Спросил король Мэлдафа о том, что все это значит. 25 глава




 

Жизнь снова заструилась в моих жилах, как весенняя талая вода. Теперь я приподнялся рядом с Гвенддидд и, взяв в руки ее кудрявую голову, осторожно уложил ее на подушки. Невозможно рассказать о длинной, как столетие, ночи, полной поцелуев и ласк, и о ленивом сером рассвете. И все же у меня есть привилегия поэта заключать такие мгновения в вечности строф, летящих на крыльях звездного ветра, связывающих нас через века, как двух лебедей, скованных серебряной цепью.

 

И когда наступил миг единения, наши тела стали единым телом, слитые в тепле и влаге, одно семя было внутри нас, равно как и сами мы возникли из единого семени и были вскормлены единой грудью. Как наши нагие теплые тела сплелись воедино в смятении сладостных чувств, так и наши сознания слились в одно. Как будто земля и небо снова стали одним целым, как в прежние времена, до того, как человеческая самоуверенность привела к их разделению. Мы растворились во времени, у которого не было ни конца, ни начала, ни матери, ни отца, ни сестры, ни брата, ни пола, ни рода, ни девяти форм элементов. Мирддин больше не был мужчиной, а моя Гвенддидд больше не была девушкой, мы были мужчино-женщиной, элементом девяти форм элементов были мы.

 

Длинные змеи сплетались и извивались, неотделимые друг от друга, как те, что на моем посохе. Долгой была борьба, то Красный Драконоказывался вверху, то Белый, покуда Красный не одолел Белого, исполнив Пророчество Придайна, родившееся из этого союза. Вставало красное солнце, и бледная луна в нежной своей красоте уступала жаркой мощи рассвета, бросая бледный луч на копну красно-золотых волос моей возлюбленной.

 

Нисхождение в мировую пещеру и соединение с Гвенддидд вернуло меня в пучину хаоса, который существовал до того, как был сотворен мир, в хаос утробы моей матери, и все сущее на некоторое время вернулось к своему началу. Мы были наги и свободны, и в нашем любовном шепоте рушились все законы. Мы были близки к тому, чтобы раствориться в смерти, — и все равно это был миг возрождения и творения. Так и будет, когда в конце наших жизненных трудов мы подойдем к вечному пристанищу Каэр Сиди. Там, как говорят, есть дом, в котором прислуживают женщины редкой красоты, где готово ложе для каждой четы, даже трижды девять лож.

 

Минул долгий миг бреда. Мы лежали на боку, с глубочайшей нежностью глядя в глаза друг другу. Теперь земля и небо разделились, хотя и оставались неразделимо связаны Древом, что растет от Земли до Небес. Идя путем этого Древа, достиг я озарения. Кончилось мое единение в запахе и чувствах со зверьми, среди которых я плясал и рычал в нашем ритмическом прохождении по лабиринту. Я стоял прямо и твердо, подняв голову навстречу свету. В тебе, бесценная моя Гвенддидд, я искал и нашел обретение и понимание. Я обрел ясность видения, холодную, как водопад, парящую, как ястреб-перепелятник, широкую, как полуденный свод небес. Ты дала мне все это, возлюбленная сестра моя, ты вывела меня из Бездны Аннона, в которую я свалился и чуть было не погиб там. Все воды Океана не смогут вымыть из памяти моей ни единого слова, ни единого движения. Ах, как же это мучительно сейчас!

 

Теперь сестра моя Гвенддидд вывела меня невредимым из логова Духа Оленя. Я единственный изо всех людей проник в Чертоги Аннона и снова вышел на свет. Но без помощи Гвенддидд, чистой моей светлой звезды, я целую вечность проблуждал бы в его извилистых туннелях, запутался бы в его паутине, где в самом ее сердце сидит кровожадный паук. Первый раз она склонилась поцеловать подушку, на которой еще оставались вмятины от наших голов — мы пролежали всю эту долгую, как жизнь, ночь уста к устам. Затем она взяла мою руку и, приложив палец к губам и с улыбкой глядя в мои глаза, повела меня к двери нашего чертога.

 

Я уже говорил, что, когда сестра моя впервые подошла ко мне по шкуре убитого Духа Оленя, она несла в белой своей руке веретено, на которое был намотан клубок белого льна. Льняная нить лежала на каменном полу, уходя прямо во тьму. Так пошли мы по извилистым коридорам и крутым лестницам. Мне показалось, что, пока мы шли, мы не замечали времени, поскольку я то и дело видел какие-то мрачные каменные скелеты, вросшие в стены, или нарисованные на камне изображения, которые мы уже точно проходили.

 

Но я верил моей Гвенддидд, и вместе с ней я не мог заблудиться никогда Пожатие ее руки, казалось, говорило мне, что она понимает мои мысли и просит меня успокоиться. И пока мы шли, клубок льна вертелся на веретене, свивая нить в запутанные узлы, замысловатые, как лабиринт, по которому мы брели. Мне пришло в голову, что по узлам можно запоминать повороты, которые мы прошли, и предугадывать, что впереди. Я глянул на свою милую златокудрую деву, чтобы посмотреть, так ли это, и она ответила мне лучистым взглядом, давая мне то знание, которого я искал.

 

Веретено Гвенддидд сияло во тьме, как серебряная тропа Гвидиона, и по этой тропе мы шли вдвоем. Сколько веков или лет шли мы по этой тропе — трудно сказать. Тяжек был путь, и мы с моей сестрой устали. Но с болью в сердце своем смотрю я в прошлое, на нее. Между мной и Гвенддидд ныне пропасть. Пропасть между нами пролегла после того, как убил я Гвасауга, и один скитаюсь я в засыпанном снегом лесу среди волков. Что бы я не отдал теперь, чтобы вернуться туда, танцевать рядом с тобой, держать в руке твою податливую руку, прижимаясь к твоему округлому боку, глядя в твои ясные глаза! Но между нами океан времени, и пересечь его я не в силах. Как и забыть.

 

Мы понимали, что путь наш близится к концу, поскольку мы прошли все Двенадцать владений Аннона и лен размотался до конца. По числу узлов и сплетений можно было понять, что длина нити соответствовала числу, содержащемуся в квадрате РОТАС — САТОР, и если просчитать его до конца, клубок тоже смотается полностью. Тогда, подумал я, он снова начал бы разматываться — за такое же время и так далее, покуда клубок будет вращаться на веретене.

Холодно, холодно было в коридорах Чертогов Аннона, но я завернулся в вонючую шкуру убитого чудовища, и еще теплее — гораздо теплее — был жар любви моей сестры Гвенддидд. Ах, рассказывай я об этом сотни раз, я не смог бы поведать о всей моей любви к тебе! Все заклятья друидов и чары не смогут изгнать ее, даже колдовство плаща самого Манавиддана маб Ллира.

 

Вокруг нас в извилистом туннеле звучали смех и пение, сладкое, как звук зачарованных струн Арфы Тайрту. Обернувшись, я увидел в темноте череду веселых гуляк, следующих за нами, весело скачущих, как обезьяны, легких, как серебристые змейки, что скользили между ними. Там были барсуки, лисы и шелковистые куницы, что живут в священном кургане Динллеу Гуригон. Среди извивавшейся толпы скакали чудесные звери бездны — ящерицы с острыми когтями, толстобрюхие драконы, златощетинистые вепри и прочие странные твари, слишком многообразные, чтобы их описывать.

Этими тварями повелевала гармония танца. Мы все — змеи, звери или люди — были пьяны, безудержны и веселы. Мне казалось, что множество бешено веселившихся тварей были людьми, надевшими личины, и даже я, Мирддин маб Морврин, был в оленьей шкуре и носил на голове рога. Одна лишь Гвенддидд, прекрасная и улыбающаяся, что шла впереди нашей приплясывающей толпы, принадлежала к роду людскому, богами порожденному потомству Дон. Я весело смеялся, и в ее прекрасных глазах, как в глубоких и спокойных карих озерах, смотрящих из-под навеса скал на летящее небо и рваные облака, отражался мой безудержный смех.

 

Мы спаслись из гибельного места, из закрытого лабиринта Духа Оленя, из извивов которого нет спасения, в котором все время возвращаешься к тому месту, из которого начал путь. Hie inclusis vitam perdit. Мудрое водительство нити Гвенддидд указывало нам путь наверх, к ясному свету. Это любовь, ослепительно белая звезда, вела меня извилистым путем вверх по спиральной лестнице. Извивы зачарованной спирали проводили нас через все сущее, через бытие, которое поддерживаешь Ты Своей Верной и Твердой Рукой, о светлый владыка искусств и ремесел.

 

Путь вился по змеиным изгибам ракушек, искривленным волокнам деревьев, жилкам насекомых. С неуклонностью обрядового хода путь проходит по тончайшим клеткам живого праха, живым частичкам, мечущимся в первозданных водах, поднимался по бугристым мускулам человека, окружающим каждый орган защитой крепче стен королевской твердыни. Нескончаемы повороты этой реки, что огибает королевские замки, поток океана, омывающего края Каэр Сиди. Вечная стремнина несет в своем семени энайд, которым передается по череде рождений и возрождений человеческий разум.

 

Время все меняет, а разве волнистая шелковистая нить Гвенддидд не есть путь времени? Время само по себе не в силах разомкнуть вечный круг нашего бытия, но, будучи важным элементом среди девяти, оно изменяет криволинейный ход творения. Таким образом, оно не пожирает собственный хвост, как разрушитель Адданк, опоясывающий землю, а идет по спирали вроде тех, что начертаны на гигантских монолитах гробниц наших праотцов у Западного Моря, или как золотисто-рыжие кудри за белым ушком Гвенддидд.

 

Но тем, в ком живет благословенный дар ауэна, тем, кто жует сырую свинину для вдохновения, тем дано видеть, что этот туннель, пусть и бесконечный, проходит по спирали вокруг себя самого. Восхождение к Середине тяжко, но не так долго для того, кто находит путь. Преграды между чередой поворотов прозрачны для тех, кто видит, для тех, кто спит на шкуре желтого теленка. Перенесенные их ауэном в Середину, они наблюдают бесконечную череду событий, что развертывается перед ними так же ясно, как в стеклянном сосуде провидца.

 

Людей удивляет, что я, Мирддин маб Морврин, тот, что выступил против Гуртейрна Немощного перед Драконьим Прудом, во времена внуков Гуртейрна творил чары для императора Артура и что три долгих царствования спустя после Камланна я все еще пел пред королем Гвенддолау при его дворе на Севере. Но я видел больше, куда больше, чем это, — я тот, кто был в Каэр Невенхир, когда вели жестокую войну травы и деревья, тот, кто был заточен в крепости вместе с Диланом Аил Тон, тот, кто был тяжко ранен Горонви из Долеу Эдриви.

 

Но если бы они видели то, что видел я, они перестали бы дивиться. Есть длинная дорога, и дорога эта — все дороги, по которым они проходят. Это прямая и пыльная дорога, по которой друг мой Руфин марширует со всеми своими легионами — от основания Города до рождения Христа-Мабона, через коронации консулов и императоров. Это и дорога ненавидящих меня черных монахов Майвода с их хрониками, простирающимися на сорок лет и сорок и четыре.

 

При дворе короля Риддерха, у пылающего его очага издеваются они надо мной, бездомным странником Леса Келиддон, спутники которому только дикие олени да волки Пустошей Годдеу. И все же что есть их путь? Одна лишь линия без конца и без начала, а впереди — окоем, до которого не дойти. Наша с Гвенддидд спиральная лестница — вращающееся веретено, что проходит по всем изгибам. Она соединяет блистающий Гвоздь Небес с Головой Брана, что зарыта в Пупке Острова Могущества. Это Древо, чьи корни распростерлись по земле, а ветви закрывают небо.

 

Козы обгладывают кору с его подножья, и рога их растут кольцо за кольцом год от года. Говоришь, как даты в календаре носящих рясы? Ага! Действительно, они нарастают год за годом, и кольца отмечают каждый прошедший год. Но внутри рога есть спираль, и есть еще внешняя образующая спираль, более крупная, и большая является совершенным отражением меньшей.

Посмотри на раскидистые рога оленей, что горделиво ревут на вершинах горы Невайс, вознесшей свои острые пики к небесам. Что ты увидишь? Истерзанные ветви нагого вяза на ветру? Идем со мной, где в холодном Лесу Келиддон я объедаю вместе с моим стадом лишайники с засыпанных снегом валунов. Присмотрись — извилистые отростки на рогах оленя растут не просто так — в их изгибистых объятиях лежит совершенство сферы.

 

Так спиральная лестница объемлет все сущее в девяти формах элементов. Вокруг Древа, что связывает нас в пустоте времени и пространства, поднимаются по теплому пути правой руки солнца жимолость и хмель, полевой вьюнок ползет по темному колдовскому пути левой руки, а жесткие стебли красавки вьются то в одну, то в другую сторону. Возможно, в этом лежит не единственное понимание всего этого, ибо и оно имеет разную природу — то левой руки, то правой.

Не важно! Хотя мы в дороге ни разу не глянули друг на друга, спиральный путь бежал параллельными нитями с веретена Гвенддидд, и не Привратнику было смотреть на их цвет. Мы шли вокруг ее светящегося веретена, пока клубок не размотался и снова не начал сматываться. Теперь ты знаешь достаточно и даже более чем достаточно о том, что я видел, пребывая на голой вершине горы. Нетрудно догадаться, что веретено Гвенддидд есть то же самое, что и великий Путь Гвидиона, звездный венец небес. По его усыпанному драгоценными камнями поясу катится золотая Колесница Бели, величественного косматого льва небес, а светильники неба пляшут блистающими спиральными кругами в чертогах пустоты. И когда Колесница Бели завершит свой круг по Пути Гвидиона, окончится год мироздания.

 

Извивающийся ход нашего танца подходил к концу. Мы, погружавшиеся в глубокие подземные реки смерти, ныне вышли на свет, что озарял вершины гор. Опасливо оглянувшись через плечо, я увидел, что теперь за Гвенддидд следовал я один. Пестрая толпа, что согласно кружилась вокруг нас, отстала один за другим на этом мучительном подъеме. Их личины остались на лестнице, они снова обрели звериный вид, обросли космами и чешуей, которые пытались сбросить. Остальные, менее удачливые, сползли назад в бездну, порхая, как летучие мыши, что верещат под крышами залов мертвых.

 

Я один остался в живых.И не благодаря своему мастерству или знаниям, а благодаря спасительной руке девы, которая жила в самых темных закоулках Бездны Аннона. Это она дала мне сил победить ужасного Духа Оленя, это она вывела меня извилистым путем в верхний мир. Ее девичья чистота и искренность, та гвир дейрнас, которая должна быть с королем, когда венчается он с девственной властью в стране, была мне поводырем и защитой. Те, кто хочет выйти невредимым из Лабиринта Аннона, должны отбросить все препятствия земных желаний и мирского богатства, поскольку этот мучительный путь слишком тернист для того, кто тащит на плечах бесполезный груз — будь то книги или желания. Чтобы невредимым выползти из змеиной шкуры, нужно стать змеей, сбрасывающей все старые шкуры, которые есть не что иное, как круги веков мира, поглощенные кромешно-черными водоворотами у берегов моря, не знающего солнца.

 

Я рассказал тебе больше, чем следовало бы. Давным-давно я ушел в Стеклянный Дом с Тринадцатью Сокровищами Острова Придайн, укрытыми в Пустошах Севера. Не от заемных мыслей или от рассуждений книг лливирион приходит мудрость. Вокруг Острова Придайн, где бесконечно катятся девятые валы, установил я каменные столбы с рунами защиты. И для обмана людей ученых написал я еще и это — Книгу Мирддина.

 

Но я не хвалюсь и не издеваюсь. Слишком много страданий познал я, и, надеюсь, тебе никогда такого не выпадет. Когда Гвенддидд в последний раз с улыбкой обернулась ко мне, меня охватила тоска более страшная, чем хватка Духа Оленя. Это было желание остаться навсегда в этом мрачном жилище. К чему искать холодного дневного света, когда все, что я там вижу, приведет меня лишь к жгуче-ледяным ветрам Леса Келиддон, если я могу остаться здесь, погрузиться в теплые объятия Гвенддидд? Однажды я уже выскользнул из теплого чрева моей дорогой матери, чтобы обрести дихенидд, который принес мне лишь ненависть злобного короля, жестокие копья его свиты да еще то, что меня пустили носиться по волнам беспредельного моря. Мирддин Виллт, «сумасшедший», так зовут меня люди. И я, безумный, должен искать возрождения, когда я мог бы остаться в тепле чрева моей матери, в крепких объятиях Гвенддидд, в водоеме моего друга трибуна Руфина.

 

Но на мне лежал дихенидд, столь же сильный, как тот, что открыл мне аббат Мауган в комнате Башни Бели над хлещущими по ней злыми волнами бурного моря Хаврен. Снова спиральные ходы моих ушей заполнил рев наступающего моря. Озера перехлестывали через край, разверзались провалы, потоки вырывались наружу из Океана Преисподней. Знание, которое я на время отсрочил, теперь обрушилось на меня, и возврата не было.

Внизу течет глубокая река,

Но пусть и глубока она, я знаю,

Зачем она, покинув берега,

Зеленые равнины затопляет,

Я знаю счет всем волнам золотым

И что причиной вод оскудеванья.

Я знаю счет всем чудищам морским,

Их имена, их виды и прозванья.

 

Ливень, волны и рев стремительно обрушились на меня со всей своей тяжеловесной мощью, покрыв с головой и вымочив до костей. Я оглох, что-то подобное я испытал, когда искал ауэн в своем убежище у Водопада Деруэнидд. Пена и брызги окружили меня словно бы друидическим туманом, сокрушительный вес вод выбил из головы все мысли, и нескончаемый грохот изгнал из головы все видения. Мириады образов, которые я мельком увидел в Чертогах Аннона, сбились в смятении в чертогах моего разума, словно выплеснувшись из разбитого Котла Аннона — как будто не раскололся он еще тогда, когда Эвнисиэн маб Эуросвидд ринулся в него при дворе Матолха, короля Иверддон.

 

Когда звон и тряска улеглись, все на миг затихло. Я открыл глаза и увидел, что в одиночестве лежу на вершине священного холма Динллеу Гуригон. Сердце мое конвульсивно содрогалось, отдаваясь эхом грохота вод, что все стоял у меня в ушах. Постепенно разум мой очистился от безумного смятения. Птицы и звери, эмблемы и символы, что раньше были в сплошной неразберихе, разобрались по порядку, прямо как на краях страниц в богато иллюстрированных книгах, написанных писцами при дворах королей фихти.

 

Я лежал на спине на голой вершине холма, прикрытый от ночного холода оленьей шкурой. Я съел его плоть и выпил его кровь, его сила и мощь были во мне, и я лежал сонный и отяжелевший, с полным желудком. Глаза мои слипались. В моих ушах еще звучал слабый барабанный бой — звук барабана, обтянутого оленьей кожей.

 

Я снова закрыл глаза и направил силы своего разума на осознание всего того, что выпало на мою долю за эту долгую вековую ночь. Решителен был натиск девяти волн моих мыслей, и яростно вспенивались они на поверхности океана сознания.

 

Но хотя и понимал я, что ауэн снизошел на меня после того, как я сразился с Духом Оленя, видения, вызванные им, были по-прежнему буйными, как скакуны Манавиддана маб Ллира, непроницаемыми, как зеленые глубины океана, где плавают слепые морские призраки. Я видел отважных воинов, стоявших на крепостном валу с белыми щитами, выставивших вперед свои четырехгранные копья. Под ними были длинногривые скакуны. Отважно добывали они свою долю медового питья в битве. Яростно бросались они в бой, словно гром грохотали их щиты, как орлиные когти, пронзали врага их копья. Ветер носил крики над полем битвы, крики летели над холмом, над светлым челом короля. Было тут чем попировать ворону и волку, кровь текла со сверкающих мечей. Много будет могил для убитых, что лежали здесь со светом в глазах.

 

Горьким был смех воинов, славной была доля их меда. Отдать земле кровь, а волку плоть было для них милее, нежели сидеть на свадебном пиру. Радовались барды, поскольку слава бриттских воинов будет жить века на устах людей. Лучше уж длинный ряд могил, лучше гибель князей, лучше уж золотой пьянящий мед в награду, чем старость и кашель, болезни и скорби. Ибо, прежде чем погибнуть, они убивали сами.

 

Старики живут — но не на устах поэтов, чьи песни доживут до скончания времен. Не хромого изгоя радушно встречают в харчевнях Поуиса, Рая Придайна. Старость — насмешка во всем. Зимние деревья наги, ветер холоден, озеро замерзло. Цветущие девушки смеются у коровника, боевые кони бьют копытами в стойле. Но они не для старика, полного тоски. Ему — долгий труд, и нет избавления.

 

Я видел схватку на валу и в воротах — воины свершали подвиги, вдовели жены, великое воинство добывало победу. Но когда я спрашивал:

 

— Каким видишь ты наше воинство? — я получал в ответ только:

 

— Алое вижу на всех, красное вижу.

 

— Какой король одержит победу?

 

— Алое вижу на всех, красное вижу.

 

— Кто получит власть над Островом Могущества — благородный ллу бриттов или безродная орда Ллоэгра?

 

— Алое вижу на всех, красное вижу.

 

Это голос Гвенддидд отвечал мне, дразня мое горячее желание узнать грядущее.

 

— Нелегко будет гадателям предсказать исход, — ответила она наконец. — Не только на Острове Могущества нынешним летом идет красная война. В Ином Мире тоже усобица и раздор. В Чертогах Аннона воинства Арауна и Хавгана готовятся сразиться за главенство, и может случиться, что и в небе над собой услышишь ты звон оружия, когда госгордд Гвина маб Нудда схватится с воинством Гуитира маб Грайдаула. Тень падет на поле битвы не только от крыльев воронов и соколов, не только барсуки да лисы дерутся во Вратах Аннона под копытами боевых коней. Место Медведя истечет кровью, которую Островной Дракон будет лизать своим жадным языком.

 

— Но какой это будет Дракон, сестра моя Гвенддидд? — взмолился я. — Красный или Белый?

 

— Нелегко сказать, — ответил голос с темной вершины. — Вижу предательство, невиданное на Острове Могущества с тех пор, как Иддауг Кордд Придайн привез свое лживое послание от Артура к Медрауду перед побоищем при Камлание. Будут обман и видения непостижимые, как друидический туман, загадочные и сбивающие с толку, как заклятья Мата маб Матонви, Мену маб Тайргваэдда или Колла маб Коллвреви. Понадобится все твое искусство, брат мой, чтобы охранить Монархию Придайнав час беды. И в тот час не будет рядом с тобой сестры твоей Гвенддидд, чтобы размотать клубок и вывести тебя из Лабиринта Аннона.

 

— Но что я должен делать? — взмолился я. — Помоги мне, сестра моя!

 

— Тебе защищать королевство, не мне, — ответила Гвенддидд, и ее спокойный голос был как ласковый ветерок над океаном моего отчаянья. — Ты играл с Талиесином в гвиддвилл на горе Меллун, Ястреб Гвалеса бросил твой глаз в Источник Ллеуддиниаун, ты испил крови и вкусил плоти короля Аннона. Мало что может быть неведомо тебе, хотя ты пока еще этого и не понимаешь. Сейчас буду я далеко от тебя, хотя любовь нашу не разделить и океану веков, и связаны мы в жизни и смерти, как два лебедя серебряной цепью.

 

Морок покинул меня, и я очнулся в окровавленной оленьей шкуре Над плодородными равнинами Поуиса на востоке загорался бледный серый рассвет, а по утренним ее просторам, как спящая серебристая змея, протянулась могучая Хаврен. По берегам ее клубился легкий туман. Приближался рассвет, хотя светильники неба еще ярко горели на его пологе. На востоке тускнел Охотник со своими псами, который поклялся истребить всех диких зверей и скот, что живут на земле.[19] Скорпион уже вцепился в его срамной уд, и Охотник в своем драгоценном поясе угасал среди невысоких холмов, смутно видневшихся на восточном краю окоема, где идет дорога на Каэр Луйтгоэд.

 

Это был тот недобрый час, не принадлежащий ни ночи, ни дню, ни тьме, ни свету, когда дух человека, его эллил, словно стоит рядом с ним как чужой. Но сейчас я смотрел, как злобный Охотник и пара его лающих псов исчезают в голубой дымке дальних холмов, а на месте их загорается чистая утренняя звезда. Освеженная после купанья в прозрачных хрустальных водах, она несла над просыпающимися лесами и лугами теплое дыхание темно-синего Срединного Моря, дома плещущихся дельфинов и веселых русалок. Она висела высоко, в Доме Тельца, лучистый маяк тверди небесной, алмаз чистейшей воды, моя Ти Гвидр в небесах.[20]

 

Так восстала ты из своего ночного моря, моя Гвенддидд — Ясная Звезда, — и с восходом твоим воспрянул мой ослабевший дух. Твой радужный свет затмил могучую обитель Тельца, на чью стену ты взошла, и я на своем ложе из оленьей шкуры ощутил, как сила твоего образа заполнила все мое существо. Луч, что падал на меня из ароматной теплоты твоей груди, подушки ночных снов моих, заставил кровь бежать живее в жилах моих, а семя — в чреслах. Зелена была энайд, что ожила с первым слабым золотым проблеском на востоке, побежала по деревьям и цветам, по стеблям травы, вдохновляя их той же страстью, на вершине которой были мы, моя златокудрая Гвенддидд, когда наши руки и губы сливались в восторге. Алмаз чист и прозрачен, но каждая его блистающая грань отражает семь цветов мироздания.

 

Утром года, утром мая,

В час, увенчанный цветами,

Солнце свет на землю льет.

Пробудившись, дрозд поет,

Но печален у опушки

Зов покинутой кукушки.

Улетает ночь зимы

В царство холода и тьмы.

Утихает ярость бури

В ласке западного ветра,

Океан затих в лазури.

Дол — в душистом белом цвете.

Жарким полднем над лугами

Рой пчелиный ищет мед.

А раскисшими путями

Скот на пастбища бредет.

Звон далекой Арфы Тайрту

Раздается над лесами,

Голубой туман клубится

Над озерами, ручьями

На холмах лиловый вереск

Сенью стал любви утехам.

Ветер буйно ветви треплет,

Май — пора любви и смеха!

Май — пришла пора могучим!

Воины коней седлают,

Солнца луч пронзает тучи,

На клинках огнем играет!

 

Встало солнце во всем своем блеске и славе, разбросав сияющие лучи по прекраснейшему острову в мире. Моя светлая Гвенддид удалилась, когда золотое сияние, червонное, ослепительное, как ее слегка вьющиеся волосы, заполнило весь край Поуис, Рай Придайна. Я радовался при мысли, что настанет время и под пологом ночи я вернусь в ее податливые объятия, к ее нежным ласкам. Теперь же настало время действовать! Знак Тельца, под которым собрались войска короля Мэлгона Высокого при Каэр Гуригон в Поуисе, красный и оранжевый — цвета крови и огня. Цвета войны, угона скота и разрушений замков.

 

Вся страна внизу, подо мной, зашевелилась — послышался звон кузнечных молотков, звяканье оружия, топот копыт. Я встал на содранную шкуру мертвого короля Алнона и увидел, как тень прошла над заросшей ярким кустарником вершиной Динллеу Гуригон. Оглядевшись, я увидел над собой парящего Орла Бринаха. Его оперение горело золотом, как жгучий шар солнца, а размах его могучих крыльев был широк, как самое небо. Орел закричал, и я послушно повернулся, чтобы спуститься со священного холма. Перед тем как стать пророком, я был воином, и я понимал, что мне и людям Острова Могущества предстоит потрудиться мечом и копьем.

 

В голове моей пронеслись слова, которые я сказал Талиесину, когда мы играли в гвиддвилл на горе Меллун:

Но только лишь Ардеридд стоит того, чтобы жить

И пасть в последней войне в последней из битв.

 

 

XII

ПРАЧКА У БРОДА

Приближалось бледное ясное утро, и Заря ласкала нежными своими пальцами росистую вершину Динллеу Гуригон, прославленного превыше всех холмов Острова Придайн. Незаметно перейдя в своем волшебном легком плаще через море Удд, начала она золотить восточный край небес над мрачными холмами и лесами Ллоэгра. Одна за другой гасли свечи небосвода, когда божественный Ллеу пустился на Своем бледно-золотом жеребце в погоню за Своей неверной Блодеуэдд по угасающему сиянию Каэр Гвидион.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2020-10-21 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: