– Лучше, – сказал он, и тут из толпы появился пони. Его передние ноги распухли до размеров дыни, а от недавних побоев он стал похожим на блотспрайта. Но вид десятков рабских ошейников, одетых на толстого пони, заставил мою кровь похолодеть, несмотря на жару. – Во имя справедливости!
О Селестия, что, чёрт возьми, заставило тебя это придумать, П‑21? С улыбкой на устах, Дасти передала мне небольшое устройство того пони, по которому я вдарила своими копытами во время побега. В прибор была встроена блестящая красная кнопка.
– Мы подумали предоставить тебе право дать этому ублюдку то, чего он заслуживает.
Я почувствовала себя так, будто меня окатили холодной водой.
– Вы… вы… мать вашу… совсем из ума выжили? – прошептала я так тихо, как могла. П‑21 дёрнулся, будто я выстрелила ему в лицо телекинетической пулей. Толпа обезумела, топая копытами и выкрикивая проклятья. Я взглянула на жалкую, всхлипывающую массу в конце платформы.
– Мама… мамочка, – заикаясь, повторял толстяк. Он весь дрожал, и казалось что вот‑вот хлопнется в обморок.
– Прости, но о чём тут можно думать? Этот администратор ответственен, возможно, за смерть сотен пони. Он управлял Бримстоуном годами! – тихо произнёс П‑21. – Каждый пони здесь пострадал от его копыт. Это справедливость!
– Чёрт! Это не справедливость! – прошипела я, глядя на бывшего администратора, не в силах коснуться этой кнопки и не в силах отвести взгляд. – Это убийство!
П‑21 убил бы меня прямо здесь, если бы мог. Холодная ярость отражалась в его глазах, когда он склонился ко мне.
– Ты знаешь, что такое хренова справедливость? Это значит поступать с другими так, как они поступают с тобой.
«Будь милой.»
– Убить подонка, чтобы убедиться, что он никогда не сделает это ещё раз.
«Будь милой.»
– Убедиться, что каждая сволочь, которая просто подумает повторить его преступления заколеблется, потому что знает, что может столкнуться с подобным наказанием.
«Будь милой.»
– Вот что такое справедливость!
«…Будь милой…»
Эти пони нуждались в справедливости. Но что такое, эта справедливость? Смерть надзирателя не вернёт к жизни ни одного из убитых ими рабов. Принесёт ли она мир? А, может быть, кто‑нибудь решит, что этого не достаточно и решит убить и одного из охранников?
В любом случае, он уже не жилец. Даже если отпустить его с переломанными ногами, то через некоторое время Пустошь сожрёт его. Да и рабы с лёгкостью смогут отследить его и линчевать. Нельзя сказать, что в Стойле Девять Девять было по‑другому. Такого жеребца там без колебаний отправили бы на списание. Если бы ему дали шанс, своего рода испытательный срок, честный суд, то какой вердикт мог бы вынести судья, кроме «виновен»? Разве это не было бы справедливостью? Всего неделю назад я бы не колебалась так, как сейчас. Честно говоря, я бы даже сочла за честь нажать ту милую красную кнопочку.
«…будь милым…»
«Ставки сделаны.»
– Слушайте! – закричала я, во всю силу своих лёгких. Тут мир вокруг меня крутанулся, и я едва не вывалилась из вагонетки, но магия Дасти предотвратила встречу моего лица с землёй. Крики толпы постепенно стихли, и все взоры устремились на меня. – Я знаю, что вы хотите убить этого пони. Я знаю, что он этого заслуживает, и я знаю, что он причинял вам страдания изо дня в день.
Я закрыла глаза, пытаясь устоять на металлической поверхности.
– Много лет назад началась война между зебрами и пони. Я видела много её жутких отголосков: ненависть, кровь, кровавые побоища. Некоторые пони думают, что бомбы положили этому конец, но это не так. Эта война длится и по сей день и продлится до тех пор, пока мы не перестанем враждовать друг с другом. Каждый раз, когда мы убиваем кого‑нибудь, мы продлеваем её.
«А что, если после этой речи я займу места толстяка?»
– Я многое узнала о пони, которые жили в то время и поняли то, до чего другие ещё не дошли. Война закончилась, и, если мы всёже хотим победить, то нам нужно поступать лучше. Становиться лучше. Не нужно больше убийств и безжалостности. Нам нужно быть… добрее.
– Я не палач. Я – Охранница. И если бы он угрожал другим пони, то я бы не прекратила бороться с ним до тех пор, пока бы он не сдался. Если бы он был угрозой вашим жизням, то я бы без колебаний убила его. Но в этом случае… я не могу сделать то, чего вы так хотите. Мне жаль. – Я левитировала детонатор Дасти Трэйлс, которая смотрела на меня с непередаваемым выражением. Презрение? Жалость? Уважение? – Я понимаю, что не смогу остановить вас, и вы всё равно убьёте его Я понимаю, что многие из вас нуждаются в этом, но я умоляю вас… пожалуйста… будьте добрыми.
Казалось, что некоторые из освобождённых рабов соперничали друг с другом за возможность тащить вагонетку. Только Глори и зебра по имени Секаши без лишних слов принялись вытягивать её из Впадины Бримстоуна. Дочка зебры шла рядом с нами. Радостные возгласы сменились бормотанием и косыми взглядами. Я пыталась выглядеть как герой. Я пыталась выглядеть вдохновляюще. Я пыталась быть лучше. Но я забыла, что Пустошь делает с героями. И я не оглядывалась.
Мои слова возымели некоторый эффект. Они были добры. Добры настолько, что позволили мне отъехать на порядочное расстояние, прежде чем нажали на кнопку.
* * *
Я ненавижу Пустошь. Я ненавижу этого костлявого Крупье, тасующего колоду карт. Я ненавижу «разумных» пони, которые убивают других пони. У рейдеров хоть оправдание есть: у них мозги как дуршлаг. Ненавижу П‑21 за то, что он подумал, будто мне будет в радость убить начальника шахты таким способом. Ненавижу свою слабость. Ненавижу своё малодушие. Если бы я просто нажала на кнопку, всем было бы только лучше.
Будь милой. Доброй. Вот только чего доброго было в моем поступке? Что вообще значит «доброта» для Пустоши? Есть ли у этого слова другие значения, кроме «куча ответственности»? Я пыталась быть милой по отношению к П‑21, и теперь он всё время хромает. Я пыталась быть милой к Глори, и теперь она считает себя брошенной и одинокой. Я хочу быть милой, Флаттершай. Быть доброй. Быть лучше. Потому что альтернатива лишь одна – стать как Пустошь. Стать жестокой, кровожадной убийцей.
Я пыталась не думать о том жирном ублюдке в шахтерской вагонетке. Какая радость, что я только услышала как его взорвали, а не увидела это собственными глазами. Я вспомнила Лансера. Была ли я на самом деле лицемерной трусихой? Лансер заслуживал смерти, да и я хотела его убить, но сумею ли я? Деус был монстром, который на меня охотился. Он тоже заслуживал смерти. Но будет ли эта смерть актом мести? Или восстановления справедливости? Или, может, это Пустошь пытается пробраться ко мне в душу и уничтожить всё хорошее, что во мне осталось?
Хорошее. А было ли во мне хоть что‑то хорошее?
– Знаешь, я вспомнила одну смешную историю, не хочешь её услышать? – спросила Секаши самым жизнерадостным тоном, оглянувшись на меня через плечо. Признаю, я практически не обращала внимания на зебру и ее дочку. У нее была странная кьютимарка: множество бесформенных линий, образующих улыбающуюся мордашку. Ее зеленые глаза смотрели на меня с непритворным любопытством. Давно я не видела таких глаз.
Не дождавшись моего ответа, поджарая зебра начала рассказывать свою историю:
– Однажды, давным‑давно, в тех местах, откуда я родом, жил да был один очень добрый, но очень глупый Зебр. Как то раз, этот Зебр очень сильно захотел купить себе новые, хорошие подковы. И через некоторое время он смог купить подковы, но ему пришлось немало заплатить за них. К несчастью, по пути домой у одной из его подков выпал гвоздь.
«Какая трагедия,» – запричитал Зебр, – «как я умудрился потерять гвоздь? Теперь кто‑нибудь наступит на него и поранится!» Наш герой продолжил путь, не заметив, что его гвоздь подобрала другая зебра, у которой одна из подков еле‑еле держалась на копыте.
Не успел Зебр пройти и нескольких метров, как его подкова без гвоздя окончательно слетела и, пролетев через всю толпу на улице, ударила по голове убегавшего вора. «О нет,» – снова запричитал он, – «моя подкова ранила другую зебру. Какой ужас!»
Наконец, наш Зебр вернулся домой, к своей жене и трем детишкам. Он был сильно расстроен. Сняв оставшиеся подковы и отдав их детям, Зебр снова начал причитать: «Моя дорогая жёнушка, я ужасный муж, потому что умудрился потерять подковы. Я ужасная зебра, потому что нанес вред ближнему своему. И я ужасный отец, который может позволить своим жеребятам из игрушек лишь бесполезные подковы.»
Но его жена была мудрой кобылой, поэтому лишь промолчала в ответ.
На следующий день Зебр снова пошел в город, и по пути встретил благодарную кобылу, которая подобрала прошлым днем его гвоздь. Если бы не этот гвоздь, то зебра наверняка потеряла бы свою подкову.
Очень удивленный, Зебр продолжил свой путь и вскоре встретил стражников, которые поблагодарили его за то, что он метким броском подковы остановил опасного вора. И это наш герой посчитал очень странным.
А когда он вернулся домой, его встретили любимые дети, с радостью игравшие со своими подковами. Они поблагодарили отца за его подарок.
«Моя дорогая жёнушка! Ты не представляешь, какой странный у меня сегодня был день. Зебры, которых я встречал, благодарили меня за помощь. Но я ведь ужасная зебра! Я не могу понять, почему они благодарны мне!»
Но его мудрая жена лишь кивнула:
«Мой дорогой муж, те хорошие поступки, которые мы делаем случайно или ненамеренно, зачастую значат больше тех добрых поступков, которые мы намереваемся совершить.»
Секаши тяжело вздохнула, смотря на меня через плечо и одаривая улыбкой.
– Но конечно же, Зебр не понял, что хотела сказать этим его жена, потому что он был хоть и очень доброй, но очень глупой зеброй, – закончила она.
– Кажется, я поняла мораль этого рассказа, – сказала я с невесёлой улыбкой.
Она внимательно следила за моими губами, а затем легко улыбнулась. Богини, надеюсь что и я когда‑нибудь снова буду так улыбаться.
– Но такая вещь, как мораль, портит истории! Поэтому её в них нету, – серьёзно заявила зебра. И, вопреки себе, я усмехнулась.
– Можно задать вопрос, а почему Лансер сделал… то, что сделал? – тихо спросила я, надеясь, что подобный вопрос не заденет чувства Секаши. Глухая зебра тут же споткнулась о камень, но благодаря своим ловким ногам, я это еле заметила.
– А, это уже другая смешная история. В стародавние времена в стране зебр правил великий король, который приказал всем своим подданным пойти на войну против ужасного врага. И они пошли. Это была великая, но в тоже время ужасная война. И к моменту её окончания, король был мёртв, враг был мёртв и все армии мира тоже. Но спустя время, те, кто остались, вспомнили о приказе короля и пошли на войну с врагом, который был уничтожен давным‑давно. И они шли направо и налево, с копьями наготове, выкрикивая старые лозунги. И каждого встречного они считали врагом. А когда они встречали других зебр, они приказывали им так же подчиниться приказу короля, а тех, кто отказывался, они клеймили предателями. И так эти зебры до сих пор сражаются в этой глупой войне против всех, даже своих сородичей, во имя короля, который давным‑давно пал.
– Это ни разу не смешно, это ужасно! – запротестовала Глори. Зебра обернулась, и покрасневшая пегаска снова заговорила, выразительно двигая губами. – Как вы можете называть подобную историю смешной?
– Хм, возможно, дело в языковом барьере. И всё же кто‑то может посчитать этих зебр глупыми, и это единственный подобающий способ выставить дураков смешными. Ведь зачем ещё бы они стали так стараться выставить себя глупцами, если только не ради того, что бы мы над ними посмеялись?
Я не могла представить себя смеющейся над Лансером, но признаю, то, что он продолжает войну, закончившуюся больше двухсот лет назад, было даже по моим меркам феноменальной тупостью. И снова я, вопреки себе, усмехнулась.
– Значит вы были теми зебрами, что отказались сражаться вместе с Оставшимися? Лансер за это попытался вас убить?
– Нет, не за это. Многие племена зебр отказались поддержать Оставшихся. И пока они раболепствуют перед ними, они в безопасности. Преступление нашего племени было намного, намного хуже, – мрачно сказала она, обернувшись в нашу сторону. – Мы смеялись над их глупостью. Наверное, мы слишком сильно понадеялись на то, что они будут смеяться вместе с нами. Но страх внушающий дурак остается дураком, да и трудно бояться того, что ты высмеиваешь.
– Значит, когда я вновь встречу Лансера, я должна посмеяться над ним от души?
– Можешь представить себе что‑то более ужасное?
Должна признать, я не могла придумать что‑нибудь, что показалось бы «более ужасным» для этой зебры.
– Для рабыни вы невероятно весёлая, – кисло сказал П‑21.
Зебра уставилась на синего жеребца в недоумении.
– Я невероятно извращённая?
С нелепым выражением морды и округлившимися глазами, мой друг повторил:
– Весёлая! Ве‑сё‑ла‑я! Почему вы такая счастливая?
– А‑а‑а, извините, наверное я снова вспоминала о тех ужасных вещах. Мрачных вещах. Печальных. Но я жива, и моя дочь тоже. Может быть, я буду сегодня голодать, а завтра лежать холодным трупом, но прямо сейчас, в данный момент, я лучше буду думать о хороших вещах. Потому что их намного меньше, чем печальных. И потому что они намного ценнее печальных.
П‑21 отвернулся от неё с тихим шипением.
Глори нахмурилась.
– Да что с тобой такое, П‑21? У тебя что, никаких чувств нету?
Жеребец лишь мрачно взглянул на неё.
«Ты знаешь, что правильно, а что нет,» сказала я ему однажды. Теперь я в этом не уверена. Такое чувство, что мы с П‑21 поменялись местами, и теперь он становится всё несдержаннее и несдержаннее, а я всё спокойнее и спокойнее. Наша дружба только сформировалась, и уже начала трещать по швам. Я увидела, как жеребец отвернулся от пегаски, увидела тревогу в его синих глазах. Что я должна ему сказать? Что всё в порядке? Что он был не прав?
Двигаясь в вагонетке со своими спутниками по бокам на юго‑запад, в сторону Хуффингтона, я мечтала стать достаточно умной, чтобы знать, что ответить. Но я не умная пони. И не добрая пони. Я могу лишь надеяться на то, что когда‑нибудь стану лучше.
Шахтерская вагонетка проехала мимо распластавшегося на земле скелета пони. Он как будто говорил своей застывшей ухмылкой:
«Ставки сделаны.»
Заметка: Следующий уровень.
Новая способность: Интенсивная тренировка. – путешествия по Пустоши многому вас научили. Вы можете добавить +1 очко к любому параметру S.P.E.C.I.A.L. (Интеллект)
Новая квестовая способность: Заклинание «Телекинетическая пуля». – теперь вы можете выстрелить в противника сгустком энергии на небольшом расстоянии. Сила каждой пули эквивалентна силе выстрела из пистолета.
(Авторская заметка: Мешок благодарностей Kkat за вдохновение и Fo: E, а так же Hinds за то, что помогает делать этот фик круче)
Глава 11
Мир
«Святая Селестия, да она же пьяна!»
Темнота. Нескончаемая. Абсолютная. Непроницаемая.
А затем был свет.
Я очнулась, лёжа раздетой на странном матраце, в не менее странной, грязной и тесной комнате, пахнущей воском и соломой.
– Спокойнее, – сказал жеребец, сидящий рядом со мной, – без паники.
Более несусветной глупости в сложившейся ситуации и сказать‑то было невозможно, потому что это было как раз самое время для паники!! Я открыла глаза и осмотрела помещение, в котором находилась. Судя по освещению, которое было представлено парой свеч, и классическому интерьеру пустошей, это был подвал. После осмотра комнаты я тут же взялась за жеребца, находящегося рядом со мной.
ПипБак всё ещё был при мне, так что я вошла в З.П.С. и нацелила три телекинетических пули на черного единорога. Возможно, вследствие болезни, травмы и досады, я засомневалась и решила воспользоваться остановившимся временем, чтобы хорошенько рассмотреть своего похитителя. Я даже и не знала, чего ожидать. Алчного рейдера? Жирного, покрытого волдырями охотника за головами? Деуса без железяк? Ну ладно, последнее было, мягко говоря, невозможным.
Единорог же выглядел… обычно. Сквозь его черную шерсть виднелись многочисленные тонкие шрамы, покрывавшие всё тело. Грива, как и хвост, была в грязи. На нем не было брони, да и оружия не наблюдалось. А ПипБак, ко всему прочему, маркировал его, как невраждебный жёлтый огонёк. Кьютимаркой единорога было странного вида очертание пегаса с поднятыми над головой копытами и широко распростертыми крыльями, а сам пегас был окружен ореолом ярких солнечных лучей. Я чуть не снесла голову совершенно безоружному и не представляющему никакой угрозы жеребцу, и уже чувствовала, как на задворках моего разума костлявый подонок шелестит своими картами.
Когда время вновь возобновило течение, я откинулась обратно на своё место и резко вздохнула, чтобы взбодрится.
– Кто паникует? Я? Пфф. Да я кончала монстров и головорезов резала. Какая ещё паника! – Я ухмыльнулась, словно дура, на что единорог ответил мне взглядом полным беспокойства. Глубоко вздохнув, протянула копыто:
– Меня зовут Блекджек, рада познакомится.
– А меня Священник, – ответил он. – Так же рад познакомится.
«Священник, да? И каковы шансы на то, что он и вправду священник?»
– Есть пара стандартных вопросов, которые я задаю каждый раз, когда очухиваюсь в непонятном месте непонятно с кем, – сказала я и затем прочистила горло. – Итак, где я? Где мои друзья? Где моя одежда? Где туалет? Я была хороша? И узнает ли об этом моя мама? – Затем я моргнула и задала еще один вопрос: – И почему мне… лучше?
Чёрная полоса в моей жизни определенно ещё не закончилась, но боль в теле, которую, наверное, можно описать лишь фразой «Селестия решила проткнуть мой хребет своим рогом!», чудесным образом испарилась.
К моему облегчению, он улыбнулся. Может и не засмеялся, но улыбнулся. Если бы наткнулась на еще одного мачо, я бы в него просто из принципа пальнула. Убивать бы может и не стала, но мало бы ему уж точно не показалось!
– Да это целый список. Что, с тобой это часто происходит?
– Ну, за последние пару дней… да. Это уже стало нормой.
– Ну ладно. Вот ответ на первый вопрос: ты в Капелле. – Он улыбнулся. – Хотя ты, конечно же, уже узнала это из своего ПипБака.
«Разве? Чёрт!» Я постаралась небрежно посмотреть на экран ПипБака.
– На вшивость меня проверяешь?
– Именно так, – мягко сказала я, перед тем как взглянуть на навигационное устройство. И, как и следовало ожидать… – Селестия милосердная! Да как же я сюда попала?
Капелла была по ту сторону реки в юго‑западной части Хуффа! Да сюда же пешком, как минимум, пару дней добираться!
– Сколько я была без сознания?! И почему я вообще была без сознания?!
– Я, конечно, люблю отвечать на вопросы, но если ты продолжишь задавать их целыми пачками, то из кровати мы нескоро выберемся, – сказал он, подняв бровь. – И, не знаю, как насчет тебя, но я проголодался.
Должна была признать, что и я тоже. На самом деле – страшно. Пока единорог шёл впереди меня, он открыл подвальные двери и вышел прямо под моросящий дождь. «В Хуффингтоне дождь вообще когда‑нибудь прекращается?»
Капелла представляла собой четыре или пять маленьких построек, окруженных деревянным частоколом. Рядом с каждым домом располагались грядки, накрытые брезентом и парусиной. За счёт них жильцы домов и жили. Почтамт, похоже, был сосредоточением всей жизни в городе, потому что именно туда прогулочным шагом зашли две молодые кобылки. Странно, что пони, которые ухаживали за огородами с овощами, тоже были детьми. Да и, кроме Священника, в городе что‑то взрослых не наблюдалось.
– Итак… – Тут я приметила потёртый голубой флаг, тихонько реющий на ветру, со вставшей на дыбы белой кобылкой. – Крестоносцы! Так это они здесь обитают?
Затем я поморщилась и сказала:
– Ах, да и это тоже в список вопросов надо добавить.
– У тебя уже, наверное, целая коллекция вопросов, – ответил он со смешком. «Ты даже представить себе не можешь.» – Ответ на твой второй вопрос, тот, что по поводу друзей. Когда тебя нашли, рядом никого не было, так что, боюсь, о твоих друзьях мне ничего не известно.
Я чуть не поперхнулась.
– Что? Они… – Я почувствовала… не знаю точно, что я почувствовала. Чувство было таким, словно мои внутренности вдруг подступили прямо к горлу. – Дерь… эм… конские яблоки, – поправила я себя, когда посмотрела на чёрного единорога, и улыбнулась. Мда, моя актёрская игра оставляла желать лучшего, но надеюсь, что так я хоть какую‑то часть своего горя смогла скрыть.
Изумление Священника быстро сменилось озабоченностью.
– Мне жаль, но когда Крестоносцы нашли тебя, ты была без сознания и совершенно одна. Они опознали тебя по униформе и сразу принесли сюда. Повязка Крестоносцев только подтвердила их догадки: не так много пони владеет такими. К сожалению, твоё снаряжение оказалось для них непосильной ношей, так что им пришлось его спрятать. В общем, вся твоя одежда осталась там, где тебя нашли, около путей.
Тут он изогнул бровь и добавил:
– Так тебе действительно нужен туалет?
– Нет, и на те вопросы про маму и меня тоже отвечать не надо. Дурацкие вопросы, – пробормотала я.
«Мои друзья, они… погибли? Ох, да зачем я вообще только об этом подумала. Я почувствовала себя, словно на небо смотрю.»
Я плюхнулась на круп.
– Дерь… я… прости. Я знаю, что ругаться при духовенстве грешно.
Признаюсь, что я не очень‑то любила духовного лидера Стойла Девять Девять. Там, где она появлялась, радость словно копытом снимало, даже охранницам с ней было не сравниться. Однако, я её уважала: нелегко быть той, кому приходится заботится о паре сотен неврастенических кобыл.
– Глори только… она только начала со мной разговаривать. Открываться. – Мне не хотелось плакать. И злости я тоже не чувствовала. Просто на месте неё сейчас была дыра, заполненная неизвестностью. – Она рассказала мне про своего учителя. И о своих идеях по поводу рейдеров. И… ещё много всего.
Священник лишь понимающе улыбался, выслушивая меня.
«А П‑21? Да я его безумцем обозвала! Я назвала его убийцей за то, что он, фактически, стоял за казнью начальника шахты. Он был не в себе. Позеленел от злости. Я обидела его и не думаю, что извинилась. А ещё была Секаши с её жеребёнком.»
– Я должна их найти. Должна. Что случилось? – спросила я единорога, когда поднялась и посмотрела на него.
– Крестоносцы нашли тебя рядом с железнодорожными путями среди разбросанных вещей. Я приметил твои травмы, но подозреваю, что все дело было в этом. – Он вытащил ртом потёртый полиэтиленовый пакет из своей седельной сумки. В нём мягко светился шар памяти. Я попыталась взять шар с помощью своей магии, но единорог быстро отдёрнул его назад и невнятно произнес:
– Нет! – И положив шар копытами обратно, добавил: – Он заблокирован.
– Как же тебе шар удалось заблокировать?
– Осторожно. Когда война достигла своего апогея, появилась потребность в оберегании воспоминаний от ненужных глаз, так как у зебр были сторонники среди единорогов. Министерству Морали совместно с Министерством Мира в конечном итоге удалось изобрести способы извлечения и запечатывания особо опасных и важных воспоминаний. Процесс был настолько сложным, что лишь чрезвычайно важные воспоминания подвергались этой процедуре. Но, в следствии постоянного шпионажа и саботажа со стороны зебр, технология запечатывания воспоминаний стала жизненно необходимой. Этот город – хранилище различных секретов. – Он подтолкнул шар памяти, когда посмотрел на него. – У него есть пароль: определенная мысль, идея или имя, на которых надо сконцентрироваться.
– А если не знаешь пароль? – спросила я, глядя на шар так, словно он был бомбой.
Он покачал головой и вздохнул:
– Обычно ничего не происходит, но если ты постараешься пересилить защиту, то можешь вырубится. Или уйти в мир сновидений с бесконечными кошмарами. А можешь даже концы отдать.
«Какого сена?»
– Концы отдать? Серьёзно что ли? Как воспоминания могут убить меня?
– Твой разум расположен в мозгу. Мозг же заставляет биться твоё сердце. Я никогда не натыкался на подобные шары, но слышать о них приходилось.
– Так, хорошо, больше никаких воспоминаний, – пробормотала я и оттолкнула от себя пакетик.
– Не говори так, – ответил Священник с некоторым неодобрением. Затем подошел к шару и вернул его мне. – Пожалуйста, не говори так. Воспоминания – это не просто опыт. Это уроки. Они учат нас тому, через что прошли другие.
Он поднял голову.
– Есть ли смысл в том, чтобы проживать что‑либо дважды? Неужто шары тебя ничему не научили?
Я вздохнула и посмотрела в сторону. Увидела бы я когда‑нибудь звёзды собственными глазами? Эти великолепные маленькие жемчужины на черном ковре бесконечности? Смогла бы я познать любовь, если бы не почувствовала её трепет в чужом сердце? Или увидеть смелость и отвагу тех пони, что уже давно были мертвы?
– Наверное…
– Предупреждён, значит вооружён, – сказал он спокойным тоном. – К счастью, мой багаж заклинаний не так уж и мал, так что мне удалось порвать связь между тобой и шаром. Ну и ещё я воспользовался тем, что ты была без сознания, чтобы подлечить тебя магией.
«Стоп, что? Это была магия?»
– Да я направо и налево бутылки с целебными снадобьями опустошала, и такого эффекта еще не разу не добивалась!
Ну это была не правда. Восстанавливающий талисман меня почти с того света вернул.
– Сколько я была без сознания? У меня такое ощущение, будто всю неделю была в отключке.
Если не брать в расчёт давно не проходящую боль между лопаток, я была готова отправиться на поиски друзей.
– Пару часов. Так о Хуффингтонской Магической Аномалии ты не слыхала? – спросил он, вытаскивая магией две склянки с лечебными зельями. Одно из них было бледно‑фиолетовым, тогда как другое просто сияло сочным пурпуром.
– Одна из тех бестолковых штук, о которых я ни разу в Стойле не слыхала, – ответила я и указала копытом на ярко‑фиолетовое зелье. – А это что? Супер‑мега целебное зелье?
«Может прикупить такое для П‑21, когда я его найду?»
Священник усмехнулся.
– Относительно первого, возможно, а так эти зелья совершенно одинаковые. Просто первое на неделю старше.
– Погодь… что с ним случилось? Это все дело копыт этой аномальной фигни? – предположила я и почувствовала себя довольной, когда он утвердительно покачал головой. Чудо из чудес, неужто я начала учиться?
– Во время войны здесь проводились бесчисленные исследования и научные проекты. В итоге вся земля подверглась загрязнению странной мистической энергией и магией еще до того, как упали первые бомбы. Почвы Хуффингтона насквозь пропитаны этой дрянью. На расстояние многих километров вокруг города ХМА высасывает жизнь из всего живого. А порой попадаются места, где сила аномалии настолько сильна, что может убить пони. Ты ничего и не заметишь, просто начнешь умирать. Лучший способ спастись от такой участи – уносить оттуда ноги, как можно скорее, – добавил он, увидев моё испуганное выражение лица.
Погибнуть от пуль или от рейдеров, или от хищных монстров – это одно, а теперь что же, придется опасаться смерти от невидимой смертоносной магии?
– А мой ПипБак может её обнаружить? Есть там какой‑нибудь детектор аномалий? – спросила я, помахав устройством на ноге.
– Нет, но ХМА высасывает целебную магическую силу. Тебе стоит поглядывать на лечебные зелья. Если они обесцветились, значит аномалия истощила их силу и сделала их бесполезными. А если зелье начинает менять цвет, мутнеть или пахнуть, сразу выкидывай его и делай ноги. Оно уже не лечит, а калечит. Да, и если ты вдруг начнешь истекать кровью от головы до копыт, так же делай ноги.
– Так почему здесь, вообще, кто‑то живет? – спросила я, а затем пристально посмотрела на башни Хуффингтона.
Почерневшие шпили и обгоревшие стены, кажется, задавали тот же вопрос. Из‑за зелёного свечения, шедшего из глубин города, казалось, что разрушенные башни питали какую‑то особую ненависть ко всем пони в радиусе сотни‑другой километров.
– А почему, ты думаешь, жизнь здесь такая суровая и отчаянная? Почти все, кто может покинуть Хуфф, так и поступают. Они не могут ужиться даже в самых безопасных местах, которые могут найти. Но здесь также кроются великие возможности. Оружие и броня, утерянные технологии, минеральные ресурсы. Секреты. Вещи, за которые, очевидно, стоит рискнуть своей жизнью. Некоторые пони приходят сюда с мыслью, что здесь они сорвут куш, но затем рассекают себе копыто, получают инфекцию и удивляются, почему это их зелье больше не действует. Сильные охотятся на слабых, и земля чуть‑чуть да вымирает каждый день. – Он торжественно преклонил голову. – Селестия оберегает. Луна защищает.
«Да ну? Что‑то я не заметила.»
И раньше никогда не замечала. В Стойле Химнал обычно весь мозг выносила трёпом о том, как сама Селестия лично назначила Смотрительницу, и что мы должны верить в неё. Вопрос, адресованный Смотрительнице приравнивался к вопросу, адресованному самим божественным Принцессам. Я уже видела, к чему ведет подобная слепая преданность.