Хиза неверяще посмотрела на поднимающегося с ящика меня. Но неужели она надеялась, что я, во-первых, отпущу ее просто так, а во-вторых — прямо здесь и сейчас?
— Да-да, я тебя отпускаю.
Но вместо того, чтоб разрезать оставшиеся веревки, я на минуту вышел из подвала, а вернулся с плотно упакованным тюком.
- Одевай! — Я кинул в нее тюк, а только потом уже перерезал веревки на ее прелестных задних лапках.
Хиза, все еще не понимая, что происходит, раскрыла тюк.
- Но это же… это мое платье! — Гневно вскричала она, явно недовольная, что у меня откуда-то ее платье. Ведь это означало, что я рылся в ее личных вещах, что хранятся в ее покоях в замке… А там наверняка есть что-то очень личное…
Вообще-то, рылся не я, рылись слуги. Но я бы тоже с удовольствием порылся!
— Надевай-надевай, я не просто так его приволок! — Уже жестче повторил я. Хиза сердито глянула на меня, потом на платье… Потом вновь на меня…
— Отвернись!
Эх, как же это мило! Она стесняется! Вся ирония в том, что одевающиеся или полураздетые пони и грифоны выглядят куда откровеннее, чем вообще без одежды. Вот Флер в ночнушечке, например, или одевающаяся Хиза, или горничные… Я хихикнул и послушно отвернулся к стене.
- Ладно-ладно, не подглядываю… А может, и подглядываю!
За спиной сердито сопело и шуршало, Хизочка явно старалась успеть поскорее одеться и стать свободной. Ее ждет сюрприз. Сейчас я начну ее раздевать!!! Шучу-шучу, мой сюрприз куда более… подлый. Хе-хе!
— Можешь посмотреть… — Донеслось неуверенное предложение. Я повернулся. Хиза уже стоит одетая в простенькое, но довольно элегантное платье из белых шелков, и как-то смущенно смотрит в сторону. С этой ее фразой «Отвернись — не отвернись» мы с ней ну чисто молодожены после первой брачной ночи! Вот уж не думал, что простое переодевание ее так смутит! Зачем ей платье, спросите вы? О, ну должен же я отпустить хотя бы парочку пошлых шуток!
— Ладно, теперь дело за малым! — Я потер руки. — Раздевайся! А я буду делать магию!!!
Если бы удивление было осязаемо, его бы уже был целый подвал. В форме кирпичей. До потолка. Штабелями!
— Да я шучу же! Ха-ха, видела бы ты свое лицо! Теперь осталось только усыпить тебя, ты ведь не думаешь, что я отпущу тебя так, чтобы ты могла донести на меня своим меднолобым дружкам-гвардейцам? Выбирай способ: мягкий или классический?
Хиза, все еще почему-то стесняясь, хотя ее очень миленько украшало это платье, состоящее из длинных полос белого шелка, обвивающего ее стройное тело, неуверенно помялась на месте и глянула на меня из-под стеснительно опущенных ресниц.
- Я не… — В такие моменты неуверенности даже ее хриплый голосок преображался, становясь очень даже миленьким, певчим… Где-то я его уже слышал!
— Мягкий — это пережатие артерии. Классический — удар по затылку. — С довольной ухмылкой подсказал я. — Мне будет приятно сделать и то, и другое, только поэтому я предоставляю выбор тебе!
Подавив негодование и вспыхнувший румянец, она нехотя пробормотала:
- Мягкий…
Мягкий, так мягкий! Стянув с себя перчатки, которыми можно не только артерию пережать, но и башку открутить, я подошел к Хизе и с удовольствием провел рукой по ее гибкой и красивой шее. Такая мягонькая! И горячая. Почувствовав биение артерии, я положил руку и осторожно зажал ту, начав быстро говорить и отсчитывать про себя.
- Ты ничего не почувствуешь, это всего лишь все равно, что заснуть. Не думай, что все так просто, тебя ждет сюрприз. И, кстати, миленькое платье! В нем особенно хорошие виды сзади!
Хиза уже собиралась было издать гневный вопль, но тут счет дошел до семи, и она рухнула, как подкошенная. Еще чуть-чуть, всего пара секунд, и ее сон был бы вечным… Поймав ее, я с трудом закинул крупную грифину к себе на плечо и направился к выходу из подвала… Бедняжку ждет очень, очень неприятный сюрприз. Свобода ей только снится!
* * *
— М-да, чой-то мне ссыкотно! — Смайлс еще раз передернул затвор у незаряженной винтовки, проверяя, как тот ходит. Здоровенную обойму на шестьдесят четыре патрона он держал пристегнутой к магнитному поясу.
— Ладно, не очкуй! По статистике, в первой волне десанта погибает от шестидесяти до девяноста пяти процентов, а значит, что у нас… — На лице Шмеля отобразилась усиленная мысленная деятельность, но, видимо, недостаточно мощная, потому что он так и замолк.
— Пять процентов на выживание. В худшем случае.
— Ну, вот видишь, все не так уж плохо!
— Дурак ты, Шмель, и считать не умеешь. Пять процентов это не очень-то много.
— Может, и так. Зато не трясусь перед высадкой!
И в этом была своя правда. Шмель никогда не трясся в страхе, волнении или еще какой ерунде, свойственной обычным суетливым наемникам вроде мелкого и вечно всклоченного Смайлса. Ему все было похрен, а потому и жизнь его была спокойнее, и нервы целее.
Двое рядовых сидели перед десантным челноком и от скуки уже сотый раз тестировали системы своих трехметровых боевых скафандров. Было объявлено, что корабль выйдет из гиперпространства через четыре условные единицы времени, а это может быть и шесть часов, и шестьдесят, и шестьсот. В гипере отсутствовало привычное понятие слова «время»… Может, они через шесть минут выскочат, откуда им знать… А потому всем следовало быть готовыми к десанту.
В небольшом ангаре, содержащим в себе четыре челнока, которые стояли на специальных аппарелях, больше напоминающих рельсы, ускоряющие взлет, было на удивление спокойно, а главное — непривычно тихо. Мягко падал белый свет с потолочных панелей, небольшие бригады техников и грузовых роботов подтаскивали и подвозили к челнокам все новые и новые ящики с боеприпасами и запасными деталями, готовясь модернизировать челноки прямо на месте. Челнокам нужно было установить дополнительные пластины брони и щитовые генераторы, чтобы те выдержали любой зенитный огонь.
Десантный челнок «Зубило» представлял собой двадцатиметровый борт и, собственно, выглядел, как чертово зубило с двигателями. Его клинообразный острый нос служил для пробивания стен и бетонных укреплений на планетах. Пробив стену, нос челнока раскрывался, и из его нутра вываливались штурмовики, которых туда набивалось, как гороха! Эти десантные челноки были аналогом старых внедорожников «Хаммер», только для десанта из космоса на поверхность планеты, а не простой перевозки войск. Максимально простые и надежные. Никаких удобств, только двигатели и броня. И… еще немного брони! И сейчас Смайлс со Шмелем сидели перед одним из таких летающих монстров на грудах ящиков и контейнеров и были заняты своей извечной беззлобной грызней и вечными подколами друг друга и окружающих…
По стометровому ангару, довольно плотно забитому ящиками и челноками, рассредоточились небольшие группы штурмовиков в баттлфреймах, что скучали в ожидании высадки. Головорезы сержанта Портмана, миротворцы Полковника Психа и, почему-то, вечно крутящиеся вокруг техники сержанта Байта. Шмель со Смайлсом скучали прямо перед раскрытым чревом десантного челнока — единственного из четырех, что повезет в себе солдат. Остальные челноки будут выполнять роль прикрытия и прикрывать своего коллегу своими корпусами и щитами. И эти три челнока точно не выживут. Их уже записали в расходы, под страдальческие стоны сержанта Байта, что едва ли волосы на себе не рвал от таких растрат…
Волосы он, конечно, не рвал, а то так можно потерять свой щеголеватый вид и статус главного модника и красавчика на корабле…
Смайлс нервно топтался на месте, издавая при этом глухой лязг, а Шмель сидел на ящике с десятью тысячами гранат, на котором было отчетливо видна красная краска и надпись «Не сидеть. Не сидеть, мать вашу!». Благо, ящики были с запасом невероятной прочности и легко выдерживали вес всяких трехтонных разгильдяев. Вернее, в ящике было девять тысяч девятьсот девяносто восемь гранат. Две гранаты бойцы ради шутки примотали сверхклейкой лентой к стальным тросикам и повесили у погрузочного робота между ног, радостно заорав на весь ангар «Стальные шары-ы-ы!»…
— А наша машинка где? Где наша машинка? Машинка наша где? — Нервно тараторил Смайлс, в сто первый раз проверяя затвор, который ходил настолько плавно и бесшумно, что даже как-то неловко было.
— Носорога скоро пригонят, они новые траки ставят, внезапно приспичило… Прикинь, у новых траков термолезвия! Прорезают вражескую технику, словно масло! А пехоту и вовсе можно крошить, будто пилой… — Шмель потер переносицу одним пальцем. Для подобных приемов нужно было не только складывать шлем баттлфрейма, но и быть настоящим асом в его управлении, потому что здоровенной стальной ручищей можно было оторвать легкому танку башню, а одним пальцем — не только почесать рожу, но и проткнуть свою тупую башку насквозь. Случалось подобное довольно часто, относительно, конечно, но среди несчастных случаев занимало почетное второе место.
Первое место в рейтинге несчастных случаев всегда с абсолютным превосходством держали случаи, начинающиеся у всех наемников с «Эй, смотри, как я умею!»… В госпитале даже была отдельная палата, которую так и назвали, «Для умельцев».
— А сколько нам еще тут сидеть? Сколько? — Смайлс, решив, что хватит тискать винтовку, поставил сто двадцатикилограммовую дуру прикладом на пол, оперев о ящик, но тут же занял руку тем, что начал нервно выщелкивать и вставлять обратно в запасную обойму здоровенные противотанковые патроны. Обоймы у «Побед» были довольно забавные — практически квадратные. Широкой винтовке — широкая обойма. Поскольку патроны били размером с небольшой огурец, требовалось помещать их в обойму в несколько рядов, дабы втиснуть их хотя бы шестьдесят четыре штуки. Можно еще использовать ленты — у винтовки легко отщелкивалась верхняя панель, куда можно было подать ленту боезапаса. Но ленты часто клинили… А потому бойцы использовали коробочкообразные обоймы.
— Сколько нужно, столько и сидеть! Чего ты вообще напросился на высадку, если так дергаешься? Сидел бы на корабле, добровольцев и так набрали бы, мы ж все чертовы психи, абордажники-то… — Лениво протянул Шмель, слегка откинувшись назад и упершись бронированной спиной с реакторным ранцем в контейнер побольше.
Смайлса вопрос явно смутил.
— Ну… Во-первых, сержанта одного отпускать неохота, пропадет без нас Портман, Лаки его не прикроет так, как мы. А во-вторых — я ж вроде слишком обязан Командору, чтобы отсиживаться, вот и напросился…
Шмель протянул стальную клешню и, схватив Смайлса за угловатый выступ на боковых пластинах брони, посадил рядом с собой на ящик, который протестующе звякнул от веса еще одной стальной трехтонной задницы.
— Да не дергайся ты так! Командору многие обязаны жизнями и целыми задницами, наверное, четверть экипажа, если не треть… А ты с твоей историей и вовсе… Я даже не знаю, как тебя не пристрелили прямо в вербовочном пункте, гы-гы!
— Если ты о тех детях, что я поджег, то я…
Прерывая их беседу, из-за контейнеров раздались лязгающие шаги, и мимо двух абордажников впервые прошли не техники или роботы, а один из четверки миротворцев полковника Психа, которые высаживались с ними. Ничем особым внешне баттлфреймы миротворцев не отличались, кроме того, что на шлеме и наплечниках была не красная полоса, как у абордажников, а зеленая. Ну, может, еще парой модификаций для осадного боя, вроде ракетных установок на плечах, снабженных дюжиной миленьких малюток-ракет, размером с карандаш, а не безоткатных пушек. Ну и, конечно же, атрибут каждого миротворца — здоровенный прямоугольный щит с загнутыми внутрь краями и узенькой прорезью для глаз, точнее, для визоров шлема. Щит был почти размером с миротворца и весил девятьсот килограмм. Таким можно было прикрываться от артобстрела или легко остановить выстрел тяжелой танковой пушки.
Заметив коллег по ремеслу, миротворец укоризненно покачал головой в угловатом шлеме.
- Ребята, на ящике нельзя сидеть…
— А вы, зеленые, все слишком правильные! — Тут же сделал встречный выпад Смайлс. Миротворцы действительно были слишком правильными, из-за командования Психа, который дрючил их за каждый промах. Они были и самыми дисциплинированными на корабле. Не то, чтоб их заставляли заниматься всякой бесполезной армейской ерундой, призванной обеспечить всем одинаковую внешность, но вот все правила и технику безопасности заставляли знать на зубок, Псих был жутко сварлив и требователен…
— Ладно, красный, сиди, сколько влезет, не моя же жопа на ящике с гранатами покоится… — Миротворец, в отличие от Смайлса и Шмеля, предпочитал не складывать свой шлем и общаться через него слегка электронным голосом. Он вытащил из прошитого стальными нитями подсумка горсть огромных капсул и протянул их абордажникам. — Заряды подписать не хотите?
У многих, если не у всех солдат, годами и десятилетиями варящихся в соку постоянных высадок, операций и борьбы за власть, были небольшие бзики. Кто-то давал имя винтовке, кто-то говорил со своей броней, а некоторые, как вот этот зеленый, подписывали гильзы или пули. Ну, или капсулы для осколочных ружей, как раз как вот этот вот парень.
Абордажники дружно склонились над протянутой ручищей, разглядывая зажатые в ней заряды для тяжелого осколочного ружья, что предназначалось для использования баттлфреймерами. В отличие от обычного, оно весило почти сорок килограмм и за один выстрел могло снять плоть с целого слона, если бы те не были чертовой выдумкой тупоголовых зоологов…
Некоторые овальные капсулы, размером с раритетный овощ «огурец», были уже подписаны. Отчетливо были видны надписи «За маму, за папу», «Смерть федератам», «Привет от наемников!» и «Я покушал».
Шмель первый покачал головой.
- Не, браток, это без меня.
«Зеленый» разочарованно вздохнул, а вот Смайлс вытянул из горсти одну неподписанную капсулу и тут же получил от обрадованного миротворца толстый острый винт, которым можно было нацарапать на ней пару слов.
«Сила в сиськах» — Высунув язык, осторожно нацарапал Смайлс, стараясь не повредить заряд, и вернул тот владельцу. Миротворец довольно ухнул и, пожелав им удачи, перехватил свой щит вертикально и отправился грузиться сразу на челнок, предпочтя дожидаться высадки в нем.
— Зря ты это, от этого их бзики только сильнее становятся. — Неодобрительно прошептал ему Шмель, опасаясь, что миротворец их услышит. — Но у этого еще ничего странность, а вот у одного парня синдром Бартера…
— Это еще что такое? — Смайлс, вроде как, слегка успокоившись, сцепил руки в замок и уперся локтями в колени, дабы удобнее было сидеть.
— Синдром Бартера, это когда ты постоянно хочешь обменяться чем-нибудь на что-нибудь на удачу… У этого парня своих вещей, наверное, уже и не осталось… В клинику его нужно, мозги промыть чуток. — Пояснил Шмель.
— Ну… М-да, печально. Я помню, как-то раз, ходил в увольнительную на торговую станцию. Меня сержант с собой взял, типа помогать. Ну и поссорились мы в баре с ребятами из какого-то мелкого пиратского клана. Началась стрельба, и, короче, мы ушли живыми. Портман там умудрился плазмомагистраль подорвать, что в одной из стен проходила, и полбара сгорело…
— Да уж, у Портмана не пистолет, а гребаная гаубица…
— Но не суть. А на корабле, значит, чувствую — что-то задница болит! Гляжу, а у меня там пуля! Прямо вот здесь! — Смайлс со звучным звяком хлопнул себя по левому бедру. — А когда док пулю вытащил и пластырем залепил, дает ее, значит, мне и ржет. А на пуле надпись «Прямо в зад!».
Рядовые дружно расхохотались, довольные подобной историей о столь забавном совпадении… Потом замолчали, каждый думая о своем. Где-то сбоку грохнуло и звякнуло, позади контейнеров раздался хохот других штурмовиков, а по системе всеобщего оповещения что-то забормотали. Отчетливо можно было различить два голоса:
-… а я ей говорю: «Вот это буфера, детка!», а она мне…
— Вазовски, у тебя всеобщая связь включена, мудила!
— Ух, еба…!
На этом всеобщее оповещение закончилось, так и не успев поведать о чьей-то «детке» с «вот это буферами»…
— Придурки… — Фыркнул Смайлс.
— Точно… — Степенно кивнул Шмель.
Раздалось тихое жужжание и из- за ящиков, на которых громоздили свои жопы абордажники, выехал робот-погрузчик на шести небольших колесиках, таща за собой контейнер на полете.
— Это еще что такое? — Оба наемника привстали с ящика, заметив странный угловатый контейнер габаритами. 4×4 метра. У контейнера были срезаны углы, и вообще не было ни единого стыка, словно он был литой. Наискось стальной контейнер перечеркивала красная и желтая полоса, что могло означать как принадлежность и к техникам, и к абордажникам, так и отвратительный вкус раскрашивающего…
Робот-погрузчик, подтащив контейнер к раскрытому чреву челнока, отцепил от себя полету и, издав довольное «Вжум- вжум!», укатил работать дальше. Погрузчики вообще довольно работящие. Смайлс со Шмелем тут же слезли с ящика с гранатами и принялись топтаться вокруг странной штуки.
— Никакой путеводной документации… — Пробормотал Смайлс. — И вот как нам узнать, что это? И сержанту нашему? Может, это вообще влажные дезинфект-салфетки! Запендорили сюда по ошибке…
— Салфетки не обозначают маркировкой «Р-12». — Постучал Шмель пальцем по маленьким белым циферкам на уголке контейнера. — Это какая-то машина. Интересно, кто там внутри? Может, какой-нибудь глайдер или трансформирующийся танк? Или блендер-убийца?
— Да хер его знает… Может, робот какой. Давай у сержанта спросим? Я таких прежде не видел. Может, новинка какая? Я слышал, Псих приказал «Достать пару маленьких козырей»…
— Ничего себе маленьких! — Ухнул Шмель, явно испытывавший притяжение к таким вот «маленьким» козырям, как и ко всему большому и стреляющему…
— Так что, свяжемся с сержантом? — Вновь спросил Смайлс.
— Это плохая идея. Помнишь киберпаука? Тот, который тринадцатый? Короче, он недавно совсем с катушек съехал и… убежал. — Заговорщически прошептал Шмель и гоготнул.
Смайлс вернулся к ящику с гранатами. И, усевшись на тот, взял на колени свою винтовку, вновь начав двигать туда-сюда затвор.
- Как это «убежал»?! Он же робот!
— Робот-то робот, да вот самообучающийся, у них у всех есть зачатки интеллекта. Поскольку робот наш, то и ловить его должен сержант тоже наш. Вот и носится за ним по всем ангарам с магнитными сетями…
— М-да… Ладно, пофиг! До высадки еще есть пара часов-дней… Пошли лучше чем-нибудь на удачу обменяемся с нашими? И заряды подписать не хочешь?
* * *
Рассвет.
Хиза очнулась… в парке! Она лежала на подстилке из простого клетчатого одеяла прямо посреди парка! Этот мерзавец ренегат даже не удосужился отнести ее обратно в здание театра, выбросив на улицу!
Со стоном поднявшись на все четыре лапы, Хиза с сердитым шипением прикрыла лапкой глаза от яркого солнца, которое наконец одолело свинцовые тучи, хотя и только-только взошло, озаряя Эквестрию теплым и ярким светом. Теперь понятно, почему она не замерзла, лежа на земле — подстилка-то толстая, качественная… Вокруг была зелень, цветочные кусты, деревья и небольшой ручеек… Да, это кантерлотский сквер, место для прогулок. Тихонечко щебетали птицы, а капельку прохладный ветерок трепал ее перышки. Но как же прекрасно быть свободной! Хиза с удовольствием потянулась всем телом, в том числе и крыльями, разгоняя подзастывшую кровь. Вообще-то, она, как и любая кошечка, могла спать большую часть суток, но события последних дней слегка подкосили ее иммунитет, и ей хотелось поскорее очутиться в уютном замке и заняться своим здоровьем…
Прямо под передней лапой что-то хрустнуло. Это оказалась простенькая записка, нацарапанная, почему-то, угольком на прямоугольной бумажке.
«Ты достанешь бумаги посла для меня.»
— Ага, щас! — Фыркнула Хиза, скомкав бумажку и бросив ту в траву.
Верила ли она, что человек был невиновен? Возможно. Но как бы то ни было — его хотела видеть Матриарх, и отнюдь не в качестве гостя. Виноват, не виноват — это все определяет не она, а вот насолить пришельцу ей будет очень приятно! Отплатить за похищение, так сказать… Да и как ему вообще можно доверять?! Виновен, как пить дать!
Зато так наивен! Неужели он посчитал, что она, после всех этих унижений, будет ему помогать? Пф!…
Хиза уже собиралась было взлететь в воздух мощным толчком, пребывая в крайне приподнятом настроении, как внезапно почувствовала нечто… странное. Новое ощущение. Ощущение чьего-то присутствия! А через мгновение она поняла, почему записка была написана в таком приказном тоне…
Из складок ее платья на груди вытянула голову на гибком длинном теле огромная салатовая змея!!!
— Х-ш-ш-ш! — Змея показала полную пасть острых зубов, увенчанную двумя поистине королевского размера клыками. Столько злобы и ненависти было в сощуренных и, казалось бы, неразумных глазах змеи, что Хизу этот взгляд приковал к месту, она так и застыла с полураскрытыми прекрасными крыльями…
Ее! Нужно! Отсечь!
Ни секунды не колеблясь, Хиза взмахнула здоровенными когтями, намереваясь отрубить обвившей ее твари голову, но в тот же миг рухнула на землю от боли, когда так неприметно обвивающая ее под платьем змея внезапно усилила свою хватку, едва не ломая Хизе все ребра и с каждой секундой давя все сильнее, и все так же ненавистно сверля ее взглядом светящихся фиолетовых глаз.
— Хва… Хвати-т… — Прохрипела на последней капле кислорода Хиза, тут же почувствовав, как спадает стальная хватка змеи ренегата.
Ренегат сумел подчинить себе ядовитую тварь! А потом прицепил ее на нее, Хизу, делая ее своим орудием, фактически — рабом! Тогда как обещал отпустить ее! Давал слово! Обида и гнев заполонили ее, но даже упиться собственным горем ей не дали: на остром костяном лезвии ей под клюв скользнула проткнутая записка, а змея вновь усилила натиск, намекая…
— Я поняла… Я все сделаю… — Убито прошептала грифина, понимая, что теперь единственный способ спасти свою жизнь — это достать бумаги одного из послов, иначе паразитирующая на ней змея попросту раздавит ее, словно эклер, из которого выйдет вся начинка…
* * *
Пока моя любимая чешуйчатая морда устраивает себе экскурсии по замку, катаясь на грифине, я… волнуюсь.
Да, я очень за нее волнуюсь, она же моя самая преданная и любимая змейка! Я лишь надеюсь, что ей хватит ума быстро уйти, захватив с собой бумаги послов. Да черт с ними, с бумагами! Лишь бы Сахара вернулась живая и здоровая… Никуда ее больше не отпущу. Пусть я и сентиментален, но к этой своенравной, вредной, капризной, но такой верной дамочке привязался накрепко.
Но вообще — согласитесь, что идея отличная! Это идеальный план. Такого точно никто не ожидает! А почему? А потому, что мне, в свое время, хватило ума никому не показывать змею и держать наше с ней знакомство в тайне… Она достанет мне бумаги. А получив документы послов, я быстро соображу, что к чему. Это просто гениально — теперь только Хиза знает о моей чешуйчатой подруге, а даже принцессы — нет! Все пройдет как по маслу, я уверен.
А пока моя чешуйчатая любимица делает всю сложную, грязную и опасную работу, я… предаюсь безделью! А, да, как бы оно нечестно не звучало, но получение бумаг — это последний шаг моего плана, а потом, как узнаю, кто виновен, буду составлять новый. Найду и убью виноватого в моих бедах, вот и все дела.
А пока я отдыхаю и набираюсь сил, готовясь к финальному рывку. Время потихонечку идет, этой ночью я оставил Хизу с Сахарой в парке, тепло попрощавшись со змеей, которая даже обняла меня хвостиком за шею и надолго затихла, словно запоминала этот момент, а потом, мгновенно потеряв ко мне интерес, как и всегда, в принципе, нырнула Хизе под платье, обвивая ту… А вы думали, я ей платье для красоты притащил? Хе-хе, как бы не так!
Как бы то ни было, сейчас утро, где-то часов семь, и я сижу меж этих чудовищных деревьев, которые должны всех пихать – пъ-ихт! Точнее, висю, подтянувшись на каменном заборе Флер, и слежу за домиком Октавии. Ну, мне просто нечем заняться. А шпионить за соседями кажется хорошей идеей. Хотя, если бы меня вновь разбудил Дудка и его тупой напарник — я бы не следил, а штурмовал этот домик…
Флер как-то обмолвилась, что три раза в неделю Октавия ходит на репетиции в какой-то там… зал? А иногда и приглашает своих коллег к себе, если на то есть какие-то причины… И вот мне просто любопытно, пойдет ли она сегодня на свою работу или как? Делать все равно нечего. Сахаре потребуется время, чтобы получить бумаги, а с ними уже вернуться ко мне…
Солнце встало всего часа два назад, но уже разогнало все тучи, и теперь на улице светло и прекрасно, все еще пахнет дождем, а прохладный горный воздух щекочет нос. На небе остались только маленькие светлые тучки, а где-то вдали виден Клаудсдейл. Отличная погода… чтобы сидеть дома, ха-ха! Ну, у меня-то и выбора нет, и придется сидеть в доме в любом случае…
Сегодня мне улыбнулась удача, и, пошлявшись у забора еще минут пятнадцать, я услышал, как у соседнего домика отворилась дверь и раздались голоса. Вновь повиснув на заборе, который был на полметра выше меня, я подтянулся и стал наблюдать.
Забор и вишневый сад ни капли не мешали наблюдать за дверью педантичного домика Октавии. Забор был из тонких острых пик, а сад раскинулся чуть в стороне, скорее, за домом, чем перед ним. Приватности никакой. Не то, что у Флер…
Из домика вышла Октавия, с эээ, как эта штука называется? Чехол? Футляр? Да, наверное, футляр. Так вот, она несла на спине крупный темный футляр и была одета в строгий костюм темно-серого цвета с беленьким воротничком и фиолетовой бабочкой. За ней, зевая, едва ли не выползла пони-Винилка, с еще более всклоченной гривой, нежели обычно, и в своих неизменных очках. Я пару раз видел такие у торговцев стимуляторами на торговых станциях в пределах Золотого Кольца. Только с голографическими стеклами…
Они о чем-то поговорили, Октавия, видимо, собирается на репетицию. Она очень-очень официально поцеловала свою сонную подругу в белоснежную щеку и повернулась, собираясь направиться по аккуратно выложенной камнями дорожке к аккуратным воротам, ведущим уже на улицу. Однако… Винил показалось явно мало, и она, повернув Октавию обратно, едва ли не по-собачьи лизнула ее по щеке!
— Фу-э! — Очень громко и как-то слишком неестественно возмутилась Октавия, а Винил, довольно захохотав, заскочила обратно в дом и захлопнула за собой дверь, не пуская Октавию выяснять отношения.
Та, красная, как рак, повернулась и направилась к выходу с участка, что-то бормоча себе под нос.
Я спрыгнул с забора и, пробираясь меж деревьями, направился обратно в дом. М-да, ну и парочка! Винил нарочно каждый раз вытворяет эти улетные выходки, просто чтобы вывести свою педантичную подругу из себя, как я специально дразнил Твайлайт и Рэрити, это же очевидно! М-да, а они клевые… Интересно, как бы сложилась моя судьба, упади я не в лес, а к Октавии на участок? Наверное, первым же делом прикончил бы Дудку и Трубника, или как их там по-настоящему зовут? Хм, может, познакомиться с Винилкой, пока она одна дома? Было бы круто! Только она спит днем, она ж ночью работает… Вечером пойду провожать ее, как сейчас провожал Октавию. Какое-никакое, а развлечение. А пока, пойду на кухню.
Вообще, без голопроекторов и компьютеров с развлечениями тут туговато. Ни фильм не посмотреть, ни в игры не поиграть… Конечно, можно читать книги, блуждать в лесах, посещать балы, воровать короны и раздавать люлей стражникам — это куда веселее, но вот только вредновато для здоровья.
Тихо шелестя газонной травой, я протиснулся меж деревьями и быстро зашел внутрь дома, который Флер все так же не запирает! Глупышка… Войдя в холл, я свернул в левый коридор и направился на кухоньку, намереваясь чего-нибудь захавать. Однако там меня ждал приятный сюрприз — Флер уже проснулась и, все еще слегка пушистенькая, со взбитой гривой и шубкой, сидела за столом. На столе ничего не было, однако… Судя по шоколадным крошкам — кое-кто втихаря уминает белый шоколад! Тоже мне, диета…
— Оу, мусье так рано просыпается! — Слегка заспанно, но все равно крайне грациозно поклонилась-протянулась она мне.
— Флер, душа моя, что ж вы так рано встаете-то! Разве вы не слышали, что хороший сон — залог молодости? — Подсел я на стульчик рядышком с ней.
Вообще, если учесть, что Флер ничего не готовит, даже как-то странно иногда бывать на ее кухне после замковой. В замке была Мисси и всегда что-нибудь варганила, а у Флер — тихонько, чистенько и ни капельки не жарко на кухне. Всегда пустая плита и всегда закрытые шкафчики. И чистая посуда, и неработающая мойка. Так непривычно…
— У меня сегодня фотосессия, мусье! Не желаете ли поприсутствовать?
Как это приятно, когда к тебе так хорошо относятся.
— Флер, милая, я бы с радостью, но не думаю, что мое присутствие обрадует делателя магии… Но не могли бы вы помочь мне? Нужно снять пластырь со спины. А самому мне не дотянуться…
Вообще-то, дотянуться. Просто мне нравится слушать сочувствующие охи и ахи Флер и ее комплименты на тему моей физической подготовки. Ну а кому не нравится? Я уже отработанным движением скинул с себя изодранный плащ и рубашку, с так и не зашитыми дырами на груди и животе и, положив одежду на колени, повернулся спиной к Флер.
— Флер, дорогая, просто подденьте его вилкой и снимите.
Я услышал звяканье столовых приборов, когда Флер телекинезом выдвинула ящичек у раковины и взяла оттуда вилочку.
- Мусье, прошло всего пара дней, не боитесь ли вы…
— Нет, все будет в порядке, снимайте…
Что-то холодно кольнуло мою лопатку. Точнее, это была вилка. И вот оно, ощущение медленно сдираемого пластыря. Немного щиплет, но довольно приятно, как ни странно.