Об этой девушке я слышал давно: по Сараево ходили легенды о безумно храброй "рускине", сражавшейся на улицах в самые жаркие дни битвы за город.
- Ты знаешь, у нас тут была одна "рускиня", ох и отчаянная баба...
- начал в кафане очередной рассказчик.
Я не выдержал:
- Да что вы все: была, была... А толком ничего не скажете: где воевала, в каком подразделении?
- У нас. У нас во вторм батальоне. Она в зенитной батарее наводчиком орудия была. Пойдём, провожу в батарею.
В превращённой в казарму квартире несколько человек резались в карты.
- Елена? - игра мгновенно прекратилась.
- У нас воевала. Я - командир её расчёта,- с гордостью представился Зоран Чикович. - Расскажете о ней обстоятелько! Запишите первую фразу: "Елена Бардукова - одна из самых бесстрашных, самых самоотверженных, самых отчаянных бойцов нашей батареи..."
- Не батареи, а батальона, - тут же поправил командира один из бойцов.
- И самая красивая девушка на Грбавице, - добавил другой.
И я стал записывать.
Елена Бардуква, 65-го года рождения, жила в Кривом Роге. За год до войны приеала в Сараево и работала официанткой в кафане. Когда начались бои, она сразу присоединилась к первому же сербскому подразделению и воевала с апреля по август 92-го.
- Чем объясняла она своё участие в войне? - продолжаю расспросы.
- Православием. Она говорила, что это - святая война, что мы,
сербы, защищаем свои дома, и нам надо помочь.
- Она была глубоко верующая?
- Да. В бою крестилась и крестила идущую вперёд пехоту.
Чтобы понять, в каком пекле очутилась Елена, надо хотя бы приблизительно представить, что творилось в Сараево в те страшные
апрельские дни. Всякие описания бледнеют перед явью. Артиллерийские залпы накрывали целые кварталы. Как свечи горели и с грохотом рушились высотные дома. Крупнокалиберные американские "браунинги, неясно как попавшие к врагу, железной метлой мели улицы, на которых неделями разлагались неубранные трупы.
Шло освобождение сербских районов Сараево, внезапно захваченных экстремистами в первые дни войны. Сербская пехота продвигалась вперёд, дом за домом, квартал за кварталом отбивая родные очаги. Батальон капитана Владимира Лучича освобождал район Сараево Грбавицу-1. Упорно продвигались бойцы средь горящих домов и развалин. Вплотную за атакующей пехотой орудийный расчёт
Зорана Чиковича на руках катил 20-мм скорострельную пушку "Вулкан". Едва занимали очередную позицию, Елена приникала к прицелу и прямой наводкой сокрушала вражеские доты, баррикады,
расчищая пехоте путь. У неё под рукой всегда был автомат, который она не раз использовала в бою, когда пушка была бессильна или когда к ней прорывался враг. Идущие в атаку пехотинцы видели у орудия высокую русоволосую девушку с пистолетом на широком ремне, в зеленой армейской рубашке, в легких брюках, в тапочках на босу ногу.
Они знали, что "рускиня" смотрит им вслед, отступать было стыдно...
Но откуда, - не понимал я, - она научилась военной профессии. Я
вот не умею стрелять из "Вулкана".
Бойцы засмеялись:
- Мы научили её. Да она всё налету схватывала. Голова на месте!
В России все девушки такие умные?
- Не все, но многие.
До конца жизни будет помнить Елену Миле Батинич. Их накрыло одной миной, но Елена поднялась, незадетая, а Миле остался лежать,
раненый в руку и в голову.
- Она тут же меня перевязала, остановив кровотечение. Теперь сто лет жить буду, - смеётся Миле.
Как мог, оберегал в бою Елену её близкий друг Славише Мачар.
- С нею было трудно, она не терпела никакой опёки, - жалуется Славише.
- Почему она уехала?
Лицо Славише темнеет.
- Известно ли вам такое слово "ностальгия", - со вздохом произносит он, - Лена больше года не была дома и уже собралась навестить родных, как началась война. К августу мы освободили почти все сербские районы города и перешли к обороне.
- Слушай, Славише, я разыщу её в России и запишу её рассказ. Дай адрес.
- Не дам!
Это не понравилось расчёту:
- Мачар, не валяй дурака! Быстро дай русу адрес!
- Ребята, клянусь, дома оставил. Принесу.
Не принёс. Ну да ладно, главное-то я узнал и понял: эти парни никогда не забудут русскую девушку, пришедшую на помощь в тяжкий для их Родины час.
17 марта 1993г., Сараево.
В БАНЮ ПОД ОГНЁМ
Весна! Скоро весна! Хотя снег в сосновых борах на окраинах Сараево еще сохраяет свою ослепительную белизну и пушистость, чувствуется, как его уже подтачивает набухающая тяжёлая влага. Я стою на обочине пустынной дороги и, задрав голову, слушаю перестук дятла. Умиляюсь: надо же - дятел! Жива, значит, природа! А то всё вороны да вороны... Весеннее настроение мигом улетучилось: ворона - это вам не какая-нибудь драная чёрная кошка, это гораздо серьёзней... На войне обязательно надо верить в две вещи: в собственную судьбу и в приметы. Не бояться примет, а верить и учитывать.
Грязная раскисшая дорога через 5 км должна привести меня в баню. Если ворона будет не права. А не идти в баню я не могу: я уже три недели без бани. Проблема возникла внезапно, но естественно: в
батальоне, куда я недавно прибыл с Герцеговинского фронта, все солдаты и офицеры местные, сараевские, и такой обязательный элемент солдаского быта как "помывка личного состава и замена белья" отсутствует за ненадобностью. Помыться и сменить бельё можно только в тылу бригады, в казарме имени героического партизана прошлой войны Славише Вайнера Чичо. А тыл на этой войне - понятие условное: позиции противников - слоёный пирог.
Наплевав на ворону, но насторожившись, я двигаюсь на вождевлённую встречу с горячей (как я надеюсь) водой и мочалкой.
Меня предупредили, что путь опасен и подробно описали все простреливаемые участки. Я иду, вооружённый знанием,, поглядываю по сторонам и жадно вдыхаю свежий, влажный, без запаха гари, воздух. Нет, всё-таки можно считать, что зима позади. Нудная холодная военная зима, когда ночи бесконечны, на позициях мороз, а в блиндажах дым от сырых дров, и обувь мокрая, и одежда грязная, и
костры, костры, костры... Кто воевал зимой, тот трижды солдат. Летом
легче. Но летом опаснее. Летом борьба обостряется, обе стороны любой ценой стремятся решить свои задачи до следующей зимы,
чтоб спокойно уйти в спячку.
Ах, чёрт с ней, с опасностью! Лето есть лето, и всё тут! Я голосую,
но бесполезно, редкие машины поносятся стрелой: на дорогу смотрит высота Дебело, там противник. Мне тоже следует глядеть в оба, но беда в том, что опасность не устережёшь: пуля ударила в остов сгоревшей машины внезапно. Исчезаю! То есть быстро приседаю за упомянутый остов и снайпер меня больше не видит. На покорёженном метале легковушки различаю: "ЛАДА". А, земляк! Спас, спасибо. Я
немного выжидаю и делаю стремительную перебежку в кювет, потом, пригнувшись, несусь дальше. Забор. Я выпрямляюсь и перевожу дыхание. Всё! Теперь 2 км можно смело топать в полный рост: дорога не видна противнику.
На дороге вытцветший, но всё ещё грозный плакат: "Мобилизация! Мобилизация! Мобилизация! Все - на фронт! Всё для фронта! Все за нацию! Всё для нации! Сербы, защищайтесь!".
Я бодро шагаю по стылым лужам и размышляю о негодяе-снайпере: наверняка, подлец, записал меня на свой счёт. Что он видел в прицел? Я шёл и после выстрела как бы упал. А я жив и невредим.
Как вообще можно проконтролировать снайпера? Что реально значат их личные счета? Столь глубокие мысли не мешают мне обозревать
достопримечательности сараевских окраин. Например, мемориал павшим в ту войну, защищая от захватчиков страну под названием "Югославия". Королевская армия не смогла её защитить, продержавшись три недели; за дело взялись коммунисты Тито. У входа в мемориал статуя женщины на коленях, воздевшей руки к небу. Что ж,
пусть поплачет, помолится обо мне, обо всех нас, сегодняшних. На широких ступенях мемориала нетронутый снег - сегодня сюда никто не ходит. А я пойду, хотя подниматься на холм не рекомендуется из-за негодяев-снайперов. На сером граните строгими чёрными буквами -
имена защитников страны. Я стягиваю с головы пилотку. Тысячи имён,
сербских, хорватских, мусульманских. Узнаю, что здесь покоится и Славише Вайнер Чичо, в казармах имени которого меня, предположительно, ждет хорошая баня.
Сбегаю с холма на унылую дорогу и двигаюсь дальше. Молчаливые дома, но кое-где теплится жизнь. Гаубица в окопе. Два бойца в распахнутых телогрейках азартно пилят дрова на обычных "русских" козлах. Рыжий кот на белом снегу явно не голодный и не дикий. Невдалеке кричит петух. Навстречу печальной чередой идут три женщины в чёрном. В обочинах множество разбитых, искорёженных автомобилей всех марок. К дороге лепятся бесчисленные ресторанчики, кафе, закусочные. Они до сих пор хранят остатки зазывной привлекательности, но двери на замках, окна заложены кирпичами и мешками с песком. А ведь всего каких-то девять месяцев назад и окна и двери были распахнуты, лилась музыка, за столиками бесшабашно веселились католики, православные, мусульмане - югославы, боснийуы, сараевцы, щедро платя друг за друга. Что сделалось с людьми? Политика? Экономика? Пропаганда? Всего этого мало, чтобы заставить вчерашних соседей убивать друг друга. Есть
что-то ещё. Но что? Что? Я ищу ответ и не могу найти. А на войне много
думать опасно для здоровья, думать надо мало и быстро. Я не заметил, как пересёк границу опасной зоны.
"Сидит дятел на суку
С автоматом на боку."
"Дятел" напомнил о себе свистом пули. Исчезаю. Исчезаю за сосной. Второй снайпер оказывается честнее первого, он не верит, что я убит и три раза обстреливает место моего исчезновения. Но сосна толстая. Выждав, пока "товарищ" успокоится, я стремглав несусь к перевёрнутому грузовику. Дальше путь лежит меж высоких фанерных щитов, заслоняющих дорогу от снайпера. Кое-где вместо щитов натянуты металические сетки, утыканные хвойным ветками, кое-где - поставленные "на-попа" автомобили. Такая стена тянется довольно долго и выводит к перекрёстку, на котором пост военной полиции.
Проверка докуентов, но у меня докуметы не проверяют, а машут рукой: "А, рус! Как дела? Нормально? Иди, иди..." Откуда меня здесь-то знают - от этого перекрстка до роты 3 км. Я улыбаюсь до ушей и шествую мимо. Теперь километра полтора можно идти спокойно: враг далеко.
Трехэтажный дом: крыша снесена, стены в копоти, перекрытия
рухнули. Это какой же силы огонь бушевал на высоте, стерегущей узкий мост! Автобусная остановка, на которой давно никто не останавливается. И опять молчаливые унылые дома. Если на веранде развешено бельё, значит дом обитаем. Доржный знак "Осторожно, дети!". Видно, что был сбит, но недавно восстановлен. Радио сообщило, в некоторых районах города заработали школы. Не враньё:
школа работает, навстречу ребятишки с ранцами за спиной. "УНПРОФОР! УНПРОФОР!" - завопил передний мальчишка. Дети радостно загомонили и мигом выстроились вдоль обочины. Оборачиваюсь. Приближается колонна выкрашенных в белое грузовиков под голубым флагом - в Сараево следует гуманитарная
помощь ООН. Дети радуются и машут руками, а я сдерживаю готовое выпрыгнуть из груди сердце: головной бронетранспортёр БТР-60пб -
с рисунком "жовто-блакитного" флага на башне! Наши! Украина! А на
бортах звероподобных шестиосных грузовиков красуется надпись -
"Россия"! А я три месяца не слышал русской речи. До меня не дошло из дома ни одно письмо и ни одна газета. Остановить! Поговорить!
Узнать новости! Это судьба! Но как остановить колонну! Мысли вихрем проносятся в голове, но без зримого материального эффекта: хвост
клолнны исчезает за поворотом. Эх! Тьфу!
Но оказалось, плеваться рано: я свернул за угол и увидел упомнутый хвост. Остановились! Впереди перекрёсток, что-то
задержало! Я со всех ног бегу к замыкающему колонну легковому "вольво". В салоне четверо.
- Привет, земляки!
Недоверчивые, ощупывающие взгляды. Не беда, я уже знаю, что россияне за границей не бросаются в объятия друг другу, да и кого видят - небритый тип в помятом френче с автоматом за плечом.
- Привет, привет... А ты кто такой?
- Хамкин Юрий Михайлович, из Самары. Я здесь на фронте, доброволец. А вы откуда?
- Из Москвы, - отвечает седовласый худощавый человек рядом с водителем.- Что же, родной дом горит, а вы здесь воюете?
Так-так. Узнаю своих: сразу начинается выяснение отношений.
Рассуждения. Поучения. Нет, чтобы просто протянуть руку и сказать: "Здравствуй!". Это ж надо: дом горит! Я усмехаюсь:
- Так уж и горит? Знаете, я неплохо стреляю. Значит мне пора возвращаться домой?
- Нет-нет, - отбояривается седовласый, - я так вопрос не ставил. А что вы ещё умеете делать?
- Я журналист.
- А-а, понятно, в России сейчас журналистам, действительно, делать нечего.
- Скажи-ка, лучше, сколько тебе платят? - подаёт голос широкоплечий мужик с круглым "рассейским" лицом.
- В натуральном выражении 20 кусков мыла, что в переводе с сербского на русский означает 8 бутылок водки.
- И за эти деньги ты воюешь! - самый молодой аж подпрыгнул
на сидении.
- Каждому своё, - филосовски замечает седовласый.
- Золотые слова и вовремя сказаны,- искренне подтверждаю я.- А что твориться на Родине?
- Нет, ты объясни, - горячится широкоплечий, - я понимаю: допустим, ты Дон Кихот. Но ради чего ты сражаешься?
- Сербам надо помочь. Сербия веками находилась под покровительством России. Это наш друг и стратегический союзник, - старательно объясняю я, понимая, что ничего не объяснил.
Трое в машине дружно вздыхают,не проронивший ни слова водитель продолжает глядеть на меня, как на летающую тарелку.
- Кормят-то как? Не голодаешь? - тоном радушной домохозяйки интересуется широкоплечий.
- Нормально кормят.
- А как отношения с сербами? - живо срашивает молодой.
- Отлично. Живём душа в душу.
- Хотите знать, что творится в России? - в голосе седовласого проскальзывают теплые нотки. - С ноября,говорите, здесь. Так ничего не изменилось с ноября. Ну Гайдара пинули...
Я забрасываю мужиков вопросами: продолжает ли падать рубль?, как ведёт себя Хасбулатов?, что с ваучерами?, что в Татарстане, что в Чечне?, что в Абхазии?, что в Карабахе? Вопросы сыпятся как из рога изобилия, но мужики подробно и толково объясняют, едко и остроумно комментируя.
- Трогаем, - завопил водитель впереди стоящего грузовика.
- Ну ты вот что, Михалыч, - седовласый помялся, - мы все сталкивались с этой проблемой: Югославия в блокаде, нельзя ни посылку, ни перевод послать семье. Но мы наладили связь с Россией. Каждый четверг мы проезжаем этой дорогой. Если что надо передать, давай, дойдёт точно по адресу.
- Как в аптеке, - подтверждают остальные.
- И ещё запиши на всякий случай белградский адрес нашей транспортной колонны. Это рядом с посольством. Будешь в Белграде, заходи - любую проблему решим.
Я киваю и каждому жму руку. Колонна трогается и уходит, а
я опять шагаю по раскисшей дороге и размышляю над вопросом, который часто слышу на разных языках, и на котрый опять не смог ответить: "Зачем ты здесь?". Сам-то я точно знаю зачем, а вот ответить другим не могу. Сегодня нет убедительного ответа, есть правильные, но не убедительные ответы. Это - сегодня, когда сербский народ вступил в полосу тяжких испытаний. Но кончатся испытания, будет победа, будет счастье и процветание. И тогда неизбежно встанет вопрос: а где была Россия в тот трудный час? Вопрос крайне сложен, возможные ответы неоднозначны, но один ответ готов уже сейчас: здесь были добровольцы из России. Нас было мало, но это не одно и тоже, как если бы нас совсем не было. Интересно, придёт ли тогда кому-нибудь в голову спросить: "Так зачем же ты ехал в Сербию?"
Внимание! - поворот. За поворотом гора Моймило - кость в горле нашей обороны. Моймило господствует над казармами "Чичо", которые уже видны. Там идёт бой. С Моймило бьют пулемёты, положаи по периметру "Чичо" огрызаются. Как ни парадоксально, но мне эта заварушка на руку: тут вражеским снайпера не до одинокой личности на дороге. Посему решаю не бежать, а перейти на спортивную ходьбу.
Бой идёт, но баня работает!
- Горячая вода есть? - спрашиваю с порога.
- А, рус пришёл! Проходи, всё есть! - навстречу поднимается сухонький старичок в военной форме без знаков различия.
Ну а в бане-то меня откуда знают?
- У вас всегда есть горячая вода?
- Всегда! - гордо отвечает старичок.
- А чистое бельё?
- Всегда!
- Добре.
Я раздеваюсь и бегу под душ. О блаженство! Кайф! Балдёж! Нирванна! Величайшее это удовольствие - горячая вода! Но за него, как за всякое удовольствие, надо платить. Вопрос только - чем: жизнью, здоровьем или острыми ощущениями. Счастье военное, и цена военная.
Помолодевший душой и телом, я медленно одеваюсь: спешить
не надо: предстоит обратный путь.
6 марта 1993 г., Сараево.
ПРОТИВНИК
ГЕНОЦИД, КАК ВАРИАНТ ДЕМОКРАТИИ
"Есть война, солдат воюет,
Лют противник - сам лютует..."
А.Твардовский.
Одиннадцатый месяц грохочет Сараево артиллерийским и ружейно-пулемётным огнём, но здесь,, в штабе 4-го батальона Первой
Сараевско-Романийской пехотной бригады Войска Сербской республики (ВСР), выстрелы и взрывы звучат приглушённо. Сегодня, 22 января вдруг подали энергию, работает телевизор. На столике, когда-то называвшемся "журнальным", в чашках дымится кофе. Бородатые люди с оружием, весело переговариваясь, смотрят на экран. И я смотрю. Телвидение в Сараево под контролем хорват и босняков, на экране полуголая красотка извивается перед микрофоном. И сразу другой кадр: молодецкий строй одетых в пятнистую униформу рослых солдат под голубым, в крестах, национальным флагом. Офицеры батальона начинают плеваться и кричать: " Эти хари надоели! Где красотка?" И хорватское ТВ выполняет заказ: танц-зал, сразу много красоток и элегантных мужчин (вот она, настоящая "европейская" жизнь!). И опять через несколько секунд кадр меняется: пылающий высотный дом, стреляющий хорватский танк; кадр меняется: огромный, залитый светм универсам, чьи полки ломятся от снеди, витрины шикарных магазинов... Но вот снова: хорватский солдат на поле боя делает стремительную перебежку... И так далее: кадры сытой весёлой жизни вперемежку с военной хроникой. Сюжет не требует перевода: мы видим демократию и защитников демократии.
Хорватские средства массовой информации немало и талантливо потрудились над созданием облика этой войны в глазах
"цивилизованного мира". Разработано несколько легенд. Давайте соотнесём их с жизнью. Итак,
Легенда №1: Суверенная Хорватия борется против коммунистической агрессии Белграда, за утверждение в республиках бывшей СФРЮ ценностей западной демократии и цивилизации.
...Я выхожу из штаба и подхожу к шлагбауму, около которого часовой. Хоть он ростом невелик, но вид имет тоже молодецкий - одни усы чего стоят! Правда, усы седые. И вооружён боец пятизарядной винтовкой времён Второй мировой войны. Это Милан Вукович(6), ему 64 года. Он - доброволец.
- Где твой дом? - спрашиваю.
Боец указывает рукой на добротный каменный дом в ста метрах
от своего поста и смеётся:
- Скоро смена, старуха уже ждёт.
На экране хорватский солдат защищает некую демократию, а в жизни старый серб защищает свой дом и возможность жить в нём по своим законам.
Мы едем на передовую, в роту, за рулём авто командир роты.
Он останавливает машину у своего дома и приглашает меня зайти. К отцу бросается 9-летний сын Огнен. Наблюдая эту встречу, я не выдерживаю и отворачиваюсь. Близко грохнула мина. Сын вздрагивает и прижимается к отцу.
- Папа, я боюсь!
- Не бойся, сынок, всё это тебя не касается, - утешает отец. А из другой комнаты слышен плач: это плачет мать командира, у которой убили брата. Командир находит слова утешения и для матери. Мы пьём кофе и идём в роту, на передовую. Это в трёхстах метрах от дома.
Рота полностью укомплектована жителями Сараево - сербами.
Под оголтелым давлением "международной общественности" Югославская Народная армия ушла из города в начале июня 92-го года
в отличии от регулярной армии Хорватии, продолжающей воевать на тех же позициях за границами своего государства. Соотношение сил на фронтах 1:3, 1:5 в пользу хорват и босняков, на один сербский положай приходися три неприятельских. Почему я это утверждаю? Испытал на собственной шкуре: третий месяц несу службу на сербских положаях.
Легенда № 2: Хорватская армия сражается за единую демократическую Босну и Герцеговну, в которой три равноправных народа будут жить дружно и счастливо. Вернёмся к телепередаче. Группа солдат на перекуре. Вопрос корреспондента: "Вы за единую Босну и Герцеговину?". "Да! Да! Да!" - трижды прозвучло в ответ.
... Как вам нравится картина: течёт по Босне речка Дрина, плывут по Дрине чередой плоты, на плотах стоят ведра, а в вёдрах... человеческие глаза. Да-да, вёдра полны выколотых человеческих глаз!
Это глаза убитых сербов. Впрочим, многим выкалывали глаза ещё живым. 1941 год. Геноцид хорватов против сербов. Сейчас в печати называются разные цифры замученных: 700 тысяч, 1,5 млн. Сами хорваты признают цифру в 300 тыс. человек. Вдумайтесь в эти цифры -
у вас не шевелятся волосы на голове?
И вот переживший геноцид народ пытаются убедить, что уж на этот-то раз он точно будет жить в демократическом государстве. А эти недоверчивые сербы схватились за оружие и начали агрессию! (Ситуация предельно усугубляется непонятным историческим фактом: большинство хорватских живодёров, в отличие от нацистских живодёров, остались совершенно безнаказанными. Не пора ли это исправить по принципу "лучше поздно, чем никогда"?)
Сама по себе идея создания единой Босны и Герцеговины выглядит вполне привлекательно. Я даже допускаю, что если б не пролилась кровь, нечто подобное можно было бы вообразить. Если б не пролилась кровь. Которая обильно пролилась. В этих условиях утверждать, что ведёшь войну за "единую демократическую Босну и Герцеговину" - низкопробное трюкачество.
Гостинца в Требинье. Я уезжаю на другой фронт, сдаю ключ от номера и прошу вернуть военный билет. Но найти билет не могут (потом нашли). Я сообщаю о происшествии знакомому начальнику одного учреждения. Тот пугается: а если билет у усташей? Несколько дней назад он написал записку админстрации гостиницы с просьбой устроить меня, записка в билете.
- Усташи в 6 километрах от города, если они придут, они уничтожат всю семью - за помощь русскому добровольцу, - говорит начальник. Если вы думаете, что этот человек паникёр, значит вы никогда не жили в городе, в шести километрах от которого стоит жестокий враг.
Так за что же реально воюют "защитники демократии"? За "жизненое пространство". Да-да, как ни банально это звучит, война идёт за территории, на которых веками проживает сербское население, но которые усташи почему-то объявили "своими". В случае победы "цивилизованных демократов" сербы будут изгнаны с этих
территорий. Впрочем, "изгонять", скорее всего будет некого: при приближении "рыцарей свободного мира" сербские деревни пустеют,
убегают все, до единого человека. Бежит всё живое. У нас на положае "Гром" жил кот Марсоня, убежавший из захваченной усташами деревни Шоша к своему хозяину - бойцу положая.
Легенда №3. Сербские вооружённые формирования осуществляют геноцид мирного хорватского и мусульманского населения, со стороны же "защитников демократии" имеют место
"отдельные эксцесы".
Здесь всё просто и нагло, с милой непосредственностью ставится с ног на голову. Сербские отряды не в состоянии проводить массовые карательные акции против мирного хорватского и мусульманского населения по удивительно наглядной причине: они ведут бои преимущественно в своих населённых пунктах, где до войны проживало незначительное количество хорватских и мусульманских семей.
(Я указываю на эту причину, намеренно избегая говорить о
высокой общечеловеческой культуре и христианском милосердии сербских бойцов, сражающихся за родные очаги. Кто сегодня на Западе верит в мораль и нравственность?!)
В ходе боевых действий вероломно захвачены и к настоящему моменту удерживаются сотни сербских населённых пунктов, в которых оккупанты развернули массовый террор. На протяжении всей войны усилия сербской армии направлены исключительно на то, чтобы возвратить эти города и сёла. Конечно, в ходе контратак сербские отряды захватывали и захватывают отдельные чужие села и тогда, действительно, случаются эксцессы. Но это именно эксцессы и никак не больше. Избежать на войне эксцессов, к сожалению, невозможно.
Постоянно находясь на передовой, беседуя с бойцами и крестьянами (что, кстати, на Герцеговинском фронте одно и то же), я
составил список сожжённых хорватами сербских деревень. Чтобы ясно
осознать масштабы террора, необходимо помнить, что речь идёт о клочке земли всего, примерно, в 300 квадратных километров. Территория называется Бобаны и прилегает к юго-западному краю Попова поля под Дубровником. Необходимо также понять, что этот список неполный, ибо не из всех сгоревших сёл я встретил погорельцев. И ещё важный момент: это список сёл, сожжённых карательными командами, сюда не вошли села, разрушенные артогнём в ходе боевых действий (например, Хум).
Итак, в местности Бобаны в руках регулярной армии Хорватии 36 сербских населённых пунктов. Из них полностью сожжены Бакшичи, Букани, Горогаши, Грецы, Завала, Иваница (сам видел). Киев Дол, Ламбите, Мисите, Сливница, Невада (сам видел), Чвалина, Чопице, Щеница, Щенове, Дол.
Разговаривая с жителем Иваницы Славко Булатовичем, я сначала никак не мог взять в толк:
- Ты, наверное, хочешь сказать, что деревня сгорела от артиллерии в ходе боёв. Так, что ли.
- Нет, не так, совсем не так, - горячится Славко, - мы без боя оставили село, отойдя на господствующие высоты. С них всё видели, спросите ребят, - Славко указывает на греющихся у костра бойцов, -
спичкой сожгли они село - ходили и поджигали дома. Это банда, а не армия.
До войны Славко имел коня, две коровы, 23 козы и овцы.
- Всё погибло, - сокрушается он.
Но в Иванице жили ещё три его брата и сестра, все смейные, от их хозяйств тоже ничего не осталось. Полностью обездолено семейство. И таких семей - десятки тысяч (если не сотни - кто считал?).
О геноциде против Православия надо писать отдельной строкой, только никакой бумаги не хватит. Достаточно сказать, что излюбленная "шутка" "воинов Аллаха" - отсечение ножом у пленников или просто мирных жителей трёх пальцев на правой руке, тех, которыми православные люди осеняют себя крестным знамением.
По данным Зворничко-Тузланской епархии ("Православье", 1 декабря 1992 г.) стёрты с лица земли до фундамента храмы в населённых пунктах Прибойвечи, Криничи, Сребреник, Сребреница,
Дервента, Босански Лужаны (2 храма), Полье, Збориште, Босански Брод, Спековац, Лиснечи, Винска, Врела, Свилай, Гнионица, Подгаеви, Кладонь, Пожарница, Егинов Луг, Ясеница, Дубница, Босански Биела, Церик, Модрица, Градачац, Кречане, Маглай, Костериш (2 храма). Ещё 39 храмов, монастырей, часовен, других объектов культа получили разрушения различной степени.
По разным данным в войне уже погибло от 40 до 100 тысяч сербов. Точную цифру узнать трудно, т.к. поборники демократии продолжают оккупировать сербские территории и дают данные (если дают!) в соответствии с изложенными выше легендами. Но опять же требуется ясно понять: цифры эти касаются, в основном, гражданского населения. Сражаясь умело и самоотверженно, сербские боевые формирования, в отличие от врага, несут незначительные потери.
А теперь несколько строк о стоящих за спиной. Кто дирижирует конфликтом? Дело в том, что пленные, простые люди, и хорваты, и мусульмане, бормочут нечто невразумительное. Их спрашиваешь:
- Ты что, плохо жил до войны?
- Нет, до войны я жил нормально, жаловаться особо не на что.
- Так за что же ты пошёл воевать?
И начинается натужный, бессвязный речетатив про "наши границы", "суверенитет"" и, конечно, "демократию".
Совершенно очевидно, что конфликт раздут искуственно, он
резко противоречит ходу свободного экономического развития страны, насущным интересам людей всех национальностей и
вероисповеданий. Качество жизни снизилось на несколько порядков.
Так в чём тут дело? Дело в кардинальном изменении всей общеевропейской ситуации после объединения Германии, расширяющей теперь сферы влияния в сторону бывшего соцлагеря при (на данный момент) поддержке Запада, кичливо ощущающего себя победителем в "холодгой войне"". В этом аспекте с Хорватией всё ясно: традиционно Хорватия - меч Германии на Балканах. Когда в Германии создавали концлагеря (Бухенвальд и проч.), тогда и
Хорватия создавала концлагеря (Ясеновац и проч.). У нас в стране почему-то тщательно замалчивается, что два хорватских корпуса участвовали в походе на Сталинград, но... не пройдя и полпути,
были полностью уничтожены. Сегодя немцы ходят в великих демократах, ну и хорваты тут как тут - прямо-таки гигантские демократы.
Сложнее дело обстоит с босняками-мусульманами. Кто дирижирует ими? Не спешите указывать на Турцию. Как показали события в Афганистане, ни США, ни Запад не гнушались оказывать изобильную материальную помощь исламским фундаменталистам Хекматияра, отрубавшим ноги женщинам только за то, что носили юбки, а детям - руки за то, что ходили в школу.
Так что не всё просто. Ну а Турция? Продиктована ли её политика в нынешнем кризисе, как утверждают сами турки, "исторической ответственностью за судьбу единоверцев", или Турция, используя некий шанс, стремиться вернуться на Балканы, откуда её полтора века назад вышвырнули штыками мои прадеды, вместе с повстанцами.
Что касается России, то совершенно очевидно: нынешняя примитивно-близорукая политика козыревского правительства
на Балканах моей Родине даром не пройдёт. Всё придётся исправлять и возвращать. Всё! Сегодня Россия напрямую не ощущает свою уязвимость на данном стратегическом направлении, в угоду сиюминутным псевдоинтересам предаёт исторических союзников, завтра придётся кусать локти. К тому времени гржданин эРэФ Ельцин будет на пенсии писать мемуары, (а может быть и вознесётся к Сахарову). Он, по привычке каятся, возможно, напишет: "Да, признаю, мы недооценили важность балканского вопроса..."
Исправлять придётся другим.
28 января 1993, г. Пале.