Когда я вошла в следующую комнату, меня поразила величественная фигура белого единорога в кожаной броне и железном шлеме, левитирующего перед лицом медную подзорную трубу. Но весь драматический эффект был испорчен второй статуей, которая лежала рядом со своим основанием, на котором она должна была стоять. В комнате зажглись огни.
– Впервые эквестрийские исследователи достигли Хуффингтона в *помехи*, ведомые принцем Блюбладом III. Согласно его крайне сомнительным воспоминаниям, он встретился с каннибализмом зебринских пигмеев и роем грифонов, инстинктивно *помехи* свою территорию, а также одну Большую медведицу. Несмотря на его пылкие заявления, свидетельств подтверждающих *помехи* так и не нашлось. По возвращении в Кантерлот, принцу *помехи* отказано в правах на владение всей областью, но ему предоставили маленькую часть в верховьях долины в качестве награды за открытие.
На самом деле, меня перестала интересовать запись в тот самый момент, когда я увидела меч. Это был не простой меч. Он был на 20 % круче любого меча, что я только могла себе представить. Он был сделан из серебристого металла и украшен выгравированными единорогами. Едва завидев это великолепие, запертое в темнице витрины, я уже знала, что вскоре забуду о проблемах с оружием. Я ударила по стеклу копытами. Затем левитировала самую тяжелую вещь, какую только могла, и попыталась разбить ею витрину. Я даже попробовала взломать замок, но он был настолько сложным, что в нем даже замочной скважины не было! Кодовый.
В комнате нашлось несколько заинтересовавших меня картин. Четыре, если быть точной. Экспозиция называлась «Как Хуффингтонский вулкан уничтожил зебр.» На первой картине был изображен огромный вулкан с большим городом зебр у его подножия. На второй – взрыв этого вулкана с последующим заваливанием города обломками. Третья картина изображала гигантский заполненный лавой кратер, образовавшийся у подножия гранитного купола. На последней картине лава в кратере уже застыла, и его с двух сторон опоясывает река. Всё вокруг было покрыто пеплом. Выглядело все это прямо как Пустошь.
Я так и застыла при входе в следующий зал, завидев аликорна. Она взирала на меня глазами, полными презрения, а рог уже был нацелен на меня. Затем, когда в комнате зажегся свет, мое сердце поутихло, так как это была просто ещё одна статуя.
– Крошечная деревушка Хуффингтон сыграла маленькую роль в первом появление Найтмэр Мун. Краеведы утверждают, что до того, как Найтмэр Мун решила завладеть властью в Эквестрии, её множество раз видели *помехи*. В то время, как мэйнхэттенские академики всеми силами пытаются опровергнуть эти нападки, надежный свидетель *помехи*.
В этом зале больше не было ничего интересно или ценного, так что я пошла в другой. Огни пару раз мигнули. В этом зале было больше картин, а ещё маленькая диорама в центре. Она изображала гранитную скалу, которую я уже видела, город у её основания и несколько маленьких поселений по обе стороны раздвоенной реки.
– Спустя много лет, Хуффингтон вырос из деревенского *помехи* в научный и культурный центр этой части Эквестрии. Пока большая часть престижных домов *помехи* продолжали работать в Кантерлоте, Хуффингтон начал специализироваться на продвижении науки и техники. Бесчисленное количество докторов, ученых, алхимиков и других специалистов стекалось в Хуффингтон, *помехи* его спокойствием.
Множество картин кирпичных зданий с колоннами на фасаде. Скукота. Куча ученых зануд. Ясно.
А вот следующий зал был ни капельки не скучным! Он был отделан таким образом, чтобы казалось, будто там все в огне. Трескающая музыка замолкла, уступая место звуку горящей древесины.
– Поджог Хуффингтона всегда будет напоминать о той ночи, когда вся промышленность города начала работать на армию. После беспрецедентной резни невинных студентов в Литтлхорне, зебры не стали в зря терять времени и сразу же совершили новое злодеяние – неожиданное нападение на Хуффингтон. Хотя город никогда и не рассматривался как цель для нападения, коммандос зебр проникли вглубь Эквестрии, чтобы принести войну с собой в Хуффингтон. С помощью зажигательных бомб они погрузили город в огненный ад, который стёр центр города с лица Эквестрии. Около девятисот невинных жителей погибли, пытаясь спастись из пламени, которое поглотило остров.
Вдруг сверху раздался щелчок, а следом за ним до моих ушей донёсся характерный жужжащий звук. Я отпрыгнула назад, ожидая появление какой‑нибудь турели или чего похуже. Вместо этого появился проектор, который начал показывать на стене запись. Изображение было настолько зернистым, что разглядеть что‑либо было сложно. Сгоревшие дома, толпа пони, смотрящих вверх, на какое‑то подобие платформы с кем‑то, махающим им копытом. Затем зазвучал трескучий статичный голос жеребца.
– Сегодня зебры явили свое истинное лицо всей Эквестрии не только убийством беззащитных и невинных детей в Литтлхорне, но и расправой над безоружными гражданами далеко за линией фронта. Они напали на наш центр изучения, исследований и созидания. И я скажу вам почему: страх. Страх перед нашими достижениями. Страх перед будущим, в котором их суевериям не будет места. Страх перед тем, на что мы способны. Что же, им действительно стоит бояться. Я призываю всех жителей Хуффингтона, всех жителей Эквестрии, все свободомыслящие умы всего мира приехать сюда, в Хуффингтон, и претворить кошмары зебр в жизнь. Построить город, посвященный победе всего рода пони. Посвятить себя раскрытию тайн самих звёзд и заставить наших врагов заплатить за их злодеяния! Я взываю к щедрости наших состоятельных пони, что бы они помогли в этом праведном деле. Все, что вы вложите, вы вложите в развитие нашего народа. Я призываю рабочих не жалеть сил на воплощение этого города в реальность. Я призываю наши светлые умы дать нам гениев и знания, нужные для создания этого города знаний и света! Я призываю зебр смотреть на это со страхом и ненавистью. Вы думали убить нас, подло ударив ножом в спину. Но больше у вас это не пройдет! Хуффингтон возродится, и вы сломаете свои зубы и копыта об его основание прежде, чем мы снова падем! Из этого города мы вернем вам боль и страдания, что вы причинили нам, только в тысячекратном размере! Грядёт тот день, когда вы приедете в Хуффингтон с благоговейным трепетом, удивлением и стыдом! Ради Эквестрии, ради Принцессы Луны, ради всего рода пони Хуффингтон возродится!
Толпа взорвалась аплодисментами, переходящими в выкрики, которые были слышны то тут, то там: «Хуффингтон возродится!». Крики слились в один общий хор голосов, звучащих в унисон: «Хуффингтон возродится! Хуффингтон возродится!» Проектор погас, едва мне показалось, что я смогла различить лицо жеребца. Громкоговоритель выплюнул пару нечленораздельных слов, а затем разразился воем помех и затих.
Вот чёрт. Со мной явно было что‑то не так… Мне хотелось узнать, что было дальше! После речи вроде этой мне было несложно понять, как пережившие весь этот кошмар сплотились бы ради достижения общей цели. Блин, да та девчушка бы жизнь отдала за Хуфф! Тем не менее весь эффект был испорчен пониманием того, что зебры смогли‑таки победить Хуфф ещё раз. Каким‑то образом им удалось доставить жар‑бомбу в центр города и разнести его на куски. Вот тебе и «возродился».
В следующем зале я уделила больше внимания выцветшим и подгнившим картинам. На одной из них были изображены железные дороги в четыре ряда, на каждом из которых было по поезду с гружеными под завязку стройматериалами платформами. Судя по всему, десять процентов всей продукции, выпускавшейся Филлидельфией, в первые два года шло на нужды восстановительных работ. Я подумала, что это было многовато. На другой картине были краны и бригады пегасов, поднимающие каменные и бетонные плиты. На следующей – роботы, работающие бок о бок с земными пони, которые выкапывали котлованы и рыли туннели под городом. Руинам зебр, раскопанным во время работ, был уделен скромный уголок.
«Мэйнхэттенское археологическое общество протестует против уничтожения артефактов зебр. Комитет по восстановлению Хуффингтона отвечает: „Хуффингтон возрождается!“»
Больше всего меня заинтересовала картина с шестью министрами. То было просто огромное цветное изображение, ставшие коричневым от времени, но мне всё равно удалось разглядеть шесть кобыл, стоящих вокруг стола и указывающих на какие‑то бумаги и чертежи, пока множество других пони смотрели на это действо с обеспокоенностью и предвкушением. Экскурсовод издал пару звуков похожих на помехи прежде, чем сказал:
– После вклада королевства в восстановление города было решено, что каждое из шести министерств будет *помехи* в городе, чтобы взаимодействовать друг с другом и помогать им в защите Эквестрии. Чтобы упростить эту задачу в *помехи* при содействии Принцессы был создан Департамент *помехи*.
Департамент чего? Я посмотрела вокруг и заметила маленькие плакаты с серым кольцом на них. «Департамент внутриминистерских дел. Вступай сегодня.» Этим ребятам не помешало бы сжечь дизайнера плакатов.
Визг радтаракана сопровождался смачным хрустом. Я посмотрела под ноги… и там ничего не было. Я застыла и медленно осмотрела зал. Да здесь была целая куча красных маркеров!
– Кретин, – прошептал кто‑то; мои уши встали торчком.
– Ненавижу вонючих жуков, – в ответ первому прошептал другой. Все звуки доносились из‑за одного и того же угла.
– Возненавидишь ещё больше, когда она тебе башку снесёт! Так, вы все наверх, а вы к черному ходу. Это наш лучший шанс взять её живой, если только вы всё не завалите!
Ну что, Селестия, может мне стоит сесть на колени и расставить задние ноги пошире, чтобы приготовиться к растлению, на которое ты меня обрекла? И всё же я чувствовала себя на удивление… невозмутимо. Без пушек. Без какого‑либо настоящего оружия. О броне и говорить было нечего. Почти без лечебных зелий. В музее, полном пони, желающих получить за меня награду у Деуса. Так отчего же я улыбалась?
Двое пони выбежали из‑за угла и просто впали в ступор. В какой‑то момент их ухмылки утверждали, что это лучшая ночь в их жизни. Я медленно пошла в их сторону, надеясь, что они насладятся этим моментом. Наши глаза встретились, когда я повернулась к ним и промурлыкала:
– Привет, мальчики.
– Святая промежность Селестии, да она же пьяна, – вытаращив глаза в изумлении, прошептал тот, у которого было боевое седло со сдвоенными винтовками. Его компаньон ухмыльнулся от уха до уха, насколько это ему позволял пистолет, зажатый во рту. Я поморщилась от вида ржавчины, которую увидела на их оружии. Я приближалась к ним шаг за шагом, покачивая бёдрами, и то и дело отхлёбывая из бутылки.
– Мммм, капельку, – ответила я, сокращая дистанцию. Вдруг их охватило беспокойство.
– Ты… стой на месте, – сглотнув, предупредил меня жеребец с винтовками.
– Ой… девочки испугались? – поддразнила я их и почувствовала, как мои щеки покрылись румянцем.
– Стойте‑ка, ещё что‑то осталось, – серьёзным тоном сказала я и покрутила бутылку ещё раз, а затем вылила себе в рот оставшуюся огненную воду.
– Так… сейчас ты медленно идешь к нам… без глупостей… тихо и спокойно, – сказал синий жеребец с седлом, ещё раз сглотнув. – У тебя нет оружия, так что не надо всё усложнять.
– Действительно, оружия у меня нет, – сказала я, стоя точно напротив него. Мои губы скривились в маленькой улыбке. – Это ты точно подметил, – промурлыкала я, а затем ударила его копытом в грудь так, что у него дернулись веки. – Но есть одна маленькая проблемка, которая мешает мне просто сдаться вам, – вздохнула я, в то время как бутылка раскачивалась позади меня, – как вы там сказали… Я капельку пьяна.
Бутылка разбилась вдребезги, когда я со всей силы ударила ей в лицо пони с пистолетом. Я также постаралась телекинезом вогнать каждый осколок стекла поглубже в его лицо и пасть. Тем временем, мой рот широко открылся и схватил уздцы боевого седла, а передние копыта обхватили винтовки. Мой рог снова засветился, когда я решила поднять пистолет. Синий жеребец широко открыл рот, чтобы позвать на помощь, и сразу словил в него ствол. Я выплюнула упряжь.
– А теперь у меня есть пистолет.
Затем я отправила его мозги на экскурсию по музею.
– Слыхали? – пробормотал кто‑то. В соседнем зале послышался шум. – Эй! Джос? Стог? Вы там?
Я свернула за угол, возвращаясь обратно в атриум, и обнаружила единорожку с парящим рядом обрезом, которой висел метрах в трёх от меня. Ещё трое пони стояли намного дальше.
– Не‑а, – ответила я, выпуская оставшиеся в обойме патроны прямо ей в голову. Выкинув опустевший пистолет, я подняла магическим захватом обрез двустволки, пока шла мимо платформы, удерживающей позирующий скелет дракона. К несчастью, трое других пони были чуть‑чуть вне зоны огня. Хотя математика виски могла сделать равенство с двумя пулями и тремя мертвыми пони верным, их ответный огонь заставил меня отклонить мои алконавтские расчеты. Драконьим костям пули были побоку, а вот тросам, которые их держали – нет. Они начали трещать и рваться, раскачивая скелет. Трое стрелков начали двигаться вперёд, ведя огонь на подавление, я залегла на пол, а кости сверху зловеще заскрипели.
Я начала напевать себе под нос, когда посмотрела на скелет и две трубки, удерживающие его основание. Две патрона двенадцатого калибра позаботились о них. Затем я толкнула скелет; тросы не выдержали и оборвались, отправив кости лавиной падать на трёх пони. Челюсти черепа дракона, до того момента отрытые, с хрустом захлопнулись, когда сам череп упал одному из нападавших прямо на голову. Тут я поняла, что напеваю мелодию, которую играл один из Пекосов.
«Они должны были прислать мне виски,
Когда узнали, что грядёт беда.
Они должны были прислать мне виски!
И им не пришлось бы убегать тогда.
Времена суровы, одни ужасы вокруг,
Так зачем же подвергать себя риску?
Когда услышите, что беда придёт вдруг
Прост пришлите мне немного виски! [10] »
Одна из охотников выбралась‑таки из под костей и попыталась навести на меня свой штурмовой карабин. Я вскочила на платформу, увернувшись тем самым от её огня, и пнула ей в лицо пару костей. Секундное замешательство – вот всё, что мне было нужно, когда я спрыгнула с платформы ей на спину, схватила копытами за горло и начала обрушивать раз за разом приклад обреза ей на голову. В конце концов, у неё там что‑то хрустнуло, и она забилась в предсмертных конвульсиях. Тем временем, третий пони сумел освободиться и схватить одну из костей в зубы, чтобы напасть на меня, пока я горланила песню.
«Я слыхала, что вина сладки и терпки,
И на вкус, говорят, как ириски.
Но беда скор придёт, так что дерись иль беги,
И не забудь моё виски!»
У него в зубах была отличная кость, а у меня – обрубок дробовика. Надо было это исправить. Я тоже взяла кость, только поменьше. Он ударил со всей силы, но я не почувствовала особой боли от удара, вместо этого я встала на дыбы и, схватив его кость копытами, изо всех сил потянула её вниз. Его глаза широко раскрылись, а из шеи потекла кровь, после того как я резанула по ней своей костью, которая, к слову, оказалась пятнадцатисантиметровым когтем. Пони, которые отправились наверх, теперь кричали и мчались по направлению ко мне. Я бы могла спастись бегством, но… я побежала к ним навстречу, распевая песню.
«Прост пришлите мне немного виски
Когда услышите, что беда грядёт.
Прост пришлите мне немного виски
И стороной она вас обойдёт!»
Первый жеребец, бегущий чуть впереди других, получил драконьим когтем в грудь и споткнувшись кубарем покатился вниз. Ближайший из его двух друзей затормозил передо мной при виде того, как его компаньон покатился с лестницы. Наши глаза встретились, и только у меня на лице была ухмылка, когда я поднырнула под него.
«Я вижу Хуффтон, я вижу Пранц…»
Драконий коготь летел впереди меня, рассекая воздух с пронзительным свистящим звуком. Я резко поднялась, отправляя незадачливого жеребца через перила вниз, в кучу костей. Чёрт, да он всё ещё был жив и корчился сейчас там в агонии, пока я ухмылялась в лицо оставшемуся бандюку.
До него мигом дошло, что к чему, и он сиганул через перила за своим дружком. Даже с чуть ли не переломанными ногами он все равно пытался спастись. Но теперь это уже не представлялось возможным, так как, в придачу к его травме, вход уже заблокировала куча пони, пытавшихся попасть в комнату подо мной.
– Она нужна живой, тупицы! За живую больше крышек отвалят!
Кто‑то был не в курсе.
«И даже водку пила, была как лёд холодна,
И на вкус – как спирт медицинский.
Но в раз крышу снесла мне бутылка одна,
Поэтому пришли лучше виски!»
Бесстрашный лидер призывавший своих подопечных к моей поимке, посмотрел наверх как раз вовремя, чтобы увидеть мой прыжок. Хотя под ногами что‑то приятно захрустело, после приземления мне пришлось потратить пару секунд, чтобы снова прийти в боевую готовность. Единорожка развернула ствол дробовика в мою сторону, на что я ответила затыканием дула драконьим когтем. Прозвучал выстрел, коготь вылетел из дула, как пробка из бутылки, и просвистел в паре сантиметров от меня, а казенник оружия тем временем взорвался прямо в лицо своей владелице. Я схватила магическим захватом искорёженный дробовик, вырвала его из такого же захвата единорожки и ударила им со всего маху ей по тыкве.
Однако, оставались ещё двое здоровенных жеребцов, которые, врезавшись в меня на полном ходу, буквально впечатали в одну из выставочных витрин.
– Давай же, режь ей глотку! – прокричал один из них.
– Но она у нас! – засмеялся второй. Я ухмыльнулась в морду более умного пони. Затем я посмотрела на его дружка, чей нож мог бы сотворить чудеса, если бы он только воспользовался им. Мой рог засветился, ловко выхватывая оружие из ножен, а затем втыкая его снова и снова ему в горло.
«Прост пришлите мне немного виски,
Когда услышите, что я к вам иду!
Прост пришлите мне немного виски,
И тогда я может вас пощажу!»
– Ебанутая! – завопил первый, отскакивая обратно и приводя своё боевое седло в состояние боеготовности.
Я вошла в З.П.С., и мой рог ярко вспыхнул, когда три телекинетических пули полетели ему в лицо. Его ослепило, и жеребец начал без разбору палить в ту сторону, где стояла я.
«Времена суровы, одни ужасы вокруг,
Но не надо этих слёз и визгов!
Когда услышите, что я к вам приду вдруг,
Прост пришлите мне всё своё виски!»
На последнем слове песни я перерезала головорезу горло охотничьим ножом. Я почувствовала, как забилось сердце, когда проходила мимо корчащегося, свернувшегося калачиком среди костей жеребца, схватившегося за немаловажную часть тела, ну или за её остатки. Я обыскала тела и (госпожа Удача повернулась ко мне лицом) нашла ещё одну бутылку Дикого Пегаса. Левитируя её рядом с собой, я направилась туда, где Сломоног и Шинкованные‑яблочки корчились от ужаса. Сделав глоток из бутылки, я присела между ними.
– Простите, ребята, – сказала я, почувствовав, как чудесное тепло разливается по моим внутренностям. – Они все ещё при тебе? – спросила я жеребца, схватившего себя копытами.
Сказать, что они смотрели на меня с ужасом, значит не сказать ничего.
– Да, это было низко с моей стороны. Горячка боя и все такое… – произнесла я, давая Сломоногу сделать глоток. Он жутко трясся от страха. Затем дала Шинкованным‑яблочкам отхлебнуть пару глотков спиртного и продолжила, стараясь звучать разумно:
– Да я знаю, что вам всем очень нужны крышки, но мне тоже пожить хочется. Куча пони заслуживают дерьма, в которое я вляпалась, но вам я такого не желаю. Так что, ребят, буду вам благодарна, если вы расскажете другим пони, что есть и более безопасные виды заработка.
Я отдала Шинкованным‑яблочкам несколько целебных зелий, а затем предложила этим двоим выпивку.
– Да, мэм, – пробормотал Сломоног, а Шинкованные‑яблочки лишь немного всхлипнул. Не думаю, что ему хотелось проверять, насколько серьёзной была его травма.
– А теперь посидите‑ка спокойно, – сказала я, уходя проверить, все ли ценное, включая оружие, пули, амуницию, ножи и даже драконий коготь, прикарманила. Я также прошвырнулась по верхнему этажу, найдя там целую запись и терминал, но последний оказался крепким орешком и… ушел в глубокую блокировку. Дерьмо. Терминалам нужно быть проще. Я нашла шину в комнате охраны и помогла Сломоногу наложить её на одну из его ног, а другому жеребцу дала ещё одно лечебное зелье.
– Ну, берегите себя, – сказала я, вставая со стоном. Я посмотрела на то, что я экспроприировала у охотников за головами, попутно напевая себе под нос, и поскакала к выходу. Весь мир качался, а я пела и качалась ему в ответ.
Тут я услышала, как Сломоног сказал другому:
– Она ещё тот херов монстр, когда напьется.
– Заткнись! Хочешь, чтобы она вернулась?!
* * *
– Ох, Селестия, прикончите меня. Пристрелите меня немедленно, – простонала я, растянув лицо по матрасу. После столь удачной зачистки разграбленного музея (в том числе и от нежданных налётчиков) и возвращения своих вещей, я должна быть вполне довольна собой. Однако, я вернулась в Капеллу изрядно пьяной. Крестоносцы, которые прошлой ночью обнаружили меня, горланящую пьяные песни, сейчас, наверное, решили воспользоваться моим похмельем, и принялись болтать друг с другом на ушераздирающем уровне громкости.
– Три крышки за патрон, – твёрдо заявила кобылка за прилавком, – или стреляйся своими. Священник может и уменьшит твои мучения задаром, но у меня здесь не богадельня.
«Эта юная леди однажды возглавит Искателей.»
По выражению лица Священника можно было сказать, что эта сцена его здорово забавляла.
– Ах, эту цену мы платим за благодать Селестии.
– Вылечи меня. Прошу, вылечи, – взмолилась я.
– Я уже, когда ты вернулась… с концертом, – ответил он с легкой усмешкой. – Что же ты чувствуешь теперь, когда твоё тело преподало тебе урок о том, что излишнее количество алкоголя не есть хорошо?
– Что моё тело полный отстой, – простонала я, свернувшись калачиком и обхватив свой пульсирующий череп.
– Ну не скажи… – спокойно ответил он, и я открыла один глаз, чтобы взглянуть на единорога. «Он что, только что заигрывал со мной? Это разве не запрещено у духовенства?»
– Независимо от обстоятельств, я благодарен, что ты пощадила тех двоих. Твоё милосердие говорит о тебе больше, чем твой гнев.
– Священник. Я думаю, что кастрировала одного из них, – пробормотала я и села. Он взглянул на прилавок и попросил бутылку чистой воды. К моему огорчению, торгашка левитировала её без лишних вопросов об оплате. По её угрюмому виду можно было с уверенностью сказать, что мне не стоит даже надеяться на подобное обхождение.
– Ну что же, малое милосердие всё же лучше чем его отсутствие, – кашлянув, произнёс он, прежде чем подняться. – Предлагаю тебе немного освежиться на открытом воздухе. Прогуляться под дождём. Очистить свой разум.
– Как там твои пилигримы? – спросила я, глядя на него снизу вверх, стараясь не обращать внимания на стук в голове. Похоже, что эти телекинетические пули влияют на мою многострадальную черепушку не лучше, чем спиртное. Сейчас я не могла даже бутылку ко рту левитировать.
– Они скоро уйдут, – тихо и печально произнёс он. Думаю, он хотел с ними провести побольше времени.
– Прости, наверное, не так часто тебе приходится кого‑нибудь провожать? – произнесла я, оторвав зад от матраса, взяв бутылку в копыта и немного отпив. Простая вода… без радиации… без пузырьков… конечно она поможет не умереть от обезвоживания, но где, я спрашиваю, вкус?
– Наоборот, очень даже часто, – загадочно ответил единорог, прежде чем покинуть здание.
– Гррх, еще один загадочный жеребец. Почему самцы не могут просто сказать, что их беспокоит? Зачем все эти та‑ ААААЙ ‑ны… – прохныкала я из‑за очередного приступа головной боли. – Тупое похмелье. Тупой мозг.
– Десять крышек за воду, – неожиданно подала голос малышка за прилавком.
– Чего? Ты ведь ему воду выдала! – запротестовала я, указав копытом на дверь.
– Но выпила‑то её ты. Десять крышечек! – завопила кобылка во всю силу своих легких.
«Эта мелкая барыжка когда‑нибудь скупит Пустоши. И каждая крышечка на земле будет у нее в копытах. Это лишь вопрос времени.»
Не хочется это признавать, но от прогулки на свежем воздухе мне стало только лучше. Дождь был с привкусом железа. Вряд ли он шёл на пользу моему организму, но он помог моему воспалённому мозгу. «Запомни: музеи, академии и другие учебные заведения не идут на пользу таким пони, как ты, Блекджек.» Я рысью шла в направлении местной часовни, как вдруг застыла на месте, увидев надгробия.
Множество каменных надгробий, стоявших ровными рядами среди пожелтевшей травы. Я даже примерно не могла сказать, сколько их здесь. Тысячи? Десятки тысяч? Куда ни глянь, одни ряды могил, и из‑за высокой травы я не могла точно сказать, где это кладбище заканчивалось. Было видно, что этим кладбищем не раз пользовались даже после войны. Мгновение поколебавшись, я медленно пошла через него. Имя. Раса. Дата рождения и смерти. Гравюра с изображением кьютимарки. Короткая эпитафия на каменном надгробии: «Любящий отец», «Заботливая мать», «Самый лучший сукин сын», «Верный друг».
Никогда раньше не видела ничего подобного вживую. Нет, я не о смерти. Скелетов в Пустоши я видела более чем достаточно. Но только когда у скелетов появились имена, мне стало не всё равно. Для меня эти мертвецы стали значимы.
В Стойле Девять Девять, когда ты умираешь, то практически исчезаешь без следа, как будто тебя и не было никогда. Смерть лишь раздражала жителей Стойла, потому что им приходилось заниматься размножением и обучать тех, кто заменит умерших. А трупы скидывались в машины для переработки отходов, вместе с остальным органическим мусором Стойла. Утилизировались. Перерабатывались. Смешивались с водорослями, грибами, дрожжами и подавались на стол пони‑пекарями в виде чипсов и переработанной еды. Технически это не было каннибализмом; не было никаких остатков пони в твоей еде. И я не ела ногу Дакт Тейп. Так все и было: ты живешь в Девять Девять, а потом исчезаешь. «Просто не думай об этом.»
Я прошла так далеко, как могла, читая надписи на могилах. «Лучше бы я смотрела на небо, чем представляла себе давно ушедших пони,» думала я, идя по сырой жёлтой траве.
Местная часовня видела времена и получше. Невооруженным глазом было видно, что её не раз пытались разрушить, но кто‑то каждый раз чинил строение. Даже побелкой прошёлся по доскам. Я почувствовала себя нежеланной гостьей, тихо войдя внутрь капеллы.
Моему взору предстали два ряда истрёпанных матрасов, лежащих на полу для прихожан часовни, и балкон у дальней стены. Большая часть окон была заколочена, но кто‑то нашёл время и силы на реставрацию одного окна из цветных стёкол («витража», если не ошибаюсь), с изображением принцессы Селестии, поднимающей солнце (прямо как пегас на кьютимарке Священника). Развернувшись, я увидела над дверью ещё один витраж, на этот раз со спокойной и уверенной принцессой Луной. Что‑то в нём успокаивало меня.
На стенах висели картины с изображениями шести кобыл. Министерских кобыл. Время их не пощадило, но кто‑то неизвестный, видимо, своевременно их реставрировал. От одного взгляда на портрет Флаттершай мне захотелось обнять кого‑нибудь. С Реинбоу Деш я бы не отказалась пригубить бутылочку‑другую виски. Эпплджек напомнила мне о Матери. Пинки Пай выглядела… отрешённо. Рарити… она была настолько хороша, что казалось, будто эта пони не от мира сего.
А Твайлайт… взглянув на неё, я подумала о П‑21.
Священник тихо говорил с тремя пилигримами. Эти трое выглядели ужасно. Истощённые, уставшие, а у той кобылки, что сейчас говорила с моим знакомым, была тряска и жёлтые глаза. Если Глори была права, то эта пони со дня на день станет рейдершей. И всё же она не попыталась отгрызть ногу Священнику, когда он аккуратно положил своё копыто ей на лоб.
Здесь было ещё несколько пони, сидевших на матрасах. Вот они были больше похожи на «местных». Серая кобыла, листавшая довоенный журнал о принцессах. Задумчивая малышка, разглядывающая витраж с Селестией. Огромная единорожка, с ног до головы обернутая в чёрное одеяние и читающая молитвы себе под нос, раскачиваясь при этом из стороны в сторону на своём матрасе.
Три кобылы‑пилигримки отошли от Священника и собрались уходить. Все они плакали, но, что странно, это были слёзы радости.
– Вы можете вернуться, если хотите. Нет причины спешить, – сказал им мой знакомый единорог. Странно… он тоже плачет? Он ведь говорил, что встречал множество пилигримов. Наверное все они были важны для него.
– Нет, нам пора. Спасибо вам. Селестия оберегает, – сказала тихо дергавшаяся кобыла.