РОДОСЛОВНАЯ ВЛАДЫК ТОТОНИКАПАНА 17 глава

Экспедиция вновь выбранных вождей, назначенных акалелем и ах–попом. А их было тринадцать из Кулаха, двенадцать из Цихбачах и восемь из тех, кто назывался цалам‑коштум

Когда вновь вожди во главе бесконечного количества людей уже были готовы отправиться (в путь), старые вожди обратились к ним со следующим увещева‑нием: «Наши сердца взволнованы, видя, что вы отправляетесь, но вы не должны обращать на это внимания. Мы передали вам нашу доблесть, вы – наша надежда. Отправляйтесь, ищите и подчиняйте все враждебные народы, сражайтесь с (людьми) ах‑посоциля, ах‑поша‑хиля и ах‑порамонера. Покажите доблесть и стойкость во всех опасностях, помните, что от вас зависит счастье такого большого количества людей. Идите же, внимательно осматривайте и захватывайте в собственность те горы и долины, которые понравятся вам!»

После того как это было сказано, они обнялись и попрощались друг с другом. Они взяли свое оружие и отправились. Это были люди, которые ничего не домогались, они не стремились ни к каким должностям или почестям, которые были возложены на них. Они были выбраны за их известное мужество и бескорыстность.

Оставив Киче‑Чи‑Исмачи, они пошли к местности, которую назвали Икийак, а оттуда – в Чинкаца. Здесь они поднялись (на гору) Хокоб‑Канашек, где жили некоторое время. Из Канапека (они отправились) в Пацам‑Каккик, оттуда – в Чайбальмет‑Какикиль, который называется также Хойамканак. Они разделились, чтобы лучше обследовать горы и поля, и люди из Цихбачаха остались здесь, где они воздвигли здания. А (другие), перед тем как уйти, выбрали тринадцать калелей и тринадцать ax‑попов племени калах. Оставшиеся там увеличились в численности, они избрали двенадцать калелей, двенадцать ax‑попов и двенадцать укалечих‑рах‑поп‑ачихов племени цихбачах.

В одной местности они закутали свои ноги, и поэтому они назвали ее Эсухулакан. И они разделили ее на три части: одну часть для кикабиль‑винак, кикаб‑нимайас и тепепуль‑кикабиль‑винак, другую – для каленихайиб, ах‑цивинак‑нихайиб, а третью – для владыки киче.

Восемь цалам‑коштумов и сиха, а также люди йохоут балкин сабаче взяли направление прямо вперед, пока не дошли до Пашаш‑Тумпека, а затем вскоре пришли к местности, которую назвали Субит. Здесь они построили дома, и чути‑сабаче и нима‑сабаче остались там, а йохоут двинулись дальше, вперед.

Они следовали за каксай, которых мы теперь называем ах‑самайаке. Люди тама, люди илока и люди Ни‑хайиб уже встретились, и число мужчин дошло, вместе с людьми сиха, до семи тысяч. Так как теперь собралось много (людей), то они избрали других калеля и ах‑попа. Двенадцать цихбачах, остававшихся в Хойаме, также пришли, чтобы разведать, некоторые остались там.

Вождями этих семей цихбачах были: первый – ахау‑ах‑поп‑кикабиль‑винак‑нимайа, второй – ахау‑ах‑поп‑калель‑нихайиб и третий – ахау‑ах‑цик‑винак ахау‑киче.

Из упомянутых выше местностей они отправились в Рашчи; оттуда – в Мучулик‑бак, в Омуч‑Кахолаб. Из Омуча – в Чопикнам, оттуда – в Кашон, оттуда – в Кенбанаб, у подножия горы, оттуда – в Навала, затем к горе Чутун‑Абаль, оттуда они прибыли в Саваль шукукаб. Оттуда они направились в Панкиш или Шолта‑канабах, в Кулькульпек и снова в Чичиль, в Чикичаких‑Чо. Оттуда они направились прямо к горной вершине или пику Цихбачах‑Цактинамит.

Первым и главным предводителем был именовавшийся ах‑йиккаль‑нимайак‑йашом‑балам‑кавек‑кикавинак. Вторым – калель‑нихайиб‑ах‑цивинак, принц киче.

Они были первыми, оставившими Киче‑Исмачи, чтобы исследовать и захватить во владение все упомянутые земли. Они достигли местности, называемой Микина‑Цикиче‑Па‑Буааль‑Сахок. Оттуда они отправились и исследовали местность Сакмала, они поднялись на Кушликель, а оттуда (двинулись) к местности Чуиацикин.

У Кикаба было пять сыновей: Шитапуль, первый, второй – Кам, третий – Искет, четвертый – Йаму, а пятый, именовавшийся Каниль‑Шитапуль, отделился от других братьев, которые поселились и построили дома в Чувистока и в Чикуа. Они были там, когда пришел слух об Альварадо.

Когда Кикаб‑Кависимах оставил Киче‑Чи‑Кумаркаах‑Исмачи, когда он оставил Киче‑Чи‑Кумаркаах‑Исмачи, тогда он отправился, сопровождаемый тремя из Кулаха и двенадцатью цихбачах. Это было (время), когда сила и могущество Кикаба‑Кависимаха, предка и отца нашего, людей Кавек, достигло вершины. Тогда он обошел крутом все горы и долины и все земли и участок, где (находился) Киче‑Исмачи, в котором он так долго пребывал. И, оставя его, он двинулся по направлению озера Лемоа[153], на берегах которого (все племена) собрались и определили путь, который надлежит взять каждому.

Новые предводители взяли тот путь, о котором говорилось, а Кикаб‑Кависимах, поднявшись с берегов этого озера, двинулся к месту, которое они называли Какиш‑Канше. Взяв во владение эту местность, он отправился в Пабаль‑Абах, оттуда в Чакашак, а из него в Чи‑Капох, где он встретился с теми, кто избрал другой путь. Когда они осмотрели (эту местность), то изменили свой путь и отправились в Чи‑Капох в Цамцола и Пекбалам‑Абах. Поллиги было для людей апотохиля, а другая часть для людей Кикаба. Он пришел к вулкану Чоихуйуб, оттуда в Хукбайках, в Цанкана‑Улеу, оттуда в Чуа‑Наранхос. Когда он прибыл в Мукуликрикат, то отправился с людьми, называвшимися йаки, в Сейба Инуп, оттуда в Маколабах‑Табаламин, где Кикаб‑Кависимах оставил людей из Кулаха и Чихбачах.

Он отправился в Кахакалькат‑Нахуаль, около впадения или устья (реки) Самала, оттуда в Сиван, а затем, сопровождаемый всеми могучими воинами, прибыл к устью Реве, руке моря. Здесь было закончено измерение земель, которые должны были занять йаки. Они посадили там два дерева – одно, служившее пограничным знаком для йаки, и другое – для жителей Айутар и масатеков. Пограничными знаками земель тех, кто назывался какулебаль, были Канчивиес и Какалиш.

Девять месяцев оставался здесь Кикаб, наш истинный предок и отец наш, людей Кавека. Все это время, когда он вел народ, он показывал свое мужество и талант, совершая удивительные чудеса. Границами для тех, кто называется акааб, были Кошомшак, Вейатио, Кабалцам‑Киче, Лаканабах, Пайаки и Акашокакут.

Здесь конец измерений.

Теперь, двадцать восьмого сентября 1554 года, мы подписываем это свидетельство, в котором мы написали то, что по традиции наши предки рассказали нам, (наши предки), которые пришли с другой стороны моря, из Сиван‑Тулана на границе с Вавилонией.

Мы, перворожденные Кавека, подписываемся, мы, потомки Балама‑Кице:

Хуан де Роса Кикаб.

Диэго Гарсия Читуй.

Хорхе Нихайиб.

Диэго Перес Ах‑Кукумац.

Хоче Перес, владыка киче.

Кристобаль Фернандес Нихайиб.

Кристобаль Веласко, Ним‑Чокох‑Кавек.

Хуан Лукас Ах‑Тохиль.

Педро Шикицаль Шепек. Кристобаль, писец муниципального совета.

Подписываемся мы, главные киче, Кавикиб, Нихайиб, владыка киче, Ах‑Тохиль, Кукумац, Читуй и Кехавай[154].

Я, Хосе Кордес Кикаб, подписываю это свидетельство Кикаба‑Нимайаш.

Я, Хуан де Роса Кикаб, подписываю это свидетельство ах‑попа.

В Тотоникапане.

Ф. Ратцель

Повсюду в Америке туземцу свойственно было чувство сверхземного. Ему известно было, что невидимые, но могущественные силы действуют вокруг него, имея возможность приносить ему по своему желанию пользу или вред. В каждой груди там находился жертвенник «неизвестного божества.

Д. Г. Бринтон

Ни один народ Америки не лишен религии. Мы находим у них веру в одного или в несколько высших существ и во множество низших духов, сказания о творении и представления о загробном мире. Идея о Едином Боге смутно носится над поклонением небу или солнцу. Выражения нагуасов вроде «бесконечный», «всемогущий», «душа мира», «творец всего» выказывают, по крайней мере, предугадывания, ищущие выражения. Но масса не поднималась до такой высоты. Она сводила великих духов творения и мирового порядка к бессмысленным животным образам и низменному антропоморфизму. Здесь миссионерам пришлось испытывать величайшие трудности, отыскивая выражения для нашего понятия «Бог». Там, где можно найти достаточно отвлеченное понятие, оно покрывается лишь словом «душа», «дух», «тень» или просто «чудесный». Но все это обнимает лишь наше понятие «сверхъестественный». Алгонкины словом «Атагокан» обозначали, быть может, высшего, но бездеятельного, далекого от мира творца, которому не воздавалось никакого поклонения. Их выражение Маниту обозначает, во всяком случае, не «Великого духа», а нечто таинственное и непонятное. Маниту – бесчисленные души неизвестного происхождения, населяющие всю природу и относящиеся к человеку то враждебно, то доброжелательно. Также мало что выражает собою слово «вакан», что на языке дакотов означает лишь нечто непонятное. Индейское понятие о божестве лишь тогда выступает из сферы чего‑то смутного, когда оно имеет отношение к космогонии. Тогда оно сгущается в единственное представление личного творца мира. Высшее божество создало солнце, луну и звезды. Из всех богов к нему ближе всех солнце: свет, жизнь и дух не различались строго между собою. Целью первого творения было приобретение помощников. Созданные живые существа вышли из воды или из пещер. Верование, будто когда‑нибудь люди света придут, чтобы заявить свои права на землю, созданную богом света перед возвращением его на небо, содействовало столь быстрому распространению власти белых завоевателей в XVI в. При этом так же, как в Африке и Австралии, их почитали и боялись, как духов умерших.

Почти все американцы поклонялись солнцу, за исключением эскимосов и северных атабасков. Культ солнца здесь, как и повсюду, оканчивается, по‑видимому, на границе земледелия. Около света, солнца, солнечной птицы и т. п. вращаются все великие идеи американской мифологии и с особенною любовью направляются к востоку. В Перу гелиолатрия из политических видов получила единственную в своем роде организацию. Мы должны согласиться с мнением Бринтона, что солнце то считалось одним из божеств, то их символом или формой, то самим высшим божеством. Но при этом следует заметить, что во многих языках небо и солнце обозначаются одним и тем же словом. И в других местах поклонение воздается больше свету, чем образу солнца. Солнцу в хижине начальника приносились в жертву первые плоды земледелия, охоты и войны. Ему воссылались молитвы, когда оно всходило. Клятвы, произнесенные во имя его, считались самыми священными. Благословение его испрашивалось для дальнего пути, войны, охоты. В жертву ему предназначался первый дым трубки. У натчезов название начальника и жреца было «великое солнце», он никого не признавал выше себя, кроме солнца, и утверждал, что происходит от него. Даже у сиусов, отличавшихся от натчезов во многих отношениях, и у других племен к западу от Миссисипи были в обычае жертвы и воскурения в честь солнца. Солнце, луна и звезды пользовались почитанием у поэблосов, навахов, суньисов и родственных им племен; правда, не так, как боги (именно они смутно предугадывали невидимого высшего Бога), но как носители плодородия и всевозможных благ. «Сыздавна», «перед началом света» – говорили гвателматеки. В виде «основной догмы» алеутских верований указывается поклонение солнцу и луне. Брат и сестра воспылали взаимной любовью, были разлучены и с тех пор отыскивают друг друга. Солнце преследовалось братом и сделало лицо его черным, чтобы опять найти его днем: таково происхождение пятен на луне. Высокоразвитый солнечный культ в Перу, который на своей родине по временам успешно боролся против преобладания бесчисленных деревенских и родовых идолов (гаука), светил даже и в тени первобытных лесов Гвайяны. В Дарьене солнце считалось творцом мира. У чибчасов одному лишь солнечному богу приносились человеческие жертвы.

Луна почиталась здесь как богиня воды и дождей, а поэтому как богиня плодородия полей, рождающих и новорожденных. Она также и богиня ночи, не приносящая ничего доброго. От нее исходят яды, болезни и дурные сны. Во всех представлениях, где злой дух противополагается доброму, основою чаще всего служит отношение луны к солнцу или, правильнее, ночи к дню. Здесь часто выражается и древняя связь богини плодородия с темным духом подземного мира. Отсюда исходит предостережение – во время созревания плодов не оглядываться в поле и не тревожить это опасное двойственное существо. В религиозных обрядах ацтеков жрецами богини луны были прокаженные. Пустыня направляет взор с надеждою или признательностью к облакам. Поэтому в пуэблосах и casas grandes мы находим почитание воды, так же, как в Мексике или в Перу, подобно тому как облака почитались в Иране.

Там, где влажность для произрастания полевых плодов нужнее, чем тепло, в особенности в Мексике, луна в качестве водяной богини пользовалась особым почитанием при празднествах сева и жатвы. Гумилья рассказывает об одном племени на Ориноко, которое при лунном затмении прилежнее, чем когда‑либо, работало мотыгой, так как богиня луны прячет свой лик, гневаясь на людей за их леность.

Неохотно выпускает вода землю из своих недр. Ежедневно она проглатывает солнце и другие светила. В виде змеи она противится творческой силе огня и солнца. Она является в форме большой собаки, проглатывающей солнце во время затмений. На всем протяжении Америки, от эскимосов до туписов, во время солнечного затмения били собак, чтобы они своим визгом напугали большую собаку. Собак приносили в жертву бурному морю, а некоторые народы поклонялись их изображениям. В бури с грозой и громом слышали шум могучих крыльев, голос Великого духа, призывный крик приближающегося лета, обещание плодородия, бой барабана рогатого исполина Гаокаха. Огонь молнии считался священным. Перуанцы в громовых камнях, окрашенных красной краской, почитали детей громового бога, а дакоты – своих предков. Камни странной формы принимались за громовые стрелы. Конкреции необычной формы и цвета, особенно если их находили в воде, в «источнике жизни», индейцы считали священными. Бразильские туписы видели в молнии сверкание глаз, а в громе – звук голоса птицы, которая была некогда высшим божеством и творцом и в образе человека принесла огонь и полевые плоды и теперь сводит с неба плодородие. Перуанский громовой бог Апокатекиль призвал людей к жизни, переворотив землю золотою лопатой. Его окружали три помощника – молния, след молнии и удар молнии, у него было оружие трех родов – молния, громовая стрела и громовой раскат. На облаках ездит Гено ирокезов, бог грома и плодородия.

Гарсиласо де ла Вега сохранил следующий гимн грому:

Прекрасная владычица,

Смотри, твой брат

Разбил чашу

Всю в осколки.

Его удары

Рождают молнии,

Глухие громы.

И ты, царица,

Создаешь воду,

Посылаешь дождь,

Снег и град.

Виракоча,

Основатель мира,

Оживитель мира,

К этому делу

Тебя предназначил.

Тебя создал.

В положении ветров, в процессах творения, происходящих из совпадения дыхания (души) и дуновения, выступает священное значение числа четырех стран света и вообще усиление астрономическо‑метеорологического элемента. Виннебаги рассказывают о своем Великом духе, что он создал четырех мужчин и одну женщину, из которых первые создали четыре ветра, а последняя – землю. Повсюду они принадлежат к благодетельным творческим духам, иногда по возрасту они бывают даже старше солнца, луны и звезд. Так же как солнцу, четырем странам света приносится в жертву табак из «священной» трубки. Ветры почитаются наряду с луною, как вестники солнца, приносящие дождь, произрастание растений и прохладу. Далее мы встречаем четырех слуг мексиканского воздушного и солнечного бога, четырех держателей земли, переживших потоп, четыре утла мира, четырех братьев аравакской саги, произведших потоп, и т. д. Отсюда развилось общее представление о священности числа четыре и его кратных. Отсюда произошел и крест на американских памятниках.

Помощником творца, который, подобно Прометею, принимает на себя заботу о человеческом роде, бывает то само солнце, то сын или внук месяца. Близнецы Иоскега и Тавискара, «светлый» и «темный», бабкой которых была луна и мать которых умерла, дав им жизнь, вступили между собою в единоборство, причем оружием одного из них были рога оленя, а другого – шиповник. Второй из них был тяжело ранен и, спасаясь бегством, ронял при каждом шаге струю крови, которая превращалась в кремни. А победитель вернулся к своей бабке, которая стала с тех пор темным злым божеством и построила себе хижину на восходе солнца, на краю моря. Он сделался со временем отцом людей и в особенности гуронов. Он сделал пустую землю пригодной для обитания, умертвив исполинскую лягушку, которая проглатывала всю воду. Он вывел воду на землю, создал дичь и полевые плоды и дал людям огонь. Поэтому Иоскеге приносились жертвы, и часто он просто назывался солнцем.

Принесение огня, по‑видимому, олицетворялось более на западе и северо‑западе, чем на востоке и юге, где солнце стояло на первом плане. Сперва род пауков соткал веревку, чтобы добежать до луны, но там он был задержан и должен был уступить первенство роду змей, который по этой веревке взобрался на луну и достал оттуда горящую головню. В качестве Прометея у шастиков признавался волк, добывший блестящий кремень на востоке, а мендосины держались безличного воззрения, будто бог послал огонь в виде молнии в дерево, откуда его можно вызвать посредством трения. Нам напоминает легенду о Мауи адский бог чилотов, добывающий огонь трением и окруженный целым штатом «хунчесов», которые не только прыгают сами на одной ноге, но и выламывают ноги красивым мальчикам, которых поймают.

Функции Прометея скрываются и в некоторых чертах сказаний о любимых героях, очевидно занимающих переходное положение между небом и землей. Менабушо, герой алгонкинов, окрашивает голову дятла в красный цвет из признательности за то, что эта птица посоветовала ему направить стрелу в шейный позвонок неуязвимого начальника Жемчужное Перо. Менабушо, с одной стороны, индеец, как и все другие, испытывает то нужду, то изобилие, имеет друзей и врагов, женится, охотится, ловит рыбу, а с другой стороны, он может оборачиваться в любое животное и владеть могучими волшебными средствами, с помощью которых ему удалось очистить землю от великанов и змей. Но когда алгонкин в светлые дни индейского лета говорит, что Менабушо закурил опять свою трубку, то этим он обнаруживает его космический характер. Действительно, Менабушо выступает в качестве внука луны и сына западного ветра. Сумерки – его мать, умирающая вскоре после его рождения. Сам герой – утро, и его борьба с отцом есть часто прославлявшаяся битва между днем и ночью.

Вечный огонь до прибытия европейцев поддерживался у многих племен Америки в честь солнца. В Виргинии в нем жгли табак для услаждения духов. Табак и в других местах заменял благовонные курения. Суньисы и в настоящее время не съедят ничего, не бросив кусочка в огонь с просьбою съесть эту жертву. Угасание огня было дурным предзнаменованием. Угасший огонь можно было разжечь только огнем из другого храма. Его поддерживали обычно в хижине, заключавшей в себе кости умерших вождей. Особые стражи должны были питать его. Даже и там, где его не поддерживали постоянно, жертва в виде огня была наиболее употребительной. У многих племен на празднике первых плодов огонь везде гасили и зажигали новый посредством трения. У суньисов это делалось на каждом празднестве.

Помимо неизбежного искажения при устном предании свобода творчества нигде не проявляется так слабо и основных идей нигде не придерживаются так строго, как в истории творения. Сравнивая космогонии с более глубокой исторической точки зрения, мы видим в них мировой миф, наполненный духом всего человечества. Нет ни одной черты полинезийской мифологии, которая не проявлялась бы в Америке, и изменения, замечаемые здесь, сравнительно незначительны.

Прежде всего, положение высшего божества определяется его творческой деятельностью. Часто мы замечаем видимость монотеизма и там, где утрачено уже всякое воспоминание о высшем духе. Но это творческое божество нередко настолько приобретает человеческий характер, что оно сливается с родоначальником народа, который предполагает, что земля создана именно для него и поэтому в творце видит первого человека своего племени. Первый пимас был создан из нерва, который бог‑творец выдернул из своей шеи.

Из трех элементов творения – земли, воды и огня – вода стоит выше всех. Земля только остров, небо и солнце существовали еще раньше, и солнце приносит с неба или с его разрешения огонь на остров – землю. Сказание о творении заячьих индейцев рассказывает: отец живет в зените, мать – в надире, сын снует по небу взад и вперед между ними. Во время одного из таких странствий он замечает землю. Вернувшись к отцу, он поет ему: «О, мой отец в вышине, зажги твой небесный огонь, потому что на этом маленьком острове (земле) мои братья давно уже несчастливы. Взгляни на них, отец мой, сжалься над людьми».

Творец мира у северо‑западных американцев – ворон Ельх, или Ешль, главная фигура мифов, полных глубокого значения. Его человеческий характер заметен и в птичьем образе. Божественный ворон родился тогда, когда земли еще не было, но другой бог, Кханук, был еще раньше. Огонь достал он с острова на море. Огонь произошел оттого, что искры падали на камень и дерево. С острова Кханука он принес пресную воду в своем клюве. По другим сказаниям, он в самых удивительных приключениях перехитрил завистливого бога, который хранил в ящике солнце, луну и звезды. Когда Ельх еще во время господства тьмы родился от сестры этого бога и этот последний, предупрежденный вещими птицами, бросил его в море, дельфин принес огорченной матери камень. Она проглотила его, и Ельх опять появился на свет и поднялся вверх в виде журавля, чтобы долететь до неба и навсегда остаться там (в виде солнца?). В третьей легенде ревнивый бог следит сам за своей дочерью. Но Ельх превращается в маленький травяной стебелек и, прильнув к сосуду для питья, проглатывается дочерью, чтобы возродиться опять. Благодаря ему из ящика с небесными телами звезды взлетают на небо, а луну и солнце ворон выносит сам. Или он выносит в виде ворона солнце и спрашивает, слыша под собою голоса, должен ли быть свет. Когда солнце неожиданно засияло на небе, недоверчивые люди превратились в зверей, разбежавшись в испуге в горы, в леса и в воды. В другом варианте ревнивый бог становится первым человеком, который также убивает детей своей сестры. Рядом с Ельхом мы видим его сестру, «женщину под землею», как называют ее тлинкиты, которая при большом потопе разлучается с братом и спускается в кратер вулкана Эджкомб, чтобы поддерживать подпорки, на которых покоится земля. По объяснению конягов, разлука произошла вследствие того, что сестра поела запретной травы, увидала свою наготу и убежала. Младший из детей ее, зачатых на небесной лестнице, остается в живых благодаря песенке, которую выучило дитя.

В виде противоположения и в то же время пополнения творческому божеству выступает темное начало, имеющее иногда дуалистическую форму – отца‑мрака, рождающего сына‑мрака. Чилуласы помещают в воздухе дьявола с рогами и крыльями, наделенного баснословной быстротою, могущего в один миг уничтожить человека. Это – бог бури, которому придан устрашающий характер, и подобие дьявола христианства, прежде вовсе не известного индейцам. И змея здесь первоначально не имела значения злого духа.

Название «человек» на индейских языках имело часто еще другое значение – земли или камня. Так, в легенде земля или глина является основным веществом человека, или он исходит из камня. Мексиканцы и тескоканцы, алеуты и макасы на мысе Флеттери думают, что они произошли из кремней. Там, где творец человека выступает в виде зверя, в нем скрывается творческое божество, которое всего охотнее принимает образ волка или собаки. Ельх на северо‑западе не сам создал людей, а ему помог в этом дух по его призыву. В другом мифе он советует спасшимся от потопа бросать камни позади себя; из них произошли люди. Регрессивное развитие мифа заставляет его самого родиться в виде сына первого человека, затем подняться над водой потопа и перенестись на спине бобра на берег, где он находит вместе свою мать и ее брата и создает народ колошей. Около основных идей происхождения человеческого рода из земли сосредоточиваются различные легенды. Но и эти, второстепенные, по‑видимому, сказания имеют отношение к происхождению всего мира. Согласно легенде, манданы в первые времена жили под землею, куда свет проходил только через корни виноградной лозы. Некоторые из самых смелых влезли по ней, нашли в надземном мире в изобилии буйволов и плоды, нарвали виноградных гроздей и принесли их своим родственникам. Когда уже половина народа была наверху, лоза обломилась под тяжестью толстой женщины, и люди, оставшиеся внизу, оказались лишенными света и надежды когда‑либо выбраться оттуда. Подобные сказания мы встречаем и у бразильских лесных племен. У навахов путь прокладывает людям енот и гусеница или жук.

Сказания о переселениях отчасти примыкают непосредственно к мифу о творении. Исполин Якке‑Элтини чиппевеев, который волосами своей головы ворочает небесный свод, заграждает людям доступ в западную страну. Но когда он был умерщвлен, его труп очутился между восточным и западным миром и, окаменев, превратился в мост, по которому ходили олени. Если бы мы таким сказаниям захотели придать континентальный характер, то это не соответствовало бы их местному горизонту. Заячьи индейцы полагали, что на востоке, за морем, жил лысый народ, колдуны которого могли превращаться по ночам в собак или волков. Они носили деревянные шлемы, чешуйчатый панцирь, щит и копье. Сюда примыкает легенда тиннехов, согласно которой на далеком северо‑западе жил народ, мужчины которого были наполовину люди, наполовину собаки, а женщины имели вполне человеческий образ. В основе этой легенды, вероятно, лежали предания о смешении двух племен с тотемическими нравами.

Предания о разделении племен часто связываются с сотворением солнца или появлением первого света на темной земле. За долгое время до прибытия белых на западо‑юго‑западе появилась звезда, и в ту сторону направились многие из народа тинне. Отсюда и произошло разделение. Монтаньи с небольшими и плохими стрелами распространились на юге, луше с некрасивыми женами поместились к северу, настоящие люди тинне поселились в Скалистых горах.