– Я позвоню! – Бруни хотела извлечь из ситуации максимум удовольствия.
Она спустилась в кабинет, набрала номер полицейского участка и надменно сообщила, что говорит баронесса фон Вальрехт, и что ей срочно необходимо переговорить с комиссаром.
Едва комиссар взял трубку, тон Бруни изменился – теперь это была испуганная женщина, умолявшая о помощи. Она трепещущим голосом поведала, как еще вчера ее телохранитель заметил слежку, а сегодня выяснилось, что напротив ее виллы стоит машина, и оттуда – о ужас! – за ней наблюдают в бинокль. Может, это какой‑то маньяк… или грабитель?! Или ее хотят похитить?! В любом случае, она просит полицию приехать и разобраться – эта машина и сейчас тут, так что страшно даже из дома выйти.
Не прошло и получаса, как к дому подъехали две полицейские машины. Они с двух сторон заблокировали подозрительную «Мазду», один из полицейских вышел и проверил у водителя документы. Затем все три машины снялись с места и убрались восвояси.
Комиссар позвонил через два часа. Заверил Бруни, что тот, кто следил за домом, всего лишь частный детектив, и он уже строго предупрежден, что если осмелится вновь побеспокоить госпожу баронессу, то потеряет лицензию.
Она еще немного развлеклась, несколько раз переспросив: «Так вы уверены, что это не бандит?! А то я боюсь!», потом мурлыкнула «Вы очень любезны!» и повесила трубку.
– Ну и что ты об этом думаешь? – спросил Филипп, когда она пересказала ему содержание разговора.
– Как что? Виктор, конечно, его работа!
Для Бруни это было совершенно очевидно. Оно и понятно – людей, к которым могла бы поехать Рене, не так много, а этот гад хочет как можно быстрее ее найти. Нет, правильно она сделала, что уехала с человеком, связь которого с ней проследить невозможно – одно слово, умница!
А этот частный сыщик будет знать, как работать на всякую сволочь! Жаль, что его еще не оштрафовали как следует!
Увы – упомянутому сыщику урок не пошел впрок.
На следующий день Филипп случайно заметил, как одна из горничных, опасливо оглядываясь, выходит из мастерской. Спросил, что она там делала – девушка начала мекать: «Да я… так, посмотреть…».
Он отвел ее к Бруни, а сам с угрожающим видом стал у двери.
Сначала горничная заявила, что просто хотела посмотреть «стеклянные штучки» (вид при этом имела виноватый и неубедительный), но потом расплакалась и созналась, что получила двести марок от незнакомого мужчины за то, что ответила на несколько безобидных вопросов. И он обещал дать еще пятьсот, если девушка осмотрит все помещения в доме – не обнаружится ли там какая‑то незнакомая женщина.
Это значило, что дом по‑прежнему, как выражаются герои боевиков, «под колпаком». Да еще Филипп добавил масла в огонь, заявив:
– Ты поосторожнее разговаривай по телефону. Его могут прослушивать.
– Ты что, не можешь это проверить?! – возмутилась Бруни. – А еще профессионал, называется! Я читала, что есть всякие приспособления!
– Могу, – кивнул он. – Но даже если я все проверю, это еще не гарантия, что через час или через день никто не подключится к линии. Так что лучше просто пока что не говорить по телефону ничего лишнего.
Этот совет Бруни вспомнила через неделю, когда раздался звонок и голос в трубке произнес:
– Госпожа баронесса? Надеюсь, вы помните меня…
Она узнала его сразу – тот самый таинственный друг Рене. Что делать?! А если телефон прослушивается?!
Нужно чтобы он перезвонил кому‑то, у кого телефон в порядке – а она съездит и поговорит с ним там!
– …на прошлой неделе я был в восторге от ваших стеклянных цветов… – продолжал мужчина.
Кого же попросить? Иви? Она, конечно, пустит, но потом вопросами плешь проест да еще разболтает «по секрету» всем знакомым.
Решение пришло мгновенно: Гарольд – вот кто ей нужен! Он по утрам работает дома, и его всегда можно застать. Не откажет же он ей в пустяковой просьбе!
– …особенно мне понравились синие анютины глазки…
– Мне сейчас некогда, – перебила Бруни. – Перезвоните через полчаса по другому телефону…
Какой у него телефон?! Лихорадочно путаясь в страницах, начала листать ежедневник.
Ага, вот, нашелся! Продиктовала номер, повесила трубку и тут же схватила ее снова:
– Филипп, спускайся в гараж, нам нужно ехать! Срочно!
Успела она вовремя. Едва Гарольд открыл дверь, и они обменялись несколькими словами, как в глубине его квартиры раздался звонок.
– Это мне, мне звонят! – завопила Бруни, отпихнула хозяина и понеслась на звук.
Звонили и правда ей.
Разговор длился недолго, чувствовалось, что человек на другом конце провода тоже опасается прослушки. Бруни рассказала ему про частного детектива и слежку. Он ответил, что через пару недель все «станет на место» – имя Рене при этом не назвал, но ясно было, о чем идет речь.
Гарольд был весьма тактичен и вопросов задавать не стал, но Бруни сама чувствовала, что нужно как‑то объясниться, поэтому рассказала полуправду: романтическую историю о подруге, которая ушла от жестокого мужа к красавцу‑любовнику. О том, что эту подругу в настоящее время разыскивает не только муж, но и полиция всей Европы, предпочла умолчать.
А между тем, несмотря на историю со слежкой, жизнь шла своим чередом.
Пришло приглашение от Иви – она затевала бал‑маскарад по случаю своего дня рождения.
Позвонила Эрика из «Светской жизни» – сказала, что через две недели будет в Мюнхене, и хотела бы встретиться. Бруни обрадованно согласилась: а вдруг про нее еще что‑нибудь в журнале напечатают?!
Но главное, после долгого перерыва ее захватил очередной «творческий порыв». Возможно, секс и в самом деле стимулирует творческое начало в человеке, во всяком случае, через день после их с Филиппом «воссоединения» Бруни как магнитом потянуло в мастерскую – недоконченная лоза так и стояла перед глазами.
Предстояло самое интересное: сборка.
Полдня Бруни провела в мастерской, покрыв дюжину листов разноцветными закорючками и дугами, обозначающими, какая деталь куда должна идти. Затем опробовала в деле сварочный аппарат, приделав к стволику три листочка. Наконец – позвонила Филиппу, и когда тот явился в мастерскую, величественно повела рукой:
– Вот это все нужно отнести на третий этаж, в ту комнату, где голая белая стенка. Да смотри не урони!
«Это все» включало в себя три ящика с деталями каркаса, дрель, сварочный аппарат, несколько листов асбокартона и чемодан с дюбелями, шурупами и инструментами.
Работа шла небыстро. Сначала Бруни собирала в мастерской фрагмент – кусок ствола с пятью‑шестью листьями и гроздью из нескольких цветков. Потом несла наверх и, надев на каркас, приваривала его к предыдущему участку, стараясь как можно тщательнее загладить шов.
Казалось бы, не так уж сложно, но к вечеру она чувствовала себя так, будто ее прокрутили через стиральную машину. Даже не было сил смотреть телевизор – на фоне кривляющихся артистов перед глазами продолжали проплывать стволики, листья и цветы.
Конечно, никто не заставлял ее так торопиться, но уж очень хотелось закончить все до приезда Эрики, чтобы было что показать!
Прошли две недели – от Рене по‑прежнему не было никаких известий.
По утрам Бруни нетерпеливо включала телевизор, просматривала газеты: ну где же, где?! Ведь стоит Рене подать на развод, и репортеры ее просто живьем сожрут: еще бы, такая сенсация!
Почему она медлит – неужели Виктор все‑таки до нее добрался?!
Лишь в субботу, развернув «Зюддойче цайтунг», она наконец вздохнула с облегчением: на первой странице красовался анонс: «Рене Торрини – в Париже! Читайте сообщение нашего специального корреспондента!», и под ним фотография: Рене – нарядная, улыбающаяся; по бокам – два здоровенных мужика, явные телохранители, и чуть сбоку третий. Присмотревшись, Бруни узнала его, хотя без усиков и с другой прической он выглядел куда моложе.
Глава двенадцатая
Выставка, выставка, выставка!
С тех пор, как в субботу Амелия ворвалась в его комнату с горящими глазами и выпалила: «Филипп, они мне выставку предлагают! Слышишь, выставку, персональную, в Париже!!!», больше ни о чем думать и говорить она не могла.
Даже явившись к нему как‑то ночью, она плюхнулась в постель, замурлыкала, когда он ее обнял – и вдруг отстранилась и деловито изрекла:
– Нет, нужно новую делать…
Как выяснилось, речь шла о стеклянной лозе. Ту, которую Амелия недавно закончила монтировать на третьем этаже, теперь отсоединить от стенки и перевезти было уже невозможно.
Во вторник утром позвонил Майкл Э. Трент – ему хотелось услышать мнение Филиппа: не пытается ли Мелли вытянуть из него деньги на какую‑нибудь очередную глупость. Дело в том, что журнал «Светская жизнь» готов был спонсировать выставку лишь частично, изрядную сумму на организационные расходы должна была выложить и сама Амелия. Или кто‑то еще. И этот «кто‑то», естественно, хотел быть уверен, что деньги не будут выкинуты на ветер.
Филипп сказал, что, по его мнению, все выглядит вполне серьезно.
Пикантность ситуации заключалась в том, что с соседней подушки на него, прислушиваясь к разговору, таращилась «заинтересованная сторона», и он боялся, что она сейчас ляпнет что‑нибудь не к месту или завопит: «Дай мне поговорить!»
Но градом вопросов Амелия разразилась, лишь когда он повесил трубку: «Это что – это отец был, да? Он про выставку спрашивал? Ну как, он даст деньги?!»
Сам Филипп воспринимал эту «выставочную лихорадку» как несомненное благо: в результате нее Амелия начисто покончила со всеми дискотеками и вечеринками – ей просто было не до того. Большую часть времени она проводила в мастерской либо бродила по дому, составляя список «экспонатов». Иногда заявлялась к Филиппу и спрашивала:
– А как ты считаешь, то зеркало с вьюнками на выставку взять или нет?
Ночевать к нему она приходила чуть ли не через день, нетерпеливо барабанила в дверь и врывалась, часто с каким‑нибудь угощением – бутылкой вина, тарелкой с виноградом либо коробочкой конфет с ликером.
Но главным «угощением» была она сама – золотоволосая, смеющаяся, с нежной белой кожей…
Если бы кто‑то спросил Филиппа, почему он, столько раз повторив: «Нет, больше этого не будет!», тем не менее снова оказался с ней в постели – он бы, наверное, ответил просто: «Надоело бороться с неизбежным».
Она его хотела и не скрывала этого, не требуя взамен никаких любовных признаний, никакой лжи – радость за радость, и ничего больше. А главное, у нее был очень сильный союзник: он сам, точнее, та часть его, которая, вопреки всему, упорно тянулась к ней, к ее словно выточенному из теплого розоватого мрамора телу. И в какой‑то момент Филипп понял, что ни к чему бороться с самим собой и отказываться от того, что все равно рано или поздно случится…
Про день рождения Иви Амелия вспомнила в последний момент, за день до вечеринки.
Сделать маскарадный костюм на заказ было, естественно, уже невозможно, пришлось довольствоваться тем, что имелось в магазине. Провозившись чуть ли не час и прикинув с десяток вариантов, она решила нарядиться женщиной‑кошкой из «Бэтмана», то есть в обтягивающий комбинезон с большим декольте, шапочку с острыми стоячими ушами, маску с раскосыми прорезями для глаз и перчатки до локтя – все из искусственной кожи, черное и блестящее.
Что ж, наряд ей вполне подходил. Хуже было другое – примерив выбранный костюм и удовлетворенно кивнув своему отражению в зеркале, Амелия сказала продавцу:
– Теперь вот этот покажите… и вон тот, и инопланетянина тоже. – Обернулась. – Филипп, пойди сюда! Какой тебе больше нравится?
– Что?! – переспросил Филипп, хотя уже понял, на что она нацелилась.
– Ты тоже должен выглядеть как все!
– Я тебя снаружи подожду, – он развернулся и направился к выходу.
Вскоре баронесса вышла из магазина, сунула ему в руки пакет:
– На, неси, – и пошла по улице, не оглядываясь и всем своим видом демонстрируя недовольство.
Филипп спокойно двинулся следом.
Молчаливого недовольства хватило ненадолго.
– Что тебе, трудно как человеку одеться и меня не позорить?! – разразилась гневной тирадой Амелия. – Ведь все знают, что ты со мной – а ты будешь там в обычном костюме торчать, как белая ворона!
Спустя минут пять в ход была пущена грубая лесть: «Ты в маскарадном костюме просто великолепно смотреться будешь!», а затем уговоры: «Ну что тебе стоит?!»
В конце концов он предложил компромиссный вариант: Амелия от него немедленно отстанет со своим нытьем – а он вместо костюма наденет на вечеринку джинсы и кожаную куртку с заклепками.
– И широкополую шляпу, и черную маску! – воспряла духом баронесса.
– Нет.
– Ну хоть темные очки!
На это Филипп, так и быть, согласился.
Иви всегда устраивала вечеринки с размахом, но на сей раз превзошла саму себя. Весь дом был затянут вишневым бархатом и уставлен белыми каллами. На этом фоне огненно‑алый костюм самой хозяйки резал глаз так, что хотелось зажмуриться. Присмотревшись, Филипп понял, что Иви изображает черта – имелись даже маленькие вилы, которыми она в знак расположения подкалывала гостей.
Народу собралось человек сорок, но из‑за вычурных разноцветных костюмов казалось, что их вдвое больше. Повсюду сновали официанты, наряженные в древних египтян (короткая юбочка, сандалии и темный грим), так же был одет и бармен.
Появление Филиппа интереса не вызвало. Зато Амелия, расцеловавшись с хозяйкой, вручила ей подарок – серебряный кальян – и закружила по залу, приветствуя знакомых.
Веселая, бойкая, оживленная – тут она была в своей стихии. Ее задорно торчащие черные ушки мелькали повсюду. Вот присела с кем‑то на диванчик – но через минуту обнаружилась уже у фуршетного стола; схватила с подноса проходившего мимо официанта бокал, подлетела к Филиппу:
– Там такие длинные штучки сбоку на подносике лежат – это с миногами! Вку‑усно! – и, заметив еще кого‑то из знакомых, устремилась в ту сторону.
Публика вокруг выглядела весьма колоритно: шестифутовый пушистый «заяц» шел под ручку с «ведьмой» в мини‑лохмотьях, «клоун» обнимал «пирата» (было непонятно, кто из них какого пола), неподалеку болтали, сбившись в кружок, «фея», «лиса» и «робот». Некоторые маски Филиппу разгадать не удалось – например, он так и не понял, кого изображает девушка, с ног до головы туго затянутая в блестящий розовый шелк – сосиску, что ли?
Довольно быстро рядом с Амелией нарисовался «ковбой» в широкополой шляпе, в маске на пол‑лица и с лассо у пояса. Несмотря на маску, Филипп узнал его сразу – это был тот самый тип, который в прошлом месяце на такой же вечеринке увел Амелию наверх, в спальню.
Она немного поболтала со своим новоявленным кавалером – смеялась, кокетливо наклоняла голову, потом сделала ему прощальный жест ручкой и снова подбежала к Филиппу.
– Слушай, ты не помнишь, что это за хмырь?! – мотнула головой в сторону стоявшего у стола с закусками «ковбоя». – А то он говорит, что меня знает, а я в упор не помню!
– Ты с ним в прошлом месяце познакомилась. – Хорошее воспитание не позволило Филиппу добавить «и переспала», но Амелия вспомнила и сама:
– А‑а, этот… из Техаса! – скривилась, будто ее сейчас стошнит. – Мерси! – и убежала обратно.
Вопреки этой гримаске, танцевать она с ковбоем все‑таки пошла.
Переместившись вслед за парочкой в зал со «звездным небом» из разноцветных лампочек и грохочущей изо всех углов музыкой, Филипп продолжал меланхолично наблюдать.
Ближайшее будущее было для него вполне ясно: сейчас баронесса еще выпьет, потанцует… снова выпьет – но почти наверняка рано или поздно отправится с этим парнем наверх, в одну из гостевых спален. А ему останется только сидеть где‑нибудь на подоконнике и ждать. Ждать, пока она выйдет оттуда, растрепанная и пахнущая чужим мужчиной…
Следующие полтора часа «ковбой» не отставал от Амелии ни на шаг: приносил ей выпивку, рассказывал что‑то, от чего она заливалась смехом, обнимал за талию и порой шутливо, словно мимоходом, целовал в шею или в плечо, на что баронесса так же шутливо отмахивалась. На предложение продолжить общение в более интимной обстановке (взгляд, брошенный техасцем в сторону лестницы, был весьма красноречив) она лишь рассмеялась, мотнула головой и снова пошла танцевать.
Если отказ и разочаровал «ковбоя», то окончательно надежды не лишил – тем более что, словно вознаграждая себя за трезвую и праведную жизнь, которую она вела последние недели, Амелия пила стакан за стаканом; смех ее становился все громче, жесты – все размашистее и небрежнее.
Было ясно, что вот‑вот она опьянеет окончательно. Тогда техасец, скорее всего, и предпримет вторую попытку. И наверняка на этот раз удачную.
Филипп понимал, что за то время, что он знаком с Амелией, у нее перебывало таких «однодневных», или точнее, «одночасных» любовников с дюжину, не меньше. Но почему‑то именно сегодня при мысли о том, что она, пьяная и ничего не соображающая, потащится наверх трахаться с этим мужиком, становилось тошно.
И еще тошнее было думать, что через день‑другой она снова, как ни в чем не бывало, побарабанит к нему в дверь…
Баронесса рассмеялась громким пьяным смехом. Повиснув на руке «ковбоя», она пыталась поймать ртом тоненькую струйку коктейля, которую тот лил из поднятого над головой стакана.
Да, уже готова…
Техасец обнял ее за талию и подтолкнул к лестнице. Амелия послушно пошла мелкими шажочками, чуть пошатываясь… Хоть бы она сейчас споткнулась и грохнулась, что ли! – тоскливо подумал Филипп.
Сдвинулся с места он еще до того, как понял, что сейчас сделает – что‑то будто толкнуло его изнутри. Стараясь не слишком торопиться, чтобы не обратить на себя внимание, он пересек зал, взбежал по лестнице и догнал парочку уже на площадке.
Схватил Амелию за плечо, резко развернул к себе:
– Хватит. Домой пора ехать!
– Эй, мужик, ты что?! – оторопел «ковбой».
– Домой! – не обращая на него внимания, внушительно повторил Филипп. – Домой пошли!
– До‑мой, – повторила Амелия, глядя на него остекленевшими глазами, и застыла с полуоткрытым ртом, словно пытаясь вспомнить, что значит это слово.
– Ты что – свихнулся, что ли?! – от волнения «ковбой» перешел на свой родной язык.
– Нет. Я нанят, чтобы обеспечивать ее безопасность, – на том же языке сухо объяснил Филипп.
– Ну, ей вроде как ничего особо опасного и не грозит! – усмехнулся техасец, прозрачно намекая на необходимость проявить «мужское взаимопонимание».
– Она в таком состоянии за себя не отвечает. Поэтому сейчас поедет домой.
– Никуда она не поедет! Мы с ней шли наверх, и ты в эти дела не лезь! – потянув Амелию к себе, техасец попытался спихнуть руку, которой Филипп придерживал ее за плечо. В ответ Филипп ухватил его за запястье, резко вывернул кисть и толкнул, заставив отступить на шаг и отпустить талию баронессы.
Изнутри поднималось непривычное чувство легкости и бесшабашности.
Драка? Отлично. Хочет – так получит! Но Амелия этому мужику не достанется, пусть он хоть что тут делает!
И тут виновница происходящего наконец вышла из ступора.
– Пшли они… – отмахнулась она от своего экс‑кавалера, при этом мимоходом съездив ему по носу. – Ты лучче! – С идиотской улыбкой качнулась к Филиппу, намереваясь повиснуть у него на шее.
– Стой спокойно! – тряхнул он ее за плечо.
– Что случилось?!
А‑а, вот и Иви подоспела!
– Он… – начал «ковбой» и запнулся, сообразив, что жаловаться в этой ситуации просто глупо.
– Ничего, – любезно сообщил Филипп. – Мы уже уходим.
– А попр…щаться?! – вмешалась Амелия.
– Правильно. Скажи всем «До свидания».
– Пока! – сияя до ушей, баронесса махнула рукой, обернулась к Филиппу и непонятно к чему добавила: – А все ж таки ты сволочь!
К тому времени, как они доехали до дома, она уже крепко спала, свернувшись на заднем сидении. Филипп опасался, что, проспавшись, она разозлится – что это он вмешивается в ее личную жизнь! Или, еще того хуже, начнет ехидничать: «А‑а, ревнуешь, ревнуешь!». Но с утра Амелия как ни в чем не бывало позвонила: «Приходи кофе пить!» и говорила исключительно о намеченной на следующую неделю поездке в Париж.
Глава тринадцатая
Поездка тоже была связана с выставкой: она хотела сама осмотреть помещение галереи, кроме того, ей предстояло сняться для рекламных буклетов. Ну и, разумеется, ей не терпелось увидеться с Рене – та по‑прежнему обреталась в Париже и вовсю занималась разводом.
На этот раз Амелия не спрашивала, предпочитает ли он жить отдельно, просто заказала номер на двоих в «Хилтоне».
Филипп едва узнал Рене, настолько она изменилась и похорошела. И дело было не только в короткой светлой стрижке, необычайно ее красившей – изменилось что‑то внутри. Оживленная, с сияющими глазами, Рене выглядела элегантной и уверенной в себе, ее худоба и бледность смотрелись теперь как аристократическая утонченность.
У ног ее крутилась черная собачонка, которая вызвала у Амелии радостный вопль:
– Тэвиш?! Собаченька моя, иди сюда!
Баронесса присела на корточки, собачка встала на задние лапы, и они облобызали друг друга.
– Это ж надо – через столько лет тебя узнал! – заулыбалась Рене.
– Ха, еще бы он меня не узнал! – ухмыльнулась Амелия. – Кто бы, кроме меня, догадался его на день рождения ликером угостить!
И они обе рассмеялись.
Она была похожа на Линнет.
Филипп понял это не сразу, Линнет была куда красивее и ярче. Но чем‑то неуловимым – то ли хрупким изяществом, то ли изогнутыми ровной дужкой, как у Мадонны на старинной иконе, бровями, Рене напоминала ее.
В холле «королевских апартаментов», где она жила, дежурили двое телохранителей. Филипп было подумал тоже остаться с ними, но потом прошел вместе с Амелией в гостиную и устроился на диване у окна.
И вот тут‑то, взглянув в очередной раз на Рене, он и заметил это сходство. И удивился, что раньше его не замечал.
Долговязого приятеля Рене звали Тед – это странное для француза имя досталось ему от отца‑американца. Он был частным детективом и, как выразилась Рене, «специалистом по особым поручениям». Похоже, специалистом неплохим, судя по тому, как ловко сумел организовать ее переезд через границу и найти для нее адвоката, одного из лучших в Париже. Даже любимую собаку, которую Виктор забрал у Рене и увез неведомо куда, Тед и то сумел разыскать и вернуть хозяйке.
Сейчас он уехал в Швейцарию, по каким‑то делам, связанным с Виктором, и должен был вернуться через несколько дней.
То, что для Рене он не просто друг, было ясно без слов и объяснений. И без слов, по сияющим глазам и по тому, как она, забывшись, пару раз ласково назвала его «Теди», было ясно, как много он для нее значит.
Амелия с настырностью бульдога и любопытством мартышки пыталась выспросить все подробности, но Рене сделала большие глаза и едва заметно кивнула в сторону Филиппа.
«Не бог весть что, но жить можно», – именно так госпожа фон Вальрехт охарактеризовала галерею, в которой должна была проходить выставка – анфиладу из пяти просторных комнат с высокими потолками и паркетным полом. На лице у нее при этом застыла снисходительная гримаска, и выглядела она как королева, удостоившая своим посещением крестьянскую лачугу.
Этот мини‑спектакль был предназначен для представителя рекламного отдела «Светской жизни», сопровождавшего ее во время осмотра галереи. Амелия смотрела на него сверху вниз и в переносном, и в прямом смысле слова – он едва достигал ее плеча. Потребовала план помещения, обратила внимание на плохо помытое окно и между делом поинтересовалась, нельзя ли к февралю заменить полы на мраморные;
Лишь когда они с Филиппом вышли на улицу и сели в такси, она разразилась торжествующим смехом:
– Видал, как я его?! Видал?! – сделала несколько размашистых жестов, словно лупила невидимого противника кулаками. – Он аж онемел, когда я про мрамор сказала! Так их всех! А видел, какие там потолки высоченные?! И вообще, галерея – просто блеск!
– Ну и зачем это?! – поинтересовался Филипп. – Про мрамор?
– Цену себе набивала! – беззастенчиво призналась баронесса.
Всю дорогу до «Хилтона» она от восторга чуть ли не подпрыгивала на сидении, вспоминая галерею и находя в ней все новые достоинства: комнаты достаточно большие, чтобы хорошо смотрелись витражи, а люстра в центральной комнате будет прекрасно гармонировать с двумя бра в виде пионов, которые можно симметрично повесить у входа.
Едва войдя в номер, заявила:
– Есть хочу, есть хочу! Закажи обед, а я пока пойду в душ! И вермута бутылку, и лимончик!
Филипп скинул пиджак и сел звонить – в перевозбужденном состоянии, в котором пребывала сейчас Амелия, каждая минута задержки была чревата скандалом. Но, как выяснилось, у нее были свои идеи о том, как провести оставшееся до обеда время: не успел он повесить трубку и встать, как она налетела на него сзади – мокрая, горячая, голая.
– Фили‑ипп! – обняла и принялась щекотать под ребрами. – Ну развеселись ты наконец – так здорово все получается! Вот тебе, чтобы не был такой мрачный! – Приподнялась на цыпочки и поцеловала в шею.
– Ну тебя, всю рубашку промочила! – он попытался вывернуться.
– Не нудись, пошли лучше в душ! Будешь хорошо себя вести – я тебе спинку потру!
Не дожидаясь согласия, принялась расстегивать на нем рубашку.
– Вот так… еще пуговка… вот так… Не дергайся! Ух ты‑ы!.. – Это она уже добралась до самого низа.
Они все еще были в душе, когда раздался стук в дверь. Амелия чертыхнулась, схватила полотенце и кое‑как обмоталась им.
– Пойду открою сама, а то там может попасться… хи‑хи, нервная официантка – еще в обморок упадет…
К тому времени, как он вышел из ванной, баронесса фон Вальрехт сидела по‑турецки на кровати и с увлечением обгладывала жареные куриные крылышки. Ее единственную одежду составляло все то же полотенце, намотанное теперь вокруг головы.
Она приглашающе махнула рукой, указывая на стоявший возле кровати сервировочный столик.
– Смотри, сколько всякой вкуснятины!
Филипп сел рядом, по ее примеру взял крылышко и макнул в соус, отломил кусок булки. Есть хотелось зверски.
Баронесса облизала пальцы и пошарила глазами по столу.
– Попробуй мясное желе – смотри, какое красивенькое! – Кубики мясного желе и впрямь сверкали на блюде, будто осколки темного хрусталя. – На вот! – Подцепила пальцами кубик, потянулась к Филиппу – желе выскользнуло и шлепнулось ему на грудь, развалившись на обломки.
– Ты что делаешь!.. – дернулся он.
На лице у Амелии расплылась довольная улыбка.
– Ничего, ща‑ас ты у меня будешь чистенький! – она со смехом толкнула Филиппа в плечи, опрокидывая его на спину. – Вот здесь у нас кусочек застрял… – Горячий быстрый язык пробежал по груди, оставив влажную дорожку; острые зубки мимоходом царапнули сосок. – И здесь… Мурр!..
Отрубился он мгновенно, окончательно и бесповоротно, словно рухнул в какой‑то колодец или в яму с дегтем – и вынырнул, понятия не имея, сколько проспал, и в первый момент даже не понимая, где находится.
За окном было темно, в комнате тоже. Лишь из приоткрытой двери ванной пробивался узким лучиком свет.
По мере того как прояснялось в голове, недавнее прошлое все четче вставало в памяти. Они с Амелией занимались любовью, потом поели, пили вино – прямо из горлышка, лень было идти в гостиную за бокалами; она смеялась и говорила, что так даже вкуснее. Потом снова оказались в постели…
Интересно, где она? В ванной – непохоже, ни плеска воды, ни шороха… Ушла куда‑то?!
Он рывком вскочил и распахнул дверь в гостиную.
Баронесса сидела в кресле и что‑то увлеченно рисовала в блокноте. Рядом с ней стояла бутылка от вермута и тарелка с ошметками лимона.
– Ну что – проснулся?! – подняла она голову. Ехидно фыркнула: – Ну и видок у тебя!
Холодный, больно исхлеставший кожу душ привел его в норму. Собрав валявшееся на полу белье, Филипп сложил его в корзину и полез в шкаф за новым; на минуту задумался, что лучше надеть, костюм – или, для разнообразия, слаксы с джемпером (вот Амелия удивится!)
Заговори о черте… в данном случае хватило и подумать – она тут же, словно ее звали, появилась на пороге.
– Слышь, поехали танцевать!
– Че‑его?!
– Танцевать! Ты в Париже все знаешь – где тут самое крутое место, чтобы поплясать можно было? Или прямо в «Локомотив» двинем?
Несмотря на выпитую бутылку вермута, на ногах она держалась крепко, настроение у нее было преотличное.
– Тебе же завтра на буклет сниматься – к половине девятого у стилиста нужно быть, – напомнил Филипп.
– Ну и что?! Еще только полдесятого – время детское! О, и давай Рене возьмем, что ей одной в номере сидеть?!
Рене была в номере не одна – нежданно‑негаданно, на пару дней раньше, чем обещал, вернулся Тед. Узнав, что Амелия приглашает их в «Локомотив», он сразу загорелся этой идеей.