Затем последовал визит Молотова, который я упоминал и который существенно усилил такую точку зрения.
Штамер: Каким было тогда ваше отношение к атаке на Россию?
Геринг: Поначалу я был очень удивлен и попросил фюрера дать мне несколько часов, чтобы выразить мое мнение. Это полностью удивило меня. Затем вечером, после этого разговора, который проходил утром, я сказал фюреру следующее:
Я предупреждал его в особенности в тот момент не начинать войну против России, или даже через некоторое время спустя; не потому что я руководствовался соображениями международного права или похожими причинами; моя позиция определялась только политическими и военными причинами. Во-первых, за все время после прихода к власти, я вероятно единственным из руководства Германии, был тем, кто рассматривал конфликт с Россией, как угрозу Германии. Я знал — и другие тоже — что более 10 лет в России действует мощная программа перевооружения и подготовки, такая, что даже уровень жизни во всех других областях был снижен, для обеспечения цели грандиозного перевооружения. Поставки, производившиеся немецкой промышленностью, и анализ поставок делавшихся британской, американской, и другими промышленностями всегда четко показывали, что они составляют машины, которые определенно и немедленно могли, были быть использованы гигантской программой перевооружения. Всякий мог оценить скорость и масштаб русского перевооружения. Если бы Германия пошла по пути коммунизма, тогда, конечно русское перевооружение, по моему мнению, было бы направлено против других опасностей. Но поскольку мы пришли к власти, внутриполитические и идеологические различия естественно играли, по моему мнению, угрожающую роль. Я понимал, что такие различия не обязательно должны были приводить к конфликтам между странами, потому что политические интересы нации и государства всегда сильнее и важнее, чем все идеологические различия или соглашения. Но я также видел угрозу, потому как, чтобы могло сделать это огромное русское перевооружение в то время, когда Германия, до нашего прихода к власти, была беспомощной? Я говорил фюреру, о том, что несмотря на это основное отношение, я всегда опасался России и всегда осознавал опасность, но просил его скорее оставить эту опасность в состоянии бездействия, и если возможно, направить русские интересы против Англии.
Я сказал ему следующее:
«Мы столкнулись с противостоянием с одной из величайших мировых держав, Британской империей. Если вы, мой фюрер, не разделяете мое мнение, тогда я должен возразить вам, потому что определенно разделяю мнение, что рано или поздно вторая великая держава, Соединенные Штаты, выступит против нас. Это не зависит от избрания или не избрания президента Рузвельта[175]; другой кандидат, также не сможет предотвратить это. Тогда мы вступим в войну против двух крупнейших мировых держав. Благодаря вашему мастерству в начале войны, мы всегда имели войну с одним фронтом; вы всегда указывали на это в своей «Kampf[176]«. В случае столкновения с Россией, третья великая мировая держава будет вовлечена в борьбу против Германии. Мы снова останемся одни, практически против всего мира; другие страны не считаются. И снова будем иметь два фронта»
Он ответил,
«Я полностью принимаю ваши аргументы. Я учитываю русскую угрозу, как никто, но если мы должны быть успешными в осуществлении наших планов по подготовке борьбы против Британской империи, если они хотя бы наполовину будут успешны, Россия не нападет. Только если мы глубоко увязнем в конфликте на Западе, следуя вашему мнению, русская угроза резко возрастет»
Я даже разделял мнения, что быстрое согласие русских на заключение соглашения в ходе польского кризиса было дано с целью, того, чтобы Германия, свободная с этой стороны, была бы вовлечена в такой конфликт, потому что при возникновении германо—франко-британского конфликта, соответственно, было бы понятно, с точки зрения русских интересов, держаться дальше от этого конфликта, как и раньше. Я далее сказал фюреру, что согласно моим сведениям, русское перевооружение должно выйти на максимум в 1942–43, или вероятно даже в 1944. Однако до этого момента, мы должны были добиться, если и не достижения мира победой с нашей стороны, но по крайней мере, договорённости с Англией. Однако этого можно было добиться имея решающий успех против Англии. Тогда вся мощь германских воздушных сил была задействована для атак на Англию. Если бы теперь новый фронт открылся против России, существенная часть этих воздушных сил, более половины, две трети, могли быть направлены на восток. Для практических задач энергичных атак на Англию их число соответственно сократилось бы. Все жертвы, принесенные до этого, растворились бы; Англии был бы дан шанс перегруппироваться и оставить своё производство авиации нетронутым.
Более решающим, чем эти соображения, был факт, того, что с развертыванием такого рода против России, мой план, который я обозначил фюреру, по атаке Англии в Гибралтаре и Суэце, отвергался более или менее окончательно. Атака на Гибралтар методично подготавливалась воздушными силами, там согласно нашим ожиданиям, не могло быть неудачи. Британские воздушные силы, размещавшиеся на небольшом аэродроме к северу от скалы Гибралтар не имели значения. Атака моих десантников на скалу могла иметь успех. Одновременная оккупация с другой стороны Африки, и дополнительное выступление на Касабланку и Дакар могли бы обезопасить нас от американской интервенции — кампании, которая позже имела место в Северной Африке. В какой степени, по соглашению могли, были быть использованы, острова Кабо-Верде, было открытым вопросом. Очевидным являлось, что означало создание для авиации и подводных лодок северо-африканских баз и атаки конвоев идущих из Кейптауна и Южной Америки с таких удачных позиций. Если бы мы закрыли Средиземноморье на западе, нам бы не составило труда, наступая от Триполи, реализовать Суэцкий вариант, время и успех которого можно было просчитать заранее.
Исключение Средиземноморского театра военных действий, ключевая точка Гибралтар—Северная Африка до Дакара—Суэц, и возможное расширение на юг, требовали бы немного сил, ряд дивизий на одной стороне и ряд дивизий на другой, что устраняло опасность длинной итальянской береговой линии от возможной атаки.
Я призывал его сначала рассмотреть эти соображения, а затем оценить дальнейшую военную и политическую ситуацию относительно России. Если бы эти условия были приняты, мы оказались бы в благоприятном положении, на случай интервенции Соединенных Штатов, имея охватывающую позицию. Я объяснил ему все эти причины в подробностях и указывал ему снова и снова, что так мы добьемся относительной безопасности того, что небезопасно, и после обеспечения безопасности там, у нас будет больший простор, при определенных обстоятельствах, для договоренности с Англией, в то время как две страны, обе вооруженные, будут стоять друг против друга, одна на одной, другая на другой стороне канала. Такими были мои причины для отложения даты, и я также сказал ему, что возросшие успехи на этом направлении, позволят направить русские политические приготовления, где возможно, по другим каналам, против наших врагов в тот момент. Однако я отмечаю, что фюрер, руководствуясь соображениями предосторожности, делал только общие приготовления и держал в резерве, как он мне говорил в то время, действительное начало атаки; окончательное решение не наступало до мятежа Симовича в Югославии.
Председательствующий: Мы сейчас прервёмся.
(Объявлен перерыв)
Штамер: Обвинение представило документ номер 376-ПС, записка от 29 октября 1940, параграф 5, в которой говорится следующее:
«Фюрер озабочен вопросом дальнейшей войны с Америкой и рассматривает оккупацию атлантических островов»
Что вы можете сказать об этом?
Геринг: Я очень хорошо знаком с данным документом, потому что здесь он был представлен мне. Он касается письма, которое представитель Люфтваффе в ОКВ, тогда подполковник фон Фалькенштейн[177], написал начальнику генерального штаба моих воздушных сил. Это исследование, оно касается моих соображений, которые я изложил выше, называющих оккупацию Гибралатара, Северной Африки, и вероятно атлантических островов — прежде всего как боевую базу против Англии, нашего врага тогда, и во-вторых, в случае, вступления Америки в войну, обеспечивающими фланговую позицию против её конвоев. Но это была просто записка в генеральный штаб. В то время по своей инициативе, не ставя в известность фюрера, я проводил военное исследование вопроса о возможности таких действий. Поэтому она не имеет значения.
Штамер: В связи с этим, у меня еще один вопрос. Здесь был представлен организационный план до 1950 года, подготовленный майором Каммхубером[178].
Геринг: На этот вопрос также можно ответить кратко. Я знаком с этим документом, так как в связи с двумя или тремя случаями он упоминался обвинением. Консультация эксперта генерального штаба могла бы показать, что представленный документ определяет распределение полномочий, и носит второстепенный характер. Это просто исследование генерального штаба, подчиненного ему организационного отдела, с целью разработать лучшую схему для организации руководства. Вопрос заключался в том, стоит ли отдельно концентрироваться на воздушных флотах или наземных укреплениях. Обсуждался вопрос о том следует ли использовать смешанные эскадрильи включающие бомбардировщики и истребители, или эскадрильи включающие только бомбардировщики, или истребители, и другие вопросы всегда рассматриваемые в ведомствах генерального штаба, независимо от войны или мира. Такие исследования, конечно основывались на определенных уверенностях, которые являлись реальной стратегической возможностью, и должны были быть одобрены. В этом случае майор, за основу ситуации взял с учетом 1950, войну на два фронта, которая являлось вероятной, назвав, войну с одной стороны с Англией и Францией на западе, и с Россией на востоке. Основное убеждение было, в том, что Австрия и Польша находились уже в наших руках и так далее. Я не получал это исследование. Я только сейчас познакомился с ним. Но оно не имело значимости, потому что оно было подготовлено в моем министерстве и моим генеральным штабом и следовательно, с учетом моих целей. Я давал такие задачи для общего развития организации, руководства, и целой череды маневров и примеров. Оно абсолютно не относится к политическому развитию и только займет внимание этого суда.
Штамер: Несколько дней назад, делались отсылки к вашей речи, в которой вы обращались к офицерам воздушных сил, в которой вы говорили, предлагая такие воздушные силы, которые в час борьбы, будто разъяренная рать обрушиваться на противника. Противник должен был чувствовать, что он уже проиграл, начав бороться с вами. Я бы хотел, передать эту речь вам, и попросить вас сказать была ли эта речь известна вам и какой была её цель?
Геринг: Эта цитата была использована обвинением дважды. Первый раз, в начале и второй раз, в другой день, в ходе перекрестного допроса фельдмаршала Мильха. Рассматривалась речь, которая появилась в моей книге «Речи и Сочинения», которая представлялась Трибуналу в качестве доказательства. Речь называлась «Товарищество, исполнение долга, и самопожертвование», обращенное к 1000 лейтенантов летчиков в день принятия присяги 20 мая 1936.
Там я объяснял строю тысячи молодых летчиков, в день, когда они стали настоящими офицерами, концепции товарищества, исполнения долга, и самопожертвования. Данная цитата была полностью вырвана из контекста. Я следовательно просил бы разрешения Трибунала, зачитать короткий предшествующий абзац, так, чтобы был понятен правильный контекст, и также прошу описать ту атмосферу. Передо мной стояли 1000 молодых лейтенантов полных надежд, которых я хотел зарядить соответствующим духом борьбы. Это не имело ничего общего с наступательной войной, но было важной вещь для моих ребят, которые независимо от того, будет война или нет, должны быть храбрыми парнями с волей к действию. Цитата предшествовавшая предыдущей такова:
«Я не требую ничего невозможного. Я не требую, чтобы вы были примерными мальчиками. Я предпочитаю быть щедрым. Я понимаю, что молодость должна иметь свои причуды, иначе она не будет молодостью. Вы можете совершать свои выкрутасы, и получать за них наказания. Но все это не имеет решающего значения. Решающее значение имеет скорее, то, что вы должны оставаться уважаемыми, достойными молодцами, должны быть мужчинами. Вы можете развлекаться, как пожелаете, но сев в самолет, вы должны быть мужчинами, с решимостью разбить любое сопротивление. Вот, что я требую от вас храбрые, отважные парни»
Затем следовал абзац, который уже зачитывали. «Я имею взгляды…», «владение оружием…», «будто разъяренная рать обрушиваться на противника» это технический термин, обычный термин, в Германии. Я мог бы сказать, что противник, точно также, использовал бы такие же слова, чтобы выразить то же самое. Я не буду читать, что либо подобное, но если бы я прочитал это, было бы вполне понятно о чем я говорю.
Штамер: В какой степени вы участвовали в экономических и военных приготовлениях к плану «Барбаросса[179]«?
Геринг: Как главнокомандующий воздушных сил я естественно принимал меры, которые были необходимы с чисто военной точки зрения для подготовки такой кампании. Соглашаясь или несоглашаясь, как я только, что объяснял…я, осуществлял очевидные военные приготовления, которые являются необходимыми в связи с новым стратегическим развертыванием, которые входят в обязанности каждого офицера, кому я поручил командование. Я не уверен, что Трибунал интересует в деталях, как я проводил развертывание своего воздушного флота. Решающей вещью, в первых атаках, как и ранее, являлось уничтожение вражеских воздушных сил, как главной цели. Независимо от чисто военных приготовлений, которые вытекали из моих обязанностей, экономические приготовления строились на основе нашего опыта войны с Польшей, и войны на Западе; спорным моментом было то, что мы должны были столкнуться с абсолютно отличной системой экономической жизни, чем в других странах континента. Предметом была государственная экономика и государственная собственность; можно упомянуть, что здесь не существовало частной экономики или частной собственности. В этой ситуации, я снова сталкиваюсь с обвинениями как само собой разумеющимися, что я, как представитель Четырехлетнего плана, управлял всей экономикой и давал необходимые инструкции. Следовательно, я должен был принимать инструкции штабу военной экономики с целью разработать общий экономический план вторжения, после консультаций с экспертами по России, особенно с учетом, того, что мы ожидали от нашего продвижения в России, что Россия, с учетом давней практики начнет уничтожать большие части своей экономики. Результатами такой подготовки стало исследование экономической мобилизации, так называемая «Зеленая папка». Я убежден, что во всех войнах будущего, как и войнах прошлого, противоположные стороны должны разрабатывать планы экономической мобилизации помимо военной и политической мобилизации; иначе можно попасть в неудобное положение.
Зеленая папка часто упоминается, и также несколько цитат было вырвано из контекста. С целью экономии времени я не хотел бы зачитывать следующие абзацы из Зеленой папки. Это можно будет представить на стадии представления документальных доказательств. Но если я прочту Зеленую папку от начала до конца, от А до Я, Трибунал увидит, что это очень полезная и подходящая работа для вооруженных сил, которые продвигаются по территории имеющей принципиально иную экономическую структуру; суд также поймет, что она могла была быть разработана только таким образом. Зеленая папка содержит много полезного материала, здесь и там, предложение, рассматриваемое в одиночку, как было сделано, создает искаженную картину. Она предусматривала, все для того чтобы компенсировать это. Если в государстве существует экономика, когда кто-то начинает войну с этим государством, и если кто-то владеет такой экономикой, интерес одного заключается в том, чтобы сохранить эту экономику, постольку, поскольку интерес другого, конечно, подчинен интересам ведения войны — это подразумевается. Но с целью сэкономить время я должен отказаться от чтения тех страниц, которые могли бы меня значительно реабилитировать, и я заявляю, что предъявление нами требований, об использовании русской экономики Германией, после завоевания этих территорий, являлись нашим долгом, также как это делает Россия после оккупации Германии, но только с тем различием, что мы не демонтировали и не вывозили всю русскую экономику, вплоть до последнего болта и заклепки, как происходит сейчас. Это были меры вызванные продолжением войны. Я естественно несу за них ответственность.
Штамер: Документ, представленный обвинением номер 2718-ПС, гласит следующее:
«Меморандум, содержащий результаты сегодняшнего совещания государственных секретарей относительно «Барбароссы».
«1. Война может быть продолжена, только если полностью обеспечивать вооруженные силы продовольствием из России, на третий год войны.
«2. Миллионы людей будут голодать если мы будем забирать из этой страны то, что необходимо нам»
Вам сообщали о предмете данного совещания государственных секретарей из этого документа.
Геринг: Я узнал об этом документе только сейчас. Это скорее недопустимый документ. Мы не можем четко сказать, кто присутствовал там, где оно проходило, и кто был ответственным за высказывания такой бессмыслицы. Конечно, фактом, было то, что в ходе частых совещаний официальных экспертов, многие обсуждавшиеся вещи, оказывались абсолютной бессмыслицей.
Прежде всего, германские вооруженные силы были бы накормлены, даже если бы война против России не началась. Следовательно, не существовало причины, чтобы кто-либо мог сделать вывод, о том, что с целью накормить германские вооруженные силы, нам нужно было нападать на Россию. Еще до момента атаки на Россию немецкая армия была накормлена, и так бы и продолжалось. Но если бы мы вступили в Россию и продвигались по её территории существовало основание, чтобы как всегда и везде армия кормилась бы с этой территории.
Обеспечение продовольствием миллионов людей, то есть двух или трех, если я беру все войска развернутые в России со всем составом, не могло стать причиной голода многих, многих миллионов с другой стороны. Невозможно, чтобы один солдат на одной стороне ел бы так много, чтобы с другой стороны не хватало пропитания для количества людей в три раза больше. Фактом является то, что население не голодало. Однако, недоедание было возможно, не потому что Россия кормила немецкие войска, но потому что русские уничтожали либо вывозили все сельскохозяйственные орудия, и все запасы семян. Прежде всего, это вело к невозможности собрать урожай, который был частично уничтожен отступавшими русскими войсками, в такой степени, что собиралось только самое необходимое, в силу нехватки орудий труда; и, во-вторых, весенние и осенние культуры находились под угрозой из-за нехватки орудий труда и семян.
Если и удалось справиться с кризисом, то не потому, что русские войска не уничтожили или вывезли все, но потому что Германия имела собственные крупные запасы. Трактора, сельскохозяйственные машины, косы, и другие вещи предоставлялись, даже семена, поэтому тогда войска не кормились от страны, а продовольствие посылалось из Германии — даже сено и солома. Только благодаря большим организационным усилиям и управлению, в сотрудничестве с местным населением, был, постепенно достигнут баланс в сельскохозяйственном секторе, а также прибыль для немецких территорий.
Насколько я знаю, недоедание случилось только в Ленинграде, как указывалось здесь.
Но Ленинград являлся осажденной крепостью. В истории войн мне не известны примеры, когда осаждающий щедро снабжает осажденного продуктами с целью продолжения сопротивления; скорее мне известны примеры из истории войн, когда осаждающий делает все, чтобы принудить осажденного сдаться, лишив его продовольствия. Ни с точки международного права ни с точки военных соображений у нас не было обязательств предоставлять осажденным крепостям или городам продовольствие.
Штамер: Какую роль играли воздушные силы в атаках на Ленинград?
Геринг: Воздушные силы под Ленинградом были слабыми. Большая часть северного сектора наших позиций имела самое слабое воздушное прикрытие, а значит, воздушные силы выполняли очень много задач одновременно. Никогда не производились концентрированные атаки воздушных сил на Ленинград, такие какие мы проводили на другие города или же с которыми столкнулись при налетах на немецкие города в еще большей степени. Фюрер периодически, в присутствии других господ на совещаниях, с укором говорил, о том, что германские Люфтваффе не рискуют прорываться к Ленинграду. Я отвечал:
«Поскольку мои самолеты способны летать в аду над Лондоном, они в равной степени готовы атаковать такой менее защищенный город, как Ленинград. Однако у меня не хватает сил, для выполнения такого большого числа задач своими воздушными силами на севере фронта, таких как предотвращение подвоза подкреплений идущих по Ладожскому озеру и других задач»
Поэтому, атака, осуществлялись только на Кронштадт и флот, который оставался на рейде Ленинграда, и другие цели, такие как тяжелые батареи.
Я с интересом услышал клятвенные заверения русского профессора по музеям, о том, что его потрясло, что германские воздушные силы в основном уничтожали музеи, а затем, из других показаний — не присяги — я уверен того, кто называл себя митрополитом, которого потрясло, что мои воздушные силы в основном выбирали целями его соборы. Я хотел бы обратить внимание на противоречие — вероятно недоступное для лиц, не являющихся специалистами. Санкт-Петербург фактически находился на линии фронта, и не было необходимости совершать атаки с воздуха, так как он находился в зоне досягаемости, средней и тяжелой артиллерии достававшей до центра города.
Штамер: Ограничивалась ли конфискация имущества оккупационными властями, только государственным имуществом?
Геринг: Здесь было много разговоров об огромных разрушениях в России. Показывались фотографии и фильмы впечатляющие сами по себе, но не впечатляющие немцев, так как они показывают относительно небольшие разрушения, чем те, которые мы испытали на своих городах. Но я бы хотел, отметить, что большинство этих разрушений были вызвано боями, другими словами, что разрушения, воздушными силами и артиллерией были не намеренными, но города, исторические города или памятники искусства очень часто уничтожались в ходе боев.
Также, и в Германии могилы людей уровня музыканта и композитора Чайковского[180], и поэтов Толстого[181] и Пушкина[182], были осмысленно разрушены.
Теперь к вопросу о том, только ли государственная собственность конфисковывалась; насколько я знаю, да. Частная собственность, как указывалось здесь в объявленных документах — я легко могу представить, что в холодную зиму 1941–42 немецкие солдаты брали меховую обувь, валенки и овечий мех там и здесь, у местного населения — это возможно было; но по большому счету частной собственности там не существовало, следовательно, она не могла быть конфискована. Я лично могу говорить об очень узком секторе, включающем пригороды Винницы и сам город Винница. Когда я останавливался в нем, на своем специальном поезде—штабе, я часто посещал крестьянские избы, деревни, и город Винницу, потому что меня это интересовало.
Я видел такую крайнюю нищету, которую невозможно представить. Как несущественный, но показательный пример я бы хотел указать, что за пустые банки от мармелада, консервы, или даже пустые коробки от сигар или сигаретные пачки, люди предлагали значительное количество яиц и масла, потому что они очень желали иметь такие примитивные штуки.
В этой связи я также хотел бы отметить, что ни один театр сознательно не уничтожался ни по моему указанию, ни по указанию, какого-либо другого немца. Мне был известен только театр в Виннице, который я посещал. Я видел актеров и актрис и балет. Первую вещь, которую мне пришлось сделать это добыть материалы, платья и остальные вещи для этих людей, у которых ничего не было.
Второй пример, уничтожение церквей. У меня есть личные впечатления от Винницы. Я находился там, когда там проходила служба в крупнейшей церкви, которая на протяжении лет являлась оружейным складом, и теперь при немецких властях, снова стала церковью. Священник попросил меня присутствовать на богослужении. Там все было украшено цветами. Я отказался, потому что не принадлежал к православной церкви.
Если рассматривать разграбление магазинов, то лично я видел только один пустой магазин в Виннице.
Штамер: В чем заключалась значимость для воздушных сил трудового лагеря Дора[183], который упоминался французским обвинением?
Геринг: Прежде чем я продолжу, я должен добавить, что обвинение, в том, что мы повсюду уничтожали промышленность неверно, но скорее для своих целей мы восстанавливали большую часть промышленности. Так я хочу напомнить про знаменитую дамбу Днепропетровска, которая была взорвана и которая была важна для электроснабжения всей Украины и даже Донецкого района.
Что касается промышленности и сельского хозяйства, я говорил ранее и отмечал, что проводилась политика выжженной земли, как предписывал русский приказ. Политика выжженной земли, уничтожение запасов, всего, создавало трудную экономическую ситуацию, которую было трудно преодолеть. Следовательно, с экономической точки зрения, нам требовалось многое восстановить.
Что касается разрушения городов, я бы хотел добавить, что помимо разрушений в ходе боев, во время отступления, существенная часть важных зданий минировалась и в нужный момент подрывалась, вызывая, конечно, немецкие жертвы. Я могу вспомнить Одессу и Киев в качестве двух примеров.
Теперь я подошел к вопросу о лагере Дора. Я также впервые услышал здесь про лагерь Дора. Конечно, я знал о подземных производствах расположенных рядом с Нордхаузеном, однако лично там не бывал. Но они скорее появились даже ранее. Нордхаузен производил в основном V-1[184] и V-2[185]. С условиями лагеря Дора, как было описано, я не был знаком. Я также уверен, что они преувеличены. Конечно, я знал, о том, что были построены подземные фабрики. Я также интересовался созданием для Люфтваффе последующих заводов. Я не считал, что сооружение подземных производств должно быть чем то особенно нечестным или разрушительным. Я приказал создать важное подземное производство в Кале в Тюрингии для производства самолетов на котором, работали в большей степени, немецкие рабочие и, отчасти русские рабочие и военнопленные. Я лично приезжал туда, для контроля за работами и тогда мне показалось, что там нормальные условия. По случаю моего визита я привез для работников дополнительные пайки напитков, сигарет и других вещей, как для немцев так и для иностранцев.
Другое подземное производство, которое строили, интернированные в концентрационном лагере, так и не было закончено. То, что я запрашивал заключенных концентрационных лагерей для авиационной промышленности верно, и это было вполне естественно тогда, так как тогда я не был знаком в деталях с концентрационными лагерями. Я знал, что многие немцы находятся в концентрационных лагерях — люди, которые отказывались идти в армию, кто был политически неблагонадежен, или кто был наказан за другие вещи, как это происходило и в других странах в ходе войны. В то время каждый работал на Германию. Женщины были взяты в ряды рабочей силы, включая тех, кто никогда ранее не работал. В своем доме я организовал производство парашютов, в котором участвовали все. Для меня не было понятно, почему если весь народ принимает участие в работе, то почему заключенные тюрем, концентрационных лагерей, и всего чего возможно, не должны были также работать в условиях войны.
Более того моё мнение, исходя из того, что я знаю сейчас, что для них было определенно лучше работать и проживать на каком-нибудь авиационном заводе, чем в концентрационном лагере. Факт в том, что они сами по себе работали, на военную промышленность, следует воспринимать, как само собой разумеющейся. Но если работа означала уничтожение это новая идея. Возможны были строгости там и здесь. С своей стороны я был заинтересован, в том, чтобы этих людей не уничтожали, но чтобы они работали и производили. Работа была такой же какую выполняли немецкие рабочие — такая как, производство самолетов и моторов — но соответственно не уничтожение.
Штамер: При каких обстоятельствах военнопленные использовались в действиях противовоздушной обороны?