Теперь если кто‑то и мог нарушить их интимное уединение, так это… тараканы.
Большие тропические тараканы. Один из них вылез из‑под раковины, когда Андрей чистил картошку. «Уходи, брат, – шепнул журналист одними губами (чтобы Антонина не слышала), – не порти нам вечер. И тогда я тоже не буду топтать твоих подружек…»
Таракан пошевелил усами и уполз.
Этих тропических чудовищ привезли в Таджикистан еще в советские годы – привезли в зоопарк, кормить редких рептилий. Потом была война, рептилии подохли, а тараканы разбежались. Климат в Таджикистане им поправился, и теперь их ни за что не выкуришь на родину…
За ужином Ветров всячески старался настроить Антонину на лирический лад: про тараканов не рассказывал, а подливал шампанское.
– А ты слышала про призрачные бриги? – вдруг спросил он.
Естественно, она не слышала. Андрей вкратце пересказал.
– Кто это придумал? – спросила она.
– Я. Как раз заканчиваю повесть.
– Ты молодец. – Ее похвала, чего греха таить, воодушевила.
– А у тебя есть свой призрачный бриг? – спросил Андрей.
– Не знаю. – Она пожала плечами. – Наверное, для женщины важнее познакомиться с капитаном призрачного брига, а того можно встретить в любом порту…
«Об этом я как‑то не подумал», – мелькнула мысль.
Вдруг Ветров ощутил мощный прилив сил. Будто кто‑то вынул из него старые батарейки и поставил на их место новые.
Захотелось петь и танцевать. А еще – сочинять стихи. Прямо здесь…
– Бывает гром на ясном небе, бывают бури без дождя, а дело все в простом секрете: вчера увидел я тебя, – прошептал он, приобнимая женщину правой рукой. Левой – свободной – Андрей стал гладить ее коленки, плавно поднимая ладонь вверх. И тут его глаза, скользнув влево, на пол, обнаружили таракана. Он медленно полз по ковру, спотыкаясь и переваливаясь через собранные складки. «Только бы не заполз ей на ногу», – подумал Ветров, приникая к ее губам…
Таракан прошел мимо и исчез под диваном.
Андрей навалился всем телом на Антонину, стараясь не дать ей опомниться, пока страсть еще туманит ей мозг…
Он, естественно, не знал и не мог знать, что Антонина истосковалась по мужским ласкам. Ей очень хотелось раствориться без остатка в большом пламени страсти. Поэтому она и отдалась так легко.
Ветров в постели зажигался быстро, как спичка. И как спичка сгорал. Женщина даже не успевала почувствовать тепло…
Но, похоже, что спичек в запасе у Ветрова было множество. Он чиркал и чиркал, словно пытался разжечь костер. Но получалось это как‑то неумело. Огонь не схватывал жаждущие его поленья – спичка гасла сразу же, едва приблизившись к ним…
В промежутках между извлеканием огонька Андрей был нежен и ласков, как играющийся котенок. «Хоть это приятно», – слегка расстроенно думала Антонина.
«Он милый и ласковый, забавный и очень старается, – мысленно произнесла Антонина, гладя Андрея по голове, – у нас еще все получится».
Андрей Ветров, напротив, считал, что был на высоте.
«Столько раз доказать свою мужскую силу! Да она должна меня на руках носить! Повезло ей с кавалером.
Да, первый раз я обмяк сравнительно быстро, но тут же собрался с силами и снова поторопился. Но потом я был неутомим, как кузнец перед наковальней. Она, должно быть, без ума от меня, что ж, она заслужила минуты женской радости…» – думал Андрей, отдыхая на ее широкой и мягкой груди.
– О чем ты задумался? – ласково спросила Антонина.
Его вдруг осенило: да ведь их свела сама судьба. Как же он сразу не догадался?
– Слушай, ты сказала, что знаешь этих парней, что заходили к нам…
– К нам?
– Ну ко мне, но уже – к нам.
Она улыбнулась, но вопрос был ей не очень приятен.
– Ты уверен, что хочешь это знать?
– Да. – Андрей поцеловал ее. – Мы же любовники, а у любовников не может быть секретов. Это у мужа с женой всегда тайны…
– Ты думаешь?
– Я уверен. Так же, как и в том, что ты околдовала мое сердце, вошла в мои мысли. Ты стала самым сладким моим сном…
«Язык у него самое сильное место, – подумала женщина. – Если б и все прочие органы были такими же…»
– Я работаю в санчасти эскадрильи, – начала говорить она, поглаживая его волосы, – приходится летать в командировки, проверять летчиков перед полетами. Я догадывалась, что в нашем королевстве что‑то не так. Но не придавала значения. Несколько раз меня просили осмотреть женщин в приграничных кишлаках. Летчики рассказали, что это были пленницы, которых перевозили на ту сторону. Они из бедных многодетных семей, их продавали отцы. Ужасно, правда? Также я случайно узнала, что наши вертолеты перебрасывали оружие боевикам, а назад привозили наркотики…
Ветров сначала обрадовался: еще один свидетель. Но быстро остыл: некрасиво это, подставлять Тоню или как‑то использовать!
Но все же…
А что в этом такого? Любящие люди ведь должны помогать друг другу… «Нет, нет! Я никогда не пойду на это!» – подумал он и вдруг спросил:
– Ты можешь добыть какие‑нибудь доказательства?
Антонина вопросительно посмотрела на него.
– Ну там документы какие‑нибудь? – Андрей слегка замялся. – Фотографии…
Она пожала плечами и спросила:
– Зачем?
– Собираюсь написать статью. Нет, ты не думай, – он стал торопливо объяснять, – никаких фамилий. Тебе ничего не грозит. Но мне нужны доказательства.
– Не понимаю.
Ветров глубоко вздохнул: как же тяжело с этими женщинами!
– Тоня, мне случайно попали в руки важные документы. Я собираюсь опубликовать их. А вот для надежности хотелось бы иметь еще что‑нибудь. Твоя фамилия нигде не будет звучать.
Если ты опубликуешь это, никакие бумажки тебя уже не спасут.
Антонина попробовала резко встать, но он удержал ее.
– Верь мне, милая, я знаю, что делаю.
– Нет, ты не знаешь. Тебя убьют!
– Да нет же!
«Есть только один аргумент, который может убедить женщину в чем угодно», – подумал Ветров, собрался с силами и – привел его…
Просьба Андрея покоробила Антонину.
К тому же от нее (просьбы) пахло глупой авантюрой. Но женщина согласилась. Потому что хотела насолить одному человеку… Даже, может быть, ценой собственной жизни…
* * *
– Я разрешаю вам выписать Неизвестного, – сказал чиновник в Министерстве здравоохранения правительства Свердловской области.
– Прошу вас подтвердить это письменно, – ответил врач психиатрической больницы.
– К чему эти формальности? – недовольно буркнул чиновник.
– В России и Европе было несколько десятков подобных случаев. Возможно, это пандемия какой‑то неизвестной болезни. Этот вопрос сейчас изучается в Минздраве. Поэтому я не могу выписать Неизвестного единоличным решением, это выходит за рамки моих полномочий…
– Ну хорошо, выпишем мы Неизвестного, и куда он пойдет? – задумчиво произнес чиновник.
– Не знаю. – Врач пожал плечами. – В ночлежку для бомжей, в приют какой‑нибудь… Но это же не наши проблемы.
– Погоди, это не государственный подход, – сердито ответил чиновник, – вдруг завтра какая проверка придет, выяснится, что я подписал… Нет, так не пойдет. Нельзя человека просто так на улицу выкидывать.
– Мне скоро перестанут оплачивать содержание Неизвестного в фонде обязательного медицинского страхования, – сказал врач, – и так все на личных отношениях держится…
– Вот что, зайди через два дня, что‑нибудь придумаем.
Через два дня чиновник сообщил:
– Я созвонился с Москвой. В Институте Сербского создано специальное отделение для потерявших память. Надо отправить вашего Неизвестного туда.
– Хорошо, – ответил врач. – Кто оплатит дорогу?
– Ты сам это не можешь решить? – раздраженно переспросил чиновник и подумал: «Ничего без меня не могут!» Вслух же сказал: Хорошо, через недельку напомни – порешаем.
Глава 12
Отряд Филина пробивался со стороны Хорога к заставе Ванч. Но под кишлаком Поршнев пришлось залечь. По пограничникам долбили со всех сторон. Так, что головы не поднять.
Две бээмпэшки сунулись было вперед, но их тут же подожгли. Из одной экипаж успел выскочить. В другой – все превратились в горящие факелы.
– Попали, блин, – произнес начальник заставы ММГ, – полная жопа.
Послышался рокот.
Из‑за гор появилась спарка «крокодилов» и вспахала эр‑эсами (реактивными снарядами) плато с позициями боевиков под кишлаком. Затем вертолеты пошли бомбить тот берег. Но нарвались на очередь ДШК, бившего из Афганистана, и разлетелись в разные стороны.
– Пересрали летуны, – прокомментировал начальник ММГ.
Он ошибся: борты развернулись и зашли с двух сторон, взяв пулеметный расчет в клещи. Реактивные снаряды вычертили в небе галочку, уткнувшуюся углом в землю.
Когда «вертушки» улетели, пограничники попытались подняться, но по ним вновь застрочил ДШК из Афганистана, правда, с другой позиции. Видимо, то был еще один расчет, ждавший своей очереди…
К тому же очнулись после налета боевики на высотке.
– Слышь, разведка, давай твоих орлов наверх зашлем, пусть обойдут этих пидоров на высотке, – предложил начальник ММГ.
– Ночью, – согласился Филин, командовавший спецназовцами.
* * *
На заставе Ванч тем временем атаки боевиков прекратились. После того как десантники очистили мраморный завод, врага как‑то притихли. Но все равно изредка постреливали из минометов.
– Где там подмога? – спрашивал начальник десантно‑штурмовой группы, глядя на небо. Хотя подмогу ждал, конечно, с земли.
– Под Поршневом воюет, – ответил разведчик, – но даже если пробьется, впереди еще Язгулем, Бохчарв. Там придется повозиться – тоже посты блокированы.
– А что, если навестить наших друзей на Ванче, – предложил подошедший Опарин, – они ведь наверняка не ждут удара.
Разведчик почесал затылок и сказал:
– Надо подумать.
Ночью пограничники зашли в кишлак Ванч с трех сторон. Боевики, сидевшие возле костров или спавшие вповалку в домах, не сразу поняли, что произошло. Многие так и вовсе никогда не поняли, потому как эти секунды стали последними в их жизни…
Первые пули летели в зазевавшихся часовых. Вторые срезали тех, кто выскакивал из домов. Несколько абреков залегли за деревянной изгородью, но струя ручного огнемета опалила и их, и заборчик. Кричащие факелы стали бегать по кишлаку, освещая узкие улочки и выхватывая из темноты тех, кто пытался спрятаться…
Во двор, где ночевали основные силы, на полной скорости ворвался уазик. Машина остановилась. Из нее вышли с автоматами наперевес разведчик, Опарин и Джамшед Жураев. Перед ними на земле лежали только трупы. Вдруг из дома появился человек с автоматом. Джамшед, который стоял лицом к нему, нажал на спусковой крючок. Автомат щелкнул: кончились патроны. Тогда Джамшед выстрелил из подстволышка (подствольный гранатомет). Белая граната попала боевику в грудь. Того отбросило обратно в дом. Раздался взрыв. Из окон вылетели стекла.
«Как в кино», – отметил Джамшед.
«А парнишка ничего держится», – подумал Опарин. Накануне особист сомневался, сможет ли таджик Жураев стрелять по единоверцам, и вызвал того на откровенный разговор.
– При чем тут ислам? – возмутился Джамшед. – Какие они исламисты? Им власть нужна, за нее и дерутся. Если завтра Усмону дадут высокий пост, тот сразу забудет, как надо намаз совершать!
– Но все же, – недоверчиво произнес Опарин, – как же война с неверными?
– Опять ты за свое. – Джамшеда задевал этот разговор. – Не надо из мусульман пугало делать. У нас молодая религия. Она борется за место под солнцем. Вспомни христианство, что творилось в средние века?
Опарин уже и сам был не рад, что завел этот разговор и завел парня…
– Что же касается неверных, речь не о вере, вернее, не совсем о вере, – продолжал Жураев.
– А о чем же?
– О неверных клятве, неверных своему слову или не верящих ни во что…
– Может быть…
– Я тебе точно говорю. Кто хочет увидеть в исламе плохое, тот и увидит. А ты посмотри реально, не предвзято. У нас много хорошего, чему и христианам не мешало бы поучиться.
– Чему, например?
– Заботе о детях: у нас не принято отказываться от своих детей или родителей. Поэтому у нас нет домов престарелых. Мусульманин должен быть очень чистоплотным человеком. Перед каждым намазом надо помыться. А намаз пять раз в день…
– Ладно, убедил, убедил, – замахал руками особист…
И все‑таки он не доверял лейтенанту‑таджику. «Черт его знает, – думал особист, – говорит одно, а думать может совсем другое. Восток!»
Но в бою большинство сомнений отпали…
– Уходим, – скомандовал разведчик, садясь за руль.
Но Жураев и Опарин не успели запрыгнуть в машину: под уазик поднырнула граната с огненным хвостом. От взрыва автомобиль подскочил. Разведчик вывалился из кабины на землю. Но он не был убит или даже ранен. Просто оглушен.
Опарина откинуло назад на несколько метров, а вот Джамшед упал совсем рядом со взорванной машиной. Медленно, со стонами, поддерживая свои головы, разведчик и особист встали. Жураев остался лежать на земле.
Офицеры подошли к лейтенанту.
– Жив? – спросил разведчик, наклоняясь над Джамшедом.
– Не знаю, – слабым голосом ответил тот.
– Жив, – радостно произнес Опарин, тряся головой, словно пытался вытряхнуть воду, попавшую в уши. От взрыва их заложило, а черепушка гудела, как медный котелок…
У Джамшеда было легкое ранение: осколком навылет. Разведчик и особист взвалили лейтенанта на плечи с двух сторон и потащили в сторону заставы…
С гор заговорили зэушки, прикрывая отход своих.
В ту ночь пограничники положили больше полусотни боевиков. Еще несколько десятков человек было ранено. После этого в Ванче стало необычайно спокойно. Со стороны же пограничников убитых не было. Только один раненый – Джамшед Жураев.
Начальник заставы вызвал по рации вертушку из Душанбе. Через несколько часов Джамшед, сопротивлявшийся эвакуации до последнего, был насильно отправлен в госпиталь.
* * *
А под Поршневом еще шел бой. Разведчик «свояк» из погранотряда привел чумазого памирца с длинными волосами. «Хлыщ», – почему‑то подумал Филин, смотря на его высокую и худую фигуру. Мешковатые штаны пузырились на ногах. Широкая нестираная рубаха надувалась от ветра.
– Мирзо, – представил паренька «свояк».
На вид тому – чуть меньше двадцати. На вытянутом, но красивом лице паренька появилась улыбка.
– Можно обойти их через могилу Сталина, – сказал на памирском диалекте Мирзо.
– Через что? – переспросил Филин, думая, что несколько подзабыл памирскую речь…
– Через могилу Сталина. – Мирзо махнул рукой в сторону гор. – Оттуда они ждать не будут, а если через ущелье пойдете, нарветесь на засаду.
– Что это за могила такая? – спросил Филин потом потихоньку у «свояка».
Оказалось, что в тридцатые годы по всему Памиру поставили огромные монументы Сталина. Но горный Таджикистан был настолько далек и оторван от «большой земли», что вести о смерти Сталина и развенчании культа личности добрались до отдаленных памирских кишлаков почти одновременно. Так получилось. И тут же вместе с репортажем с похорон пришел приказ – снять памятники.
Добрые и наивные памирцы решили, что у русских такая традиция – после смерти великого человека хоронить его памятники.
Памятник сняли, завернули по мусульманским традициям в одеяло и похоронили. Все было просто и душевно: плакали женщины, произносили речи мужчины, удивленно глазели дети…
Надпись на плите гласила:
СТАЛИН
ИОСИФ ВИССАРИОНОВИЧ 1879–1953 гг.
На могиле «вождя всех народов» зеленела аккуратно подстриженная травка. Лежали свежие цветы.
– Женщина из Поршнева ухаживает за могилой, – объяснил Мирзо, – у них эта должность по наследству от матери к дочери передается…
Разведчики поднялись по узкой тропинке и увидели внизу пулеметный расчет, залегший в расщелине. Он как раз перекрывал подступы на том пути, по которому они хотели пройти… Там бы все и полегли…
– А почему он нам помогает? – потихоньку спросил Филин у «свояка», еле заметно кивая на Мирзо.
– Да он наркокурьер, – ответил оперативник, – взял на той стороне в долг мешок травки, перетащил и здесь продал. А деньги зажал. Вернулся с автоматом в Афган и расстрелял кредиторов. Теперь ссыт, что за ним придут. Боится: если мы уйдем, то на границе будет проходной двор. Ему тогда точно кранты… Поэтому помогает нам абсолютно бесплатно, по зову сердца… Наш лучший агент, кстати…
Пограничники расстреляли боевиков как в тире. Всех, кроме одного пулеметного расчета, залегшего за камнями у отвесной горной стены. Бить в лоб было бесполезно. Пули со свистом, рикошетили от валунов.
Тогда спецназовец Бемс поднял ствол и дал очередь по стене, вышибая из нее твердые куски горной породы. Камни полетели вниз прямо на головы боевиков. Пулемет замолк. Воспользовавшись этим, Бемс, Бука и Бес (знаменитое «три Б») бросились вперед и расстреляли пулеметчиков почти в упор…
В ту же минуту стая «крокодилов» и Ми‑8 налетела на ту сторону. Над афганским берегом поднялась пыльная стена от разрывов реактивных снарядов.
Под этим прикрытием колонна пограничников рванулась вперед и зашла в Поршнев. Бука спрыгнул с бээмпэ и с ножом в руках кинулся к двум боевикам, убегавшим от них во дворы…
Чтобы объяснить дальнейшее поведение разведчиков, надо кое‑что понять.
…В бою все органы чувств человека работают по‑иному. Все обострено. Пространство и время будто искривляются.
Бой – это удивительное состояние. Это игра по самым высоким ставкам. Это ураган, сметающий с тебя всю шелуху. Потом, много позже, вспоминая свои поступки, ты можешь сказать: м‑да, ну и снесло же мне крышу тогда… Тебя нагонит запоздалый страх. Или даже раскаяние. Но это будет позже…
А сейчас за тебя работает и дышит совсем другой человек. Он не просто спасает твою шкуру, он живет в бою, и только в бою. Он мыслит совершенно другими категориями.
Лишь много позже ты поймешь, что был в твоей жизни только один момент, когда ты был абсолютно счастлив: когда тот, другой человек, попал в цель. Он оказался сильнее, умнее, быстрее. И потому ты сидишь здесь, в кресле‑качалке, и читаешь внукам сказки. А сотня‑другая славных воинов давно лежит в сырой земле, потому что имела неосторожность встать у тебя на пути…
Конечно, тот человек порой ведет себя дико и жестоко, как зверь… но таковы законы войны…
Тех двоих, убегавших от пограничников, Бука нагнал и с размаху всадил нож сначала в одного, потом в другого. Боевики упали и забились в судорогах. Спецназовец наклонился над ними и, чиркнув хорошо отточенным кинжалом по шеям, отрезал головы.
Их прикрепили за волосы к БМП и с радостным улюлюканьем поехали вперед: снимать осаду с Язгулема, Ванча, Хумраги…
* * *
«Интересно, были ли эти люди или я их выдумал? – подумал человек. И тут же ответил: Безусловно были. Я ведь писал книгу по реальным событиям.
Я – Андрей Ветров.
А может, Константин Филин?
Или Сергей Опарин?!
Как мне надоели эти сомнения! Господи, что же произошло со мной, что я помню имена, но не помню себя?»
* * *
Андрей Ветров пошел в госпиталь писать о раненых. Его привели в палату, где лежал Джамшед Жураев.
– Какими судьбами? – радостно спросил журналист.
– Легкое ранение.
«Вот кто мне поможет! – подумал Ветров. – Какой там Толочко! Мы с Джамшедом всем покажем, где раки зимуют!»
– Джамшед, нужна твоя помощь, – произнес он заговорщическим тоном. – Помнишь, ты рассказывал о генерале Усмоне?
– И что?
– Ты видел его?
Джамшед согласно кивнул. Но мускулы его лица напряглись.
– А Толочко встречал?
– Да. Он прилетал на Ванч. Я видел, как они с Усмоном обнимались, потом вместе ели барана.
– Я собираюсь опубликовать некоторые факты.
– Где, в своем «позоре»?
– Нет, в серьезных изданиях. Ты мог бы мне помочь?
– Чем?
– Я напишу, как во время боев к бандитам летали вертолеты. А ты подтвердишь. Подпишешься как свидетель.
– Ты что, сумасшедший? – Джамшед отрицательно покачал головой.
– Нет, Джамшед. Информация будет самой безобидной, чего ты боишься?
– Я могу рассказать и больше. Я сам видел, как в вертолеты миротворцев грузили наркотики. Но ничего подписывать не стану. У меня в Таджикистане семья – жена и дочь. Поэтому на авантюры я не пойду.
Убеждать его было бесполезно. Джамшед не боялся показаться трусом. Потому что здравомыслие – не трусость.
«Видимо, есть разница между мужеством солдата и мужеством гражданина», – рассуждал Ветров, возвращаясь из госпиталя. На прощание они с Джамшедом довольно холодно пожали руки, но сделали вид, что не обиделись друг на друга.
«В бою легче, – думал Андрей. – Остаться гражданином сложнее…»
На самом деле он был все‑таки обижен на Джамшеда. Чтобы хоть как‑то утешить себя, Ветров позвонил Граниту. Тот обрадовался звонку.
– A‑а, братишка, молодец, что позвонил. Я как раз собирался обедать, так что угощаю.
Они договорились встретиться через полчаса в баре «Восточный». Внутри бара был веселый полумрак, разгоняемый цветомузыкой. В центре круга танцевали девушки легкого поведения, Андрей почти всех их знал – был в этом заведении частым гостем. Потому поприветствовал девчат. В ответ они предложили присоединиться к ним. Но Ветров сказал, что забыл дома кредитную карточку и сейчас сам не прочь чем‑нибудь подзаработать.
Гранит сидел в кабинке. Увидев Андрея, он приветливо улыбнулся и протянул руку. На столе стояли пятизвездочный коньяк, икра, осетрина…
Глядя на дорогие яства, Ветров тоже почувствовал себя крутым. «Вот, сижу с солидным человеком, обсуждаю очень серьезные вещи. (А несколько дней назад этот человек подкинул мне десять штук баксов, красота!)»
А еще Ветров подумал, что не смог бы накрыть такой богатый стол даже в день получки. «А Гранит ведь тоже выпускник ДВОКУ. Значит, чему‑то хорошему нас все‑таки в училище учили. Может, зря я спал на лекциях?» – отметил он.
– Девушку, которая была с тобой, зовут Антонина? – как бы между прочим поинтересовался Гранит. У Ветрова отвисла челюсть.
– Откуда ты знаешь?
– Она работает у нас. У нее был роман с Дровосеком. Сейчас вроде бы расстались. Так ее Летун домогается.
– Кто?! – Ветров не понял, кто кого домогается, но почувствовал острый приступ ревности.
– Летун – начальник Антонины.
– Это имя или фамилия?
– Можешь считать это оперативным псевдонимом. Оплетчик, командир отдельной эскадрильи.
– А Дровосек?
– Это тоже псевдоним. Его имя – Александр Игнатьев, подполковник ГРУ. Но тебе лучше сразу же о нем забыть.
– А ты тогда кто?
– Я тоже офицер Главного разведывательного управления. – Гранит вздохнул. – Так что все очень серьезно, братишка…
* * *
Неизвестный с тоской отметил, как много он знает про еще одного незнакомого человека…
* * *
Гранит Усс всю жизнь мечтал служить в военной разведке. Именно в военной, а не в КГБ.
О Главном разведывательном управлении Генштаба он узнал от отца, вечного майора, начальника автошколы ДОСААФ. В их семье, начиная с Гражданской войны, все мужчины были военными. Традиция пошла с какого‑то прадеда, знатного рубаки из Первой конной армии. Основатель династии достиг высоких постов в Рабоче‑крестьянской Красной армии, но пал смертью храбрых во время конфликта на КВЖД, чем, вполне возможно, спас себя (и всю семью) от сталинских лагерей.
Его сын получил звание генерал‑майора в мае сорок первого года. А в декабре был убит шальным осколком на командном пункте дивизии. Остальные мужчины рода умирали в своих постелях, но выше «почетного» подполковника (когда звание присваивается при увольнении на пенсию) не дослуживались.
Дед Усса закончил службу военным комиссаром в каком‑то богом забытом райцентре. Отец же грезил Военно‑дипломатической академией (это учебное заведение, готовящее кадры для ГРУ, принимает только офицеров, прослуживших некоторый срок в армии и прошедших строгий отбор). Но в итоге стал начальником автошколы, а свою мечту завещал сыну.
У майора Усса‑старшего было два пути из автошколы ДОСААФ: на пенсию и в могилу. Он ушел в могилу через день после выпуска сына из военного училища. Крепко выпил, и прихватило сердце. Так что первый офицерский отпуск Гранита прошел в трауре.
Гранит еще мальчишкой, слушая разговоры отца, поклялся, что станет офицером ГРУ. Во что бы то ни стало.
Чтобы поступить в ДВОКУ (в котором учились отец и дед), Гранит стал заниматься пятиборьем. А в училище он узнал, что в Военно‑дипломатическую академию легче поступить из разведбата, а еще лучше – из спецназа ГРУ. Туда же берут только тех, кто занимался единоборствами.
Курсант Усс стал самостоятельно заниматься боксом, изредка консультируясь у настоящих боксеров. Все закончилось трагедией.
Время от времени в училище устраивались поединки (не без правил, естественно). На сцене клуба натягивали канаты, огораживая импровизированный ринг, на котором двенадцать боксеров дрались за кубок ДВОКУ.
Так вышло, что биться за свою роту выставили Гранита. Он не хотел и даже боялся. В первом поединке против Усса должен был драться кандидат в мастера спорта по боксу. Гранит тогда перепугался не на шутку. «Да вы что, он же убьет меня!» – шептал он своим секундантам, выталкивавшим его на ринг.
Противник был чуть пониже ростом и поуже в плечах, но это был сгусток энергии. Кулаки летали со скоростью лопастей вентилятора. Ноги – как пружинки. С первых же секунд поединка удары градом посыпались на Гранита. Голова зазвенела, нос распух, а после меткого удара в переносицу на глазах появились слезы. Гранит же хоть и бил, но никак не мог попасть в подвижную, все время исчезающую из виду голову соперника…
«Какой юркий», – думал, задыхаясь, Усс. Он мечтал лишь дотерпеть до конца раунда, а там – заставить секундантов выбросить полотенце.
Но в перерыве к Уссу пробрался командир батальона, двухметровый подполковник, учившийся в одном взводе с отцом Гранита. Комбат поспорил с комбатом противника на ящик коньяка, что его паренек победит. Видя, как складывается поединок, разозлился не на шутку.
– Мать твою, Усс, ты что делаешь? – взбешенно прошипел на ухо Граниту комбат. – Ты еще ляг под него, сучонок. Я тебе матку выверну, если проиграешь. Как отец твой был тормозом, так и выблядок его – полное ничтожество.
Это был удар ниже пояса! Больнее не смог бы ударить даже чемпион мира по боксу!
Ком подкатил к горлу. Усс услышал мягкий, добрый голос отца, рассказывающего, как распутывать леску. За доли секунды в его душе пронеслась масса звуков из детства: гомон стадиона (они с папой на футболе); шуршание волос (ласковая ладонь отца гладит его по голове); всплески воды (они с батей на рыбалке)… Все самые дорогие воспоминания его жизни были оплеваны и растоптаны в один миг.
Гранит вскипел. Он был готов разорвать комбата… Но прозвенел гонг, и секунданты подтолкнули Гранита к центру ринга.
Не помня себя, он подошел (медленно, как казалось ему) к сопернику и ударил. Противник упал. С Гранита все схлынуло. Ненависть, черная злоба – все ушло с этим ударом. Жаль только, не по адресу.
Гранит, успокоившись, отошел в свой угол. Рефери начал считать, а потом вдруг стал на колени, принялся хлопать боксера по щекам. И дико заорал;
– Доктора!!!
Но было поздно.
Противник был мертв.
Гранит убил его. Одним ударом. Потом оказалось, что у боксера до этого была черепно‑мозговая травма.
Мать убитого до сих пор пишет письма во все инстанции, вплоть до президента России. Она просит наказать виновных, организовавших убийство сына и списавших все на несчастный случай. Мама считает: ее единственного сыночка убили преднамеренно, потому что он помешал армейской мафии торговать оружием.
На самом деле – все было в силе, что дремала в Граните. У него не было внушающих страх мускулов. Но в самые трудные моменты в нем просыпалась сила. И тогда казалось, что дух Гранита разрывал оболочку тела. Он мог шагать сотни километров без устали, работать сутками без отдыха и сворачивать горы без малейшего усилия… Именно эту силу и разворошил комбат.
После выпуска Гранит попал в Афганистан.
Просился в разведбат – пролетел, направили в обычный полк. Там хотел в разведроту – опять мимо кассы. Лишь в батальоне оказалась незанятой вакансия командира разведвзвода.
«Ну хоть здесь подфартило», – Гранит перевел дух, а через несколько месяцев попал в плен.
После взрыва потерял сознание, и свои его не нашли.
Нашли душманы.
Граниту повезло, если в этой ситуации можно говорить о везении, – духи его не убивали долго и мучительно, как это делали обычно с пленными советскими солдатами. Просто избили. Вдоволь поиздевались. Предложили принять ислам, а когда отказался – заставили делать грязную и унизительную (по меркам восточных мужчин) работу.