Мои сербские друзья - переводчица и писатель Ирина
и Семён Романийские предложили встречу с министром информации Республики Сербской Босны и Герцеговины Мирославом Тохолем:
- Дело не в министре, - говорили они, - Миролав - наш коллега, еще два года назад - один из ведущих писателей страны.
Издал несколько романов. Много шума наделал его последний роман "Стыд" (1989). Роман легко взял ряд престижных премий, его стали готовить к переводу на разные языки, в том числе и на русский, но... началась эта война...
Министр-писатель - это очень интересно. Я с благодарностью принял предложение.
Поднимаемся на последний этаж бывшего пансиона "Кошут". Оказывается мы с министром соседи: на первом этаже в комнате журналистов останавливаюсь и я, когда посещаю СРНА - Сербское информационное агенство. А вообще "Кошут" переполнен журналистами из многих стран мира.
Хозяин - средних лет, высокий, плотный, бородатый, спутанные темно-русые волосы, встречает нас на пороге по-домашнему, в шлёпанцах и в свитере. Я жму руку и озираюсь, не считая нужным скрывать любопытство: не знаю, как у министров, а у журналистов глаз острый - ничего не скроешь. Я много раз видел, как живут писатели и ни разу, как министры. А увидеть как в 10-ти километрах от фронта живёт министр воюющего государства - редкая удача журналиста.
Я в каморке-мансарде: скошеный потолок, окно на крышу,
стол, две узкие солдатские кровати, стул. Всё! Ну, стул мы отдали даме, а сами разместились на кроватях. Из "министерского" я обнаружил лишь компьютер "Ай-Би-Эм" да красивый телефон. И...автомат Калашникова
со складывающимся прикладом на стене в изголовье кровати.
- Умеете ли Вы из него стрелять, - с ходу ляпаю я, начисто забыв
о решении как можно меньше касаться войны и как можно больше - Культуры.
- Не только умею, но и приходилось, - невесело усмехается министр,
разливая виски по стаканам. Одного стакана не хватило, Ирина принесла из соседнего номера.
Мирослав предложил сигареты "Дрина". Такие выдают нам на фронте по 20 пачек в месяц. Среди гостей курящих не оказалось и
хозяин, поросив разрешения у дамы, открыл окно, затянулся, поясняя:
- Стрелял я во дворе родного дома на Грбавице, где сейчас
фронт. То было в первые дни войны, мы отбивали натиск озверелой банды экстремистов.
- Удалось ли отбиться?
- Нет, пришлось отступить. Но мы с соседями успели эвакуировать семьи, это главное. Сейчас мои жена, восьмилетняя дочь, четырнадцатилетний сын в Белграде, ютятся в одной из комнат
редакции "Явности"(9).
Боже мой! Сколько я здесь слышал подобных историй!
- Мирослав, - говорю, - на моей родине издавна считают: писатель может быть кем угодно - министром, автоматчиком, космонавтом... Но звание у него одно - Писатель! И я хочу спросить:
написали ли Вы свой Главный роман, или ещё нет?
- Я пишу его, - отвечает писатель, - пишу каждый день и напишу.
Перед самой войной я собирал материалы по истории Восточной Герцеговины, откуда родом, о становлении и развитии её культуры, о
людях, поднявших эту культуру на должную высоту. Конечно, имена
Любе Братича, доктора Мичо, Богдана Зимунича в России вряд ли широко известны, но для нас они святы... Короче, работа подходила к концу, когда начались бои на Грбавице. И рукописи сгорели вместе с домом. Но всё-таки Булгаков прав: рукописи не горят - частично я их восстановил, но замысел изменился. Я понял: есть прямая связь между тем, что происходило в прошлые века и сегодняшним днём. Прямая
связь! Я стал вести дневник за каждый день войны, начиная с того проклятого дня, когда на паску в Плитницах хорватская милиция напала на сербское население и пролила первую кровь. Это будет единое произведение. Смею думать, это совсем новый опыт литературы.
- Связь с прошлым несомненна и глубока, - согласился я, -
знаете, как-то не верится в злодейскую силу отдельных личностей:
Гитлера, Павелича, и поближе - Туджмана, Изетбеговича... Где корни
нынешних событий?
- Корни эти в глубине веков. По Балканам полтысячелентия проходила граница христианского и мусульманского миров. И другая
граница - европейского католицизма во главе с Ватиканом и византийского православия, где после падения Костантинополя ведущую роль стала играть Москва. Здесь клубок интересов Востока и Запада, здесь непрерывно шла борьба! А ближние корешки в Балканских войнах. А те, что совсем на поверхности - это, как выражался Михаил Горбачёв, "новое политическое мышление" и "общеевропейский дом". Возможно, обитатели некоего "общего дома" и начали мыслить "по-новому", только интересы остались удивительно старые: всё тот же клубок!
- Скажите откровенно, есть ли историческая вина России в происходящем?
- Очень большая вина, но не России, а её нынешнего правительства. Сегодня оно отказалось играть ту роль, которую шесть веков играла на Балканах Москва и бросило нас на растерзание нашим историческим врагам. Кремль ведёт себя так, как-будто он олицетворяет какую-то второстепенную маленькую страну, а не мировую державу, чей интеллект и культура светили и светят всему миру. Сигналом к этой войне послужило разрушение Берлинской стены. Вопрос: только ли к этой войне? На Балканах истоки обеих мировых войн. И не только их.
- Но... стену невозможно было сохранять дальше, - возразил я.
- Приветствую объединение немцев. Но стену надо было сохранить как памятник, как символ, как назидание другим поколениям немцев. Её разрушение - как бы снятие исторической вины с Германии, как-будто не было войны, концлагерей, десятков миллионов убитых, замученных. Слышите, из Германии уже раздаётся: " Мы не можем отвечать за события пятидесятилетней давности...". Там разрушили стену, здесь поставили три новых: вокруг Югославии, в Хорватии, в Боснии между народами, их населяющими, - министр говорит спокойно и твёрдо, ровным, чуть усталым голосом. И только раз запальчивость и обида прорвались наружу:
- Ах, ладно! В Кремле, вероятно, считают, что действуют на
благо России. Но... за что они обижают нас! Почему обвиняют чуть ли не в каннибализме?!
Что я мог возразить министру? Вот уж поистине мир встал вверх дном: католическая инквизиция - не каннибалы, испанские конкистадоры - не каннибалы, турки - не каннибалы, немцы и усташи сегодня уже не каннибалы, сербы - вот каннибалы! Сербы, которые в своей истории не провели ни одной наступательной войны, а только оборонялись от хищников. Есть в России поговорка: кто старое помянет, тому - глаз вон, но кто старое забудет, тому два - вон! Впрочем я, как журналист, придерживаюсь мнения, что старое надо постоянно напоминать. Например, если б японцам почаще напоминали, как они в Шанхае в три дня и в три ночи вырезали сотни тысяч человек, а изнасиловали ещё больше, и сколько съели американских военнопленных, так они б сегодня не так громко требовали "возврата" Курильских островов.
В Первую мировую среди сербского населения Боснии и Герцеговины, находившейся тогда под властью Австро-Венгрии, погиб каждый второй мужчина; страшную цену в 1,8 млн жизней заплатила страна за Вторую мировую. 500 лет сражались сербы против турок и эти потери уже никто не сочтёт... Есть ли ещё народ с такой трагической судьбой? А если и есть, то много ли на Земле таких народов?
Я поймал себя на том, что задумался. Молча смотрит на меня Мирослав Тохоль, мои искуссные переводчики Ирина и Семён... А я здесь, чтобы задавать вопросы:
- Я пятый месяц на фронте и кое-что уже могу сказать определённо. Бои идут в основном в сербских населённых пунктах. Уже один этот факт неоспоримо доказывает, кто именно зверствует над мирными людьми. Страдания сербов неисчислимы, и я хочу спросить: коль дело дошло до войны, почему нельзя честно воевать - солдат против солдата? Почему надо сжигать заживо людей, отрезать им носы, уши, насиловать и заниматься подобными вещами? Почвы для такой сатанинской ненависти нет: ведь ещё каких-то два года назад все жили дружно, женились друг на друге, дети ходили в одну школу... Кроме того в единое государство все три народа объединились совершенно добровольно ещё в 1921 году. И вдруг - на тебе! Что случилось с людьми?
- Да, объединились добровольно. Но союзное государство могло существовать и существовало при одном условии: если сербы что-то отрывали от себя ради других.Политика "пролетарского интернационализма" истощила Сербию. Здесь полная аналогия с Россией, которая тоже отрывала от себя и давала республикам. Чем же отплатили ей республики? Что касается зверств, то причины у хорват и мусульман разные. Общим является одно: махровый воинствующий национализм, который поднял со дна человеческой души всё мутное, грязное. Хорваты, запятнавшие себя массовым геноцидом сербского населения в годы Народно-освободительной войны и оставшиеся полностью безнаказными, испытывают к нам сегодня чувство убийц к жертве. Вот пример:
Есть в Восточной Герцеговине село Пребиловци. Вокруг - массовые захоронения жертв хорватского геноцида: пятнадцать наполненых трупами и залитых бетоном ям, всего - пять тысяч замученных. Сейчас усташи опять явились на могилы своих жертв, взорвали их и тракторами сравняли с землёй.
Сложнее с бывшими сербами, принявшими во время турецкого гнёта мусульманство. Как ни объясняй этот факт, а суть одна: их предки склонили головы перед завоевателями, предали свой народ. Отсюда постоянный комплекс вины у всех последующих поколений. Это одно, другое: славяне-мусульмане не имели близких связей с колыбелью этой религии, с мусульманским Востоком; они жили чужой жизнью, чужой культурой, по законам другого мира, который они, европейцы, просто не понимали. Ведь Коран до сих пор во многих своих местах для них Книга за семью печатями. Везде чужие... Одно, накладываясь на другое, в экстремальных условиях войны порождает шизофрению.
Теперь о смешаных браках, раз вопрос затронут. Влюблённые не задумываются, когда вступают в брак, можно ли соединить под одной крышей две несхожие культуры... Большинство таких браков при первом же испытании - увы! - распадается. Проверку войной выдержали два типа браков: когда Он и Она имеют довольно низкий культурный уровень; и наоборот, когда Он и Она - люди сильного интеллекта: Любовь и высочайшая общечеловеческая культура помогают им сохранять семью.
- Господи министр! Телевидение Сараево находится под контролем хорват и босняков. В унисон с западными СМИ и под руководством западных "коллег" оно ведёт против сербов тотальную информационную войну. Но, моё впечатление, ученики они никудышные. Примитив! Например: людей, сражающихся у порогов своих домов, они называют "агрессорами". И такие ляпы постоянно. Что Вы думаете об этом?
- Сначала скажу вот о чём: войны ХХ| века в первую очередь будут информационными войнами. Это значит: победа в информационной войне - решающая предпосылка победы в вооружённой борьбе. На Западе это уже поняли. Например, лишь случайно стала достоянием широкой общественности цифра - 500 тыс. погибших мирных иракцев - стариков, женщин, детей в войне в Персидском заливе. На Сербии сегодня идёт обкатка и отработка главных принципов информационных войн будущего; основной среди них: " Непрерывно обвиняй противника в том, что вытворяешь сам!". Это из Геббельса, его школа. Что касается примтивизма, то, несомненно, он имеет место. Допустим, показывают по тому же ТВ кадры: "похороны жертв сербской агрессии", а на гробах православные кресты... то есть просто использовали кадры нашего ТВ. Но такое случается не от того, что противник глуп, это не случайный "прококл". Просто есть и такой принцип информационной войны: массирование негативной информации, а "чистых" аргументов для "массирования" не хватает (опять вспомним Геббельса: "Ври как можно больше...").
На лицах присутствующих напряжение и усталость: тяжёлый получается разговор под гром орудий у Сараево.
Выпили кофе, передохнули, и я попытался сменить тему:
- Мирослав, вернёмся к книгам. Ваши коллеги по Союзу писателей - хорваты, босняки, где они теперь? Чувствовали ли надвигающуюся угрозу, пытались ли противостоять?
Писатель тяжело вздохнул:
- К сожалению, почти военная конфронтация по национально-религиозному признаку началась в Союзе писателей задолго до первых выстрелов. Нас, сербов, обвиняли в "гегемонизме" и прочем. В Хорватии, в Босне и Герцеговине, где в письме используют "латиницу", почти не выходили произведения на "кирилице"...ну и всё остальное в таком роде.
- И всё-таки вернемся к книгам! Ощущаете ли Вы воздействие русских писателей, есть ли у Вас среди них "свои"?
И Мирослав оживился:
- О! Я вырос в атмосфере преклонения перед русской литературой, можно сказать, с русской книжкой в руках. Надо понять, чт в этом отношении представляет собой моя родина - Восточная Герцеговина, город Люблине. У нас ещё в начале ХХ века монахи писали летописи на русском языке, священников к нам посылала Московская Патриархия. Многие семьи переселились в Россию до революции и поддерживали постоянную связь с Родиной. Например, дед жены был ранен в 1-ю Мировую на Солунском фронте и ездил на лечение в Россию. Вернулся, пел русские песни, плясал вприсядку и всей деревне Масленовичи своими рассказами привил любовь к России. Да так, что его внучка теперь - отличный переводчик с руссого. Вообще из наших вышли лучшие учителя русского языка в Югославии, лучшие переводчики...
Я заёрзал: я был в Люблине, сейчас там фронт, большие разрушения... Но вовремя прикусил язык. А Мирослав продолжал:
- Меня обучала русскому языку Мария Кривошеева, дочь эмигранта. Она самозабвенно, фанатично любила русскую литературу и со всей страстью прививала эту любовь нам. Сейчас там фронт. Жива ли?
- Жива! - воскликнул я, - знаю её, видел, разговаривал в Требинье. Давно на пенсии, а всё работает.
Мирослав глянул мне в лицо и счастливо рассмеялся. Потом продолжил задумчиво:
- Кого я считаю своим? Гоголь - мой, Шукшин - мой. Они мне ближе всех. К Шукшину у меня особая любоввь - величайшей внутренней силы писатель. Сибиряк! Эх, да что говорить! А Достоевский! А Бунин! А Шаламов! Из живущих назову Лимонова, он импонирует мне и как писатель, и по взглядам. Восхищаюсь гражданским мужеством Битова.
- А Солженицын? - подсказал я.
- Сложен. "Архипелаг Гулаг" - чистая публицистика, а вот "Один день Ивана Денисовича" почему-то вызвал у меня неожиданную ассоциацию со "Старик и море" Хемингуэя. Рассказы великолепны.
- Как Вы охарактеризуете современное состояние литературных связей между Югославией и Россией?
- Со стороны Белграда, считаю, всё было нормально. Белград, к примеру, переводил всё, что-либо заметное в России, а также всех ваших диссидентов, эмигрантов... Москва ставила идеологические рогатки: ни слова против коммунистической идеологии. Но теперь-то этих рогаток не существует!
- Тогда что надо делать сейчас для реализации открывшихся возможностей?
- Главное, считаю, укреплять личные связи между писателями путём организации литературных встреч здесь и в России. Ещё создавать совместные издательско-полиграфические предприятия. Вот путь. Основа, повторяю, укрепление личных связей.
Мы выпили ещё по чашечке кофе и стали прощаться. И тогда я задал последний вопрос:
- Скажите, Мирослав, вот сейчас, сегодня, здесь, на горящей земле, к чему должен призывать Писатель: к миру, или к победе?
Он ответил тотчас, будто ждал:
- Писатель должен быть во своим народом. Национальная честь и праведный мир - ничего другого нам не нужно.
Уважаемый российский писатель! Я уверен, что Мирослав Тохоль обязательно напишет свою "Войну и мир". Я уверен, ты прочтёшь! А я? Мне возвращаться на фронт. Но теперь я не забуду об этом романе, который пока не написан.
27 марта 1993 г., г.Пале.
ПАРТИЗАН ВТОРОЙ МИРОВОЙ
Писатель Ристо Трифкович широко известен в Югославии. Опубликованы два десятка книг, из них пять романов. Читателям СССР Ристо Трифкович известен по сборнику рассказов "Сараевская фуга" (М., "Радуга", 1987.) и по циклу новелл в "Иностранной литературе" (№ 4, 1987). Оба перевода я прочёл, вернув их автору. Для меня несомненно: речь о ярком, самобытном, талантливом писателе и человеке.
Сегодня 69-летний писатель живёт в Сараево в 100 метрах от линии фронта. К дому передвигаюсь перебежками: улица простреливается, все выходы из неё забарикадированы. Поднимаюсь на 5-й этаж массивного, серого, избитого пулями и осколками дома. Знаю, нет электрическва, но механически жму кнопку звонка, потом стучу. Открывает невысокая полная женщина с круглым миловидным лицом и теплым взглядом карих глаз. Это жена писателя Ангелина. Увидев человека в плаще и с автоматом, она не задает вопросов, а просто широко распахивает дверь.
- Писатель здесь живёт? - на всякий случай спрашиваю я.
- Да-да, проходите, ждём вас. Не вздумайте снимать обувь.
Обувь я, конечно, снимаю: мытьё полов с военном Сараево - весьма сложная проблема. Ристо - сухой, сгорбленный, с космами седых волос, с живыми ясными глазами, встречает меня на кухне. Здесь кушетка, здесь тепло. Представляюсь, передаю привет от общих знакомых, присаживаемся. Разговор протекает под обычный сараевский аккомпанимент: хлопки снайперских выстрелов, треск пулемётов, уханье миномётов.
- Скажите, Ристо, Вы - человек сложной судьбы, впрочем не редкой для вашего поколения: в 17 лет - партизанский отряд, тяжёлое ранение, после Победы - тюрьма... За что коммунист-партизан Тито посадил коммуниста-партизана Трифковича?
- После войны Тито не поладил со Сталиным или Сталин с Тито, уж не знаю. Я не был особым поклонником Сталина, Сталин был далеко, но на партсобрании я встал и сказал, что Россию надо поддержать (уже начиналась "холодная война"). Ну и дали два года. Отсидел 49-й, 50-й.
- Сохранили ли веру в коммунистические идеалы?
- Не сохранил. Вышел с сильно пошатнувшейся верой, а с годами утратил и остатки. В 59-м меня реабилитировали, но в партию так и не вступил.
- Во что же Вы верили все эти годы?
- В человека я верил и верю. В гуманизм. Верю, что именно он в конце концов восторжествует.
- Чтоб закончить о прошлом: скажите, честно ли воевал Тито, а то я тут уже всякого наслушался. Правда, в основном, от младших поколений.
- Тито воевал абсолютно честно. И умно. Тито - хороший воин. А после войны с ним произошло то же что и со всеми послевоенными коммунистическими вождями, кроме, пожалуй, Сталина: заелся, зазнался - не выдержал испытания славой и властью. Но ещё раз говорю: слава его вполне заслуженная. Судите сами: в ходе Второй мировой войны, а именно после нападения Германии на Советский Союз, немцы постоянно вынуждены были держать в Югославии 30-33 дивизии. Чтобы оценить эту цифру, вспомним, что Сталин требовал от союзников при открытии Второго фронта высадить на западе Европы такое количество войск, чтобы они могли сковать "хотя бы 30-40 немецких дивизий". То есть фактически Тито уже держал здесь второй фронт!
- Ну а как воевали четники - военные формирования королевского правительства Югославии?
- Правда заключается в том, что на борьбу с фашистскими оккупантами народ поднялся под знаменем коммунистических идей, с верой в "светлое будущее" после войны. К Тито пришли самые талантливые представители интеллигенции: учёные, люди искусства, офицерство... не говоря уж о рабочих и крестьянах. Четники не играли заметной роли в войне, более того, небезосновательно считались у нас пособниками врага.
- У Вас есть рассказ "Сага о Думаковаце". В одной деревне давно и мирно жили мусульмане и сербы. Начилась война, и в деревне нашлись люди (всего несколько человек, но горластых), которые стали настраивать жителей друг против друга. В результате деревня оказалась сметённой с лица земли, а после войны так и не возродилась. Завершаете вы рассказ словами: "Слава Богу, это никогда больше не повториться!". Повторилось со стопрцентной точностью, только в б'ольших масштабах. Уничтожены целые города, именно по той схеме, которую Вы, с присущим Вам талантом, столь художествено описали. Вот вам и вера в человека. Что скажете?
- Что же я могу сказать? Поймите, я не политик, я о политике и слышать не хочу!
- Но я спрашиваю о судьбе Вашей Родины, а не о "политике". Получается, что над ней какой-то злой рок, сатанинская предопределённость...
- В обществе не было демократии. Отсутствие демократии - питательная среда для национализма. Вот он и вызрел. Национализм - страшный наркотик! Его взрывная, направленная на разрушение сила беспредельна.
- Но действие любого наркотика ограничено...
- Ох, не знаю. Все три втянутых в конфликт народа - и сербы, и хорваты, и мусульмане - помимо языка имеют много общего в культуре, обычаях, традициях. Верю: со временем взаимное притяжение окажется сильнее разделяющих факторов. Наверно возникнет что-то вроде конфедерации. Но не скоро. А что будет завтра - никто не знает.
- Скажите, в 70-х, 80-х годах были ли какие-либо признаки надвигающейся катастрофы?
- Никто не думал об этом. Никто вообще ни о чём не думал!!! Занимались самолюбованием...
- В своё время Вы разуверились в коммунизме. Сохранили ли Вы веру в Россию?
- Всегда твёрдо верил и верю в Россию.
- Есть ли вина России в происходящем?
- Вина Горбачёва и Ельцина велика. Они плохо просчитали ситуацию и бросили нас на произвол судьбы. Однако эти двое - не Россия. А их вина перед своими согражданами вообще неизмерима.
- Ристо, какую из своих вещей Вы считаете наиболее сильной?
- Романы "И пробудился человек" и "Коголь". Коголь - это фамилия.
- Кто из русских писателей наиболее почитаем Вами?
- Гоголь, Чехов, Толстой. Их советских - Шолохов, Бабель, Булгаков, Пастернак.
- Пастернак как писатель или как поэт?
- И как писатель, и как поэт.
- А если взять последние 20 лет?
- Тендряков, Аксёнов, Распутин.
- У всех ныне на языке Солженицын...
- Мне не нравится: много политики, публицистики...
- Пишите ли сейчас что-либо?
- За последний год написал серию рассказов, общее название - "Под свинцовым дождём". Это о прошлой войне.
- Опубликовали?
- Куда там! - писатель безнадёжно машет рукой и показывает отпечатанную на машинке рукопись страниц в 200.
- А об этой войне не пишите?
- Нет.
Сгущались сумерки. На окнах появился красноватый отблеск - опять что-то где-то горит. На улице усилилась стрельба. Пора прощаться.
- Мне очень дорого, что вы пришли, - с волнением говорит писатель.
Я пожимаю легкую сухонькую руку, улыбаюсь хозяйке и, подхватив в прихожей автомат, сбегаю по лестнице вниз.
27 апреля 1993г., Сараево.
БОЙ НА МАСТИЛОВОЙ ГОРЕ
Имя командира батальона милиции специального назначения Ивана Шкобо широко известно и очень популярно в општине(10) Пале и в Сараево.
Ивану 33, женат, сыну 9 лет. Профессиональный работник МВД, в своё время окончивший высшую школу милиции, он особенно остро ощущал надвигающуюся на Босну и Герцеговину угрозу тотальной гражданской войны. В его распоряжении были факты, недоступные общественности, о которых он докладывал руководству, но меры не принимались. Тогда, примерно за год до войны, группа патриотически настроенных офицеров армии и милиции, в которую вошёл Иван, начала тайно вооружать население, содавать отряды самообороны и обучать из военному делу. Кто знает сколько тысяч жизней спасли эти дальновидные действия группы патриотов, особенно на самой кровавой, начальной фазе мятежа, когда босанские экстремисты попытались развернуть в городе тотальную резню сербского населения.
Свой первый бой он принял 2 апреля 92-го, за три дня до "официального" начала боевых действий, защитив со своим отрядом население предместья Пале Лапишницы от набега банды эстремистов.
Сегодня милицейский батальон Ивана Шкобо охраняет территорию општины Пале, где размещается правительство Сербской республики БиГ. Одновременно батальон составлет подвижной резерв военного командования данной территории и используется для ликвидации угрозы прорыва обороны, для развития успеха в ходе наступательных действий, а также для проведения специальных операций, таких как поиск и уничтожение диверсионных групп, извлечение тел погибших из труднодоступных простреливаемых участков, вывод с захваченных врагом территорий местных жителей, попавших в окружение подразделений и т.п..
С начала войны батальон Шкобо провёл более 30 специальных операций. В одной из них 6 мая 1992 года при выводе из окружения местного населения предместья Сараево Анекса Иван, прикрыв собой солдата Луку Батинича, был тяжело ранен: очередь из 11 пуль прошла от плеча через грудь. Жизнь спас бронежилет (Батинич был без бронежилета).
Для самого Ивана предмет особой гордости то, что батальон, выполняя все поставленные задачи, несёт при этом минимальные потери.
Ценен опыт этого командира. Мы встретились за рюмкой ракии и я попросил его, не скупясь, поделиться этим опытом.
Просьба поставила Ивана в тупик:
- Знаешь, как-то много всего было... Что тебя конкретно интересует?
- Ну хотя бы, какую операцию ты считаешь наиболее успешной?
Иван задумался, потом медленно произнес:
- Бой на Мастиловой горе, пожалуй... Да, бой на Мастиловой, 10 октября 1992-го!
- Расскажи!
Начал Иван так:
- Мастилова гора - ключ к општине Пале со стороны Горадже...
... Батальон Шкобо, как обычно, был брошен к горе, когда там наметилась угроза прорыва: за месяц до штурма босняки резко активизировали разведку сербских позиций, провели перегруппировку и усиление войск, а последние два дня непрерывно обрабатывали гору тяжёлой артиллерией.
Прибыв в назначенный район, спецназовцы - немногим более 200 человек - немедленно, под огнём, приступили к инженерному оборудованию местности: рыли траншеи, ходы сообщения, сооружали огневые позиции для пулемётов, гранатомётов и 82-мм миномётов, без устали трудились ночь и утро. Их опорный пункт оказался выдвинутым далеко вперёд по отношению к соседям.
- Босняки пошли в атаку часов в 11, - продолжил Иван, - было их очень много, как потом показали пленные, в общей атаки принимало участие более 2000 человек, из них около тысячи штурмовали Мастилову гору, запирающую путь на Прачу и Подграб, то есть в општину Пале. Атаковали они "строго по Уставу", по-школярски: впереди цепь с лёгким оружием, чуть сзади вторая цепь - гранатомёты, крупнокалиберные пулемёты... Атака сопровождалась артиллерийской поддержкой... Вообще надо сказать, это их общая неизменная тактика - действовать большими массами людей под непрерывный треск очередей и оглушительный гром орудий, выпучив глаза, бестолково паля во все стороны и истошно вопя "Аллах акбар!". Дальше этого они в военной науке не продвинулись. Всё это мы прекрасно знали, ожидать что-то новое не стоило. Мы встретили их интенсивным огнём из миномётов, крупнокалиберных пулёмётов ещё на дальних подступах к позиции, уплотняя огонь по мере приближения противника. Одновременно беспрерывно работали снайперы, но враги продолжали идти вперёд, и в дело вступили ручные пулемёты и автоматы. И всё же босняки, обкуренные драгой, упорно лезли вперёд, перешагивая через трупы погибших, крича своё "Аллах акбар!". Они четыре раз возобновляли атаку. Нам это надоело. Мы без единого выстрела, в полном молчании, подпустили их вплотную, метро на сто и обрушили на на них всю огневую мощь! Что тут началось! После боя подбирали трупы буквально в пяти метрах от наших окопов. Стемнело, и они, наконец, угомонились. Их потери огромны - более 100 убитых, не менее трёхсот раненых. Фактически, они были обескровлены. У нас один раненый - Йович Предраг.
На рассвете, используя благоприятную ситуацию, мы пошли в контратаку и, не встречая особого сопротивления, продвинулись на 10 км, освободив село Реновица, где уже несколько дней в окружении сражались местные жители. К нашему приходу они потерялм 15 человек. Мы закрепились на достигнутом рубеже, там и сейчас проходит наша первая линия.
- Назови, пожалуйста, несколько особо отличившихся бойцов.
-. Все бойцы батальона показали себя настоящими героями, а назвать каждого поимённо, сам понимаешь, нет возможности. Но раз просишь, назову наводчика ПКТ Саво Савича, ручных пулемётчиков Драгомира Гуя, Милодрага Вулича, автоматчиков Слободана Вуковича, Чедо Мариновича. Но, повторяю, все показали себя умелыми и мужественными воинами, - закончил Иван.
- Какие же уроки извлёк ты для себя из этого боя?
- Прежде всего скажу, что этот оборонительный бой для батальона - единственный в своём роде. Все остальные операции мы проводим как наступательные или поисковые. Поэтому данный опыт для нас особо ценен... Итак, первое: как только заняли позиции, немедленно начали окапываться, не щадя сил. И успели. Если б не успели или вообще поленились рыть землю, были бы уничтожены, ибо противник численно намного превосходил нас.
Второе: правильная организация системы огня ((очень важно!). Характер местности - горно-лесистый, со множеством просек и полян, позволил подготовить несколько огневых мешков и засад, осуществлять манёвр огнём в ходе боя.
Важно также определить наиболее вероятные направления продвижения противника и создать на них повышенную плотность огня.
Для того, чтобы нанести врагу максимальные потери, мы подпустили его практически вплотную, и риск оправдал себя. Да-да, командир может, точно просчитав ситуацию, пойти на определённый риск. Даже обязан!
Ну и обязательно - развитие успеха. Во время последней атаки противник понёс огромные потери, босняки непрерывно и уже как-то жалобно призывали Аллаха, который им в данном случае не помог. Значит, решили мы, враг морально надломлен и с рассветом пошли вперёд, несмотря на то, что они продолжали сохранять над нами значительное численное превосходство.
- Насчёт "подпустили вплотную", считаешь ли ты, что что босняки вообще боятся ближнего боя?
- Нет, этого я не могу утверждать. То был с нашей стороны частный приём, расчитанный на психологический эффект.
На груди Ивана пискнул портативный передатчик: командира срочно вызывали в штаб. Он поднялся, пожал на прощание руку и широким уверенным шагом направился к выхрду, высокий, статный. А я подумал: если б такие люди почаще делились опытом, скольких ошибок могли избежать идущие следом!
19 марта 1993 г., Пале. ФРОНТОВЫЕ БЫЛИ
"Это было со страной,
Значит, было с нами."
Р.Рождественский.
ЖЕРТВУЯ СОБОЙ
Народная память бережно хранит имя майора МиланаТепича. Когда вспыхнули бои в Хорватии, усташи в первую очередь попытались захватить склады оружия и боеприпасов ЮНА. Под Беловаром они окружили склад, где начальником был Милан Тепич, и потребовали ключи от хранилищ. Однако майор, запершись с гранатой в главном хранилище, выдвинул свой ультиматум: немедленно очистить территорию склада и обеспечить беспрепятственный вывоз оружия и боеприпасов в Югославию.
Каких только сумм в марках и долларах не сулили усташи, каких только благ не обещали, майор оставался непреклонен. Стороны ни о чём не смогли договориться, Милан Тепич взорвал себя, усташей и склад.
Имя другого героя молва не сохранила (возможно, потому, что остался жив). В Словении, близ Ново Место, во время блокады казарм ЮНА вооружённыи националистами возникла угроза захвата склада ГСМ: его начальник, капитан, оказался предателем. Сарший прапорщик ("стари водник") захлопнул стальную дверь хранилища буквально перед носом у появившихся врагов, застрелив из пистолета предателя. Угрожая взорвать склад, он потребовал беспрепятственно пропустить войсковую колонну с полным вооружением и техникой в Югославию.
В складе 7 тонн горючего, рядом - производственные и жилые строения.
Словенцы подумали и согласились.
Колонна заправилась и ушла.
5 ареля 1993г., Пале.