезжать в Лос-Анджелес.
Помните, как мое сердце рухнуло в бездну в такси пару дней назад? Так вот, это ничто по сравнению с тем, что я чувствую сейчас. Этот глупый орган в моей грудной клетке «падает» на пол с такой же силой, с которой метеорит падает на Землю. Я хочу остановить Харпер, заставить ее остаться и объясниться, но я заморожен, словно статуя, когда двери лифта закрываются за ней. Лифт опускается вниз, и Харпер разбивает мое сердце.
Я бью кулаком стену, и это, мать его, чертовски больно.
— Черт возьми, — бормочу я.
Я возвращаюсь в свою квартиру, подхожу к окну и смотрю на улицу до тех пор, пока она не выходит из вестибюля и не идет к западной части Центрального парка.
Она проводит рукой по щеке. Затем еще раз. Харпер ускоряет темп, и, вскоре, она всего лишь красное пятно вдали, и моя грудь разрывает от боли за нее.
Любовь — отстой.
Я понятия не имею, что сказать, что она хочет услышать, и что, черт возьми, я собираюсь делать дальше. Я даже не знаю, к кому обратиться за советом.
Но этот вопрос решается чуть позже, когда швейцар звонит ко мне и говорит, что у меня гости. Надежда, что она вернулась, зарождается во мне. Только, когда я спрашиваю, кто там, оказывается, что это совершенно другой Холидей.
Глава 36
Спенсер вытаскивает стул, садится на него и швыряет на кухонный стол белый пакет из Duane Reade. Он молча открывает пакет и методично достает из него каждый предмет.
Оранжевую краску для волос и бритву.
— Черт, — я тяжело вздыхаю, когда в меня врезается новая, но очень неприятная эмоция. Стыд. Я солгал ему, и он об этом узнал.
Он наклоняет голову и, потирая подбородок, смотрит на меня.
— Скажи мне, почему я не должен брить тебя налысо и не должен красить твои брови в оранжевый цвет.
Я провожу рукой по своим волосам и делаю глубокий вдох. А затем просто пожимаю плечами.
— Ничего не могу придумать.
Спенсер хмурится.
— Серьезно? Это все, что ты можешь мне сказать?
Я поднимаю руки вверх в знак капитуляции.
— Ты имеешь полное право злиться, — говорю я спокойно. Потому что, кого это сейчас волнует, ну, правда?
Он чешет затылок.
— Ты вился возле моей сестры и это единственное, что ты можешь мне сказать?
— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — выплевываю я. — Отрицал это? Спросил, как ты узнал?
— Ум-м-м, — начинает он и замолкает. Он действительно думал, что я буду все отрицать.
— Слушай, — говорю я резко, потому что действительно сейчас не в духе. — Я уверен, что ты все понял. Я уверен, что ты видел, как я танцевал с ней на вашей свадьбе. Правильно? Я прав?
Он кивает, и в его зеленых глазах мелькает удивление от того, что я не увиливаю от этого разговора.
— Шарлотта упомянула об этом, а я сказал, что такого, черт возьми, быть не может. И мы поспорили и сделали на это ставки, поэтому я здесь. Я приехал, чтобы доказать свою правоту. Но, черт возьми. Что-то и в правду происходит?
Я киваю, а затем качаю головой.
— Происходило. Нет. Я не знаю. В любом случае, ты проиграл пари.
Спенсер выпучивает глаза.
— Да ладно. Серьезно? — спрашивает он, не веря моим словам.
— Слушай, прости, но я ни о чем не жалею, — говорю я, повышая голос. Когда прислоняюсь к холодильнику, разочарование, гнев и печаль — все эти эмоции проходят сквозь меня.
Он широко разводит руки в стороны, как бы спрашивая «что за дела? ».
— Как, черт возьми, это случилось?
Я смотрю на него.
— Я не буду вдаваться в детали. То, как все это началось, никого не касается. Я пообещал Харпер, что никому об этом не расскажу, и я не собираюсь нарушать это обещание, даже если она сочтет нужным разрезать мое сердце напополам своими словами о том, что я должен отправиться в Лос-Анджелес.
— Ты крутишь шашни с моей сестрой, и это твой ответ? — его тон становится мрачнее, и теперь мне ясно, что он совершенно точно зол.
— Это личное, ясно? Личное и закрытое к обсуждению, — я отхожу от холодильника, опираюсь руками о стол и смотрю ему прямо в глаза. Я думал, что мне придется просить его одобрения, но теперь понимаю — то, что произошло между нами с Харпер, абсолютно не в его власти. И это его даже не касается. Я ошибался на этот счет. Она была под запретом только в том случае, если бы я не заботился о ней. А я забочусь о Харпер так чертовски сильно, что не знаю, что делать с этими переполняющими меня чувствами к сестре своего лучшего друга. Пришло время ему об этом узнать.
— Это случилось, и случилось не один раз, и вот он я, — я стучу себя по груди. — Я люблю твою сестру. Вот тебе правда. Так что доставай краску и сбривай мои волосы. Делай все, что хочешь, мужик. Это не изменит того факта, что я признался ей в любви, а она сказала, что я должен уехать в Лос-Анджелес.
— Ого, — Спенсер качает головой так, будто в его ушах вода, а затем показывает знак тайм-аута. — Притормози. Я понял только слова «влюбился» и Лос-Анджелес. Начни сначала.
Какой бы гнев не бурлил в нем, похоже, что он успокоился.
Я не начинаю сначала. Не делюсь деталями. Но рассказываю ему основные составляющие моей жизни везунчика и мировых проблем.
— Ладно, вот правда. На тот момент у меня уже были к ней какие-то чувства. Я пытался от них избавиться. Я пытался их игнорировать. Но чем больше времени я с ней проводил, тем сложнее было с ними бороться. Сначала я ничего тебе не говорил, потому что все происходящее было только между нами. Я не говорю, что это хорошо. Я говорю, что именно так все и было, и я не сожалею о том, что чувствую. Я все понял во время твоего медового месяца. То, как я сильно о ней забочусь. И как сильно ее люблю. И истинное препятствие возникло сейчас, когда я сказал Харпер, что я, черт возьми, даже не могу остаться с ней.
Спенсер хмурится.
— Почему?
— Они переводят мое шоу в Лос-Анджелес. Джино уже отдал мое эфирное время кому-то другому. И если я хочу продолжать работу над этим шоу, либо я еду в Калифорнию, либо все кончено, — я вздыхаю. — Я не жду, что ты меня пожалеешь. Не жду, что кто-нибудь вообще это сделает, — я провожу рукой по своим волосам и понижаю голос. — Я просто хочу девушку, но не могу ее получить.
Спенсер тоже вздыхает.
— Мужик, — говорит он сочувствующим тоном. — Едва взошло солнце, а нам уже нужно выпить виски, потому что нет ничего хуже любви, — он подходит к краске для волос и бритве, а затем засовывает их обратно в пакет.
— Я получил отсрочку? — спрашиваю я, ухмыляясь.
Он кивает.
— Ты не злишься?
Спенсер смотрит на меня оценивающим взглядом.
— Чувак, я влюбился в свою лучшую подругу и бизнес-партнера. Я понимаю. Любовь просто случается, и сбивает тебя с ног. И ты… ты влюбился в мою сестру. Я не могу винить тебя в этом. Не могу злиться на тебя за хороший вкус. Кроме того, ты и так уже достаточно страдаешь из-за любви и без того, чтобы я вел себя, как засранец.
Я усмехаюсь.
— Любовь — та еще сучка.
— Будто я не знаю, какой суровой она может быть. Хорошо, что я могу вернуть это обратно в Duane Reade, — выражение его лица становится более серьезным. — Но послушай, мне нужно кое-что сказать. Ты знаешь, почему я вел себя, как мудак, не желая, чтобы вы с Харпер были вместе?
— Потому что ты думаешь, что я недостаточно хорош для нее?
— Черт, нет, — усмехается он. — Ты, наверное, единственный парень, который действительно заслуживает мою сестру, а моя сестра просто потрясающая.
Я улыбаюсь.
— Я знаю. Она, правда, такая.
— Я сказал тебе это потому, что если ты разобьешь ей сердце, — резко говорит он, тыча в меня пальцем, — то я потеряю тебя как друга. А ты мне нужен, Ник. Но я все равно должен буду убить тебя за то, что причинил ей боль.
— Это вроде как самое милое, что ты мне когда-либо говорил. Хотя это и странно.
— Я знаю.
— Но, Спенсер? Я не хочу причинять боль Харпер, — я смотрю ему в глаза, давая понять, что я так же серьезен, как и он. — И не хочу разбивать ее сердце. Я просто хочу любить ее. Ты совершенно точно можешь меня за это высмеять, но это правда.
Он встает и хлопает меня по спине.
— Отлично. Я не хотел, чтобы дошло до этого, но, очевидно, нам нужно вызвать подкрепление.
— Кого это?
Он стреляет в меня взглядом так, будто ответ на этот вопрос очевиден.
— Шарлотту. Ты думаешь, я способен понять, как вернуть Харпер? Для этого тебе понадобится тяжелая артиллерия. Мне повезло, что я убедил Шарлотту выйти за меня замуж.
***
Фидо смотрит на меня так, будто знает все мои секреты, в то время как Шарлотта слушает мой рассказ о безответной любви со своего места на диване.
— Позволь мне кое-что прояснить, — зевает Шарлотта. Она еще не акклиматизировалась после поездки, но готова помочь решить проблему моей жалкой личной жизни. Спенсер сидит рядом с ней. — Она просит тебя последовать за самой удивительной возможностью карьерного роста, которая у тебя когда-либо была?
— Да.
— И она прекрасно понимает, что свое шоу ты любишь больше всего на свете, — Шарлотта смотрит на меня.
— Правда?
— Да. Все это знают.
— Знают?
Она приподнимает брови.
— Ник, это не плохо. Правда. Ты любишь свою работу, любишь мультипликацию и любишь «Приключения Мистера Оргазм». Я уверена, Харпер знает, как сильно ты любишь это шоу.
— Наверно, — мысленно я возвращаюсь к нашему анализу после псевдо-свидания с Джейсоном, когда она спросила, чего я боюсь больше всего. Что я ответил? «Что все развалится. Работа, шоу, успех». Затем, после того, как мы отвезли Серену в больницу, она спросила меня о детях. Мой ответ еще раз подчеркнул то, что шоу — моя настоящая любовь. «Я был очень сосредоточен на работе, на том, что делаю, и на шоу. Такой моя жизнь была с тех пор, как я окончил колледж, и мне это нравится».
Что значит… динь, динь, динь… у Харпер Холидей есть все основания полагать, что ради работы я сделаю все. Что ради шоу я отправлюсь куда угодно. У нее нет причин думать как-то иначе.
Шарлотта подтверждает этой своим следующим замечанием.
— Она знает, что твоя работа — по понятным причинам — была центром твоей вселенной с тех пор, как тебе исполнилось двадцать.
Я снова киваю, и Фидо пользуется возможностью, чтобы растянуться на коленях Шарлотты и плюхнуться на спину, подсунув ей свой живот для ласки. Он такой кобель.
— Но, — возражаю я, выставляя напоказ еще больше доказательств. — Я сказал, что люблю ее, а она ответила: «Я не могу сказать тебе не переезжать в Лос-Анджелес». Она не сказала, что любит меня.