Опять этот смех! Опять!! Да, у меня было десять статуэток премии «Платиновая Шарманка», равно как и «ПАМК», грамота «Артиста России» — по-моему я уже рассказывал. Все «Шарманки» были аккуратно выставлены на полке в красивом шкафу красного дерева в кабинете. Изящные статуэтки, правда в хозяйстве ни на что ни годные, кроме как орехи колоть. Прижав трубку к уху, я посмотрел в их сторону, чтобы полюбоваться величием… Да, вот вы мои маленькие, вот вы мои сладкие… Но …. Их было всего девять…..
— ….. ИХ ВСЕГО ДЕВЯТЬ!!! — неожиданно заорал я, — ВСЕГО ДЕВЯТЬ!!!! ДЕВЯТЬ!!!!!!
Их было всего Девять! Одного не хватало!
— Феликс, ты что? — Оторопел Семен, который все еще был на связи.
— Девять, девять, девять… — Я судорожно глотал воздух, глядя на полку с наградами.. — Ии-звини Семен, я тебе позже перезвоню…
Я швырнул трубку и бросился к полке. Я не верил своим глазам; схватил статуэтки и стал перебирать их руками… Гладить.. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь… девять…. ВСЕГО ДЕВЯТЬ…. Где еще один? КТО-ТО ПОХИТИЛ ДЕСЯТУЮ ШАРМАНКУ!
В голове загудело, мне послышались какие-то смешки, я представил козни невидимых заговорщиков… Перед глазами поплыли красные круги; в яростном приступе я смел все статуэтки с полки…
— О БОЖЕ, НЕТ!! ОПЯТЬ!! — Ревел я, — НАЧИНАЕТСЯ!!!
В голове загудело, ноги стали ватные и я повалился на пол.
10.
Как только адская боль в голове отступила, я пришел в себя и бросился на поиски. Я перерыл каждый сантиметр своего кабинета, я обыскал шкаф, шарил в комоде, в сейфе, в ящиках стола. Ничего! Я осмотрел все комнаты — гостиную, вторую спальню, прихожую и даже кухню. Ни единого следа, ни малейшего напоминания о статуэтке.
Боже… Меня буквально трясло. Куда мог он мог исчезнуть? Не мог же он просто испариться в воздухе? Почему со мной постоянно происходили неприятности? Кто же этот невидимый враг, который старательно портит мою жизнь? Я не понимал, как могла пропасть эта гребанная шарманка из кабинета, окна которого защищены решеткой. Дверь постоянно на замке, да еще сигнализация идущая на пульт в отделении милиции. Как будто здесь действительно орудовал призрак.
Громадным усилием воли я взял себя в руки. Нет-Нет, Феликс, глупо, не надо сходить с ума, попробуй мыслить трезво и логически. Невидимок не существует, если кто-то и унес статуэтку, это был материальный вор из плоти и крови. Но кто, ведь если бы грабители проникли в кабинет, они бы оставили, как минимум, следы? Домработница? Нет… С тех пор, как две недели назад я уволил ее за разбитую вазу, обслуга в нашем доме больше не появлялась. Жена? …. Точно, оставалась лишь она!
Абсолютно себя не контролируя, я бросился в комнату жены и заорал:
— ГДЕ МОЯ НАГРАДА, БЛЯТЬ??? КУДА ОНА ДЕЛАСЬ???
— Феликс… — Она смотрела на меня огромными испуганными глазами… — ты что…?
— КУДА ИСЧЕЗЛА МОЯ ШАРМАНКА? — Кричал я. — ТОЛЬКО ТЫМОГЛА ЕЕ ВЗЯТЬ, БОЛЬШЕ ЗДЕСЬ НИКОГО НЕ БЫЛО, ПОНИМАЕШЬ?
— Феликс.. — от страха ее зрачки расширились — Что произошло?
— Сегодня я смотрел статуэтки в кабинете, мои призы. Там не хватает последней, самой для меня ценной, юбилейной! Никто не мог зайти в кабинет кроме тебя и меня, понимаешь? Это ты ее взяла, да?! Отвечай!
— Но, — ее голос стал тверже, — ты же всегда запираешь кабинет на ключ… он только у тебя и ты ни с кем им не делишься. Тем более, ты предупреждал о сигнализации…
— Ложь!
И тут я понял, что она права, действительно права. Как я мог забыть, что в последнее время всегда запирал кабинет, защищая свои деньги и документы. Каждый раз, заходя в кабинет, снимал кабинет с сигнализации звонком на пульт. Я не доверял никому, даже своей жене, и поэтому всегда носил ключ с собой. У меня был его единственный экземпляр. И код знал только я один!
Марина смотрела на меня огромными, немигающими глазами. На секунду я даже почувствовал, что хочу потянуться и прижаться к ней. Но нет, решительным движением я отстранил руки жены и встал.
— Нет! — Сказал я, даже удивившись от того, насколько мой тон был холодным. — Я не могу доверять никому. Я должен идти вперед и должен делать то, что задумал! Никто и ничто меня не остановит!
Оставив Марину в спальне, я вернулся в кабинет и открыл сейф. Без капли сомнений я сгреб со стола все документы по шоу и запихнул их в него. Затем собрал с полки все мои статуэтки и сделал с ними тоже самое. Затем я схватил телефон, нашел свою мобилу и набрал один номер:
— Саламатсызбы… — После долгих гудков раздался на том конце трубки сонный голос.
— Азохенвей, бля-нахуй!! — В бешенстве заорал я. — Алло! Это Феликс Абрамович Серебрянников! Ты сидел за рулем моей машины, когда мы ездили в Иссык-Куле!! Помнишь?!
— О, да, конечно, Феликс Абрамович… — После моего ругательства водила мигом проснулся. — Только кричать так не надо…. Чего случилось-то?!! Так поздно ведь уже…
— Поздно, не поздно, мне похуй!!! Помнишь, ты говорил, что твой брат какой-то нереально серьезный эксперт по системам безопасности?! Чтоб завтра или послезавтра был у меня — железно! Плачу наличными и в два раза больше!
— Такая спешка… — Обомлел собеседник, но чувствуя мое раздражение, перечить не осмелился. — Конечно, Феликс Абрамович, я сразу ему позвоню, дам ваш номер, он обязательно приедет…
— Чтобы четко. – Отрезал я и бросил трубку.
Когда я договорился с киргизом, и мое хранилище было запечатано, я облокотился на стол и вздохнул. Впервые за последние несколько часов я почувствовал себя в безопасности, в относительной безопасности…
11.
Злой и усталый, я проспал где-то часа два, пока меня не разбудил звонок. Пиздец, раннее утро, и кому интересно расхотелось жить? Ищу рукой трубку телефона, натыкаюсь на пепельницу и опрокидываю ее прямо на диван, где я дремал в обнимку с бутылкой виски.
— Алло! — Реву в трубку я и слышу голос моего PR-менеджера Костика.
— Доброе утро!
— Ебанулся, что ли?! Восемь утра!
— Простите Феликс Абрамович. Понимаю, что разбудил… Но… Если мы не дадим ответ по поводу интервью Music Planet до одиннадцати часов утра и не дадим им возможность сделать материал с вами сегодня, мы потеряем эту статью.
— Ну и нахуй, — зеваю я, — меньше еботни будет.
— Но Феликс Абрамович, — чуть не плачет он, — Я это интервью целых три месяца пробивал!
— Костик, серьезно, отъебись от меня. Абсолютно не до этого.
— Феликс Абрамович! — Умоляет он. — Вы только подумайте, как руководство журнала на это отреагирует. Они же уже деньги вложили, заставили журналистов материалы по вашей биографии собирать, номер почти сверстан. Если мы вот так возьмем и откажемся, получится, что они спустили средства на ветер, мы поссоримся с редакцией, а значит, они никогда больше не будут писать о наших проектах, по нашим старым договоренностям.
— Это как так не будут?! — До меня доходит смысл ситуации. В предверии «Последнего артиста» нельзя было ссориться с музыкальными журналами, тем более, с такой махиной, как Music Planet. — Ладно, хрен с ними. Позвони им и скажи, если хотят интервью, пусть сегодня днем подъезжают ко мне к трем. Но ни на минуту позже!
— Да, конечно, Феликс Абрамович!
Я повесил трубку, встал с кровати и протер глаза. Блять, только журналистов мне сегодня не хватало.
***
Ровно в одиннадцать раздался сигнал с пульта охраны.
«Надо же, какие вы пунктуальные, блять…» — подумал я. Опоздай бы вы хотя бы на пять минут, сразу бы пошли в задницу со своим интервью. И вообще, если бы не «Последний артист» на носу, ни за что бы не согласился.
— Да-да, пропустите. — Сказал я охраннику по телефону. Зашел в спальню, подошел к большому зеркалу во всю стену, поправил воротник рубашки Christian Lacroix, пригладил волосы. Идеально!
Пуская гостей в дом, тем более журналистов, надо сразу показать кто тут хозяин. Тапки… Руки мыть… Ничего не трогать… Диван — здесь. Сидеть!
Кому не нравится мой тон, могут сразу уебывать. А то придут, ввалятся как слоны, натопчут грязными ногами, пропитают воздух вонью нестиранных носков, все засрут, протянут шнуры через все комнаты. «Ах какие у вас апартаменты!», «Эта картина — оригинал или копия?», «Несмотря на утро, Вы великолепно выглядите», «Можно сфотографировать Вас вместе с котом?». И постоянно каждый раз одно и то же, все журналисты одинаковые. Так что нет, друзья, если хотите сенсацию и интервью со звездой — не ебите мозг, садитесь и слушайте! Будьте добры играть по моим правилам!
Когда журналисты пришли, я дал им время включить все нужные осветительные приборы, усадил на диван и сразу перешел к делу.
— У меня, как вы понимаете, время совсем мало, поэтому давайте определим сразу, что вы в итоге хотите получить от нашего разговора. Обычно я предлагаю четыре категории интервью: «для друзей», «подешевле», «подороже» и «для вашей долбанной газетенки». Первые два варианта отпадают сразу. Но… — Я сделал многозначительную паузу. — В нашем случае я бы добавил еще одну категорию — «бартер». Хотя сомневаюсь, что вы сможете меня чем-то заинтересовать.
Со стороны дивана послышалось робкое блеяние. Этот мордастый, с бородавкой на шее, наверное, у них редактор, за старшего. Потертый пиджачок, старые ботинки — интеллигент или просто нищий?
— Вы что-то хотели сказать? — Спрашиваю я его.
— Мы хотим предложить вам уникальную в своем роде акцию. — Сипит он.
— Да? Интересно? — Сверкаю глазами я.
— Наш журнал покупают более чем в двухстах городах, тираж более 200 000 экземпляров. У нас устойчивая динамика роста и много журналистов, чьи материалы и статьи признаны в высших кругах музыкального сообщества наградами и престижными премиями…
Ну что я говорил? Сейчас еще расскажет про развитие новых ниш, какого-то редактора Селиванова, который несколько лет назад номинировался на Букер, расскажет о том, как они печатали «самого, блять, Илевина» на страницах своего издания, начнет перечислять известных людей, сотрудничающих с их изданием… Нет, все-таки какие предсказуемые людишки! Неужели начитавшись дешевых пособий по бизнесу и психологии вроде «Карнеги для чайников», они думают, что смогут забраться ко мне в мозги?!
— Цифры я знаю сам, спасибо. — Прерываю я. — Давайте конкретнее о предложении, а то такими темпами мы до вечера не разберемся.
Смущается. Слово берет второй, что помоложе, в очках. Типа модный кекс. Красная футболка, потертые джинсы, красные кроссовки Bikkembergs. Похож на начинающего виджея НМК. На лице заискивающая улыбочка.
— Феликс Абрамович! Вы — человек известный, птица высокого полета. Знаете, когда вы еще получали «Артиста России», я уже говорил, что за этим музыкантом огромное будущее на русской эстраде. Знаете, вы почти как по Руассо — остались в родном доме, но уже превзошли Запад, понимаете?
Нет, не понимаю. Не хочу знать никакого Руассо. У меня нет времени на эти льстивые разговоры. И хватит уже придумывать эти нелепые обороты, в конце - концов! К тому же уверен, что у него одинаковый шаблон для общения со всеми артистами — будь это хоть Иосиф Вайтман, хоть группа «Экстаз».
— Спасибо за комплимент. — Скептично говорю я. — И все-таки давайте обойдемся без лести. Я до сих пор не услышал ваше предложение.
Замнулся. Хитрит. Нервно проводит пальцем по дужке очков.
— Конечно, Феликс! Мы сразу поняли, что вы — деловой человек. Итак, постер внутри журнала, четыре полосы интервью с эксклюзивными фотографиями и подробная биография! Вы бы видели какой материал подобрали наши корреспонденты! Это просто фантастика!
Сделал красивую мину, ждет моего ответа.
А я молчу.
Пусть помучается.
— И это все? — Нарочито разочарованным тоном говорю я. — Как-то не впечатляет.
— Но чего вы хотите? — Спрашивает первый. — Денег?
— Не думаю, отвечаю я… Хотя, — посмеиваюсь, — кто их в наше время не хочет? Только вряд ли вы сможете мне столько предложить… Нет, дело в другом.
— А в чем же?
В комнате снова воцаряется напряженное молчание. Я задумчиво покручиваю циферблат часов, скучающе разглядывая бегущую стрелку. Часики «Patek Philipp», выглядят намного симпатичнее, чем сальные лица заискивающих журналюг.
— Значит так. — Говорю я. — Мне нужна полоса в каждом номере под «прямую рекламу». Это вдобавок к тому, что вы предложили. И вас не должно волновать, что именно я там буду рекламировать: свой парфюм, ресторан, долбанные компакт-диски или чипсы. Также я хочу информационную поддержку собственных проектов в каждом через один номер. Со своей стороны обещаю предоставлять вам эксклюзивную информацию и предоставлять, так сказать, «закулисные» фотографии — наиболее свежий и интересный материал.
— Но простите, Феликс, — говорит главный, — мы, в принципе видим резон в подобном сотрудничестве, но и вы должны понимать, что у нас в журнале строгая рекламная политика. Евгений, — он указывает в сторону модного парня, — на правах редактора лично следит, чтобы реклама не выделялась из общего потока и строго его дополняла. Последние исследования американских маркетологов показали, что читатель лучше воспринимает посыл, если ему соответствует нужная атмосфера…
Я смотрю на него исподлобья. Он так вспотел от волнения, что бородавка начала лосниться.
— Oh, really? — Удивленно спрашиваю я, иронизируя на тему последней фразы собеседника. — Что ж, тогда вам придется иметь дела с американскими маркетологами. Мне очень жаль, что мы потратили наше друг с другом время. Вы бы могли в это время скачать с Интернета данные очередных изысканий… — Произношу я с особым сарказмом.
Я нарочито встаю с дивана, делая вид, что собираюсь проводить их к выхожу. Выгнать и поссориться? Нет. Конечно, нет! Каждый мой шаг заранее продуман. Идет торг — все это прекрасно понимают. Интервью со мной слишком интересно им, чтобы так просто отказаться.
Смотрю им прямо в глаза. Они в панике!
Змеи всегда кушают мышек.
Целиком…
На их лицах реальный испуг.
— Ну, вы понимаете, Феликс, — говорит бородавчатый, — это такое исключение… Я не знаю, по силам ли нам его сделать…
— С моей стороны я постараюсь дать вам максимально интересные материалы. — Уверенно смотрю на него я. — вы получите самую свежую информацию, что, несомненно, поможет журналу лучше продаваться.
— Но Феликс, целая полоса рекламы — это очень много. Может быть хотя бы половина? Иначе наш контент серьезно может пострадать…
Этого я и ждал! Отлично! Они смирились с моей идеей и уже пошло плавное обсуждение нюансов. Целая полоса на рекламу мне не нужна — свои товары я и на половине страницы отлично пропиарю. Самое главное — они купились на мой рекламный маневр, ведь главное для меня — не реклама, а информационная поддержка.
— Ммм… — Делаю вид, будто мне мучительно сложно принять их условия. — Ладно… давайте половину полосы.. Половина полосы в каждом номере в обмен на информационную поддержку и эксклюзив о моем новом проекте.
Несколько секунд мои собеседники переглядываются. Наконец, пауза прерывается бородавчатым.
— Да! Да! Договорились! Все-таки, как-никак, вы личность исключительная, и исключение должно быть вам соответствующее! Хе-хе! — расслабившись, он улыбается мне, — Надеюсь, вы расскажете нашему редактору много чего интересного про ваш новый проект. Нам было бы интересно услышать про вашу семью, историю о том, что случилось в Киргизии из первых уст…
При воспоминаниях о случившемся, я морщусь, но, тем не менее, не показываю вид. Суховато улыбнувшись для приличия, я говорю:
— Конечно. Со своей стороны я сделаю все обещанное.
— Тогда, — обращается он к редактору, — Как поступим? Значит рекламную акцию начинаем прямо с этого номера? Рекламу сотовой связи слегка потесним. А информационную акцию начнем со следующего. Подходит, Феликс Абрамович? — я киваю, — Ну ладно, тогда пару статей мы выбросим из списка. Там молодая журналистка Маша Ковалева написала какой-то материал на тему перерождения стиля ска-панк и молодых российских группах этого направления. Неудобно, конечно, начинающих авторов разочаровывать, тем более талантливых, но придется убрать, сославшись на благовидный предлог.
Я безучастно сижу и слушаю их разговор. Маша, Саша, Паша… Мне абсолютно похер, кто и что там не напишет и у кого что в жизни не получится. У меня свои цели, а они пусть сами разбираются в своем говне.
Редактор послушно соглашается с бородавчатым. Мне становится смешно. Тоже мне, творческий глава. Все за него давно решили деньги.
— Ну ладно, — говорю я, — это вы утрясите там у себя. Насчет содержимого рекламы и информационной поддержки вам позвонит Константин, мой PR менеджер. Он все расскажет, а вы уж там с ним организационные вопросы решите.
— Да-да! — Угодливо кивает бородавчатый.
— Отлично. Тогда, я думаю, договорились?
— Да! Конечно! — Потная ладошка тянется к моей руке, чтобы пожать. — Вот вам моя визитка на будущее. Если какие трудности, сразу звоните.
Я смотрю на нее одним глазом:
«Константин Захов — коммерческий директор».
— Ладно. — Говорю я. — Давайте уж что ли материалом займемся? И сразу предупреждаю, что с попугаем и кошкой фотографироваться не буду. Не хочу ассоциироваться у читателей с Сонцовой или Карининой, которые вечно красуются на обложках книг с целым выводком домашних тварей. Кстати, — не давая им от смеха перевести дух, — «Мона Лиза» на стене — копия.
Директора и редактора накрывает волна хохота. Довольный собой, я достаю из бара коньяк и предлагаю им выпить. Наша беседа длится порядка часа, а потом, распрощавшись, я отпускаю их, и брезгливо морщусь, глядя на оставленные на полу следы.
12.
После общения с журналистами хотелось немного отдохнуть. Ведь подумать только, какие уже сутки нормально не спал из-за всяких встреч и разъездов. И этот приз чертов — но ничего, будет время — разберусь. Тот, кто похитил, может не сомневаться — как только найду вора, замочу суку.
Но только я затушил сигарету и хотел было прилечь, мобильный в очередной раз мерзко завибрировал. Я инстинктивно дернулся; в последнее время ни один такой неожиданный звонок не приносил ничего хорошего.
Звонил мой сын — Ванечка. Ему было 19, и уже почти год он жил вне родительского дома. Я снимал ему квартиру на Воробьевых Горах, буквально в нескольких минутах ходьбы от МГУ, где он учился на филологическом факультете. Сначала я хотел определить его на что-нибудь более полезное — экономический или юриспруденция, но когда понял, что мой сын — идиот, и с точными науками у него проблемы, пришлось засунуть его на самый спокойный факультет. Кафедра английского языка — учи себе спокойно, читай книжки, для практики летай раз в месяц в Лондон, вот тебе и образование. Самое важное — корочка Московского Университета, конечно.
Прежде чем нажать на кнопку «ответить», я задумался. Чего хорошего мне может сказать этот сосунок? Вряд ли он расскажет мне что-нибудь интересное и умное. Либо начнет рассказывать про свои университетские «подвиги», либо попросит денег… Мда.
— Алло?
Я не ошибся…
— Пап… — Его голос дрожал, он сильно меня боялся. — Тут знаешь.. эээ…пп-роблемы… Мы могли бы с тобой встретиться, как можно быстрей, нам надо все обсудить?
— Что случилось?
— Пап… ну….тут это….. с университетом пп-роблемы. — Он заикался. — Я не в-виноват… Нам нужно срочно пообщаться. Можно я д-домой приеду?
— Нет. — Строго сказал я. — Что ты опять натворил?
— Па-па… — Чуть не плачет он. — Я не виноват.. Тут во-вопрос жизни и смерти. Д-давай где-нибудь в центре?
— Хорошо. Через час в «Бедуине». У меня дела. Если опоздаешь — пеняй на себя.
— Да, конечно пап. Буду.
Я прошелся по комнате. Его слова меня не поразили. Ничего удивительного, опять вляпался в какую-нибудь историю. Говорил же жене, что не стоит его отдавать в МГУ на филфак — там одни телки, совсем учиться не будет. Совсем распоясался. Эх, блять, надо было не слушать Марину и посылать его заграницу, там где русских и «золотой молодежи» поменьше. Но ведь она все квакала: «ты чего, он такой маленький, такой несамостоятельный… я волнуюсь». Блять, моя бы воля, отправил бы в кадетский корпус куда-нибудь, так Марина бы сразу плакать начала, мол, дедовщина, питание ужасное, убьют-изобьют, нашего ненаглядного….
Через сорок минут я приехал в «Бедуин». На парковке я сразу разглядел BMW X5 Вани, подаренный ему на восемнадцатилетие. Машина блестела и выглядела почти как новенькая. Слава богу, хоть тачку не разъебал, ее восстановление вышло бы дороже.
Ваня сидел во втором зале и, скрючившись, пил кофе. Понятно, что нервничает, боится. При виде меня он выпрямился в струнку и виновато заулыбался.
— Неплохой свитерок. — Пренебрежительно говорю я, сжимая скулы и показывая на его зеленый пуловер Dolce and Gabbana. Ваня явно не ожидал от меня такой фразы, поэтому сутулится и жмется в стул еще сильнее. Я, не снимая пальто, сажусь рядом и зову официантку. — Ну что, сынок? Рассказывай.
— Пап… — На его лице чуть не проступают слезы. — Меня отчисляют…
— Правда? — По-прежнему невозмутимым тоном говорю я. — И что же ты натворил?
— Ну…. — Мнется он. — Меня застукали в туалете…
— Чай. — говорю я подошедшей официантке — Сделайте чайничек, с мятой перечной и сахар принесите тростниковый. — Смотрю на Ваню исподлобья. — И с чем же тебя застукали?
— Ну… застукали…
— С чем застукали-то? Поссал мимо унитаза что ли? За это не отчисляют. Телку трахал? Виски пил? Или.. — при мысли об этом меня начинает трясти… — То, о чем я думаю?
— Пап… — он боится посмотреть мне в глаза. — Я с-случайно... честно…
— Да??? — взрываюсь я и бью по столу кулаком. — Ты что, совсем мудак??! «Случайно»?!! Это теперь так называется?! Я тебе говорил, чтобы ты этим говном не баловался, совсем охуел, мразь? Ну, ладно я закрываю глаза на эти твои клубы, но чтобы ты уже в университете, где я за тебя, ублюдка, тридцать кусков в год плачу, плюс твои эти ебанные «левые» сессии — это надо совсем из ума выжить… — Вокруг испуганно зашушукались люди и начали оборачиваться на нас, — Знаешь, что… нет… я не буду тебе помогать…
— Папа! Пожалуйста! — Дрожит Ванечка. — Папа, ты должен мне помочь! К кому мне еще идти, как не к тебе…Ты моя единственная надежда!
— Должен? — Переспрашиваю я. — Ну уж нет, я тебе ничего не должен. И так я тебе слишком много поблажек даю. Ты телевизор смотришь? Как мальчики в Ростове живут, в Воронеже? Я когда в твои годы в Москве жил, я ящики за три рубля в ночь грузил, чтобы на цветы матери хватило, сутками зубрил, не высыпался.. Тебе же, мудаку, все дано, а ты нихуя не делаешь. Нет-нет, все, стоп, так дальше продолжаться не может. Значит так, если ты такой идиот, тебя отчисляют с университета, и ты прямиком идешь в армию. Будешь два года под Брянском окопы хуячить в компании дедов, и пизды получать за башку твою дурную, может это тебя воспитает. И матери можешь не звонить, я ей запрещаю тебе помогать….
Мой взгляд по-прежнему холоден. Ваня трясется передо мной, пытается оправдаться. На его лице проступают слезы.
— Я не знаю, как ты будешь выкручиваться. Продавай машину, съезжай с квартиры — мне похер. Домой я тебя не пущу. Может, наконец-то поймешь, что в этом мире не все на блюдечке с голубой каемочкой приносят.
— Но па-па… Я.. я не виноват… Меня Никоненков подставил. Ему уже все заа-мяли, восстановили…
— Так ты до сих пор с этим дебилом водишься? — Из глаз летят искры. — Нашел себе подходящую пару… - Юра Никоненков, Ванин друг детства, сын известного московского бизнесмена Никоненкова, никогда не стоял у меня в списке людей, с которыми стоило общаться моему сыну. – Ваня, меня реально утомило отмазывать тебя от всякой хуйни, из которой ты к тому же вообще не извлекаешь уроков. Значит так. Никоненкову-старшему я еще позвоню, скажу чего да как… — Смотрю я на часы. — Короче…
Ваня хлюпает носом и податливо смотрит на меня. Сопля, блять, девка. Нахлестать бы ему по щекам сейчас, как моя покойная баба Нюра меня в детстве. Эх, если бы у меня было время, я бы устроил ему урок похлеще. Но времени нет, вопрос надо решить быстро.
— Короче. — Повторяю я. — Завтра я звоню вашему проректору... как там его... Мудильникову… Красильникову, ситуацию в туалете замнем. Мне к черту не надо, чтобы твои подвиги стали общественным достоянием. Ты головой подумай что будет, если какая-нибудь «Наизнанку» пронюхает про это и выбьет на первой полосе «Сын Феликса Серебрянникова нюхает кокс в сортире МГУ и вылетает с учебы» — я перед коллегами от стыда не оправдаюсь. Но учти — еще одна такая херня, и я, пожалуй, просто выкину тебя из своей жизни. Красильникова попрошу, чтобы он поставил тебя на личный учет и даже денег на это не пожалею. Не дай бог у тебя на сессии будет хоть одна тройка или еще услышу дисциплинарные взыскания — все, ты хоть лбом на пороге расшибись, ни копейки от меня не получишь. И адрес и телефон мой забудешь. Ты все понял?
Ваня, боясь сказать слово, кивает головой.
— Ну вот и славно, езжай — Говорю я и вижу, что в кафе, входит Билан.
Ваня с монашеским смирением на лице направляется к выходу, и тут я вспоминаю кое-что, окликаю его и прошу вернуться.
— На вот, я тебе кумыс привез, ты же любишь. – Сказал я и передал сыну красивый кувшинчик, купленный на одном из киргизских базаров.
13.
Мы пересаживаемся с Веларди в VIP зал. Беглым взглядом анализирую Диму. Молодой, нервный, горящий, жадный взгляд — видно, что охотен до денег. Будем давить на пафос.
В кафе немного душно, у стен расставлены кальяны, статуэтки, прочие арабские безделушки. На фоне такого интерьера я чувствую себя кем-то вроде всевластного арабского шейха, который вот-вот отдаст приказ. Подходит Наташа, официантка с большой прекрасной грудью, помню на какой-то пьянке она сторожила туалет пока мы разнюхивались с Даниловым. Потом я отпросил ее у администратора ресторана, привез домой, но как она не старалась, мой богатырь не встал и я отправил ее восвояси на такси. Подмигиваю ей и прошу принести мне кальян яблоко на молоке. Заказываю 12-летний Chivas Regal без льда и молоко. Пристально смотрю на Веларди. Рубашка на нем какая-то странная. Знакомая что ли, будто я ее видел раньше — черная такая, шелковая, Gucci. Хм… кажется ли мне, или действительно видел?
— Как дела, Петь, — посмеиваюсь я, — Голова не закружилась еще от успеха-то?
— Видел твой клип последний, очень красиво. Кто снимал?
— Успенский.
— Успенский? Молодец какой! А разве он в кино с головой не ушел?
— Ну видимо мы смогли его убедить поработать и с нами. — С гордостью говорит Дима.
— Это хорошо. — Улыбаюсь я. — Да, здорово, молодец, растешь. И клипы снимаешь, и по клубам выступаешь — это правильно.
Вспоминая, что рассказывал мне сын про последний клубный концерт Веларди, когда была жуткая давка и куча каких-то нелепых поклонниц в паленых шмотках и с рязанскими лицами, я морщусь, но тем не менее, так как сегодня он мой клиент, я продолжаю строить из себя положительного собеседника.
- Я ж и сам в свое время администратором радиоэфира работал, - типа по отечески улыбаюсь я. – Да, в чем-то похоже. Как говорится, нужно чувствовать публику – и тут и там. А вообще я хотел задать тебе один вопросик.
— Конечно, спрашивайте.
— Ты же хочешь заработать миллион?
— Миллион? — переспрашивает он.
— Долларов, не рублей. — Говорю я.
— Ну как же, Феликс Абрамович. — Податливо улыбается собеседник. — Кто ж не хочет…
Чудесно.
Вот он сидит передо мной, полностью открытый. Он хочет моих денег, ему нужен мой контракт. Не то что на сцене — понты, «World show», концерт у Березовича. Сегодня «Последний артист» на первых позициях! Сегодня здесь самое лучшее, а не в закрытых парижских клубах!
Вкратце пересказываю Веларди идею шоу. Дима сидит и смотрит на меня округленными глазами.
— Ого!
— А то! — Самодовольно улыбаюсь я, вспоминая похожую реакцию Вовы. — А знаешь, что самое для тебя приятное? То что простые зрители выбирать победителя будут. Без всякого жюри продюсеров, прославленных композиторов и прочих старперов, а обычные зрители — по ту сторону экрана. Ты молодой — у нас таких публика любит… Считай, что шансы твои в разы вырастают.