— Поздно, — произнес Хенаро, который, полностью проснувшись, стоял рядом со мной. — Даже если сейчас мы попытаемся отсюда ускользнуть, двое видящих и их союзники достанут тебя и сразят где-нибудь в другом месте. Они уже окружили нас. Сейчас на тебе сфокусировано не меньше шестнадцати осознаний.
— Кто они? — прошептал я на ухо Хенаро.
— Четверо видящих и их сопровождение, — ответил он. — Они осознавали нас с тех пор, как мы пришли сюда.
Я хотел развернуться и бежать, куда глаза глядят, но дон Хуан схватил меня за локоть и указал в небо. Я заметил, как разительно изменилось освещение: тьма, бывшая черной как смоль, сменилась приятными предрассветными сумерками. Я быстро сориентировался по странам света. На востоке небо было определенно более светлым.
Вокруг головы моей возникло странное давление. В ушах зазвенело. Мне было холодно, и в то же время я чувствовал жар. Я никогда до этого не был так напуган, но не это досаждало мне больше всего, а навязчивое ощущение поражения и то, что я чувствовал себя трусом. Меня тошнило, и вообще мне было отвратительно не по себе.
Дон Хуан начал шептать мне в самое ухо. Он сказал, что нужно быть в полной готовности, поскольку все мы втроем в любой момент можем подвергнуться нападению древних видящих.
Быстро, словно что-то подгоняло его, Хенаро шепнул мне:
— Если хочешь, можешь за меня держаться.
Мгновение я колебался. Мне не хотелось показывать дону Хуану, что я до такой степени напуган.
— А вот и они! — громко прошептал дон Хуан. Мир мгновенно перевернулся для меня вверх ногами, когда я вдруг ощутил, как что-то схватило меня за левую лодыжку. Смертный холод пронзил все мое тело. Я знал, что вступил в железный капкан, поставленный, должно быть, на медведя. Все это молнией пронеслось в моем уме прежде, чем я издал пронзительный крик — такой же дикий, как мой испуг.
|
|
Дон Хуан и Хенаро громко расхохотались. Они стояли по бокам от меня, не дальше, чем в трех футах. Но я был в таком ужасе, что до этого момента их не замечал.
Я услышал, как дон Хуан вполголоса приказал:
— Пой! Пой, иначе умрешь!
Я попытался высвободить ногу и почувствовал пронзительную боль, словно в кожу мою впилось множество игл. Дон Хуан снова и снова требовал, чтобы я пел. Они с Хенаро затянули популярную песенку. Хенаро произносил слова, глядя на меня с расстояния не более двух дюймов. Они пели фальшиво и хрипло, полностью выбиваясь из дыхания и настолько выше нормального диапазона своих голосов, что я не выдержал и рассмеялся.
— Пой, иначе ты погибнешь, — сказал мне дон Хуан.
— Давайте устроим трио, — предложил Хенаро. — Споем болеро. Я присоединился к их фальшивому дуэту. Получилось не менее фальшивое трио. Довольно долго, мы как пьяные, распевали на пределе своих голосов. Я чувствовал, что железная хватка на моей ноге понемногу начинает ослабевать, но взглянуть вниз не отваживался. В конце концов, я решился. И обнаружил, что никакого капкана там нет. В меня впилось нечто темное, по форме напоминающее голову!
Только благодаря чудовищному усилию мне удалось не упасть в обморок. Меня тошнило. Автоматически я попытался было наклониться, чтобы меня вырвало, но кто-то с нечеловеческой силой схватил меня за локти и шею, не давая пошевелиться. Меня вырвало, и все потекло вниз прямо по одежде.
|
|
Меня охватило такое отвращение, что я снова начал терять сознание. Дон Хуан плеснул на меня водой из тыквенной фляжки, которую всегда носил с собой, когда мы ходили в горы. Холодная вода потекла под воротник. Это восстановило мое физическое равновесие, но на силе, которая держала меня за локти и за шею, это никак не отразилось.
— Похоже, ты в своем страхе зашел чересчур далеко, — громко сказал дон Хуан таким тоном, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся, и у меня тут же возникло ощущение упорядоченности.
— Споем-ка еще раз, — добавил он. — Давайте споем что-нибудь содержательное; болеро меня что-то больше не привлекает.
Мысленно я поблагодарил его за уравновешенность и благородство. Когда же они запели песню «Ла Валентина», я был настолько растроган, что заплакал.
Because of my passion, they say
That ill fortune is on my way.
It doesn't matter
That it might be the devil himself.
I do know how to die.
Valentina, Valentina
I throw myself in your way
If I am going to die tomorrow,
Why not once and for all today?
Они говорят, что из-за моей страсти,
На моем пути несчастье.
Но это не важно,
Пусть это будет хоть дьявол сам.
Я знаю, как умирать.
Валентина, Валентина
Я пред тобой распростерт,
И если завтра мне смерть суждена,
Почему не сегодня —
Сразу и навсегда?
Все мое существо словно пронзил шок немыслимой переоценки ценностей. Никогда еще песня не имела для меня такого огромного значения. Услышав, как они распевают слова, которые я всегда считал сентиментальной дешевкой, я вдруг подумал, что постиг дух[48] воина. Дон Хуан намертво вбил в меня формулу: воин всегда живет бок о бок со смертью. Воин знает, что смерть — всегда рядом, и из этого знания черпает мужество для встречи с чем угодно. Смерть — худшее из всего, что может с нами случиться. Но поскольку смерть — наша судьба, и она неизбежна, то мы — свободны. Тому, кто все потерял, нечего бояться. Я подошел к дону Хуану и Хенаро и обнял их, чтобы выразить, бесконечную благодарность и восхищение. А затем я осознал, что ничто не держит меня более. Не говоря ни слова, дон Хуан взял меня за руку, подвел к плоскому камню и усадил на него.
|
|
— Представление начинается! — весело воскликнул Хенаро, усаживаясь поудобнее. — За входной билет ты уже заплатил. Билет у тебя — на всю грудь.
Он взглянул на меня, и оба они расхохотались.
— Не садись ко мне слишком близко, — попросил Хенаро. — Не люблю блевотины. Но не стоит садиться и слишком далеко: фокусы древних видящих еще не исчерпаны.
Я придвинулся к ним настолько близко, насколько позволяли приличия. В течение какого-то мгновения я чувствовал обеспокоенность своим состоянием, но потом все мои неприятные ощущения сразу отошли на задний план: я заметил, что к нам приближаются какие-то люди. Я не мог рассмотреть их фигуры, но различал контуры группы людей, приближавшихся к нам в полумраке. У них не было ни фонариков, ни ламп, хотя в такой час они бы им не помешали. Деталь эта почему-то меня обеспокоила. Мне не хотелось на ней сосредотачиваться, поэтому я намеренно принялся размышлять в рациональном ключе. Я прикинул, что своим громким пением мы, должно быть, привлекли их внимание, и они идут, чтобы выяснить, в чем дело. Дон Хуан похлопал меня по плечу. Движением подбородка он указал на мужчин, шедших впереди группы:
— Вон те четверо — древние видящие. Остальные — их союзники. Прежде, чем я успел заметить, что это, вероятнее всего, местные крестьяне, за спиной моей раздался свистящий звук. Ужасно встревожившись, я мгновенно оглянулся. Движение мое было таким быстрым, что предупреждение дона Хуана запоздало.
Я услышал, как он кричит:
— Не оглядывайся!
Но эти слова уже могли быть лишь фоновым звуком: они ничего для меня не значили. Оглянувшись, я увидел, что три чудовищно уродливых человека взобрались на камень за моей спиной. Они крались ко мне, разинув рты в кошмарных гримасах и вытянув руки, чтобы меня схватить.
Я хотел заорать во всю глотку, но вместо этого у меня вырвался лишь сдавленное клокотание, словно что-то сдавило мне горло. Увернувшись от них, я автоматически скатился на землю.
Как только я встал, дон Хуан прыгнул ко мне, и в то же мгновение толпа, возглавляемая теми, на кого указывал дон Хуан, налетела на меня. Они были похожи на стервятников, они даже попискивали как летучие мыши или крысы. В ужасе я завопил. Теперь это мне удалось — крик получился дикий и пронзительный.
С ловкостью спортсмена в пике формы дон Хуан выхватил меня из их лап и утащил на камень. Суровым голосом он велел не оглядываться, как бы страшно не было. Он объяснил, что союзники не могут меня столкнуть, но испугать так, что я снова свалюсь на землю — вполне способны. А вот на земле союзники могут удержать кого угодно. Если бы мне пришлось упасть на землю в месте погребения древних видящих, я оказался бы в полной их власти. Они разорвали бы меня на части, пока союзники удерживали бы меня.
Дон Хуан добавил, что не рассказал мне всего этого раньше, так как думал, что в силу обстоятельств я буду вынужден все это увидеть и понять самостоятельно. Его решение едва не стоило мне жизни.
Я ощущал присутствие уродливых людей совсем рядом за своей спиной, и это было невыносимо. Дон Хуан приказал мне сохранять спокойствие и сосредоточить внимание на четырех мужчинах, возглавлявших толпу из десяти-двенадцати человек. В мгновение, когда я сфокусировал на них взгляд, они все, как по команде, ринулись к краю плоского камня. Остановившись там, они по-змеиному зашипели и начали ходить взад-вперед. Движения их казались согласованными. Все это выглядело настолько единообразным и упорядоченным, что производило впечатление какого-то механизма. Словно они следовали некой непрерывно повторявшейся схеме, рассчитанной на то, чтобы меня загипнотизировать.
— Не пялься на них так, дорогой, — сказал Хенаро таким тоном, словно обращался к ребенку.
Я захохотал, и смех мой был настолько же истерическим, насколько и страх. Я хохотал так, что эхо гуляло по окрестным холмам.
Люди сразу же остановились. Казалось, они в замешательстве. Я различал, как головы их покачиваются вверх-вниз, словно они разговаривают, что-то обсуждая между собой. Потом один из них вскочил на камень.
— Берегись! Этот — видящий! — крикнул Хенаро.
— Что нам теперь делать?! — закричал я.
— Можем спеть еще, — будничным голосом произнес дон Хуан. Страх мой достиг апогея. Я принялся подпрыгивать на месте и рычать, как зверь. Человек спрыгнул на землю.
— Ну ладно, не обращай внимания на этих шутов, — сказал дон Хуан. — Давай лучше побеседуем как обычно.
Он сказал, что пришли мы сюда ради достижения мною просветления, а я не оправдываю их надежд. Мне следует перестроиться. Во-первых, следует осознать, что моя точка сборки сдвинулась и теперь заставляет светиться довольно мрачные эманации. Переносить же чувства, свойственные моему нормальному состоянию осознания, в мир, который я собрал, просто нелепо, поскольку страх может доминировать только среди эманаций обычной жизни.
Я сказал, что, если моя точка сборки сдвинулась, как он говорит, то у меня для него есть новость. Мой страх стал бесконечно сильнее и опустошительнее, чем все, когда-либо испытанное мною в обычной жизни.
— Ошибаешься, — сказал дон Хуан. — Твое первое внимание в недоумении и не желает отказываться от контроля, вот и все. У меня такое чувство, что ты можешь спокойно подойти к этим созданиям, и они ничего не смогут с тобой сделать.
Я настаивал, что определенно не в состоянии пробовать настолько нелепую вещь, как эта.
Дон Хуан смеялся и смеялся надо мной. Он сказал, что рано или поздно мне придется избавиться от своего сумасшествия и что перехватить инициативу и встретиться с этими видящими лицом к лицу — вещь гораздо менее нелепая, чем исходное согласие с самой идеей того, что я вообще их вижу. С его точки зрения сумасшествием было бы встретиться с людьми, погребенными две тысячи лет назад и все еще живыми, и не думать при этом, что это — предел нелепости.
Я очень ясно слышал все, что он говорил, но практически не обращал не его слова никакого внимания. Я был в ужасе от людей, которые окружали камень. Похоже было, что они готовятся к прыжку на нас. Фактически их интересовал именно я. Они были сосредоточены на мне. Моя правая рука начала вздрагивать, словно меня поразило какое-то нервно-мышечное заболевание. Тут я вдруг понял, что освещенность неба изменилась еще больше. Уже почти рассвело, но я только сейчас это заметил. А потом случилось нечто странное. Какой-то неконтролируемый порыв заставил меня вскочить и ринуться к группе людей.
В тот миг я ощущал два диаметрально противоположных чувства по отношению к одному и тому же. Жуткий ужас был меньшим из них. Преобладало же полное безразличие. Мне было абсолютно все равно.
Когда я добежал до них, я понял, что дон Хуан был прав. На самом деле они не были людьми. Из них только четверо в какой-то степени напоминали людей, но людьми все-таки не являлись. Я видел перед собой некие странные создания с огромными желтыми глазами. Остальные же были просто формами, которыми управляли те четверо.
Я смотрел на этих четверых, и меня охватила невыразимая печаль. Я попытался до них дотронуться, но не смог их отыскать. Что-то похожее на ветер унесло их прочь.
Я оглянулся, ища дона Хуана и Хенаро. Их не было. Вокруг снова стояла непроглядная темень. Я звал их по именам. Несколько минут я слонялся во тьме, пока ко мне неожиданно не подошел дон Хуан. Хенаро я не видел.
— Пойдем домой, — сказал дон Хуан. — Путь неблизкий.
Дон Хуан отметил, что на месте погребения древних видящих я вел себя очень хорошо, особенно во второй части поединка с ними. Он сказал, что сдвиг точки сборки сопровождается изменением освещенности. Днем становится очень темно, ночью же тьма превращается в сумерки. Дон Хуан добавил также, что мне дважды удалось сдвинуть точку сборки самостоятельно с помощью одного лишь животного страха. Не понравилось ему только одно — я потакал своему животному страху. Особенно ни к чему это было после того, как я осознал, что воину нечего бояться.
— Откуда ты знаешь, что я это осознал? — спросил я.
— Ты был свободен. Стоит исчезнуть страху, как все узы, связывающие нас, тут же растворяются, — объяснил он. — Союзник цеплялся за твою ногу только потому, что его привлекал твой животный ужас.
Я сказал, что не смог воплотить в жизнь то, что понял и очень об этом сожалею.
— Это не должно тебя беспокоить, — засмеялся он. — Ты же знаешь: таких моментов понимания — хоть пруд пруди. Но в жизни воина они ничего не стоят, поскольку ликвидируются при сдвиге точки сборки.
Просто мы с Хенаро хотели заставить тебя сдвинуться очень глубоко. И Хенаро в этот раз был нужен лишь для того, чтобы выманить древних видящих. Он уже как-то проделал нечто подобное, и ты сдвинулся так глубоко влево, что вспомнить тебе это удастся не скоро. В тот раз ты испугался не меньше, чем сегодня, но твое упрямое первое внимание не дало тебе тогда осознать видящих и их союзников, которые следовали за тобой и вошли в эту комнату.
— Объясни мне, что произошло на месте погребения древних видящих?
— Союзники вышли, чтобы тебя увидеть, — ответил он. — Их энергетический уровень очень низок, поэтому они нуждаются в помощи людей. Те четверо видящих собрали вокруг себя двенадцать союзников.
— Сельская местность в Мексике, а также некоторые города опасны. То, что произошло с тобой, может случиться с любым мужчиной и любой женщиной. Наткнувшись на такой могильник, человек даже может увидеть видящих и их союзников. Если, конечно, он достаточно податлив для того, чтобы позволить своему страху сдвинуть точку сборки. Но одно можно сказать наверняка: человек может умереть от страха.
— Ты что, действительно веришь, что эти видящие-толтеки до сих пор остаются живыми? — спросил я.
Он засмеялся и с недоверием покачал головой:
— Настало время слегка подвинуть твою точку сборки. Я не могу с тобой беседовать, когда ты находишься в состоянии полного идиота.
И он трижды шлепнул меня ладонью — прямо по правому выступу таза, по серединной точке спины чуть ниже лопаток и по верхней части правой грудной мышцы.
В ушах незамедлительно послышался звон. Из правой ноздри выбежала струйка крови. Внутри меня что-то откупорилось. Как будто вновь потек некий заблокированный поток энергии.
— Чего от нас хотели те видящие и их союзники? — спросил я.
— Ничего, — ответил он. — Это мы от них чего-то хотели. Конечно, когда ты приходил и видел их в первый раз, они обратили внимание на твое поле энергии. Ну, а во второй раз, обнаружив, что ты вернулся, они решили ею поживиться.
— Эти видящие, как ты утверждаешь, — живые, — сказал я. — Но ты имеешь в виду, что они живые в том же смысле, в каком живыми являются союзники, так?
— Совершенно верно, — подтвердил он. — Они никак не могут быть живыми в том смысле, в каком живыми являемся мы с тобой. Это было бы уже слишком.
И он объяснил, что древние видящие были настолько озабочены проблемой смерти, что не пренебрегали даже самыми причудливыми возможностями. Те из них, кто взял за образец союзников, вне всякого сомнения жаждали обрести пристанище на небесах. И они нашли свое пристанище. Им стала фиксированная позиция точки сборки в одной из семи полос неорганического осознания. Там видящие почувствовали себя в относительной безопасности. Ведь от обычного мира их отделял практически непреодолимый барьер — барьер восприятия, установленный точкой сборки.
— Когда видящие увидели, что ты умеешь сдвигать точку сборки, они побежали от тебя, как черт от ладана, — сказал он и рассмеялся.
— Ты хочешь сказать, что я собрал один из семи неорганических миров? — спросил я.
— В этот раз — нет, — ответил он. — Но ты сделал это в прошлый раз, когда видящие и их союзники за тобой погнались. В тот день ты проделал весь путь, отделяющий нас от их мира. Но проблема в том, что ты любишь действовать глупо и поэтому ничего не можешь вспомнить.
— Я уверен, что именно присутствие нагуаля иногда заставляет людей действовать тупо. Пока нагуаль Хулиан находился здесь, я был гораздо тупее, чем сейчас. И я уверен — когда меня здесь не станет, тебе удастся вспомнить все.
Дон Хуан объяснил, что счел необходимым показать мне тех, кто бросил вызов смерти. Поэтому они с Хенаро вызвали их на грань нашего мира. Сдвиг, который я осуществил вначале, был очень глубоким, но боковым, что позволило мне воспринять бросивших вызов смерти в человеческом образе. Но, в конце концов, мне удалось добиться правильного сдвига, и я увидел их самих и их союзников такими, каковы они в действительности.
Ранним утром следующего дня дон Хуан позвал меня в большую комнату дома Сильвио Мануэля, чтобы поговорить о событиях предшествовавшей ночи. Я чувствовал себя страшно уставшим, хотелось отдохнуть и поспать, но дон Хуан сказал, что время поджимает. Он начал говорить, как только мы вошли в комнату. Он сказал, что древние видящие научились использовать накатывающуюся силу и перемещаться с ее помощью. Вместо того чтобы поддаться натиску опрокидывателя и позволить ему расколоть их коконы, они катились вместе с ним, позволив ему сдвигать их точки сборки до пределов человеческих возможностей.
Дон Хуан выразил искреннее восхищение таким достижением. Он признал, что толчка, подобного толчку опрокидывателя, точке сборки не может дать ничто.
Я спросил о различии между толчком Земли и толчком опрокидывателя. Он объяснил, что толчок Земли — суть сила настройки исключительно янтарных эманаций. Такой толчок повышает осознание до немыслимой степени. Для новых видящих это взрыв неограниченного осознания, который они называют полной свободой.
Он сказал, что толчок опрокидывателя, в отличие от толчка Земли, — сила смерти. Под воздействием опрокидывателя точка сборки перемещается в новые непредсказуемые позиции. Таким образом, древние видящие в своих странствиях всегда были одинокими путниками, хотя все их предприятия всегда были совместными. Если же случалось так, что в одном и том же путешествии принимали участие несколько видящих, то это означало только борьбу за главенство и считалось нежелательным поворотом событий.
Я признался дону Хуану, что, чем бы древние видящие ни занимались, это производят на меня гораздо более жуткое впечатление, чем самые мрачные сказки. Он раскатисто захохотал. Было похоже, что происходящее доставляет ему массу удовольствия.
— Тебе все же придется согласиться с тем, что, как бы это ни было противно, эти черти обладали огромной смелостью, — продолжал он. — Мне и самому они никогда не нравились, как ты знаешь, но не восхищаться ими я, тем не менее, не могу. Их любовь к жизни для меня поистине непостижима.
— Но разве это можно назвать любовью к жизни, дон Хуан? — спросил я. - Это же что-то тошнотворное.
— Но что, кроме любви к жизни, способно толкнуть человека на такие крайности? — ответил он вопросом на вопрос. — Они до такой степени были влюблены в жизнь, что ни за что не желали с ней расставаться. Так я это вижу. Мой бенефактор видел иначе. Он считал, что они боялись умереть, что не то же самое, что любить жизнь. Я говорю, что они боялись умереть, потому что любили жизнь и потому что видели чудеса, а вовсе не из-за того, что были мелкими алчными чудовищами. Нет. Они заблудились. Никто никогда не бросал им вызов, и они испортились, как маленькие избалованные дети. Но отвага их была безупречна, и таким же безупречным было их мужество.
— Вот ты, например, отправился бы в неизвестное, побуждаемый только алчностью? Да ни за что. Алчность работает только в мире обычных дел. Но, чтобы в леденящем душу одиночестве пуститься в странствие по немыслимым пространствам иных миров, требуется нечто повнушительнее алчности. Любовь. Нужна любовь к жизни, к авантюре, к тайне. Нужно обладать неиссякаемой любознательностью и огромной смелостью. Поэтому не говори, что тебе противно, ибо это — чушь. Это попросту неприлично!
В глазах дона Хуана мерцали искорки сдерживаемого смеха. Он ставил меня на место, но сам смеялся над этим.
Примерно на час дон Хуан оставил меня в комнате одного. Мне хотелось разобраться в мыслях и чувствах. Но я не знал, как это сделать. Я знал наверняка, что моя точка сборки находится в положении, в котором роль рассудка не является доминирующей. И в то же время интересовали меня вопросы вполне рассудочные. Дон Хуан сказал, что, формально, как только сдвигается точка сборки, мы засыпаем. Меня интересовал, например, вопрос, выглядел ли я спящим для стороннего наблюдателя, так как Хенаро выглядел для меня.
Как только вернулся дон Хуан, я спросил его об этом.
— Ты спишь самым натуральным образом, хотя и не ложился, — ответил он. — Если бы сейчас тебя увидел человек, находящийся в нормальном состоянии осознания, он решил бы, что ты слегка не в себе, а может быть даже — что ты пьян.
И он объяснил, что во время обычного сна точка сборки сдвигается вдоль одного из краев человеческой полосы. Такие сдвиги всегда сопряжены с дремотным состоянием. А в процессе практики точка сборки сдвигается вдоль среднего сечения человеческой полосы. Поэтому дремотного состояния не возникает, хотя сновидящий по-настоящему спит.
— Как раз на этой развилке и разошлись новые и древние видящие в своем походе за силой, — продолжал он. — Древних видящих интересовала копия тела, физически более сильная, чем само тело. Поэтому они использовали сдвиг вдоль правого края человеческой полосы. Чем глубже они уходили в этом направлении, тем более причудливым становилось их тело сновидения. Вчера ты сам имел возможность увидеть чудовищный результат глубокого сдвига вдоль правого края.
— Новые видящие поступили совсем иначе. Они старались удержать точку сборки посередине человеческой полосы. При неглубоком сдвиге такого рода — например, при сдвиге в состояние повышенного осознания — сновидящий практически ничем не отличается от любого другого человека на улице, разве что несколько в большей степени подвержен воздействию эмоций, таких как, скажем сомнение и страх. Но на определенном уровне глубины, сновидящий, который сдвигается вдоль средней секции, становится сгустком[49] света. Сгусток света и есть тело сновидения новых видящих.
Он сказал также, что такое безличное тело сновидения в большей степени способствует пониманию и исследованию, являющихся основой всего, что делают новые видящие. В значительной степени очеловеченное тело сновидения древних видящих заставляло их искать такие же личностные, очеловеченные ответы.
Неожиданно дон Хуан запнулся, как бы подыскивая слова.
— Есть еще один бросивший вызов смерти, — отрывисто произнес он. — Он совершенно не похож на тех четырех, которых ты видел. Его невозможно отличить от любого обычного человека с улицы. То, чего он достиг — уникально. Он научился открывать и закрывать свой просвет по собственному желанию.
Дон Хуан почти нервно перебирал пальцами.
— Этот бросивший вызов смерти — тот древний видящий, с которым в 1723 году познакомился нагуаль Себастьян, — продолжал он. — День их встречи мы считаем днем начала нашей линии, днем второго начала. Бросивший вызов смерти живет на Земле уже сотни лет. Он вносил изменения в жизнь каждого из нагуалей, с которым встречался. Некоторых из них изменения коснулись в большей степени, некоторых — в меньшей. А встречался он со всеми нагуалями нашей линии, жившими после 1723 года.
Дон Хуан пристально посмотрел на меня. Я почувствовал странное неудобство. Я решил, что неловкость вызвана возникшей передо мной дилеммой: я очень сильно сомневался в правдивости этого предания, и в то же время по какой-то необъяснимой причине твердо верил, что все это — правда. Я сказал о своем затруднении дону Хуану.
— Вопрос рационального недоверия — не только твоя проблема, — заметил он. — Мой бенефактор тоже поначалу бился над этим вопросом. Конечно, потом он все вспомнил, но на это ему потребовалось довольно много времени. Когда я с ним познакомился, он уже восстановил все в памяти, поэтому стать свидетелем его сомнений мне не довелось. Я только слышал о них.
— Но вот что удивительно: те, кто ни разу не видели того человека, с гораздо большей легкостью верили в то, что он — один из древних видящих. Мой бенефактор утверждал, что шок, который он испытал при встрече с таким существом, слепил в одну кучу некоторое количество эманаций. Отсюда и колебания, поскольку на то, чтобы эти эманации разделились, потребовалось время. Твоя точка сборки будет смещаться. Когда-нибудь настанет миг — она попадет на должную комбинацию эманаций, и доказательства реального существования этого человека встанут перед тобой с ошеломляющей очевидностью.
Я снова почувствовал необходимость поговорить о своем ощущении раздвоения.
— Мы отклоняемся от темы, — сказал он. — Может показаться, что я пытаюсь убедить тебя в существовании этого человека. Я же хотел сказать только то, что этот древний видящий знает, как управлять накатывающейся силой. А веришь ты в то, что он существует или нет — не важно. Однажды ты узнаешь, что ему действительно удалось закрыть просвет. Это станет для тебя очевидным фактом. Ту энергию, которую он заимствует у нагуаля каждого поколения, он использует исключительно для того, чтобы закрывать просвет.
— Но как ему это удается? — спросил я.
— Выяснить это невозможно, — ответил он. — Я разговаривал об этом с двумя другими нагуалями, встречавшимися с ним лицом к лицу — нагуалем Хулианом и нагуалем Элиасом. Ни один из них не знал. Тот человек никогда не раскрывал секрет того, как он закрывает просвет. Причем через некоторое время просвет, видимо, начинает снова приоткрываться. Нагуаль Себастьян рассказывал, что, когда он познакомился с этим древним видящим, тот был очень слаб, он почти умирал. А когда с ним встретился мой бенефактор, тот уже скакал с живостью и энергией полного сил молодого человека.
Дон Хуан рассказал, что нагуаль Себастьян прозвал этого безымянного человека «арендатором», поскольку они заключили с ним соглашение: тот получал энергию, так сказать, «жилье», платя за аренду услугами и знаниями.
— Кто-нибудь пострадал при этом обмене? — поинтересовался я.
— Ни одному из нагуалей обмен энергией с этим человеком вреда не причинил, — ответил дон Хуан. — Толтек обязался брать только немного свободной энергии в обмен на дары, на сверхъестественные способности. Нагуаль Хулиан, например, получил от него походку силы. С ее помощью он мог задействовать или гасить определенные эманации в своем коконе, делаясь по своей воле то молодым, то старым.
Дон Хуан объяснил, что бросившие вызов смерти дошли до того, что привели в пассивное состояние все эманации внутри своих коконов, кроме эманаций, соответствующих эманациям союзников. Таким образом, они имитируют союзников.
— Каждый из тех бросивших вызов смерти, с которыми мы столкнулись возле плоского камня, — сказал дон Хуан, — смог очень точно сместить свою точку сборки в место, где она задействовала эманации, которые соответствуют эманациям союзников. Благодаря этому те видящие могут с союзниками взаимодействовать. Однако вернуть точку сборки в обычное положение и взаимодействовать с людьми они не в состоянии. Арендатор же может сдвигать свою точку сборки в положение, где она собирает обычный мир, так, словно ничего не произошло.
Дон Хуан также сказал, что его бенефактор был убежден — и сам он с этим целиком и полностью согласен — в том, что для заимствования энергии старый маг сдвигает точку сборки нагуаля в зону эманаций союзника внутри кокона нагуаля. Резкая настройка, ранее никогда не использовавшихся эманаций, генерирует мощный выброс энергии, которым и пользуется маг.
Дон Хуан сказал, что энергия, заключенная в дремлющих внутри нас эманациях, огромна, и ее там неизмеримое количество. Очень приблизительно оценить объем этой силы можно, опираясь на тот факт, что вся энергия, которая обеспечивает восприятие нами обычного мира и все наше с ним взаимодействие, генерируется настройкой не более чем одной десятой всего объема эманаций, заключенных в коконе.
— В момент смерти вся энергия разом высвобождается, — продолжал дон Хуан. — В этот миг немыслимая сила переполняет все живые существа. Это — не накатывающаяся сила, расколовшая их просвет, поскольку последняя никогда не проникает внутрь кокона, она только заставляет его разрушаться. Сила, которой наполняется живое существо, есть сила внезапной настройки сразу всех эманаций, сохранявших пассивность в течение целой жизни. И у этой гигантской силы нет выхода, она может только вырваться наружу через просвет.