— Старый маг научился захватывать эту энергию. Он настраивает пассивные эманации внутри кокона нагуаля в очень узком участке их спектра, захватывая выброс ограниченной, но, тем не менее, гигантской силы.
— Как энергия нагуаля попадает в его тело? — спросил я. — Что ты думаешь по этому поводу?
— Он надкалывает просвет нагуаля, — ответил дон Хуан. — Сдвигает его точку сборки, пока просвет не приоткроется. Когда через это отверстие стравливается энергия свеженастроенных эманаций, он втягивает ее сквозь свой просвет.
— Зачем он все это делает? — спросил я.
— Я думаю, что он попал в замкнутый круг и не может его разорвать, — ответил дон Хуан. — Мы заключили с ним соглашение. Он делает все возможное, чтобы его выполнять. Мы — тоже. Мы не можем его осуждать, хотя и знаем, что его путь к свободе не ведет. И он об этом знает, но знает он также и то, что остановить все это он не в силах. Он попал в ловушку им же самим созданной ситуации, и единственное, что в его силах — на сколько возможно продлить свое союзникоподобное существование.
Человеческая матрица
Сразу после завтрака мы с доном Хуаном сели поговорить. Начал он без предисловий и заявил, что мы приблизились к концу объяснения искусства владения осознанием. Он сказал, что мы самым подробным образом обсудили все истины об осознании, открытые древними видящими, и подчеркнул, что теперь мне известен порядок, в котором новые видящие их расположили. В последней части своего объяснения он детально описал две силы, помогающие точке сборки сдвинуться — толчок Земли и накатывающуюся силу. Кроме того, он объяснил мне три метода, разработанные новыми видящими — сталкинг, намерение и сновидение — а также рассказал, как практика этих методов воздействует на движение точки сборки.
|
|
— Теперь, — продолжил он, — чтобы объяснение владения осознанием можно было считать законченным, тебе остается проделать лишь одно: самостоятельно разрушить барьер восприятия. Ты должен сам, без посторонней помощи, сдвинуть свою точку сборки и настроить другую большую полосу эманаций.
— Если ты не сможешь этого совершить, то все, о чем мы говорили и что делали, окажется пустой болтовней, просто словами. А слова ничего не стоят.
Он объяснил, что, когда точка сборки уходит со своего обычного положения и достигает определенной глубины, она прорывает некий барьер, который на мгновение лишает ее способности настраивать эманации. Мы ощущаем это как момент пустоты восприятия. Древние видящие назвали этот момент стеной тумана: в момент нарушения настройки эманаций появляется восприятие полосы тумана.
Дон Хуан сказал, что с этим барьером можно иметь дело тремя способами. Он может быть взят абстрактно, как барьер восприятия, он может быть почувствован, как акт прорывания экрана из плотной бумаги, или его можно увидеть, как стену тумана.
Разумеется, в течение моего ученичества дон Хуан много раз подводил меня к видению барьера восприятия. Поначалу мне нравился образ стены тумана, Дон Хуан предупредил меня, что древние видящие тоже предпочитали видеть барьер именно таким образом. Он объяснил, что так гораздо легче и удобнее, однако при этом существует опасность превращения вещей непостижимых в нечто мрачное и зловещее. Поэтому он советовал мне не делать непостижимое частью инвентаризации первого внимания, а оставить непостижимым.
|
|
Некоторое время мне по-прежнему было удобно видеть барьер как стену тумана, однако потом я согласился с доном Хуаном, что лучше воспринимать переходный момент как некую непостижимую абстракцию. Но тогда мне так и не удалось нарушить фиксацию осознания. Каждый раз, оказываясь в положении, близком к разрушению барьера, я видел стену тумана.
Как-то по случаю я пожаловался дону Хуану и Хенаро, что никак не могу изменить это, хотя и очень хочу увидеть барьер в каком-нибудь ином виде. Дон Хуан заметил тогда, что в этом нет ничего удивительного, ибо я болезненно впечатлителен и мрачен, и мы с ним в этом разительно отличаемся друг от друга. Он — весел и практичен и не поклоняется человеческой инвентаризации. А я не желаю вышвырнуть в окошко свою инвентаризацию и потому тяжел, зловещ и непрактичен. Столь резкая критика ошеломила меня, я пришел в состояние подавленности и печали. Дон Хуан и Хенаро хохотали до слез.
А Хенаро еще добавил, что я мстителен и склонен к полноте. Они хохотали так, что в конце концов я не устоял и к ним присоединился.
Затем дон Хуан рассказал мне о том, что тренировка в собирании других миров позволяет точке сборки накапливать опыт перемещений. Однако меня всегда интересовал вопрос: как получить первичный толчок, который выбил бы точку сборки из ее исходного положения. Когда раньше я спрашивал об этом у дона Хуана, он обычно отвечал, что поскольку настройка есть сила, вовлеченная во все, намерение суть то, что заставляет перемещаться точку сборки.
|
|
Теперь я в очередной раз задал ему тот же вопрос. Он ответил:
— Сейчас ты в состоянии сам в состоянии ответить на свой вопрос. Владение осознанием есть то, что дает точке сборки этот толчок. В конечном счете, от нас — человеческих существ — зависит не так уж много. Ведь мы, по сути, — всего лишь зафиксированная в определенной позиции точка сборки. Наш внутренний диалог — наша инвентаризация — наш враг и в то же время наш друг. Будь воином, останови свой внутренний диалог, проведи инвентаризацию и выбрось ее прочь. Новые видящие проводят тщательные инвентаризации, а потом смеются над ними. Без инвентаризации точка сборки обретает свободу.
Дон Хуан напомнил мне о том, как много времени мы с ним в прошлом посвятили обсуждению одного из самых стойких аспектов нашей инвентаризации — идее Бога.
— Этот пункт, — сказал он, — подобен прочнейшему клею, фиксирующему точку сборки в ее исходном положении. И если ты намерен собрать другой реальный мир, пользуясь другой большой полосой эманаций, тебе необходимо сделать один обязательный шаг, чтобы освободить всё, привязывающее точку сборки. Этим шаг заключается в том, чтобы увидеть человеческую матрицу. И сегодня тебе предстоит проделать это самостоятельно.
— Что такое человеческая матрица, дон Хуан?
— С моей помощью ты видел ее множество раз, — ответил он. — Так что тебе известно, что это такое.
Я хотел сказать, что не знаю, о чем идет речь, но воздержался. Если он утверждал, что я ее видел, то, вероятнее всего, так оно и было, хотя я не имел об этом ни малейшего понятия.
Он знал, о чем я думаю. Он понимающе улыбнулся и медленно покачал головой.
— Человеческая матрица — это огромный блок эманаций в большой полосе органической жизни, — сказал он. — Его называют человеческой матрицей, потому что он является структурой, встречающейся только внутри человеческого кокона.
— Человеческая матрица — это та часть эманаций Орла, которую видящий может видеть непосредственно, не подвергаясь при этом никакой опасности.
Последовала долгая пауза, после которой он вновь заговорил:
— Преодоление барьера восприятия — последняя из задач владения осознанием. Чтобы сдвинуть точку сборки в соответствующую позицию, тебе необходимо собрать большое количество энергии. Соверши путешествие восстановления, вспомни то, что ты не раз уже совершал!
Я безуспешно пытался вспомнить, что же такое человеческая матрица. Безнадежность этой затеи ужасно меня расстроила, а потом и разозлила. Я пришел в ярость, я был зол на себя, на дона Хуана, на все вообще.
На дона Хуана ярость моя не произвела никакого впечатления. Он спокойно объяснил, что моя точка сборки колеблется: подчиниться команде или нет. Отсюда и ярость, которая является вполне естественной реакцией.
— Прежде, чем ты сможешь практически применить принцип «твоя команда есть команда Орла», пройдет немало времени, — сказал он. — Это — сущность владения намерением. А пока что сформируй команду не раздражаться даже в наихудшие из моментов сомнения. Твоя команда будет услышана и исполнена как команда Орла, хотя процесс этот и будет идти медленно.
— Между обычной позицией точки сборки и местом, где нет сомнений, — а оно почти совпадает с местоположением барьера восприятия — имеется неизмеримо обширная область осознания. В этой области воин подвержен склонности совершать самые разнообразные неверные действия. Поэтому ты должен быть настороже и не терять уверенности, потому что неизбежно наступит момент, когда тебя охватит чувство поражения.
— Новые видящие советуют поступать очень просто, столкнувшись на пути с чувствами нетерпения, отчаяния, гнева или печали. Они говорят, что нужно вращать глазами. В любом направлении. Лично я предпочитаю по часовой стрелке.
— Такое движение глаз моментально сдвигает точку сборки. И в тот же миг приходит облегчение. Это вместо действительного владения намерением.
Я пожаловался, что у нас было слишком мало времени на то, чтобы подробнее поговорить о намерении.
— Когда-нибудь все вернется к тебе, — заверил он меня. — Одно повлечет за собой другое. Одно ключевое слово — и все это вывалится из тебя, как из переполненного шкафа, дверца которого не выдержала.
И дон Хуан вернулся к разговору о человеческой матрице. Он сказал, что увидеть ее самостоятельно, без посторонней помощи — исключительно важный шаг, поскольку у всех нас имеются определенные идеи, которые должны быть разрушены прежде, чем мы станем свободными. Видящий, который вступает в неизвестное с тем, чтобы увидеть непознаваемое, должен находиться в безупречном состоянии бытия.
Дон Хуан подмигнул и сказал, что находиться в безупречном состоянии бытия значит быть свободным от рациональных допущений и рациональных страхов. И добавил, что мои рациональные допущения и страхи в данный момент не дают мне снова осуществить настройку эманаций, необходимую для того, чтобы вспомнить, как я видел человеческую матрицу. Дон Хуан потребовал, чтобы я расслабился и сдвинул точку сборки вращением глаз. Он снова и снова повторял, что очень важно вспомнить человеческую матрицу до того, как я в очередной раз ее увижу. И, поскольку у него нет времени, то я не могу делать все со своей обычной медлительностью.
Я принялся вращать глазами в соответствии с его указанием. Практически немедленно я забыл обо всех своих неудобствах, а потом вдруг вспышкой молнии ум мой пронзило воспоминание. Я вспомнил, что действительно видел человеческую матрицу. Это произошло несколькими годами ранее. Это событие было для меня весьма знаменательным еще и потому, что в тот день дон Хуан высказал самые святотатственные с точки зрения моего католического воспитания утверждения, какие мне когда-либо доводилось слышать.
Началось все с обычного разговора во время прогулки по предгорьям в Сонорской пустыне. Дон Хуан объяснял, что происходит со мной в процессе обучения. Мы остановились, чтобы отдохнуть и присели на какие-то большие валуны. Дон Хуан продолжал говорить о методике обучения. Это подтолкнуло меня в сотый раз поведать ему о том, что я при этом чувствую. Было вполне очевидно: рассказы о моем отношении к его методике дону Хуану уже давно надоели. Он сдвинул уровень своего осознания и сказал, что если я увижу человеческую матрицу, то, может быть, сразу пойму все, что он делает, и это сэкономит нам годы усердного труда.
И он подробно описал, что представляет собой человеческая матрица. Он рассказывал о ней не в терминах эманаций Орла, а как о некоем энергетическом шаблоне, который служит для отпечатывания качеств человеческого существа в аморфном сгустке биологического материала. По крайней мере, так я тогда понял.
Особенно после того, как он описал матрицу человека с помощью механической аналогии. Он сказал, что она похожа на гигантский штамп, который без конца штампует человеческие существа, как будто некий конвейер доставляет к нему заготовки. Как бы изображая ладонями пуансон и матрицу этого гигантского штампа, дон Хуан крепко сжал их, а затем вновь разжал, чтобы выпустить свежеотштампованного индивида.
Он объяснил также, что каждому биологическому виду соответствует своя матрица, поэтому каждый индивид, этому виду принадлежащий, обладает свойствами, для данного вида характерными.
И дон Хуан приступил к рассказу о человеческой матрице. Рассказ этот очень сильно выбил меня из колеи. Дон Хуан сказал, что у древних видящих и мистиков нашего мира была одна общая черта — и тем, и другим удалось увидеть человеческую матрицу, но ни те, ни другие не поняли, что это такое. Веками мистики потчевали нас душещипательными отчетами о своем духовном опыте. Но отчеты эти, при всей их красоте, содержали в себе грубейшую и совершенно безнадежную ошибку — их составители верили, что матрица — это всемогущий и всеведущий творец. Примерно такой же была интерпретация древних видящих. Они считали, что это — добрый дух, защитник человека.
Он сказал, что только у новых видящих хватило уравновешенности на то, чтобы, увидев человеческую матрицу, трезво понять, что это такое. Они смогли осознать: человеческая матрица не есть творец, но образец всех человеческих атрибутов, которые мы можем себе представить, а также некоторых таких, которые для нас совершенно невообразимы. Матрица — наш Бог, поскольку все, что мы собой представляем, ею отштамповано, но вовсе не потому, что она творит нас из ничего по своему образу и подобию. И, по его мнению, когда мы преклоняем колени перед человеческой матрицей, мы совершаем поступок, от которого веет высокомерием и антропоцентризмом.
Я ужасно разволновался, слушая объяснение дона Хуана. Я никогда не считал себя особо благочестивым католиком, однако его богохульные интерпретации меня шокировали. Из вежливости я слушал не прерывая, но в первой же подходящей паузе намеревался сменить тему. Но он продолжал безостановочно и безжалостно бить в одну и ту же точку. В конце концов, я не выдержал и перебил его, заявив, что считаю существование Бога реальностью.
Он сказал, что мое мнение — это вопрос веры и, как таковое, является косвенным убеждением, а потому ровным счетом ничего не значит.
— Твоя, как, впрочем, и чья угодно, вера в существование Бога основана на чужих словах, а не на непосредственном видении, — продолжал он. — Но если бы ты даже мог видеть, ты все равно неизбежно допустил бы ту же ошибку, что и мистики. Каждый, кто видит человеческую матрицу, автоматически принимает ее за Бога.
Дон Хуан назвал мистический опыт случайным видением, одиночным попаданием, которое само по себе не имеет никакой ценности, поскольку является результатом случайного сдвига точки сборки. Он заявил, что выносить верные суждения по данному вопросу могут только новые видящие, поскольку они искоренили случайное видение, заменив его способностью видеть человеческую матрицу так часто, как им нравится.
И они увидели, что то, что мы называем Богом, есть статический прототип человеческого образа, не имеющий никакой силы. Человеческая матрица ни при каких обстоятельствах не может ни помочь нам в наших действиях, ни наказать нас за неправедные дела, ни воздать нам за дела праведные. Мы — отпечаток матрицы, продукт ее штамповки. То, чем является человеческая матрица, в точности соответствует своему названию — это образец, форма, группирующая определенную связку волокнообразных элементов, которую мы называем человеком.
Все, что он говорил, причиняло мне самые настоящие страдания, однако его, похоже, мало трогала глубина моих переживаний. Он продолжал методически меня доставать. Он сказал, что случайные видящие совершили непростительное преступление, заставив нас фокусировать нашу невосполнимую энергию на том, что не имеет никакой силы сделать что-либо. Чем больше он говорил; тем сильнее я раздражался. Когда я дошел до такой стадии раздражения, что готов был начать на него кричать, он сдвинул меня в состояние еще более повышенного осознания, ударив по правой стороне туловища между тазом и ребрами. Этот удар отправил меня парить в радужном свете, в лучезарном источнике мира и дивной благодати. Этот свет был раем, оазисом в окружавшей меня черноте.
Субъективно я ощущал, что время остановилось. Я видел этот свет неизмеримо долго. Описать словами все великолепие того, что я созерцал, не было никакой возможности, но понять, что именно делает это столь прекрасным, я тоже не мог. Затем я подумал, что ощущение красоты порождается чувством гармонии, мира, покоя и столь долгожданной безопасности. Я чувствовал, что вдыхаю и выдыхаю в состоянии мира и облегчения. Какое дивное ощущение изобилия! Без тени сомнения я знал — это есть Бог, источник всего сущего, и я встретился с Ним лицом к лицу. И я знал, что Бог любит меня. Бог суть любовь и всепрощение — это я тоже знал. Свет омывал меня, я был очищен и спасен. Я не был властен над собой, я рыдал. В основном о себе. Зрелище этого великолепного света заставило меня чувствовать свою недостойность и мерзость.
Вдруг в ушах моих зазвучал голос дона Хуана. Он велел мне идти дальше, подняться над матрицей. Он говорил, что матрица — всего лишь ступень (стадия), приносящая временный мир и безмятежность тем, кто путешествует в неизвестное. Но она бесплодна и статична. Она есть одновременно плоский отраженный образ в зеркале и само зеркало. А образ является человеческим образом.
Я страстно отверг сказанное доном Хуаном. Я восстал против его Богохульных и святотатственных речей. Мне хотелось послать его подальше, но я не мог преодолеть связывающую силу своего видения. Я был ею пойман. Дон Хуан, казалось, в точности знал все, что я чувствую и все, что хочу ему сказать.
— Ты не можешь послать нагуаля, — сказал он у меня в ушах. — Ибо нагуаль — это тот, кто дает тебе возможность видеть. Это — техника нагуаля, его сила. Нагуаль — тот, кто ведет.
И тут я кое-что понял относительно этого голоса. Он не был голосом дона Хуана, хотя весьма на него походил. И, кроме того, голос был прав. Инициатором моего видения действительно был нагуаль Хуан Матус. Именно его техника и сила заставили меня увидеть Бога. Он сказал, что это — не Бог, а шаблон человека. И я знал, что он прав. Но я не мог с этим согласиться, причем не из упрямства или от раздражения, но просто потому, что мною всецело владело чувство преданности и любви к тому божеству, которое было передо мной.
Со всей страстностью, на какую только был способен, я всматривался в этот свет. Он как бы сконденсировался, обретая форму, и я увидел человека. Сияющего человека, от которого исходило обаяние[50], любовь, понимание, искренность и истина. Человека, воплощавшего в себе всю сумму добра.
Страсть, которая охватила меня, когда я увидел этого человека, превосходила все, что я когда-либо чувствовал. Я рухнул на колени. Я жаждал поклоняться воплощенному Богу, но тут вмешался дон Хуан. Он ударил меня по верхней части грудной клетки слева, возле ключицы, и я тут же потерял Бога из виду.
Я остался, охваченный мучительным чувством — некой смесью сожаления, воодушевления, уверенности и сомнений. Дон Хуан меня высмеял. Он сказал, что я набожен и легкомысленнен, что из меня мог бы получиться дивный священник, а теперь к тому же и духовный лидер, у которого была возможность увидеть Бога. И он язвительно посоветовал мне взяться за проповедничество и описывать всем то, что я видел.
А потом он с небрежным видом, но как бы заинтересованно произнес, наполовину в вопросительном, наполовину в утвердительном тоне:
— А мужчина? Ты ведь не можешь забыть, что Бог — мужчина. Огромность чего-то неопределенного начала вырисовываться передо мной по мере того, как я входил в состояние огромной ясности.
— Удобно-то как, а? — с улыбкой добавил в тот раз дон Хуан. — Бог — мужского пола. Облегчение-то какое!
Теперь же, рассказав дону Хуану обо всем, что вспомнил, я задал ему вопрос по поводу одной вещи, которая поразила меня, показавшись исключительно странной. Чтобы увидеть человеческую матрицу, я должен был пройти через сдвиг точки сборки. Это очевидно. Воспоминание о том осознании и чувствах было настолько ярким, что я ощутил бессмысленность всего этого. Ведь, вспоминая сейчас, я испытывал те же самые чувства. Ничто не изменилось. Я спросил у дона Хуана, как могло получиться, что, так полно все уяснив, я умудрился настолько основательно все позабыть. У меня складывалось впечатление, что все произошедшее не имело никакого значения, и мне каждый раз приходится начинать с одного и того же места, вне зависимости от того, насколько далеко я продвинулся в прошлом.
— Это только эмоциональное впечатление, — объяснил он. — Полное заблуждение. Все, что ты сделал несколько лет назад, прочно зафиксировано где-то в незадействованных эманациях. Например, тот день, когда я заставил тебя увидеть человеческую матрицу. Ведь я тогда и сам заблуждался. Я думал, что стоит тебе ее увидеть — и ты тут же все поймешь. С моей стороны налицо было полное непонимание.
Дон Хуан сказал, что до него всегда все доходило очень медленно. По крайней мере, так считал он сам. Но проверить этого он не мог, так как сравнивать было не с чем. Когда же появился я, и он выступил в совершенно новой для него роли учителя, он обнаружил, что ускорить процесс понимания в принципе невозможно. И одного лишь смещения точки сборки тут явно недостаточно. А он рассчитывал, что этого хватит. Вскоре, однако, он осознал, что поскольку во время сна любой человек претерпевает естественный сдвиг точки сборки, причем зачастую весьма и весьма значительный, то всякий раз, когда мы подвергаемся вынужденному сдвигу, мы все немедленно компенсируем его, будучи экспертами в этом. Мы постоянно восстанавливаем свое равновесие и продолжаем действовать так, как если бы с нами ничего не произошло.
Дон Хуан отметил, что ценность заключений, к которым пришли новые видящие, не становится очевидной до тех пор, пока человек не пытается сдвигать точку сборки кого-нибудь другого. Новые видящие утверждают, что в этом отношении имеют значение лишь усилия, направленные на укрепление её устойчивости в новой позиции. Они считают, что эта часть процесса обучения — единственное, что стоит обсуждать. И им известно, что это длительный процесс, который должен проводиться постепенно, со скоростью улитки.
Затем дон Хуан сказал, что в начале моего обучения он пользовался растениями силы, поскольку так рекомендуют поступать новые видящие. Опираясь на опыт своего видения, они знают, что растения силы далеко выбивают точку сборки с ее обычного места. В принципе воздействие растений силы на точку сборки очень похоже на воздействие сна. Но растения силы вызывают более глубокие и всепоглощающие сдвиги, чем сон. Дезориентирующее влияние такого сдвига используется затем учителем для закрепления учеником понимания того факта, что восприятие мира никогда не может быть окончательным.
Тут я вспомнил, что за все годы обучения видел человеческую матрицу еще пять раз. И с каждым последующим разом реакция моя на нее становилась все менее и менее страстной. Но справиться с тем фактом, что я вижу Бога мужского пола, мне не удавалось. В конце концов то, что я видел, перестало быть для меня Богом и стало человеческой матрицей. Но не потому, что об этом твердил дон Хуан, а потому, что Бог мужского пола стал нелепостью, не выдерживавшей критики. И тогда я понял все, что говорил по поводу человеческой матрицы дон Хуан. Он ни в малейшей степени не богохульствовал, и утверждения его не являлись святотатством; они никак не были связаны с контекстом повседневности. Дон Хуан был прав, говоря, что преимущество новых видящих состоит в их способности видеть человеческую матрицу по собственному желанию и сколь угодно часто. Но для меня гораздо большее значение имела их уравновешенность, которая позволила трезво подойти к исследованию того, что они видели.
Я поинтересовался, почему человеческая матрица в моем восприятии всегда оказывается структурой человека мужского пола. Дон Хуан объяснил это тем, что, когда я видел человеческую матрицу, моя точка сборки еще не была прочно зафиксирована на новом месте и смещалась поперек человеческой полосы. Так же, как и в случае с видением барьера восприятия в образе стены тумана. Этот поперечный сдвиг был обусловлен практически неизбежным желанием или потребностью представить непостижимое в каких-нибудь более или менее знакомых терминах: барьер — стена, матрица человека — непременно мужчина. Дон Хуан полагал, что, будь я женщиной, то человеческая матрица, которую я видел, вероятнее всего, была бы структурой человека женского пола.
Затем дон Хуан встал и сказал, что пришло время вернуться и пройтись по городу, поскольку человеческую матрицу я должен увидеть, находясь среди людей. В молчании мы дошли до площади, но прежде, чем мы на нее вышли, я ощутил неудержимый всплеск энергии и ринулся вдоль по улице к окраине городка. Я вышел на мост. Человеческая матрица словно специально меня там дожидалась. Я увидел ее — дивный теплый янтарный свет.
Я упал на колени, но это не было продиктовано набожностью, а явилось физической реакцией на чувство благоговения. Зрелище человеческой матрицы было в этот раз еще более удивительным, чем когда-либо прежде. Я почувствовал, как сильно изменился с того времени, когда увидел ее впервые. В этом чувстве не было ни высокомерия, ни самолюбования, просто все, что я увидел и узнал за прошедшие годы, позволило мне гораздо лучше и глубже оценить возникшее перед моими глазами чудо.
Сначала человеческая матрица была наложена на мост. Потом я изменил фокусировку и увидел, что человеческая матрица простирается вверх и вниз в бесконечность, а мост — крохотный узор, полупрозрачный набросок, нарисованный на бесконечности. Такими же были и микроскопические фигурки прохожих, с нескрываемым любопытством меня разглядывавших. Но я был недосягаем для них, хотя именно в этот миг мои открытость и уязвимость достигли максимума. Человеческая матрица была бессильна защитить меня или пощадить, но все равно я любил ее страстно, и страсть моя не знала границ.
Я подумал, что теперь понимаю слова дона Хуана, неоднократно от него слышанные: реальная привязанность не может быть капиталовложением. Я бы с радостью навек остался слугой человеческой матрицы, и не за то, что она дает мне что-то, — ведь дать она ничего не может — а просто из-за чувства, которое я к ней испытывал.
Я ощутил, как что-то потянуло меня прочь. Прежде чем исчезнуть, я закричал, что-то обещая человеческой матрице, но закончить не успел — мощная сила подхватила меня и сдула прочь. Я стоял на коленях посреди моста, а собравшиеся вокруг крестьяне надо мной смеялись.
Подошел дон Хуан, помог мне встать и отвел домой.
— Человеческую матрицу можно видеть в двух различных образах, — начал он, как только мы сели. — В образе человека и в образе света. Все зависит от сдвига точки сборки. При поперечном сдвиге ты видишь образ человека, при сдвиге в среднем сечении человеческой полосы матрица — это свет. Сегодня ты сдвинул точку сборки в среднем сечении. Только это имеет значение.
— Позиция, в которой человек видит человеческую матрицу, очень близка к позиции появления тела сновидения и барьера восприятия. Именно по этой причине новые видящие настаивают на необходимости увидеть и понять человеческую матрицу.
— А ты уверен в том, что понял, чем в действительности является человеческая матрица? — спросил он с улыбкой.
— Уверяю тебя, дон Хуан — я полностью отдаю себе отчет в том, что такое человеческая матрица, — сказал я.
— Но, подходя к мосту, я слышал, как ты кричал матрице какую-то чушь, — заметил он с язвительнейшей улыбкой.
Я сказал, что чувствовал себя бесполезным слугой, который поклоняется бесполезному господину, и все же искренняя привязанность заставила меня пообещать неумирающую любовь. Дон Хуан нашел это весьма занятным и смеялся до тех пор, пока совсем едва не задохнулся.
— Обещание бесполезного слуги бесполезному господину бесполезно, — прокомментировал он и снова захлебнулся в смехе.
Отстаивать свою позицию мне не хотелось. То, что я чувствовал по отношению к человеческой матрице, было с моей стороны даром, взамен за который я даже не думал что-либо получить. И бесполезность данного обещания не имела ровным счетом никакого значения.
Путешествие тела сновидения
Дон Хуан сказал, что мы с ним едем в Оахаку в последний раз. С предельной ясностью он дал мне понять, что после этого мы уже никогда не встретимся с ним там.
— Может быть, чувства мои еще вернуться в эти места, но сам я, полностью — никогда, — сказал он.
Несколько часов мы с доном Хуаном бродили по городу, он разглядывал такие обыденные и тривиальные вещи, как блеклость стен, далекие очертания гор, узор трещин на асфальте, лица прохожих. Потом мы вышли на площадь и сели на его любимую скамейку. На ней никто не сидел, впрочем, как и всегда, когда дон Хуан этого хотел.
Во время этой длительной прогулки по городу я изо всех сил старался напустить на себя настроение печали и тоски, но у меня ничего не вышло. В предстоящем уходе дона Хуана было что-то праздничное. Он объяснил это неукротимой энергией абсолютной свободы.
— Свобода подобна заразной болезни, — сказал дон Хуан, — а носитель ее — безупречный нагуаль. Люди могут этого не оценить — ведь они не желают освобождения. Свобода страшит. Запомни это. Но не нас. Почти всю жизнь я готовился к этому моменту. То же будет и с тобой.
И он несколько раз повторил, что на той ступени, которой я достиг, никакие рациональные предположения не должны вмешиваться в мои действия. Он сказал, что тело сновидения и барьер восприятия суть позиции точки сборки. Знание этого имеет примерно такое же жизненно важное значение для видящих, какое для современного человека имеет умение читать и писать. И то, и другое достигаются многолетней практикой.
— Очень важно для тебя прямо сейчас вспомнить тот раз, когда твоя точка сборки достигла определенной позиции, и она создала тело сновидения, — сказал дон Хуан как-то по-особенному настоятельно.