– Наконец‑то мы сможем по‑настоящему познакомиться, – заявила ему баронесса, – Рене мне про тебя все уши прожужжала. – Обернулась к подруге: – Ну давай одевайся! Не наряжайся особо, надень свитер и брюки, в самый раз будет!
Хотя Рене улыбалась, но Филиппу показалось, что она чем‑то расстроена, да и ехать ей не слишком хочется. Тем не менее она послушно ушла и минут через пятнадцать появилась в серых брюках и сиреневом жакете поверх белой водолазки.
Все это время баронесса рассказывала Теду про свою будущую выставку. Стоило ему ненадолго уйти в спальню – залезла в бар, налила себе порцию джина и выпила.
В «Локомотив» они поехали вчетвером – телохранитель Рене остался в номере. Как заявила Амелия:
– На что он вам? Пусть сидит, собаку стережет! Двое мужчин – неужели вы нас не защитите в случае чего?! – Последняя фраза, как и кокетливая улыбка, предназначались Теду.
Филипп знал, что флиртовать с любым более‑менее приемлемым мужчиной для Амелии так же естественно, как дышать, не предполагал только, что «мишенью» для подобного флирта может стать и Тед. Но Рене, очевидно, знала подругу лучше – теперь было понятно и ее плохое настроение, и нежелание ехать на дискотеку.
В такси Тед сидел между двумя женщинами; обнимал за плечи Рене, но голова его была повернута к Амелии. Баронесса со смехом выспрашивала, каково это быть частным детективом, и упрашивала рассказать что‑нибудь «интересненькое».
Сидя рядом с водителем, Филипп то и дело поглядывал в зеркальце. Не на нее – на Рене. Та сидела очень пряменько, улыбалась скупой вежливой улыбкой, но если бы это была Линнет, он бы при первой возможности отозвал ее в сторону и спросил, почему у нее такие несчастные глаза.
Если бы это была Линнет… да он бы и не взглянул в сторону другой женщины – сидел бы, держал ее за руку и нашептывал ей на ухо все те ласковые слова, которые ему так давно уже некому было сказать.
Линнет… имя твое – как перестук капель весеннего дождя. Линнет…
«Локомотив» встретил их обычным шумом, пестро разодетой публикой и вспышками разноцветных огней. Филипп бывал здесь всего несколько раз и ориентировался не слишком хорошо, но Тед уверенно кивнул на боковую лестницу:
– Пошли туда. Я тот зал больше всего люблю.
Лестница привела их на балкон. Вдоль стены тянулась стойка бара, а через перила открывался вид на расположенную ниже танцплощадку. Звучала медленная мелодия, и публика, раскачивающаяся в такт музыке, показалась Филиппу похожей на пестрое варево, которое кто‑то помешивает гигантской поварешкой.
Заметив несколько свободных табуретов у стойки, он подтолкнул баронессу туда. Садиться она не стала – прислонилась к стойке и махнула бармену:
– «Водка‑Мартини»!
Медленная музыка сменилась быстрой и ритмичной.
– Ну что, – сказал Тед, – встречаемся здесь, в баре? – Протянул Рене руку: – Пойдем?! – Но та испуганно отступила:
– Нет, я… не умею…
Амелия, которая нетерпеливо отбивала ритм носком сапожка, тут же схватила его за руку.
– Пошли, пошли! – потянула за собой в сторону лестницы. – Она действительно не умеет, не мучай зря человека. Я еще со школы… – Последние слова прозвучали неразборчиво.
Рене проводила их взглядом и залезла на табурет. Почувствовала, что Филипп на нее смотрит, подняла голову и улыбнулась, вежливо и дружелюбно.
– Увы, я действительно плохо танцую.
– Я тоже, – улыбнулся в ответ Филипп. – Вам заказать коктейль?
– Да.
– Какой?
– Не знаю…
Он заказал «Шампань‑коблер» – Рене кивком поблагодарила.
Внизу, на площадке, было почти темно – лишь с потолка серебристыми конусами били лучи прожекторов, блуждая по пляшущей толпе. Различить в таком освещении Амелию или Теда было невозможно.
Одна мелодия сменялась другой, серебристые конусы уступили место разноцветным вспышкам, но они все не возвращались. Рене вздыхала и чем дальше тем чаще украдкой поглядывала через перила.
Появились они внезапно. Филипп услышал возглас:
– Ух, давно так хорошо не плясал!
Тед вывернулся откуда‑то сбоку; проходя мимо Рене, легонько потрепал ее по затылку свободной рукой – за вторую руку держалась Амелия, довольная и раскрасневшаяся.
– Здорово ты танцевать умеешь! – весело воскликнула она.
– Ну а ты думала! – обернулся к ней Тед. – Я сюда лет с пятнадцати через черный ход бегал! – Присев на табурет рядом с Рене, глотнул из ее стакана.
Только теперь Амелия отцепилась от него, но вместо того чтобы тоже сесть, снова прислонилась к стойке, втиснувшись между ним и Рене.
Что ж ты творишь, стерва?! Сначала ради подруги готова через всю страну мчаться, одежду буквально с себя снимаешь – а потом вдруг берешь и вот так, в наглую, парня у нее уводишь?! Причем парня, к которому та явно неровно дышит!
Филипп сжал зубы, так ему хотелось сейчас взять баронессу за шкирку и встряхнуть ее, чтобы опомнилась. Но вместо этого он заказал ей «Манхеттен» – и заодно себе, нарушив зарок не пить на работе ничего крепче сухого вина.
– Скучаешь? – улыбнулся Тед, дотронувшись до плеча Рене. – Ничего, как только заиграют что‑нибудь помедленнее, мы с тобой тоже потанцуем!
– А почему через черный ход?! – перебила Амелия, не дав подруге ответить.
– Чтобы за вход не платить! – рассмеялся он.
Бармен принес коктейли. Баронесса выпила залпом и кивнула Теду:
– Пошли?!
Он сполз с табурета и послушно двинулся за ней.
Рене смотрела им вслед. Филипп не видел ее лица, только очень прямую закаменевшую спину и руку, судорожно вцепившуюся в край стойки.
И снова музыка, музыка – утомительно похожие одна на другую ритмичные мелодии. Рене, уже не таясь, все чаще и чаще поглядывала вниз, на площадку.
Может, потанцевать ее пригласить? – подумал Филипп. Пусть хоть немного отвлечется, чем так сидеть! Танцор он, конечно, никакой – но если медленная мелодия…
Словно угадав его мысли, Рене подняла голову и беспомощно взглянула на него. Он улыбнулся, пытаясь хоть как‑то ее подбодрить – она заморгала, быстро отвела глаза, сказала:
– Ладно… я, пожалуй, пойду, – сорвалась с табурета и почти бегом устремилась к выходу.
Филипп промедлил лишь несколько секунд, прежде чем броситься за ней. Он сам не очень понимал, что собирается делать – но было ясно одно: отпускать ее одну в таком состоянии просто нельзя.
Тем более на бульваре Клиши, в полночь… район уж больно нехороший! А у нее на руке бриллиантовые часики, которые стоят больше, чем многие из местных завсегдатаев зарабатывают за год…
Нет, нужно убедиться, что она нормально села в такси, тогда он с чистой совестью вернется обратно, чтобы препроводить Амелию до отеля. Кстати, что делать, если эта сучка потащит Теда в номер – в холле ночевать?!
Мимо проехало свободное такси. Рене не попыталась его остановить – вместо этого вдруг повернулась и решительно направилась к подземному переходу.
Куда это она, неужели на метро? – удивился Филипп. Ноги тем временем сами понесли его вслед за ней.
Глава четырнадцатая
Раз‑два, раз‑два – стук каблучков Рене далеко разносился по пустынной ночной улице. Он шел сзади, метрах в пятнадцати, стараясь ступать как можно более бесшумно. Не надо, чтобы она слышала его шаги за спиной, но если понадобится, он за несколько секунд окажется рядом.
Мимо входа в метро она прошла, не взглянув туда; поднялась по эскалатору, огляделась – и уверенно зашагала в сторону вокзала Сен‑Лазар. Филипп немного замешкался, хотя в глубине души понимал, что выбора нет: если он сейчас вернется в «Локомотив», а с ней что‑нибудь случится, он никогда себе этого не простит. А Амелия… в конце концов, обойдется она без него один раз!
Отбросив последние сомнения, он двинулся вслед за удалявшейся худенькой светлой фигуркой.
Довольно скоро он догадался, что Рене идет в направлении «Хилтона». Но почему пешком, почему такси не взяла?!
Наверное, Амелия давно вернулась в бар и сейчас удивляется, куда он делся. Или, не дай бог, уже напиться успела…
Нет, о ней сейчас думать не стоит. Думать надо о Рене.
Может, догнать ее, заговорить?
Очередная улица вывела их на берег Сены – отсюда до «Хилтона» было уже рукой подать. Только тут Рене впервые замедлила ход – перешла улицу, спустилась по пандусу к самой воде и села на большой гранитный шар, выступающий из мощеной булыжником набережной.
Филипп пристроился «этажом выше» – на парапете набережной.
К ночи сильно похолодало. Пока он шел, этого не чувствовалось, но стоило присесть, и даже сквозь пиджак, надетый поверх джемпера, холод начал пробирать до костей.
Рене сидела неподвижно, смотрела то ли на Сену, то ли на переливающуюся золотистыми огнями Эйфелеву башню на противоположном берегу. Дыхание белыми облачками вырывалось у нее изо рта.
Еще досидится, дурочка, до воспаления легких, мрачно подумал Филипп. Если он, здоровый мужик, зубами стучит, то что же должна чувствовать такая худышка, да притом в легком жакете?!
Наконец, не выдержав, он слез с парапета и нерешительно (еще за грабителя примет!) подошел к ней, позвал негромко:
– Рене!
Она медленно подняла голову.
– Вставай! Не надо тебе здесь сидеть, простудишься!
– Я не хочу идти в отель, – сказала она жалобно, как обиженный ребенок.
Филипп присел на корточки, взял лежавшую на коленях худенькую руку. Пальцы оказались такими же ледяными, как в ночь их знакомства.
– За мостом есть бар, пойдем туда. Там горячий пунш подают в глиняных кружках – выпьешь, согреешься. – Рене молча смотрела на него, и неясно было, доходят ли до нее его слова. Выпрямляясь, он подхватил ее за плечи и поставил на ноги. – Пойдем!
Бар оказался на прежнем месте. И бармен был тот же самый – невысокий носатый канадец с печальными черными глазами, он даже кивнул Филиппу, как старому знакомому, хотя они не виделись уже лет шесть.
Когда‑то Филипп по дороге с работы частенько заскакивал в этот бар. Ел «дежурное блюдо», пил вино или пунш, сидел, расслаблялся и вполуха прислушивался к болтовне пожилых завсегдатаев – собравшись тесной группкой за столиком в углу, они обычно спорили о политике. Порой он уходил уже заполночь, а они все сидели – иной раз у него даже мелькала нелепая мысль: а не ночуют ли они здесь?!
За прошедшие годы в баре, казалось, ничего не изменилось – даже несколько стариков, которые сидели за угловым столиком, были те же. Или очень похожие на тех.
Он усадил Рене за столик, подальше от двери, подошел к стойке:
– Две кружки пунша, пожалуйста!
– И ужин? – уточнил бармен.
До тех пор Филипп не помышлял о еде, но на эти слова его желудок отреагировал мгновенно – сжался чуть ли не до боли.
– Сегодня рыба с пюре запеченная, – добавил бармен. – А пунша советую взять кувшин – туда четыре кружки влезает, а стоит ненамного дороже.
– Хорошо, пусть будет ужин и кувшин пунша.
– Ужин – один?
– Пока один.
Рене безучастно сидела за столиком.
– Согреваешься? – спросил он, садясь напротив.
Почему он еще на набережной вдруг заговорил с ней на «ты», Филипп и сам не знал: малознакомая женщина, да и по положению намного выше его, что уже не предполагает особой фамильярности… Но Рене не возражала и сейчас лишь улыбнулась вежливой тоскливой улыбкой.
– Да. Спасибо, Филипп.
– Скоро будет пунш.
Она кивнула.
Кувшин с пуншем оказался выполнен в виде сидящей на задних лапах таксы. На передних, приподнятых вверх лапках висели две керамические кружки.
Глиняная собачка вызвала на губах Рене слабое подобие улыбки – настоящей, а не заученно‑вежливой, как до того. Ах да, она же любит собак!
– На вот! – Филипп налил полную кружку, поставил перед ней. – Пей мелкими глоточками, смотри не обожгись.
Пунш был самый простой – подогретое красное вино с небольшой добавкой коньяка, пряностей и сахара. Но согревал этот состав очень здорово – буквально через пару минут щеки Рене порозовели.
– Может, поесть хочешь? – Сам Филипп рыбу смел в момент и теперь подумывал, не заказать ли еще одну порцию.
Девушка молча покачала головой. Она сидела, держа обеими руками кружку, и изредка делала из нее глоток‑другой.
– Я ведь не хотела их знакомить. Знала, что так может получиться, – сказала она вдруг, глядя не на него, а на какую‑то точку на пластиковой поверхности столика. Лоб был наморщен, чувствовалось, что ей неприятно об этом говорить – но и сил молчать тоже нет.
– Брось ты! Ну потанцевали они – не придавай значения.
– Да нет, я же видела, как он на нее смотрел – и в Мюнхене, и здесь тоже. Конечно, Бруни меня намного красивее, тут уж ничего не поделаешь. – Рене вздохнула. – Еще в школе, если какому‑то парню я… вроде как нравилась, и мы с ним на танцы приходили – Бруни подбегала, веселая, красивая! И танцует она здорово, а я ведь танцевать почти не умею. Ну и… – она криво улыбнулась, пожала плечами, – я уж потом, если видела, что парень на меня больше не смотрит, сама начала уходить, пораньше. Иначе очень обидно получается – стоять и ждать неизвестно чего.
Было видно, что ей очень хочется плакать, но не позволяет воспитание.
– Ну что ты! – ответил Филипп, не зная, что еще сказать. – Вы уже не в школе, и Тед – взрослый человек, и…
Скорее всего, у парня действительно поначалу не было никаких намерений в адрес баронессы. И никак он «особенно» на нее не смотрел… Но если такая красотка вдруг сама предложит – не всякий мужчина устоит.
А у нее ведь не залежится – предложить! Особенно если еще выпьет.
– Чепуха это все! – решительно закончил он.
– Спасибо, Филипп. – Нагретые кружкой тонкие пальцы коснулись его запястья. – Но… не надо. Я все понимаю, Бруни мне рассказывала… Вам, наверное, сейчас тоже неприятно, да?
Неприятно?! Не то слово! Он был в бешенстве. Мало всего прочего – так она, оказывается, уже успела натрепать Рене об их отношениях! Какого черта?!
Филипп не знал, задело бы это его так, если бы эта девочка не была похожа на Линнет. Но она была похожа…
Очевидно, Рене прочла что‑то на его лице.
– Не сердитесь на нее. Она хорошая, добрая, и… и друг она хороший! На нее просто… ну, находит что‑то иногда.
Находит на нее, на стерву… находит!!
Попытка Рене оправдать в его глазах подругу возымела обратное действие: злость вспыхнула с новой силой.
Кукла, самодовольная кукла! Оказывается, она и раньше такие же номера проделывала! И, главное, зачем?! Ведь Рене ее искренне любит – зачем же было ей гадить в душу?!
– Неудачно так получилось, – повторила Рене, – Тед просто приехал слишком рано. Иначе вы бы уже уехать успели, и все бы и дальше было хорошо… – Она помолчала несколько секунд, потом вдруг наморщила лоб и спросила быстро, почти шепотом: – Филипп, а где тут… дамская комната?
– Слева от стойки дверь, – объяснил он.
Отсутствовала Рене довольно долго. За это время Филипп успел придти к выводу, что пора бы уже двигаться в сторону «Хилтона». Наверняка ее все обыскались – хорошо, если в полицию еще не позвонили.
Вернулась она с покрасневшими глазами – похоже, плакала. Села за столик и пробормотала воспитанной скороговоркой:
– Можно мне еще этого… пунша, пожалуйста?
Филипп вылил ей все, что оставалось в кувшине, чуть больше половины кружки.
– Сейчас допьешь – и давай уже поедем в отель.
– Не хочу. – Рене сделала пару больших глотков и поморщилась. – Не хочу в отель! Они сейчас там… трахаются! Тра‑ха‑ют‑ся! – Повторила она по слогам так отчетливо и громко, что даже бармен от стойки взглянул на них, и жалко усмехнулась: – Видишь, я могу это сказать, а Теди все время смеется, что не могу, что я в закрытой школе училась, и не умею… А я умею, да, умею! – почти выкрикнула она плачущим голосом.
Только теперь Филипп понял, что он болван; идиот, клинический и несомненный! Для Амелии такой кувшин был бы пшик! – выпила и пошла танцевать. А тут – хрупкая девчушка, весом чуть ли не вполовину меньше баронессы, наверняка непьющая, да еще с холоду, натощак – разве ей можно было столько пунша давать?! Немудрено, что ее повело уже!
– Ну успокойся, успокойся, тише! – похлопал он ее по руке.
Что делать в такой ситуации с Амелией, Филипп хорошо знал – невзирая на возражения, везти домой. А вот какова во хмелю мадемуазель Перро, даже представить себе было трудно, настолько это с ней не вязалось.
– Конечно, разве можно нас сравнивать, – все тем же плачущим голосом продолжала Рене. – Еще В…виктор говорил, что у меня ни морды, ни задницы, и ни один мужик на меня не польстится! А Теди сказал, что все у меня в порядке – врал, жалел, наверное…
– Ну что ты – ты очень хорошенькая!
– И ты тоже в…врешь! Не хочу! – отбросила она его руку. – И будет медленная мелодия, сказал, мы с тобой потанцуем – а так и не пришел…
Та‑ак! Срочно, срочно везти домой!
– Посиди, сейчас я приду. – Он быстро встал, подошел к стойке. – Как бы мне такси вызвать?
Бармен вытащил из‑под прилавка телефон, кивнул:
– Звони!
Филипп начал набирать номер, стоя вполоборота к Рене, и напрягся, когда она встала: еще выскочит за дверь, лови ее! Но мадемуазель Перро пошатывающейся походкой подошла к нему:
– Что, расплатиться надо? Давай, я заплачу! Я за все могу заплатить. – Обернулась к бармену. – Только какой смысл, если главное – не я, а деньги? Если всем только это и интересно. Деньги! Я сама знаю, сама знаю… Вот! – Сняла свои бриллиантовые часики, кинула на стойку. Филипп тут же перехватил их и сунул в карман, обнял ее за плечи:
– Стой спокойно!
В таксопарке наконец ответили – пообещали прислать машину через пять минут. Рене пошатнулась и привалилась к нему, сказала тихо и испуганно:
– Мне, кажется, сейчас будет нехорошо…
– Черт! – он бросил трубку и взглянул на ее покрывшееся испариной лицо. – Пошли! – Полуповел, полупонес ее в «дамскую комнату» – небольшой закуток с раковиной размером с книгу и отгороженным фанерной дверью туалетом.
На секунду Филипп заколебался: не возмутится ли она его бесцеремонностью – но потом распахнул дверь и нагнул Рене над унитазом. Дождавшись, пока утихнет последний спазм, развернул ее, поставил перед раковиной:
– Стой здесь! Лицо пока умой!
Выскочил к бармену:
– Стакан воды можно?! И… вот! – вытащил из бумажника пару купюр, положил на стойку. – Сдачи не надо! – Заметил, что стариков‑завсегдатаев в зале не было – выходит, хоть раз в жизни, а пересидел он их!
Окончательно отключилась Рене уже в «Хилтоне».
Филипп попросил водителя остановиться у служебного входа – в вестибюле могли оказаться репортеры, которые потом бы красочно расписали, в каком состоянии вернулась мадемуазель Перро – вытащил Рене из такси, обхватил за талию и повел. Она спотыкалась и еле двигала ногами.
Все ходы и выходы «Хилтона» он знал еще с тех пор, как работал в охранном агентстве – многие их клиенты останавливались в этом отеле. Поэтому он уверенно подошел к неприметной двери и нажал кнопку звонка, открывшему дверь охраннику показал карточку отеля, сунул сотню франков – парень отступил, открывая им дорогу к служебному лифту.
И тут, в лифте, – Рене вдруг обмякла, тяжело повиснув у Филиппа на руке.
– Ты чего?! – Он слегка тряхнул ее – никакой реакции, глаза закрыты…
Что ж, может, это и к лучшему. Если Тед сейчас действительно где‑то с Амелией – лучше, чтобы Рене об этом не знала. Пока она проспится, он наверняка успеет вернуться. Хватит же у парня соображения не докладывать ей потом о своих «подвигах»!
Но Тед открыл сам, взъерошенный и встревоженный, и оцепенел при виде безвольно запрокинувшей голову девушки.
– Что с ней?!
– Ничего, – Филипп подхватил Рене на руки. – Выпила. Вырубилась. Куда ее?
– Давай в спальню.
В чем он не был уверен, так это что Тед знает, как обращаться с пьяными женщинами. Поэтому, уложив Рене на кровать, он сам повернул ее на бок, снял туфли. Повернулся, спросил:
– Моя в номере?
– Да, спит. Вот. – Тед протянул ключ.
– Много еще пила?
– Стакан джина.
Да, стакан джина – это именно то, чего ей не хватало впридачу к бутылке вермута и паре коктейлей!
– Кофе выпьешь? – спросил Тед.
После секундного колебания Филипп кивнул:
– Сейчас вернусь.
Баронесса фон Вальрехт сладко почивала на полу в обнимку с подушкой, одетая в один сапог, джинсы и лифчик. Спиртным от нее несло так, словно кто‑то разбил в номере бутылку джина.
Проходя мимо, Филипп с трудом поборол в себе искушение дать ей пинка. Раздевать ее и укладывать на постель не стал – обойдется, вместо этого взял в баре бутылку коньяка и вышел из номера. Опрокинуть пару стаканчиков в мужской компании стало для него в последнее время недостижимым удовольствием, и предложение Теда пришлось весьма кстати.
Глава пятнадцатая
Когда на следующий день после похода в «Локомотив» Бруни заметила, что Филипп не в настроении, то про себя хихикнула. Как он ни напускает на себя непрошибаемый вид, но ревнует, несомненно и бесспорно!
Но решила ничего не говорить и не портить отношения. Наоборот, заскочив к Рене, чтобы пригласить ее в ночной клуб, потихоньку спросила у Теда, перепихнулись они вчера или нет (ну что поделаешь, если она почти ничего из того, что было после выхода из «Локомотива», не помнит!)
Выяснилось, что нет. Если честно, у нее отлегло от сердца – не из‑за Филиппа, из‑за Рене. Конечно, та тоже неправа, что ни с того ни с сего ушла, но все равно, не хотелось ее обижать.
Выйдя из номера Рене, она решила тут же успокоить Филиппа:
– Зря дуешься. Ничего у меня с ним не было!
Он иронически приподнял бровь.
– Я его спросила, – честно объяснила Бруни.
Филипп безразлично пожал плечами.
– Ну что ты злишься – я же тебе говорю!
– Я не злюсь.
– Злишься, я вижу!
– Нет. Это все равно, что сердиться на корову за то, что у нее на попе хвост растет.
Сравнение Бруни не понравилось.
– Если уж о хвосте говорить, так ты, между прочим, первым за Рене, задрав хвост, поскакал! – напомнила она. – И меня одну бросил.
Филипп сердито засопел, всем своим видом показывая, что продолжать разговор не собирается.
Увы, эта история, которая выеденного яйца не стоила, имела далеко идущие последствия.
Прошел день, два… неделя – Филипп продолжал пребывать «не в настроении». У него снова появилась манера не отвечать на вопросы. Точнее, отвечать неопределенной иронической ухмылкой и пожатием плечами.
Объясняться с ним Бруни не хотела, надеялась, что он постепенно сам вернется в норму – не впервой, слава богу! Хотя, когда она после возвращения в Мюнхен постучалась к нему, сердце слегка екнуло: а ну как не впустит, скажет через дверь какую‑нибудь гадость?! Но нет – открыл и даже принес два стакана, когда она помахала прихваченным с собой шейкером с мартини.
Но вне постели… если раньше их отношения можно было назвать дружески‑официальными, то теперь первая часть этого определения почти сошла на нет.
Впрочем, Бруни было не до того, чтобы обращать внимание на настроения всяких зануд. До выставки оставалось не так уж много времени, а ей хотелось, помимо изготовления уже запланированных «экспонатов», освоить новую технику: византийскую мозаику, и, если получится, сделать в ней несколько вещиц.
В мастерской она торчала теперь с утра до вечера, еле хватало времени и сил перед ужином немного поплавать, а после ужина – прослушать автоответчик и ответить на срочные звонки.
Рождество подступило внезапно. Она даже слегка опешила, когда из автоответчика раздался голос отца: «Мелли, срочно сообщи мне, что ты собираешься дарить маме на праздник!»
Рождество было одним из тех праздников, которые, по мнению отца, требовали присутствия всей семьи и соблюдения всех традиций – от непременного капустного супа и домашней колбасы до подарков, разложенных под елкой. И вот с этими подарками в прошлом году произошел небольшой казус.
Мамаша обожала драконов. Это был ее талисман – так она, во всяком случае, говорила. Поэтому, увидев в каталоге шикарный кофейный сервиз с драконами, Бруни, ничтоже сумняшеся, заказала его в качестве рождественского подарка матери. Увы – отцу пришла в голову та же «светлая» идея.
Вроде бы ничего особенного, мамаша посмеялась над совпадением – но отец, с его привычкой к перфекционизму, был недоволен и в этом году решил, очевидно, принять меры, чтобы такое не повторилось. Что ж – хорошо, что позвонил. А то с этой выставкой и Рождество, и подарки совсем из головы вылетели…
Покупка рождественских подарков для Бруни всегда была делом серьезным. Так что на следующий день, вздохнув при мысли о мастерской, где только‑только что‑то начало получаться, она поехала по магазинам.
С подарком мамаше удалось разобраться быстро. На этот раз Бруни решила обойтись без драконов и купила ей антикварный бронзовый подсвечник с купидонами.
Тяжелый. Поэтому тут же подозвала Филиппа, похвасталась:
– Во – правда уродство?! Мамаше подарю на Рождество. Отнеси быстренько в машину!
Он смерил ее взглядом, от которого у неподготовленного человека наверняка возникло бы желание огреть его чем‑нибудь потяжелее, но послушно унес подсвечник и через пять минут вернулся с пустыми руками.
Покупки заняли весь день – помимо подарков родственникам и знакомым, не грех было и себя побаловать. Она долго облизывалась, разглядывая супермодный комбинезон из белого шелка с вышивкой: было ясно, что он просто создан для нее – как и то, что на Рождественскую вечеринку в доме у отца это надевать не стоит. У папаши в отношении женских нарядов вкус был, увы, весьма консервативный.
Комбинезон она все же купила – не смогла удержаться.
Что больше всего ее удивляло – это то, что Филипп к покупке рождественских подарков не проявил ни малейшего интереса. Она выбирала, сравнивала, советовалась с продавцами – он со скучающим видом стоял где‑то сбоку.
Свое удивление Бруни «озвучила», когда они, чтобы перевести дух, зашли в кафе.
– А ты что – никому ничего на Рождество покупать не собираешься?!
– Нет.
– Почему?!
Он пожал плечами, словно не считая нужным отвечать на глупые вопросы. Но, по мнению Бруни, вопрос был вовсе не глупый и не праздный.
– У тебя же ребенок! Сколько ей уже?
– Два… с половиной.
– И ты что – не собираешься ей ничего на Рождество подарить?!
– Дам сестре денег, она что‑нибудь купит, – неохотно объяснил Филипп.
– Нет, но ты же отец! – возмутилась Бруни. – А что она любит?
– В каком смысле? Ну… на качелях качаться…
– Игрушки она какие любит? Кукол, или там… роботов – хотя нет, она же девочка. Как ее зовут?
– Линни, – хмуро сказал он. Чуть подумал, вздохнул и встал. – Ладно, посиди тут – я скоро приду.
Вернувшись, он сообщил:
– Она любит всяких плюшевых зверюшек. Только не собак, их у нее уже две, и не тигра.
Через полчаса, перебрав десятка два мягких игрушек, Бруни представила на суд Филиппа самую симпатичную: ярко‑желтого кенгуру с умильными глазами и с карманом на животе, куда можно было прятать всякие мелочи.
– Вот! Как тебе?
Он пожал плечами.
– Вроде ничего.
– Тогда я сейчас попрошу, чтобы завернули покрасивее, и еще в карман какой‑нибудь маленький сюрприз положим.
– Спасибо, – кивнул Филипп, но особой благодарности на его лице Бруни не заметила. Казалось, не она ему, а он ей сделал одолжение тем, что позволил выбрать для его дочки подарок.
Из‑за сильного снегопада вылет дважды откладывали, так что прибыли они в Бостон глубокой ночью. На лице у Стива, встречавшего их в аэропорту, было написано облегчение: ну наконец‑то!
На этот раз Бруни была готова к маневру Филиппа, и когда он сказал:
– Ну все, встретимся восьмого… С праздником тебя, – она вежливо попросила:
– Дай мне, пожалуйста, свой номер телефона.
Он со вздохом остановился, достал из кармана первую попавшуюся бумажку – карточку таксопарка в Париже – и написал на обороте несколько цифр.
– Вот.
Протянул ей, подхватил чемодан и ушел.
Встреча Рождества прошла весьма нудно: традиционная молитва, красное вино, бесконечные тосты и, под конец – подарки, которые всем полагалось доставать из‑под елки, тут же разворачивать и восхищаться.
Народу собралось человек двадцать. Что Бруни сразу отметила – это то, что фифочки Абигайль на вечеринке не было. Похоже, ее звезда закатилась.
Бруни была почти уверена, что немалую роль в этом сыграла Кристина – вот она‑то как раз на вечеринке присутствовала. Конечно, ей вроде бы и положено – доверенная секретарша отца – но Бруни буквально нутром чуяла, что, помимо деловых отношений, Кристину связывает с отцом кое‑что еще.
Главным предметом застольной беседы на вечеринке стала ее будущая выставка. А заодно и статья в журнале – оказывается, мамаша в августе купила десять номеров «Светской жизни» и разослала знакомым: пусть завидуют!