Эрнесто прохаживается по лагерю с окурком сигары в зубах, таким коротким, что он обжигает ему губы, как это в обычае у барбудос, следящих, чтобы порции продовольствия, распределенные каждому, были одинаковые. Он доходит до того, что отмечает, кто уже выпил чашку кофе, чтобы быть уверенным, что тот не пойдет по второму кругу: забота о равенстве, переходящая в маниакальность.
Когда Че принимает в армию крестьянина или человека из Долины, он его спрашивает:
– Почему ты хочешь сражаться?
Если ответ его удовлетворяет, тот принят. Че не преминет напомнить ему, что Батиста не единственный диктатор в этом регионе. Он называет Переса Пинилла Хименеса из Венесуэлы, Трухильо – в Сан‑Доминго и Рохаса Пинилла – в Колумбии.
Однажды в «бюро по найму» предстают трое крестьян.
– Вы умеете читать и писать? – спрашивает их Че.
Двое отвечают «да», а третий: «Я безграмотный…»
Некоторое время спустя двое предстают перед дисциплинарной комиссией, один за то, что спал во время дежурства, другой слишком сильно смазал свое ружье. Гевара решает поместить в яму на четыре дня того, кто не заботился о своем оружии, и только на три – того, кто не сопротивлялся усталости. Озадаченный крестьянин, который умеет (немного) читать, спрашивает причину его вердикта.
– Потому что он «безграмотный»…
Снова Че дает уроки. По вечерам новобранцы приходят в бойо, приспособленное для «факультета гуманитарных знаний», где он объясняет им глубокий смысл борьбы, которую они ведут. Днем он готовит воинов, ночью формирует их дух, или наоборот.
Логово в Эль Омбрито понемногу преображается. Эрнесто оборудовал здесь госпиталь‑диспансер, прибывает из Гаваны врач Серхио дель Валле, его помощник. Под землей маленький оружейный завод, где делают снарядомет, придуманный здесь же, который посылает снаряды, их тоже изготовили в домашних условиях. Тут также ремонтируется оружие, изготовляются патроны к охотничьим ружьям. В добавление к оружейной мастерской: скотобойня, печь, сапожник и кузнец, у которого мозоли на руках, так много работы задают ему мулы, теряя подковы на каменистых тропах. Че доходит до того, что нацеливается на производство фуражек, чем вызывает смех у барбудос с подачи Фиделя, когда он их увидел. Их передают из рук в руки, убеждая «модельера», что они превосходно подойдут водителям городских автобусов.
Однажды школы герильи и политических наук Эль Омбрито окажется недостаточно. Слишком маленькая, слишком удаленная, она не будет больше отвечать новым задачам. Тогда Эрнесто откроет другую, ниже, в Минае дель Фрио, тоже в Сьерра‑Маэстре, где он продолжит сеять знание, чтобы пожать бурю Революции. Он не прекратит объяснять людям: борьба только надводная часть айсберга, нужно еще понимать, что делают и почему делают.
– Смерть любого из нас должна работать для счастья всех, – повторяет он.
Настаивает:
– Бандитизм, в котором участвуют герильеро, должен быть сурово наказан. Мы не заразимся им, это идея солдат Батисты.
В октябре 1957 года, который, казалось, никогда не кончится, прибыли из Гаваны два студента со свежими новостями: Батиста уязвлен, он предпринимает широкое наступление, чтобы навсегда очистить Маэстру. Че не удивляет подобная мера. Зато прибывшие его интересуют: они студенты, один – будущий инженер, другой – ветеринар. Эрнесто излагает им свои проекты, впервые говорит о маленькой гидроэлектростанции, которую хотел бы установить на находящемся рядом потоке. Он проводник в экскурсии по местности. Крестьянка Чапа Перес, которая сегодня в свои девяносто лет живет все в том же месте в память о Че, – дает им «хлеб повстанцев» – грубые галеты без дрожжей, называемые еще «каменным пирогом», который она при них достает из печи, протягивает две сигары домашнего изготовления. Да, барбудос производят собственное курево. Эрнесто зажигает спичку, они вдыхают, кашляют: сигары Эль Омбрито довольно‑таки крепки. Дальше, на оружейном заводе, им показывают бомбы, сброшенные самолетами Батисты, которые не взорвались, их рекондиционируют, чтобы использовать на земле.
– Они больше не упадут с неба, – говорят им, – но в состоянии еще отправить туда кое‑кого.
Глава XVII
ДОН‑КИХОТ НА РОСИНАНТЕ
В конце 1957 года Че снова шагает по тропам Маэс‑тры, читая своему мулу, которого он назвал Мартином Фьерро, отрывки из поэмы Хосе Эрнандеса о жизни гаучо аргентинских пампасов. Он мурлычет свою любимую песню, старую пуэрториканскую Эль Хибарито‑Ба, об одном крестьянине, который идет продавать свой урожай в город, чтобы купить одежду матери. Время от времени над головой пролетают райские птички, или токоророс, кубинские птицы, трехцветные, как национальный флаг: белый, голубой и красный. Ее еще называют божьей птичкой, так как у нее хвост в форме креста. В Сьерре запрещено охотиться на нее. Когда она поет, то слышится: «токороро».
В своем путевом дневнике Эрнесто дает волю своим чувствам, написав рассказ, который будет опубликован в журнале «Европа» под названием «Убитый щенок».
Принимая во внимание трудные условия путешествия по Сьерра‑Маэстре, это был славный денек. По Агуа Ревес, одной из наиболее труднопроходимых горных долин бассейна реки Туркино, мы осторожно шли вслед за отрядом Санчеса Москеры; этот законченный убийца оставлял после себя след смерти и пожаров по всему району. По пути своего следования отряд Санчеса Москеры неизбежно вынужден был начать подъем по одному из двух или трех проходов, туда, где должен был находиться Камило со своими людьми. Камило Сиенфуэгос с двенадцатью бойцами авангарда спешно выступил, и довольно небольшой отряд должен еще разделиться на три, чтобы остановить колонну из ста с лишним человек. Моя задача заключалась в том, чтобы напасть на Санчеса Москеру с тыла и окружить его. Такова была наша основная цель, окружить его, вот почему, проявляя нетерпение, мы издалека наблюдали, как горели подожженные вражеским отступлением хижины. Мы были далеко, но слышали крики гвардейцев. Не знаю, сколько их было. Наша колонна с трудом продвигалась по склону горы, в то время как враг продвигался в долине. Все было бы хорошо, если бы не наш новый амулет: маленький охотничий щенок нескольких недель от роду. Несмотря на то, что Феликс несколько раз пытался отогнать его в сторону нашего лагеря, где остались повара, щенок продолжал бежать за колонной.
В этой зоне Сьерра‑Маэстры очень трудно передвигаться из‑за отсутствия тропинок. Мы проходим через плотную стену деревьев, где мертвые деревья наполовину покрыты свежими зарослями и проход особенно труден. Прыгаем между стволами, стараясь не потерять из виду наших нежелательных гостей. Маленькая колонна в молчании, которое требуется в подобных обстоятельствах, чтобы ни одна сломанная ветка не нарушала обычного шума гор. Неожиданно эта тишина потревожена жалобным писком щенка. Он отстал и отчаянно звал нас на помощь в трудном проходе. Кто‑то пошел ему помочь, и можно было продолжать движение. Однако, когда мы отдыхали около ручья, а наблюдатель следил за движением вражеского отряда, щенок вновь истошно завопил, он не слышал больше призывов, он отчаянно лаял, боясь, как бы мы его не оставили.
Я помню свой резкий приказ:
– Феликс, эта собака не должна больше лаять. Заставь ее замолчать, возьми себе! Чтобы она не лаяла!
Феликс посмотрел на меня невидяще. Он стоял со щенком среди уставшего отряда, в центре кружка, который мы образовали. Медленно вытащил веревку из своего мешка, обмотал шею собаки и начал постепенно сдавливать. Радостные движения хвоста вдруг стали конвульсивными, затем начали понемногу уменьшаться, сокращаться, в то время как слабый стон вырывался из стиснутой веревкой глотки. Яне знаю, сколько времени все это продолжалось, но нам оно показалось нескончаемо долгим. После последнего вздрагивания щенок прекратил сопротивляться и остался там лежать на ветках.
Мы продолжили наш марш, не заговорив о случившемся. Отряд Санчеса Москеры опережал нас, и скоро мы услышали выстрелы. Мы начали быстро спускаться по склону горы, несмотря на трудности местности, в поисках кратчайшего пути к тылу; мы знали, что Камило начал действия. Мы были еще довольно далеко от последнего дома перед подъемом и продвигались с большими предосторожностями, в каждое мгновение ожидая встретить врага. Стрельба была оживленной, но длилась недолго. Все находились в состоянии напряженного ожидания. Последний дом тоже был покинут: ни единого следа вражеских солдат. Два разведчика поднялись на вершину и спустились доложить:
– Там наверху могила. Мы ее вскрыли и обнаружило тело солдата.
Они принесли документы, которые нашли в карманах его рубашки. Здесь был бой, мертвец – жертва из лагеря противника, но больше мы ничего не узнали.
Уставшие, медленно повернули назад и ночью прибыли к дому, где нас никто не ждал. Это было в районе Мар‑Верде, и мы могли немного передохнуть. Быстро поджарили свинину, немного юки. Так же быстро поужинали. Кто‑то затянул песню, подыгрывая на гитаре, в домах крестьян было оставлено много чего.
Не знаю, было ли это из‑за песни или ночи и расслабленности. Знаю только, что Феликс ел, сидя на земле, бросил кость… Хозяйская собака осторожно подошла и схватила ее. Феликс положил ей руку на голову, собака посмотрела на него. Феликс смотрел ей в глаза, и мы все почувствовали острое ощущение вины. Стояла давящая тишина. Что‑то неуловимо вибрировало.
Нежно и с укором на нас смотрел кроткими глазами другой собаки убитый щенок.
24 ноября Че пишет Фиделю, что он поджег несколько централей[17], как если бы решил проводить политику выжженной земли. И еще, что была организована против врага засада во дворе фермы Канья Брава, но не было произведено ни одного выстрела, так как солдаты прикрылись дюжиной крестьян, словно щитом, и бежали. Как бы повинуясь шестому чувству, Эрнесто посреди ночи вдруг вскакивает со своего походного ложа. Он отправляется за сведениями, и крестьянин информирует его, что солдаты встали на постой недалеко отсюда, в бойо Рейес. Только одно имя приходит Че на ум: Санчес Москера, который способен осмелиться проникнуть в этот район Мар‑Верде, значительно удаленной от какой‑либо базы. Это и на самом деле он, проделавший путь до Эль Омбрито с сотней людей. Наступает рассвет, и вражеский авангард не замедлит появиться на горизонте. Гонцы спешат в Эль Омбрито за подкреплением. Камило уже накануне столкнулся с солдатами в зоне Альтос де Конрадо, и он в назначенное время появится, чтобы драться.
Засада располагается в окрестностях Невады, точнее, на кладбище. Че прячется за манговым деревом рядом с Жоэлем Иглесиасом и несколькими товарищами. Тактика состоит в том, что он убивает первого солдата, а его люди занимаются остальными. Но трое одиноких каскитос[18]появляются там, где их не ждут, выше по склону, над геваристами, которые оборачиваются, слыша шаги. С люгером в руке Че не лучшим образом расположен для стрельбы в этом направлении, все же он открывает огонь, потому что так было решено заранее, и поражает свою цель. Как и было предусмотрено, атака заканчивается быстро, и ферма, где находится большая часть отряда, взята штурмом. Задетый выстрелами не менее чем из трех ружей «гаранд» Жоэль Иглесиас излечится от ран, – двух в руки, двух в ногу.
Барбудос со своими «мушкетами» противостоят хорошо вооруженным солдатам. Москера не позволяет поймать себя в ловушку: он выскакивает через заднюю дверь и оказывается вне досягаемости. Стрельба не прекращается и днем, более или менее редкая, солдаты и повстанцы, прячась в окружающем их кустарнике, играют в смертельные прятки. Несколько батистовцев лежат на оцинкованной крыше домика, едва различимые и в благоприятной позиции для собственной стрельбы. Это будет стоить жизни Сиро Редондо, одного из соратников с первого часа, еще с Гранмы. Он погибает 29 ноября 1957 года, сгоняя солдат, засевших на крыше фермы. Колонна, с которой Че закончит свой переход через остров Куба, Восьмая, будет названа именем Сиро Редондо. Плохой день для геваристов: Санчес Москера сбежал, они потеряли одного из лучших среди них, и не хватило нескольких сантиметров, чтобы пуля попала в голову Че.
2 декабря 1957 года у повстанцев с Гранмы спазм в горле, но они пьют. Ром переходит из рук в руки – первая годовщина высадки на пляже Лас‑Колорадас – за три дня до трагедии при Алегриа‑дель‑Пио.
8 декабря. В акции убиты три солдата, Че ранен в пятку пулей от М‑1. Он чувствует жжение, «а также ощущение, что кожа на ноге онемела». Военные действия начал Камило, стоявший над дорогой, по которой должны были пройти солдаты. Последние обращены в бегство, и Че с трудом преодолевает два километра, сначала хромая, а потом ползком, до бойо, где может спрятаться. После чего уже на лошади добирается до лагеря, где доктор Мачадо бритвенным лезвием извлекает пулю. Че соглашается несколько дней отдохнуть на Месе, где занимается созданием новой базы, так как Эль Омбрито стал объектом № 1 для Москеры и авиации, которая его поддерживает.
От самой высокой «ноги» перевернутой Месы, пика Ла‑Ботелла, достигающего около 1 600 м, до дна узкого ущелья всего в десяти метрах над уровнем моря, измеряется благоразумие Че. Он больше не выставляет своих герильеро вызывать ярость у врага на крыше Сьерры, наоборот, он прячет их поглубже, как можно дальше от обстрела авиации – на этот раз по поручению Фиделя Кастро.
Новость из Майами, которая даже Фиделя приводит в ярость. Пакт о союзе кубинской оппозиции с диктатурой Батисты только что подписан с целью создания освободительной хунты. Для руководителя повстанцев с Гранмы эта бумажка свидетельствует об участии бюрократов и бывших союзников Батисты в его государственном перевороте 1952 года. 14 декабря в манифесте, таком же блестящем, как и ударном, Фидель объявляет, что должны быть восстановлены соединения армий Республики и доктор Мануэль Уррутия Ллео должен стать президентом. Подпись: Фидель Кастро Рус. Кому: руководителям Революционной партии, организации аутантиков, Федерации студентов, революционному директорату и Директорату революционных рабочих.
Вот выдержки из манифеста:
«1. Мы хотим реорганизовать армейские части, потому что мы единственные, кто располагает организованной милицией по всей стране и действующей армией, одержавшей двадцать побед над противником.
2. Наши бойцы показывают образцы великодушия, лишенного всякой ненависти по отношению к солдатам противника, с уважением относятся к пленным, оказывая им медицинскую помощь, никогда не подвергают пыткам противника, даже если он располагает важными сведениями.
3. Нужно привить всем военным институтам страны чувства справедливости и великодушия, которое Движение 26 июля воспитало в своих собственных солдатах.
4. Выдержка, которую мы проявляем в этой борьбе, является лучшей гарантией того, что военным, не замешанным в преступлениях тирании, нечего бояться Революции, они не должны расплачиваться за преступления тех, кто своими поступками и преступлениями запятнал честь военного мундира».
И в заключение огненная речь руководителя герильи:
«Победа или смерть! Пусть никогда больше не будет такой трудной борьбы, какую мы вели, когда нас было всего двенадцать человек, когда у нас не было организованных и закаленных бойцов из народа по всей Сьер‑ра‑Маэстре, когда у нас не было такой мощной и дисциплинированной организации по всей стране, как сейчас, когда у нас не было такой огромной поддержки масс, которая так ярко проявилась в день гибели нашего незабвенного Франка Пайса. Чтобы пасть с честью, не нужна компания».
После редакции этого манифеста Фидель заявляет Че:
– Когда старые бороды от политики начинают интересоваться кем‑либо, это означает, что он преуспевает… Теперь моя цель – иметь поддержку рабочих профсоюзов. Мы объявим всеобщую забастовку, подготовим саботаж в городе. Ты должен оказать мне поддержку. Нужно, чтобы ты выпустил повстанческую газету.
– И с кем?
– О, чико, если ты создал школу, если ты оказался способен организовать госпиталь в Сьерре, как можешь задавать мне такой вопрос?
Таким образом в бойо, шлепая статьи двумя пальцами на старой пишущей машинке, с помощью древнего гектографа, нескольких литров печатной краски и бумаги, неизвестно откуда взявшейся, Че выпустил первый номер Эль Кубано Либре, ежемесячной газеты, в которой он впредь будет излагать свои идеи и революционную веру. Скоро экземпляры газеты уже достигают Гаваны, доводя до предела бешенство Батисты и его ищеек.
Распространение газеты и идей, которые она проводит, ускоряет создание рабочего фронта, множащего акты саботажа. Среди прочих саботаж на электростанции Гаваны, который приводит к отключению электричества, газа и телефонов на пятьдесят четыре часа.
Перед лицом этого брожения Фидель предстает как «собиратель» и «объединитель» Движения 26 июля. Он опубликовал свой манифест, чтобы подчеркнуть тот факт, что интеллигент, адвокат, политик, который имеет поддержку одновременно на острове и в других латиноамериканских странах, вплоть до Соединенных Штатов, представляют одно целое с герильей. Это главное, как об этом скажет Че:
«Мы знали, что невозможно диктовать нашу волю с высоты Сьерра‑Маэстры, и должны были надеяться на то, как «друзья» будут стремиться использовать нашу военную мощь и огромное доверие, которое уже оказывал народ Фиделю, в пользу своих личных действий».
В этом контексте понятна ярость Кастро, когда он узнал о существовании пакта, подписанного в Майами группами оппозиции – включая и руководителей Движения 26 июля из Долины, – пакт, в соответствии с которым его революционные силы должны быть перегруппированы и стать простым составляющим элементом будущей лояльной армии. Впредь ему нужно развить большую скорость, спуститься с гор и завоевать остров в борьбе.
Кроме того, было приведено доказательство, что Соединенные Штаты играют на двух досках. Американское правительство заигрывает с Батистой на официальных церемониях, дает ему благоприятные условия для закупок вооружения, в то время как ЦРУ стремится исподтишка достичь глубин Движения 26 июля, которое, возможно, не знает подлинного происхождения этой манны. Как бы то ни было, в своем стремлении ускорить события Фидель стремится заручиться поддержкой Соединенных Штатов, обхаживая их и представляя себя как серьезного политического партнера.
В это время Москера прибывает в Эль Омбрито и без труда окружает лагерь, потому что Че уже переместил своих барбудос в Месе. Разбушевавшийся Москера разоряет, сжигает, убивает ни в чем не повинных крестьян. Когда 16 декабря он покидает местность, целой остается только печь для хлеба. Уходя, Москера уносит с собой все, что имеет хоть малейшую ценность, от мебели до кофейных мешков, затем он будет продолжать творить в других местах свое омерзительное террористическое зло.
Глава XVIII