Как все-таки много может сделать один человек, когда поступки его руководствуются любовью и благодарностью. Вот и верь после этого трусливой пословице, что, мол, один в поле не воин. Воин — если он похож на нашего героя. Впрочем, я продолжаю.
В октябре 1874 года Айвазовский во второй раз направляется в Константинополь, но теперь уже по личному приглашению турецкого султана Абдул-Азиза.[247]На этой встрече Ивана Константиновича представлял султану работавший в то время в Константинополе известный армянский архитектор Саркис Палян,[248]которого в Турции называли Серкисбеем. Айвазовский долго готовился к этому путешествию, отправив вперед себя двадцать картин и еще пять нарисовав по заказу султана во время своего трехнедельного пребывания в Турции.
И снова Ивана Константиновича закружил хоровод его почитателей и добровольных гидов. Куда везти художника моря? Разумеется, к воде. Но он с удовольствием пишет и городские темы и пейзажи. Значит на те виды, которые хочется заказать. В большую долину — по-турецки Буюкдере. Место примечательно необыкновенным деревом, под которым, согласно легенде отдыхах по пути к гробу Господню сам Готфрид Бульонский.[249]Собственно дерево в буюкдере — не совсем чудо — строго говоря это не одно дерево, а семь сросшихся стволами платанов, которые в незапамятные времена кто-то догадался посадить кружком. Платаны разрослись и сросшись, покрылись общей корой, которая с годами еще и окаменела. В центре дерева огромное дупло, в котором можно посидеть с друзьями за чашечкой кофе. Деловые турки готовят его тут же, предлагая к любимому напитку сладости и кальян. Размер дупла таков, что в него запросто может въехать всадник на лошади. В общем, место замечательное, да и общество тут собирается самое что ни на есть роскошное. Любят местные господа отдохнуть в пещере платана, поглазеть на арки римского водопровода, да на облака, ночующие на склонах фиолетовых вершин Фракийских гор. А вечером балы, вист и пешие прогулки под луной по какому-нибудь дивно-красивому саду, или морские на лодках каиках или пароходах.
Традиционный отдых в Турции — неспешное попивание кофе в удобном халате среди расшитых подушек. Турки могут при этом часами сидеть, закрыв глаза и погрузившись в размышления. Бесшумно поднимаются клубы трубочного дыма, откуда-то доносится ненавязчивая мелодия, кольцо дыма, глоточек кофе. Мир застыл, исчез, растворился в сладостной дремоте.
В лодках каиках турки сидят совершенно неподвижно, созерцая медленно плывущие мимо них красоты природы, в то время как гребец каикчи орудует веслами. Айвазовский плавает по проливу, восторгаясь изящными, тонкими минаретами и куполами мечетей, иногда опасно нависающими над водой домиками местных рыбаков и яркими, расписанными как драгоценные шкатулки, дворцами знати.
Айвазовский высаживается неподалеку от базара, жестами приказывая гребцу подождать его. Сначала оружейный базар, все знают, что в Турции отменное оружие — можно купить себе или на подарки. Вот кинжалы, наверное, всех возможных форм и размеров, острые, точно бритва, и украшенные на все вкусы. Серебро, золото, кораллы, яшма, изумруды, рубины, жемчуг, серебро и золото… с разрешения продавца он извлекает первый понравившийся ему кинжал из ножен, читая на стали клинка стихи из Корана, на другом какая-то народная мудрость или чей-то, уже неизвестно чей, боевой девиз. Кривые ятаганы, дамасские сабли… сколько тут еще сокровищ! Как бы не опоздать к обеду в посольство. Иван Константинович откладывает понравившийся ему клинок, обещая зайти завтра. Голова кружится от обилия впечатлений. Понимая, что клиент уходит, турок дружелюбно предлагает бесплатно выпить чашечку кофе или отведать холодной родниковой воды, которую только что принес в изящном кувшине мальчик-водонос. Жарко, как не принять приглашение, но долго нельзя рассиживаться, и пообещав вернуться, художник торопится туда, где звучит какая-то музыкальная какофония. Должно быть, одновременно играют разные мелодии приглашенные по случаю музыканты. Невольничий рынок. Его можно узнать по развешенным у самых ворот клеткам, в которых ждут часа освобождения певчие птицы. Обычай гласит — сторговал себе рабыню — будь человеком, купи и птицу. Девушка обретает комнату с изящной решеткой на окнах, а птица — вот счастливица — птица получает свободу.
Айвазовский покупает несколько птиц и отпускает их в небо.
Многие иностранцы ходят в секретные дома, в которых им за умеренную плату показывают похищенную где-то прекрасную принцессу. Девушка хороша собой и плохо говорит по-турецки. Любовь принцессы — дорогое, но изысканное удовольствие, но художник принципиально не ходит по таким домам. К чему ему принцессы, чья продажная любовь не вызывает в нем ни сочувствия, ни тем более душевного трепета? Для чего невольницы с их страхом, ненавистью и печалью? Тем не менее он ходит по рынку, запоминая, впитывая, зарисовывая в блокнот, пока строгие стражники не начинают гнать его прочь.
Он посещает бани — ни в одной стране мира нет таких бань, как в Турции. Необыкновенное изысканное удовольствие. Его намыливают, разложив на большом мраморном столе, массируя каждую мышцу, каждый суставчик, по телу разливается приятное тепло. Горячая вода сменяется ледяной, потом снова горячей. На ноги ему надевают деревянные котурны, на голову чалму. После мыльной самое время распарить косточки в комнате с паром и благовониями, потом новый массаж с одуряющими дивно пахнущими маслами. Расслабление такое, лежал бы и лежал, но банщики уже снова поднимают его, ведут или, может быть, несут, во всяком случае, он не чувствует ног, на веранду, где бьют фонтанчики и цветут цветы. Кто-то приносит кофе, а он, возрожденный и счастливый, лежит себе не думая больше ни о чем, а только наслаждаясь до этого неизвестными новыми гранями жизни.
Иван Константинович посещает целебные источники, вновь пробуя вонючую воду и вспоминая Италию. Поход к источникам — еще одно развлечение турок. Семейное развлечение. Многие турки берут с собой целый гарем, мирно отдыхая на природе, в то время как их жены ждут в специальных закрытых повозках, лакомясь фруктами и сластями, которые по первому зову приносят им разносчики. Гаремы на выезде охраняют мрачные охранники — ответственный пост. Чуть зазеваешься, как какой-то проходимец вдруг ни с того ни с сего возьмет да и уставится на повозки или, еще хуже, на вышедших размять ножки жен господина. С одной стороны, разглядеть что-либо под темными покровами невозможно, но стыд господину, если на его имущество вот так пялятся. Да и женщины, особенно те, кто уже по несколько лет живут в гареме, обычно не робкого десятка — одна попросила принести себе покурить и теперь тянет сладковатый дым через жасминовый чубук, нет-нет да и приоткрывая лицо — зараза. Другая решила посидеть в тенечке на специально постеленном для нее ковре, добро бы просто сидела, а она возьми да и попроси принести ей воды, как будто бы в повозке не судьба ту же воду пить. Опять же стыд — с одной стороны, цыкни на нахалку, чтобы хоть отворачивалась, когда чашу к устам сахарным подносит, приподнимая паранджу, ты цыкнешь на нее, даже не цыкнешь, а зыркнешь выразительно, а она потом наговорит, что ей в жару воды испить бедняжке не дали. Третья… на личико чистая мегера, но туда же… а тут еще неведомо откуда взявшийся иностранец пристроился рисовать в блокноте то ли деревья, то ли жен господина. Тяжело охранять гарем.
Очарованный гением Айвазовского, султан пожаловал ему знаки ордена Османье 2-й степени и заказал новые морские виды. Еще заказы поступили от сотрудников посольства и турецкой знати, благодаря чему Айвазовский оказался буквально завален работой, шутка сказать, султан практически выбрал весь имеющийся в наличие запас художника, а надо было еще подготовиться к новой выставке, ожидались заказы от государя. Последняя картина Айвазовского, которую он поднес императору в Ливадии, картина с бомбардировкой Севастополя, Александр Павлович подарил в Севастопольский музей, так что теперь можно было ожидать заказов еще и оттуда.
За зиму художник полностью справляется с заказами султана, сразу по написании отправляя их в Константинополь, и уже 22 декабря Айвазовский шлет две картины для русского посланника в Турции Николая Павловича Игнатьева,[250]с которым сдружился во время своего пребывания в Константинополе. В марте дарит ему же картину с видом Константинопля. И в мае делится с посланником планами — послать ко двору султана пешкеш (дар) от русского художника — две картины: вид Петербурга с Невы летом и вид Москвы зимою. В том же письме Айвазовский делится своим негативным впечатлением, возникшими относительно архитектора Саркиса Паляна (Серкисбея), стараниями которого Иван Константинович был, собственно, принят при дворе султана Абдул-Азиза: «Серкис-бей, хотя и весьма был любезен постоянно, но в некоторых случаях его действия были весьма странные. Как я заметил, картины мои для него были средством в его делах; (он) дарил их не только от своего имени, но и от меня лицам, которых я и не знаю, например, бывшему визиру и другим. Мне было весьма неприятно иметь вид, как бы я заискивал у этих людей. Признаюсь, ежели бы мне пришлось еще раз поехать в Стамбул, то просил бы Ваше высокопревосходительство приютить меня в посольском доме (какой-нибудь уголок)».
В том же письме Айвазовский намекает на устное приглашение султана приехать еще раз в Константинополь летом и пишет, что не воспользуется этим приглашением, пока не дождется второго. Иными словами, он более чем заинтересован сотрудничать с Турцией. Султан и его приближенные оказались предсказуемо выгодными заказчиками для Айвазовского, одному только Абдул-Азизу за год он написал 25 полотен. Кроме того, природа и архитектура Турции с первого взгляда поразили воображение Айвазовского, ему было просто необходимо запечатлеть намеченные им в прошлые приезды виды, ездить по стране, смотреть и находить новые.
Практически все картины, направляемые ко двору султана или его придворных, Айвазовский пересылает через Севастополь на пароходе «Wladimir», с капитаном которого он сдружился, постоянно пользуясь этим каналом доставки. Как уже повелось, доставкой картин занимается племянник Левон, благодаря чему Иван Константинович вновь ощущает себя человеком семейным. Сейчас племянник, а придет срок, и дочери либо вернутся в его дом, либо подарят ему долгожданных внуков, которые разделят страсть деда к рисованию. Жизнь же не может только отбирать, пройдет холодная зима и настанет полная надежд весна, а за ней знойное благодатное лето. Айвазовский будет взращивать поросль новых художников, и осенью они принесут долгожданные плоды. Главное, правильно возделывать свой сад, наблюдать за природой, и та ответит на все самые сложные вопросы. Главное — верить.
Но планы планами, а поездка в Турцию так и не состоялась. Летом Айвазовский живет и работает в имении в Шейх-Мамай, куда когда-то сразу же после венчания привозил свою очаровательную жену — Юлию. Как же давно это было. Деревья вокруг дома заметно подросли, цветущие кустарники сделались гуще, разрослись посаженные бывшей супругой розы. Каждый день прислуга ставит на стол в гостиной свежий букет цветов, в доме пахнет выпечкой, деревянные полы сверкают, натертые мастикой на воске, но… художник прекрасно понимает, что весь этот внешний лоск не скрывает, а пожалуй, делает более пронзительным и болезненным его одиночество. Он планирует очередную выставку в Петербурге, куда намеревается хотя бы ненадолго заехать зимой. В Академии с самой весны ждут его медаль и диплом Венской выставки, которые он покорнейше просит передать статскому советнику Александру Яковлевичу Коротковичу-Начевному, с которым у Айвазовского назначена встреча, сам же не трогается с места.
Иван Константинович как обычно щедр и внимателен, теперь, после титанической работы на властелина Турции, он пишет очередную бурю, картину большого размера, которую намерен подарить Академии, приложив к подарку еще несколько небольших картин, вместе с которыми можно будет организовать выставку в Академии. При этом Айвазовский оставляет за академическим начальством право выбора: либо сделать выставку бесплатной, либо взимать плату, но затем всю собранную сумму отдать нуждающимся академистам, а также в пользу вдов художников.
В конце октября 1875 года по пути в Петербург Айвазовский заезжает в Одессу, где давно уже поселились Юлия с Жанной и две их вышедшие замуж дочери, повод более чем достойный — на сносях старшая дочь Ивана Константиновича Елена.
И вот он уже в доме зятя — врача одесской городской больницы, Пелопида Саввича Латри, где собралась уже почти вся семья. Навстречу отцу выходит Мариам с полуторагодовалой Юленькой — внучкой Айвазовского, которую тот видел еще младенцем. Как же много он упускает — живя бобылем в своей Феодосии. Словил первую улыбку малышки, а вот когда на ножки встала, и не заметил. А сколько еще пропустит?! Но Айвазовский не любит признавать свою неправоту, он же приготовил для дочерей имения — да не просто дома — дворцы персидских царевен. Отчего же те отказываются переезжать в приготовленные отцом уютные гнездышки и упорно вьют свои?
31 октября дочь Елена подарит ему первого внука Михаила.[251]Именно подарит, потому что всего через три года знаменитый дедушка увезет малыша в Феодосию, где станет учить его живописи. Михаил Пелопидович Латри, по настоянию своего деда, будет учиться в Петербургской Академии художеств в пейзажном классе профессора Архипа Куинджи, чтобы в результате сделаться известным художником по керамике. Но все это еще не скоро, с появлением внука перед Айвазовским откроются новые просторы деятельности, когда он снова будет чувствовать себя нужным, забегая вперед, скажу, что Елена родит еще двоих детей — дочь Софию[252]и сына Александра.
Александр Латри[253]— единственный внук Айвазовского, которому с благословения Николая II[254]будет позволено носить фамилию своего великого деда.
Из Одессы Айвазовский уезжает, переполненный радостными предчувствиями и надеждами. Он снова был со своей семьей, точнее со своими дочерьми, держал на руках первого внука и собственными глазами видел округлившийся стан Мариам, по словам зятя Вильгельма Львовича Ганзена, родов можно ожидать в январе следующего года. Юлия думала, что отомстила ему, выдав дочерей замуж за иностранцев, но она не предполагала, что он поладит и с зятьями, да еще и уговорит младшую Жанну приехать погостить в Феодосию. Но тут не стоит торопиться, жизнь начала налаживаться и постепенно войдет в свою колею. Главное теперь — не дергать, не настаивать, не выказывать спесь и характер.
Сам Иван Константинович как обычно в трудах и заботах, добравшись до Петербурга, пишет картины для выставок в Вене и Мюнхене, готовится к очередному путешествию, на этот раз через Константинополь. Собирается писать автопортрет для галереи П. М. Третьякова, по его просьбе.
В декабре 1875 года Айвазовский открывает в столице выставку своих работ и весной посещает также приехавшую в Петербург Юлию. Узнав, что врач настоятельно рекомендует супруге сменить климат, Иван Константинович предлагает ей немедленно ехать вместе с ним в Феодосию, с тем, чтобы осенью отправиться во Италию. Она вынуждена принять эту более чем своевременную помощь, взяв вместе с собой младшую дочь, семнадцатилетнюю Жанну. Девочке нравится Крым, ей приятно то уважение, которое феодосийцы неизменно оказывают ее отцу, но больше всего окрыляет ее первая любовь. Друзья Айвазовского — семья армян Лазаревых, проживающая в основном в Москве и приезжающая на лето в Феодосию, принимает юную Жанну как маленькую принцессу, девочка тут же влюбляется в младшего сына Христофора Якимовича — Ивана.
В середине октября Айвазовский везет Юлию и Жанну на пароходе в Италию, сначала Флоренция, затем Ницца и оттуда как особо припасенный подарок, понятный им обоим — Франция, любимый Юлией Париж. Три месяца беззаботной жизни в мягком подходящем ей климате благотворно сказались на здоровье Юлии, но никак не повлияли на лед в их с супругом отношениях.
Давно уставший от неестественной для него холостяцкой жизни Айвазовский надеялся, что они смогут начать все заново, но ничего не получилось, Юлия с радостью посещала вместе с ним выставки и светские приемы, гордясь талантливым мужем и очаровательной дочерью, но сам Айвазовский приехал в Италию не столько для того, чтобы быть с супругой и дочерью. Для него Италия — мастерская, в которой он трудится дни и ночи напролет. Поэтому как обычно предоставив женщин самим себе, он уходил с этюдником куда-нибудь на набережную или берег моря, где с упоением рисовал. Когда же Иван Константинович все же оказывался дома, он отдавал свое свободное время всем, кто желал встретиться с великим художником, попросив его о помощи, заказав новую картину, кто приходил взять интервью для газеты… да и просто пообщаться. Находясь во Флоренции 1876 года, например, он принимает у себя попечителей учебных заведений из Евпатории.
Дуван и Тонгур «…оба они вместе с тем являются членами Совета женской гимназии. Они имеют обе медали, а теперь желали бы получить св. Станислава 3-й степени. Так, кажется, и представлены попечителем Одесского учебного округа. Ежели они будут удостоены этой награды, то можно ожидать от них много материальной помощи для училища, так как оба они очень богаты».[255]
Как и следовало ожидать, осознав, что муженек ни на ноготь не изменился, Юлия дала Ивану Константиновичу понять, что не считает возможным вернуться к нему, чтобы жить по-старому.
Поэтому в апреле 1977 года Айвазовский вновь пишет в Эчмиадзин, прося, наконец, развести его с супругой. Через месяц Синод удовлетворит его прошение.
Хотела ли Юлия снова соединить свою жизнь с Айвазовским? Или просто рассчитывала проехаться за границу за его счет? — За границу на его деньги она ездила неоднократно. Иван Константинович зарабатывал, наверное, лучше, чем кто-либо из современных ему художников, и содержал беглую семью. Несомненно, она надеялась, что произошло чудо, и, постарев, Айвазовский сделается мягче. Ведь теперь у них были не только дети, но и внуки. Семья разрослась, и, наверное, было бы приличнее, если бы бабушка и дедушка снова жили вместе, как в добрые старые времена.
2 февраля 1876 года в Одессе у их дочери Елены появляется сын — второй внук Айвазовского российский художник-маринист Алексей Васильевич Ганзен.[256]Он получит блестящее образование в Новороссийском университете города Одесса, окончив юридический факультет.
Живописи его будут обучать К. Зальцман, П. Мейергейм в Германии, затем в Париже Э. Робер-Флёри[257]и Ж. Лефевр.[258]
A.B. Ганзен закончит Берлинскую и Дрезденскую Академии изящных искусств, войдет в Международную Ассоциацию акварелистов, Ассоциацию гравюры, Русское общество художников в Париже, станет членом общества «Товарищество художников».
Семь лет своей жизни Алексей Васильевич отдаст гражданской службе в Ведомстве учреждений императрицы Марии, унаследует за дедом должность художника Главного морского штаба России. Будет приобретать картины русских и европейских художников и даже откроет галерею в Одессе, которая прослужит семь лет (1910–1917), и еще он будет почетным членом Попечительств детских приютов.
Всего у Ивана Константиновича Айвазовского было семь внуков и трое внучек:
Как было сказано выше, старшая дочь Айвазовского Елена, выйдя замуж за Пеолопида Латри, произвела на свет Михаила и Александра Латри (последний получит фамилию Айвазовский), а также дочь Софию Латри. София была дважды замужем, в первом замужестве ее муж носил фамилию Новосельский, в этом браке она родила дочь Ольгу, вышедшую замуж за Стефана Асфорда Сенфорда. После Новосельского Софья вышла замуж за князя Иверико Давидовича Микеладзе и родила вторую дочь — Гаяне Микеладзе, более известную как актриса кино Мики Иверия.
Мария (Мариам) Айвазовская вышла замуж за Вильгельма Львовича Ганзена. Старшая дочь Юлия — сведений относительно семьи нет. Сын Алексей Васильевич Ганзен — художник-маринист. Женился на Олимпиаде Васильевой, детей не было.
Александра, третья дочь Айвазовского, вышла за Михаила Аампси. Их дети: Николай Лампси с 1907 по 1909 год — директор Картинной галереи в Феодосии, женился на Лидии Соломе. Их дети: Михаил, Ирина, Татьяна.
Второй сын Александры Ивановны, Иван Лампси, — сведений о женах и детях нет.
И наконец, младшая дочь Айвазовского Жанна, в браке Арцеулова, родит трех детей: Елену, Николая и Константина. Константин Арцеулов появится на свет в 29.05.1891 года, до девяти лет он будет жить у своего деда в Феодосии, где получит свои первые уроки рисования. Позже мир узнает его как русского пилота и художника-иллюстратора. Он примет участие в Первой мировой войне, проведет 18 воздушных боев, в 1933 году его назовут заслуженным летчиком СССР и почти сразу же репрессируют, чтобы реабилитировать, вот ведь странности истории в 1937 году. Он будет иллюстрировать журналы «Крылья Родины», «Юный техник», «Техника — молодежи». Но все это будет многим позже. Константин Константинович Арцеулов умрет в 1980 году, а пока что у нас 1876–1877 годы, не будем же забегать вперед. И заранее открывать нашему герою то, что произойдет с ним и его семьей в грядущем.
Глава 24
«Айвазовский человек с талантом. Воду никто так хорошо здесь не пишет. Айвазовский работает скоро, но хорошо, он исключительно занимается морскими видами, и так как в этом роде нет здесь художников, то его заславили и захвалили».
А. Иванов (из письма родным)
Вот так, казалось бы, пожилой уже человек Иван Константинович Айвазовский на старости лет будет окружен наконец детьми и внуками, что может быть прекраснее? Пока же его имения в цветах и роскоши, достойной персидских дворцов, годы напролет ожидают возвращения дочерей с их малышами, казалось бы, вот-вот, еще совсем немного, но то, что кажется, очевидно, подчас неисполнимо на практике. В 1877 году начинается русско-турецкая война, которая будет длиться год. Причем на какое-то время Феодосия окажется в эпицентре военных действий. Айвазовский будет писать сражения русского и турецкого флотов, стараясь запечатлеть хронику событий. В картине «Великий князь Константин на Сухумском рейде во время минной атаки» он рисует уже современный пароход. Что показательно, наученная горьким опытом Крымской войны, Россия направила средства на укрепление своей боевой мощи в этом неспокойном регионе.
Во время одного из сражений в феодосийский дом Айвазовского попадают два снаряда, уничтожив часть фасада и разбив в гостиной мраморные бюсты Айвазовского и Пушкина. Слава богу, никого из семьи Айвазовских, согласно документам, в это время не было дома. 2 января 1878 года на съемную квартиру в Петербурге, занимаемую художником Айвазовским, пришла телеграмма командующего войсками Одесского военного округа: «В дополнение телеграммы № 5 доношу, что после 121/2 часов бомбардировка турками Феодосии не возобновлялась, а в седьмом часу броненосцы отошли на запад. В доме Айвазовского бомба пробила две стены и разорвалась в зале».
Айвазовский бессмертный — потому что он уже пережил одну смерть, решили друзья художника.
Но едва только отгремели последние залпы, Айвазовский с семьей сестры, а теперь еще и с любимицей Жанной вернулись в свой дом в Феодосии.
Влюбившаяся в Ивана Лазарева Жанна уже видела себя женой молодого человека, к которому благоволил ее отец, но неожиданно была мягко, но властно отозвана матерью в Одессу и обвенчана с морским офицером Константином Арцеуловым.
Одна только Александра вместе с мужем Михаилом Лампси и сыном Николаем поселяются в Феодосии у Айвазовского. Для их нужд художник выделяет пол своего дома, обещает в будущем отписать одно из имений в Крыму в Баран-Эли, Шейх-Мамае, Роман-Эли, Отузы — любое на усмотрение семьи Лампси.
В 1878 году с согласия дочери Елены Латри, сразу же после войны и ремонта в доме, Айвазовский привозит в Феодосию трехлетнего внука Михаила Латри, видя в мальчике свое продолжение. Впрочем, мальчика воспитывают слуги, сестра художника и Александра, сам же Айвазовский как обычно в делах и походах. При этом его никак нельзя обвинить в черствости — для Мишеньки он делает все, что возможно, и даже свыше этого, просто не дело известному художнику на склоне лет изображать из себя няньку для малолетки. Обучать своих внуков он будет, и сделает это отменно, мы еще вернемся к этой теме.
В том же 1878 году Айвазовский предпринимает путешествие в Голландию, во Францию и Германию. Во Франкфурте в течение месяца, он написал около десяти картин, из которых получилась отличная выставка. То, что не удалось продать во Франкфурте, Иван Константинович отправляет на выставку в Мюнхен, сам же держит путь в Штутгарт, где в декабре у него запланирована выставка в пользу бедных.
В феврале 1879 года, будучи в Мюнхене, Айвазовский пишет П. Ф. Исееву о молодой художнице Сперехиной, работы которые видел там: «Она уже несколько лет в Мюнхене и сделала большие успехи, заслуживает вполне, чтобы у нас обратили бы (на нее) внимание, и так как родители ее, которые живут у нас в Феодосии, люди небогатые, то было бы большим для нее счастьем, ежели бы из каких-нибудь сумм могли бы уделить ей хотя бы года на два самую незначительную сумму ежемесячно. О ней в прошлом году ходатайствовал наш здешний посланник П. Н. Озеров, но ничего им не удалось, да и неудивительно, ничего из ее трудов не прислали в Академию». Читая такие письма, лишний раз благословишь судьбу, пожелавшую, чтобы Айвазовский родился и вырос в бедной семье, что прочувствовал на собственной шкуре униженное и часто безнадежное положение человека талантливого, но не имеющего средств заявить о себе, пробить собственную дорогу, добиться чего-то в жизни.
1879 — тяжелый год в жизни Айвазовского. Умирает брат Гавриил, с которым Иван Константинович был очень близок и часто навещал его сначала в Мхитаристском монастыре Св. Лазаря в Венеции, а затем в Париже.
Отчитываясь 30 апреля 1879 года о своей творческой деятельности во время поездки за границу П. Ф. Исееву, Айвазовский пишет: «…знаки ордена Фредерика и грамота получены были мною еще в Штутгарте. За границей я написал несколько картин. Две из них будут выставлены в Париже на обыкновенной годичной выставке, и три картины оставлены мною в Мюнхене для предстоящей международной выставки, которая откроется там 1-го июля этого года. Из заграницы вернулся я 15-го марта и в настоящее время приготовляюсь начать картину, изображающую Христофора Колумба во время открытия Америки, довольно значительной величины». Для серии картин на тему экспедиции Колумба Айвазовский специально ездил в Геную.
И вот теперь, продолжая работать как заведенный, из письма Айвазовского к В. П. Гаевскому[259]от 26 августа 1880 года мы знаем, что сразу же по приезде он занялся картиной на тему «Пушкин в Крыму». Иван Константинович воспитывает будущего художника — своего родного внука, гуляя с ним и приучая видеть красоту природы. Старый и малый — соседи то и дело видят их то возле Генуэсской крепости, то на берегу моря, а то и бродящими по узким крутым горным тропкам, на которых ни пожилых людей, ни малолеток из хороших семей днем с огнем не отыскать. Айвазовскому же хоть бы что, он словно не чувствует лет, не отставая от Миши, не мешая ему резвиться во всю мальчишескую удаль, а то и сам подначивает. Часто, забрав с собой узелок со съестным, альбомы или блокноты для рисования, они уходят на несколько часов заниматься любимым делом. Устав, устраиваются в тени, лакомясь пирогами, заботливо собранными в корзинку для пикника, матушкой Миши. Пироги отлично идут с молоком, молоко с турецкими конфетами или домашними леденцами. Впрочем, сладкое у Миши идет в любом сочетании. Вкусно!
Отдыхая от трудов праведных, дед и внук ведут неспешную беседу, мальчик рассказывает о своих друзьях, о щенке, которого Иван Константинович обещал в ближайшее время забрать для внука у соседей. Щенка уже дня три как выбрали из четырех точно таких же коричневатых комочков. Выбрали окончательно и бесповоротно, заранее решив назвать нового члена семьи Рекс. Теперь новое дело: каждый день бегать через дырку в заборе к соседям, интересоваться, насколько за ночь вырос будущий питомец. Уточнять, большим ли вырастит пес? И насколько большим? Миша понимает, что все эти сведения архиважны для деда, и только скромность и нежелание выглядеть перед соседями как какой-то шалопай не позволяют ему тоже лазить через дырку. Поэтому Миша и старается за них обоих, то и дело исчезая из двора Айвазовских в соседские владения, там, где под крыльцом пестует своих деток здоровенная серая Сатара. Собаченция неопределенной породы, но с покладистым характером и дивно-красивой разноцветной шерстью.
Захлебываясь, Миша рассказывает о новом щенке, и дед не мешает ему, время от времени задавая вопросы, соглашаясь с необходимостью построить новую будку, выкрасить которую разными цветами обещает мальчик.
Потом они вместе валяются на траве, смотря в небо, купаются — любимое занятие старого художника, и когда уже совсем выдохлись, Миша просит дедушку рассказать ему сказку.
Дед — старый волшебник — знает множество интереснейших историй, да не каких-нибудь, а все о крымской земле. Это волшебные истории, потому что, когда дедушка рассказывает о Ялте, после ничего не стоит упросить его отвести любимого внука в эту самую Ялту, дабы повторить повесть еще раз, но теперь уже на месте. Миша так лучше запоминает. Ну и искупаться там, конечно, как без этого.
Как почувствует маленький хитрец Миша, что дед его новую историю в закутках памяти шукает, так и сам задумается, куда еще не ездили они вместе? Ну, ясное дело, чтобы было, где порезвиться, а дедуле важно ходить да на местные достопримечательности показывать. Дед — рассказчик заслушаешься. Мише же двойная польза. Ах вот, нашел. Не далее как вчерась новая служанка говорила, будто бы недалеко от ее родной деревни скала приметная возвышается — каменная кошка. Нет, не каменная, а окаменевшая. Так Сонна сказала, точно так. И будто бы даже не кошка, а дьявол, превратившийся кошкой, да и окаменевший в этом образе. Мише хочется быть кошкой, полазить по деревьям, поохотиться, а какие кошки прыгучие. Но окаменевшей кошкой, да еще и кошкой-дьяволом… Сонна баила, будто бы кошка поднимается ночью, выгибая свою каменную спину, так что лес встает дыбом. Хотя леса там давно уже нет, вычесала его старая каменная кошка, точно лишний пух. Может, про эту самую кошку дедушку расспросить. Не опасно ли будет поехать, да и Сонну свозить, с родными повидаться? Она ведь ничего — новая мамина прислужница, и не ябеда вовсе, и добрая, всегда рада с детьми поиграть да сладостями одарить. Решено. Пусть будет про кошку.