Во главе стола – седовласый дородный генерал. За его широкой спиной висит вполне скромный портрет действующего Президента. На противоположной стене – портреты министров внутренних дел России со дня образования данного ведомства.
Генерал Сковаленко грозно осмотрел присутствующих и, остановив взгляд на сидящем по правую руку тощем полковнике, тихо спросил:
– Начальники всех отделов присутствуют?
– Так точно, товарищ генерал! – вскочил со стула полковник Гераськин – первый заместитель начальника ГУВД. – Все как один! – четко доложил он.
– Еще бы! – усмехнулся в свои пышные усы полковник Бондарь.
Своей внешностью он напоминал Тараса Бульбу. На заседание к шефу он был приглашен как начальник финансового отдела ГУВД. Перехватив грозный взгляд генерала, он тут же опустил глаза и съежился от явного недовольства хозяина стола: казалось, что еще мгновение – и Бондарь вообще исчезнет, как воспоминание, растворится в воздухе.
– Я вас экстренно собрал… – генерал Сковаленко снова оглядел каждого из своих сотрудников: на этот раз неторопливо и внимательно.
В его глазах шла явная борьба с самим собой: стоит ли говорить или нет, но, перехватив лукавый взгляд полковника Гераськина, он тяжело вздохнул и нехотя продолжил:
– Сегодня на мое имя пришел очень необычный груз, и мы все вместе должны его оприходовать! Никто отсюда не выйдет до тех пор, пока мы с вами не закончим это дело! Никто! Полковник Бондарь, давай, показывай! – кивнул он.
Полковник Бондарь встал из‑за стола и почему‑то взялся за край зеленого сукна, которым был покрыт стол. Только сейчас все присутствующие обратили внимание на то, что поверхность стола была какой‑то странной, неровной, до и толщина крышки стола была намного толще обычной.
Полковник решительно дернул сукно вверх и быстро пошел в конец стола, увлекая за собой зеленую скатерть. В этот момент полковник Бондарь напоминал фокусника, который решил поразить зрителей своим искусством. И «зрители» действительно ахнули: под сукном весь стол оказался заваленным купюрами различного достоинства…
– Да сколько же здесь? – воскликнул кто‑то из начальников отдела.
– Миллионов пятнадцать, а то и больше! – невозмутимо ответил полковник Бондарь.
– Откуда эти деньги, товарищ генерал? – спросил дотошный начальник ГУВД по кадрам, полковник Сизокрылый.
У него был длинный острый нос, маленькие бегающие глазки, огромная голова, совершенно лишенная растительности. За спиной его все называли лысым Кротом.
– Это еще предстоит выяснить… – задумчиво проговорил генерал Сковаленко, потом поморщился и добавил: – Сейчас нужно все тщательно пересчитать и составить акт приемки…
***
И вновь мы возвращаемся в ресторан, где собрались «академики».
– Да‑а, сосчитать шестнадцать миллионов мелкими купюрами, эт‑то что‑то! Придумать такое тонкое издевательство мог только такой изощренный мозг, как твой, Сиплый! – восхищенно воскликнул успокоенный Горелый и противно захихикал.
Это оказалось настолько нелепо в тишине ресторана, что на него странно посмотрел Сиплый, и это было столь комично, что хихиканье тут же подхватили все сидящие за столом криминальные братишки, и обстановка мгновенно превратилась в «дружескую и непринужденную». Многие потянулись к спиртному.
Однако Сиплый, до этого довольно поглядывающий на своих собратьев, расточавших комплименты в его адрес, неожиданно вновь громко выкрикнул:
– Ладно, достаточно! Повеселились, и будет: пора и делом заняться!.. – он нетерпеливо постукал вилкой по стакану из отличного богемского хрусталя, заставляя прислушаться к своим словам самых нетерпеливых. – Так вот, я уверен, что мы более не должны терпеть такое несправедливое положение, когда одни набивают себе карманы и даже не думают делиться со своими ближними… Как вы думаете, братишки?
– Правильно говоришь!..
– Пора кончать с таким беспределом!..
– Прожевал – передай другому!..
Все весело загалдели в едином порыве, однозначно поддерживая своего Старшого.
– А теперь хочется продолжить… – Сиплый наморщил лоб.
Все, словно по мановению волшебной палочки, снова мгновенно примолкли.
– Мое предложение довольно кратко, но емко… Проанализировав все, что предоставлено моими специалистами, предлагаю направить во все, самые «крутые», города нашего «шарика», такие как Нью‑Йорк, Лас‑Вегас, Монте‑Карло, Берлин, Мюнхен, Сицилия, Токио, Пекин, гонцов нашей Академии, наделив их необходимыми полномочиями.
У многих присутствующих разгорелись глаза.
– Они должны повстречаться с мафиозными главами этих городов и объявить им наше решение, по которому те должны будут ежемесячно перечислять на наши счета объявленные суммы или рассчитываться наличными!.. – Сиплый мягко опустил на стол свою маленькую ладошку, словно ставя окончательную точку в своей речи, после чего медленно обвел взглядом собеседников.
– Отлично!..
– Правильно!..
– Без базара, Шеф!..
– Хватит без нас жировать!.. «Академики» радостно и единодушно зашумели за столом, довольно потирая ладошками.
– Вопросы? Возражения? Дополнения? – спросил Сиплый.
– Все ясно!
– Какие могут быть вопросы!
– Вперед и с песнями! – ретиво поддержали со всех сторон.
И только один голос выпал из дружного хора.
– Так нас там и ждут, – скептически заметил Расписной.
– Нужно сделать так, чтобы ждали! – недовольно оборвал Сиплый. – Как говорится, не могут – научим, не хочут – заставим! Или у тебя есть что возразить, Расписной?
– Я готов хоть сейчас поехать и поставить свою подпись на лице любого, кто встанет у нашей Академии на пути! – хмуро ответил Расписной.
– В таком случае, перейдем к кандидатурам гонцов‑представителей…
После недолгих дебатов вполне единодушно были выбраны переговорщики.
В Германию безоговорочно утвердили кандидатуру Горелого. Во‑первых, потому, что его дед погиб в Берлине буквально накануне Победы. Во‑вторых, Горелый, несмотря на свой неуверенный вид и осторожность, в переговорах мог быть жестким и умел любую, даже самую неблагоприятную для себя, ситуацию повернуть в свою пользу.
***
Китай достался Расписному. У него были свои счеты с Поднебесной: в свое время один китайский бизнесмен обул подкрышную ему фирму на четверть миллиона зелененьких и исчез. Все попытки разыскать его ни к чему не привели: как в воду канул. Расписной даже сам ездил в Пекин, чтобы найти и наказать наглого китайца, но через пару недель вернулся угрюмым и раздраженным. И когда его спрашивали о поездке, со злостью отвечал:
– Эти узкоглазые все на одну рожу, а с фамилией Бо Чен чуть не полмиллиарда ходит!.. – он стукал кулаком по столу и угрожающе добавлял: – Ничего, Земля‑то круглая – встретимся еще…
Во время распределения кандидатур Расписной молчал до тех пор, пока речь не зашла о Китае.
– А Китай, братва, мне оставьте… – тихо выдавил он, с трудом сдерживая ненависть.
Все переглянулись, отлично зная давнюю обиду Расписного, но почему‑то никто не решился что‑либо возразить или сказать в поддержку. Они дружно посмотрели на Сиплого, одного из немногих, к кому безоговорочно прислушивался Расписной.
Понимая, что обязан взять всю ответственность на себя, Сиплый намеренно выдержал паузу, немигающим взглядом исподлобья уставившись на Расписного, потом тихим, насколько позволял аппарат, голосом проговорил:
– Не мне тебе говорить, Расписной, что Восток – дело не только, как говорится, тонкое, но и гнилое. С широкой улыбкой азиат может клясться в вечной дружбе, но как только поймет, что выжал из тебя все и больше ты ему не нужен, с той же самой улыбкой вгонит тебе нож в спину, – Старшой брезгливо пожевал нижнюю губу. – А у тебя говно кипит, причем, замечу, кипит справедливо. А потому задам тебе только один вопрос: не преобладает ли в тебе личное над общаковым?
– Я никогда не смешивал личное с общим! – четко выговорил Расписной. – Личным займусь тогда, когда выполню миссию Академии!
– Что ж, ответ, мне кажется, должен удовлетворить всех членов Академии, а потому, если нет возражений, предлагаю отправить в Китай Расписного.
Возражений не последовало.
В Италию решили направить Камо Гулия, у которого погоняло было Череп. Это прозвище он получил за наколку на правом предплечье: череп со скрещенными костями под ним.
Главным аргументом выдвижения его кандидатуры стало то, что у него были родственники, проживающие на Апеннинском полуострове, кроме того, Череп довольно прилично балакал на итальянском и провел несколько успешных дел с «макаронниками». Правда, успел и «попариться» несколько недель на итальянских нарах. На его счастье, итальянское правосудие ничего не сумело ему доказать, и Расписной вернулся в Россию с хорошим кушем, выделенным местной братвой за то, что не сдал своих итальянских подельников.
***
Подытоживая все сказанное в адрес Черепа, Сиплый неожиданно предложил:
– Послушай, Череп, а почему бы тебе не взять на себя и Испанию? Ты вроде бы говорил, что у тебя какие‑то завязки в Барселоне имеются?
– Без проблем: могу вообще всю Европу напрячь! – с апломбом добавил Камо.
– Всю Европу пока рановато, но Италию и Испанию в самый раз! – Сиплый опустил ладонь на стол, словно ставя точку, и вновь оглядел свою команду: – Какие мнения будут о Японии?
О Японии спорить не пришлось: единственный кандидат – Толик‑Монгол, едва ли не с детства бредящий Японией, самураями и много прочитавший о Якудзе. Он хорошо владел несколькими видами рукопашного боя и мечтал встретиться один на один с каким‑нибудь профессиональным японским бойцом. Справедливости ради нужно заметить, что Толик‑Монгол не был вором в законе, но имел достаточный авторитет в криминальном мире.
Больше всего прений было за кандидатуру гонца, отправляющегося в Америку, где были собраны все силы криминального мира.
Присутствующие отлично понимали, что Америку не взять нахрапом или силой, то есть с кондачка: слишком она отдалена от России. Здесь нужно действовать умом и хитростью. Но никто из присутствующих не хотел признаваться, что кто‑то умнее или глупее других, и, скорее всего, разговоры зашли бы в тупик, если бы снова не вмешался Сиплый. Выслушав каждого из выступавших, он вновь выдержал паузу, чтобы четко прояснить для самого себя, что сказать и как сказать, чтобы не задеть чье‑либо самолюбие, и неожиданно проговорил:
– Каждый из здесь присутствующих – люди достойные и отлично ведут дела в своих районах, но для того, чтобы наклонить Америку, одних этих качеств явно недостаточно. Во‑первых, здесь нужен человек с неординарным мышлением, во‑вторых, как мне кажется, необходим человек техногенного склада ума, с отличным знанием компьютерных технологий… – он медленно обвел взглядом сидящих за столом.
– Да где ж взять такого? – пожал плечами Толик‑Монгол.
– А кто, совсем недавно, оттоптал ходку за то, что нагрел один из центральных банков Москвы на полтора лимона гринов? – Старшой хитро прищурился.
– Боже ж ты мой, так это же Лева‑Приз! – воскликнул вдруг Горелый.
– Лева‑Приз? – удивился Расписной. – Так что же ты молчишь, братан? – он повернулся к нему.
– А чего выпячиваться? Кому нужно, тот и так знает! – спокойно ответил Лева‑Приз и посмотрел на Сиплого, с которым они с год назад провернули одно дело, и его до сих пор расхлебывают финансовые органы страны.
– Да, Лева‑Приз, ты прав: я знаю, но не только знаю, но и считаю тебя одним из самых классных хакеров страны, а может быть, и мира, во всяком случае, в десятку лучших ты входишь по праву, – одобрительно подытожил Сиплый.
– Так что же мы голову ломаем? – вскочил Горелый. – Пусть Лева‑Приз и опускает Америку!
У всех отлегло на душе, и ответственным за Америку единогласно выбрали Леву‑Приза, еврея по национальности и вполне русского по поведению.
***
Нет сомнений, что у большей части читателей возникнет некоторое недоумение: что могло произойти в жизни обыкновенного еврея, чтобы тот не только решился встать на криминальный путь, но и добрался до короны вора в законе. А потому было бы уместным пояснить некоторые подробности жизни Левы‑Приза…
***
Получилось так, что восьмилетний Лев Эпштейн, единственный сын любящих родителей:
отец – школьный учитель математики, мать – врач‑стоматолог, остался полным сиротой после того, как его предки были сбиты пьяным водителем.
Близких родственников не оказалось, а может быть, и органы опеки не предприняли должных усилий, чтобы отыскать их, но сложилось так, как сложилось, и маленький Левушка оказался в детском доме. Не нужно говорить, какие законы царят в детских домах: многие об этом и так знают. Там и обычным‑то детям приходится несладко, а уж с такой фамилией, как Эпштейн, и говорить не приходится. «Жид», «жиденок» – самые безобидные прозвища, которые слышал еврейский сирота.
Трудно сказать, что ожидало бы Леву в будущем, если бы его, не совсем обычный для еврейского мальчика, характер. Он был не в меру строптивым, вспыльчивым, никому не спускал обид и бесстрашно бросался на обидчика, даже более сильного. Рано или поздно это должно было принести свои плоды.
Постепенно его перестали задевать: себе дороже, – а позднее и вовсе признали за своего.
У Левы Эпштейна были неплохие природные качества, доставшиеся по наследству от родителей: отличная память – все схватывал на лету, – хорошие математические знания и весьма неординарное логическое мышление. Во всяком случае, именно Лева и стал заводилой всех проказ в детском доме. А к седьмому классу он уже имел первый милицейский привод за кражу из физического кабинета соседней школы микроскопа, проданного им в тот же день на вещевом рынке.
Как ни странно, но были даже свидетели, у Левы были обнаружены и деньги, но доказать причастность пацана к воровству не удалось: отсутствовала главная улика, сам предмет воровства, – украденный микроскоп. А Лева твердо стоял на своем: не воровал, не продавал, а деньги нашел!
В тот раз маленький Лева отделался только потому, что был несовершеннолетним, и его просто поставили на учет в детской комнате милиции.
Однако то первое преступление сыграло большую роль в воспитании будущего вора в законе. Именно тогда Лева понял, что никогда не нужно сознаваться в содеянном – и у тебя всегда будет оставаться шанс избежать наказания.
После детского дома, имея прочные знания, Лева поступил на физический факультет технологического института; и благополучно доучился до четвертого курса, имея к тому времени немалый список побед на криминальном поле.
Прожить на одну стипендию молодому парню нереально в принципе, помощи ждать было не от кого, подрабатывать по ночам пробовал, но здоровья не хватило, а иметь хотелось многое: кушать, одеваться прилично, да и на девочек нужно было тратиться. Оставалось только одно – добывать финансы не совсем законным способом: воровать!
Наметив очередной объект, Лева внимательно изучал все подходы и отходы, точное расписание работы каждого из сотрудников, систему охраны, сигнализации, для чего даже проштудировал специальную литературу. Собрав все необходимые сведения, Лева «отрабатывал» всю операцию сначала в уме, потом на бумаге и только в дальнейшем приступал к подбору партнеров, уделяя им не меньшее внимание, чем для разработки самой акции. И только собрав нужных людей, уже с ними отрабатывал полный цикл операции.
Более трех лет местные органы милиции в буквальном смысле с ног сбивались, пытаясь выйти на след банды, которая бомбила ларьки и мелкие магазины, но все оказывалось тщетно: никаких следов. Именно тогда к Леве заочно прицепилась кличка, которую ему дали сами сотрудники милиции, прозвав его Призраком.
Кто‑то из своих, услышав об этом, добавил это слово к его имени – Лева‑Призрак, а впоследствии, для удобства произношения, – Лева‑Приз.
Первый срок, как, впрочем, и другие два, Лева‑Приз получил не потому, что плохо спланировал и неудачно провел операцию, а из‑за проявления человеческого фактора, который не всегда можно предугадать. То подводили «соратники», трекнув что‑то по пьяни, то, как в первый раз, сторож, который до этого ни разу не проверял объект в назначенный час, вдруг решил изменить своему правилу: вроде ощутил что‑то неладное, вот и вызвал милицию, которая и застукала Леву на месте преступления. В результате – четыре года с конфискацией.
В зоне сто сорок четвертая, то есть воровская, статья считается уважаемой, а потому проблем у Левы не было. Досидел до звонка, вышел, через два года снова подвел человеческий фактор: на этот раз – четыре на уши. А на третий срок Лева‑Приз пришел уже уважаемым авторитетом и вскоре «надел шапку вора», стал Смотрящим зоны, а позднее, на воле, был назначен Смотрящим Южного округа столицы.
***
На подготовку поездок гонцам выделили месяц, после прошествия которого решили собраться еще раз, чтобы обсудить и утвердить денежные расходы каждого из кандидатов…
Глава 2
ЧИСТАЯ ЭНЕРГИЯ
Подключив все спецслужбы для обнаружения источников пересылки шестнадцати миллионов рублей в подарок Управлению внутренних дел, генерал Сковаленко несколько дней терпеливо ждал результатов, но с каждым днем, с каждым докладом очередной спецгруппы его надежды таяли. Срок, отпущенный министром, приближался, а что докладывать – ясности не было.
И вполне вероятно, что ангел‑хранитель, имеющийся в наличии у каждого человека, на этот раз оказался внимательным к своему подопечному и направил устремления генерала в нужном направлении…
Дело в том, что у Сковаленко имелся четырехлетний внук Егор, в котором он, как и многие дедушки, души не чаял и обрушивал на него всю ту любовь, которую не смог в свое время, отдавая все силы работе, уделять своему сыну. Когда была возможность, он забирал внука на выходные и в буквальном смысле превращался в ребенка, придумывая для него разнообразные игры и развлечения. Порой они заигрывались настолько, что забывали даже о еде, и только появление недовольной бабушки, с укоризной смотрящей на них, заставляло деда и внука с большой неохотой отправляться к столу. И всякий раз бабушка окликала их на полпути и напоминала про то, что они должны помыть руки.
. Если дело происходило на даче, то мытье рук становилось настоящим ритуалом: они бегом устремлялись к рукомойнику, прикрепленному к дереву, соревнуясь, кто первым достигнет цели, и проигравший получал хорошую порцию брызг. Чаще всего, естественно, доставалось дедушке, и маленький Егорушка веселился от души: в эти минуты, вероятно, он был по‑настоящему счастлив.
Надо заметить, что внук просто боготворил своего дедушку и постоянно просил хотя бы раз в неделю забирать его из детского садика, причем обязательно настаивал на том, чтобы дед приезжал в генеральской форме. Несмотря на свой четырехлетний возраст, он уже замечал, как завистливо смотрят на его дедушку детсадовцы и с каким уважением встречают деда воспитатели.
Постепенно вошло в привычку, что в пятницу генерал чаще всего и забирал Егорушку из детского садика, если не возникали какие‑нибудь непредвиденные случаи, когда ему приходилось созваниваться со снохой и предупреждать о своей занятости. Слава Богу, такие случаи были не часты, и маленький Егорушка хотя и с большим трудом, но мирился с этой неизбежностью.
В эту пятницу начальство генерала никуда не вызвало, и он, отдав дежурному помощнику все необходимые указания, с приятным предчувствием встречи со внуком, отправился забирать его из садика.
Переступив порог пропахнувшего манной кашей детского учреждения, генерал Сковаленко наткнулся на незнакомую женщину в белоснежном халате.
– Вы к кому, товарищ генерал? – не без кокетства спросила сотрудница.
– Я пришел за Егором Сковаленко из средней группы, – и почему‑то смущенно добавил: – Я его дедушка…
– Подождите минуточку, сейчас вам его приведут… – кокетливо поправив локон на лбу, она повернулась, быстро прошлась по длинному коридору и в конце скрылась за дверью.
Через некоторое время оттуда вышел Егорушка, которого вел за руку крепкого телосложения, невысокого роста мужчина с короткой стрижкой. Одет он был в белый халат и явно работал здесь воспитателем. Что‑то показалось генералу в нем знакомо, и чем ближе тот подходил, тем большее изумление можно было прочесть на обычно непроницаемом лице генерала МВД.
– Этого просто не может быть… – тихо пробормотал он.
– Дедушка! – выкрикнул маленький внук и изо всех сил бросился к нему на шею. – Как же я рад, что ты пришел за мной!
– Вручаю вам вашего внука, товарищ генерал, – с улыбкой произнес воспитатель, ничем не проявляя, что ему знаком пришедший за внуком мужчина.
«Господи, даже голос похож! – пронеслось в голове Остапа Никитовича. – А вот лицо… лицо совсем другое… Но глаза! Глаза точно Савелия Говоркова!»
– Благодарю вас, – пробормотал генерал и все‑таки не удержался, спросил: – Простите, пожалуйста, мы с вами нигде не встречались?
– Да нет вроде, – радушно улыбнулся тот. – Всего доброго: хороших вам выходных!
– Спасибо, – чуть растерянно поблагодарил Сковаленко и поспешил с внуком ко входу.
– Егорушка, как зовут вашего воспитателя? – спросил он малыша после того, как они уселись в служебную черную «Волгу».
– Сергей Кузьмич! – беспечно отозвался внук, не подозревая о том, какую важную информацию передает он деду.
«Кузьмич! В такие совпадения я не верю! Савелий Кузьмич Говорков! Именно так когда‑то представил мне его генерал ФСБ Богомолов! А после этого он столько подвигов сотворил, что о нем целые легенды складывались! – продолжал размышлять генерал. – Савелий Кузьмич, а этот – Сергей Кузьмич! Лицо, правда, другое, но это вполне можно сделать сейчас при помощи пластики. Глаза можно линзами изменить, а вот голос… Голос никак не изменишь: голос, как отпечатки пальцев, – у каждого человека индивидуальный! Впрочем, как и рост. Но что он делает в детском саду? Неужели и в детском саду мафия?»
От этого нелепого предположения генерал весело рассмеялся.
– Ты что, дедушка, анекдот вспомнил? – удивленно взглянул на него внук. – Расскажи!
– Нет, Егорушка, этот анекдот тебе еще рано слушать. Вот подрастешь, тогда и расскажу!
– Не забудешь?
– Никогда! – на полном серьезе ответил Ос‑тап Никитович и снова углубился в размышления:
«Если это Савелий Говорков по прозвищу Бешеный, то он‑то и смог бы помочь в раскрытии истории о шестнадцати миллионах, – думал Сковаленко. – Но если это Бешеный, то что он делает в детском садике?.. В конце концов, какое мне дело до этого? Здесь, по всей видимости, работает ФСБ, – покачал головой генерал и тут же спохватился: – Но с другой стороны, в этом детском садике находится мой внук, а потому я должен знать не подвергаются ли дети какой‑нибудь опасности…»
Выходные генерал провел неспокойно, с большим трудом дождавшись понедельника. И, выбрав время, он, едва ли не впервые, среди рабочего дня отправился в детский садик. На этот раз вместо мужчины, похожего на Бешеного, во дворе с детьми группы его внука гуляла молодая воспитательница. Увидев подъехавшего деда, Егорушка бросился к нему с криком:
– Ура, дедушка приехал!
– Привет, внучок, – генерал обнял его, потом сказал: – Погоди, я по делу, – повернулся к девушке: – А где молодой воспитатель, который был с ребятишками в пятницу? – несколько обескураженно спросил он.
– Сергей Кузьмич работает завтра: сегодня у него выходной, – ответила девушка, как‑то странно взглянув на генерала. – Что‑то случилось? – спросила она.
– Нет‑нет, все в порядке, – поспешно ответил он. – Я могу поговорить с заведующей?
– С утра она была на месте, а сейчас не знаю: возможно, пока я гуляю с детьми, ушла. Если вы сможете приглядеть за детьми, то я смогу проверить: здесь ли Маргарита Львовна? – она взглянула на генерала и смущенно добавила: – Ну, чтобы вам не ходить понапрасну…
Сковаленко повернулся к детям: пятнадцать пар глаз с интересом уставились на него, ожидая ответа.
– В войну играть будем? – с улыбкой спросил генерал.
– Будем! – радостным хором отозвались не только мальчишки, но и девчонки.
– Тогда без проблем: пригляжу! – повернулся Сковаленко к воспитательнице, потом снова к детям: – Девочки в одну шеренгу, мальчики – в другую, становись! – скомандовал он.
Когда воспитательница вернулась, дети были рассредоточены в разных местах детской площадки и вовсю «стреляли» друг в друга, рассыпая «очереди» детскими дискантами: «та‑та‑та», «пух‑пух‑пух», и им вторило уханье «разрывов гранат» – «бух‑бух‑бух».
Воспитательница с укоризненной улыбкой покачала головой, но ничего не сказала; чуть понаблюдав и дождавшись, когда генерал заметил ее, она проговорила:
– Кабинет Маргариты Львовны на втором этаже: она вас ждет! – и, не удержавшись, добавила: – Как мне кажется, с большим нетерпением!
– Спасибо! Ну что, дети, все знают, что делать?
– Так точно, товарищ генерал! – за всех по‑взрослому ответил его внук.
– Благодарю за службу, бойцы! – громко проговорил дедушка.
– Служим родине, товарищ генерал! – чуть вразнобой выкрикнули дети, и «пулеметные» очереди вновь заполнили детскую площадку…
– Разрешите, Маргарита Львовна? – постучавшись, генерал приоткрыл дверь кабинета заведующей.
– Да‑да, входите, Остап Никитович! – моложавая брюнетка вышла из‑за стола и подошла к нему, протягивая руку.
Генерал пожал ее обеими руками и присел на стул, указанный хозяйкой кабинета.
– Чай, кофе? – радушно предложила та.
– Нет, спасибо.
– Вы о Егоре хотите поговорить?
– Не совсем, – уклончиво ответил Сковаленко.
– Слушаю вас, – заведующая несколько напряглась, ожидая какой‑нибудь неприятности.
– Мне хотелось бы поговорить о вашем новом сотруднике: как‑то странно видеть на должности воспитателя таких малышей крепкого молодого мужчину, – проговорил генерал.
– Вы знаете, – заведующая перевела дух и снова взбодрилась, – я тоже была удивлена, когда пару месяцев назад Сергей Кузьмич пришел устраиваться на работу, а теперь просто не могу нарадоваться: просто чудо какое‑то!
– В каком смысле? – не понял генерал.
– Сами посудите: у детей повысился аппетит, никто из них, за время работы Сергея Кузьмича, ни разу не болел, в коллективе нет не только ссор, даже конфликтов… Все недоразумения разрешаются при помощи разговоров или, как сами дети говорят, «третейского суда», – заметив вопросительный взгляд собеседника, пояснила: – У них выбраны трое детей, среди которых, кстати, старшим избран ваш внук, вот они и разрешают спорные вопросы, в которых дети не могут найти согласия.
– Очень интересно! – заметил генерал. – Просто находка для вас.
– Недаром же он пишет диссертацию на тему детской нервозности в коллективе.
– Вот как! – генерал с трудом скрыл улыбку.
– Но вот беда, – заведующая тяжело вздохнула, – Сергей Кузьмич подал заявление об увольнении.
– Указал причину?
– Стандартная: «по собственному желанию», – она с сожалением покачала головой. – Такого воспитателя мне больше никогда не найти!
– Но завтра он еще работает? – генерал с надеждой уставился на собеседницу.
– Еще три дня, – она вновь вздохнула. – Может, вы уговорите его задержаться, хотя бы на месяц? – заведующая с надеждой уставилась на генерала.
– Попробую, – пообещал генерал…
***
А в это время тот, о котором и шел разговор генерала с заведующей детским садиком, – Савелий Кузьмич Говорков, а это действительно был он, – шел по солнечной Москве и наслаждался своим внутренним покоем. Три месяца назад, после того как он наконец‑то закончил дело об иконе Софийской Божьей Матери, он вернулся в Москву, чтобы привести себя в норму. Дело в том, что постоянные столкновения с людьми с отрицательной кармой, несущими отрицательную, черную, энергетику, привели к тому, что душевных и физических сил было затрачено столько, что гораздо точнее сказать: они были исчерпаны едва ли не полностью.
А заметил Савелий это в момент, о котором ему даже вспоминать стыдно…
Однажды, возвращаясь поздним вечером от своего друга и ученика Константина Рокотова по небольшому парку, он услышал женский сдавленный крик, взывающий о помощи, который тут же оборвался, словно женщине зажали рот.
Кто‑то нуждался в помощи – в его помощи!
Естественно, он бросился по темной аллее в ту сторону, откуда донесся крик. К счастью, направление было выбрано точно, и через несколько минут Савелий почувствовал какой‑то шум, доносившийся из‑за кустов. Раздвинув ветви, он увидел в тусклом свете луны нечто странное, и в первый момент даже застыл от удивления. Обнаженное стройное тело девушки извивалось под грубыми ласками… ребенка?!. Во всяком случае, так показалось Савелию в первый момент.