Пока командарм разговаривал с бойцами-связистами, мы успели переброситься вопросами об однокурсниках, с которыми довелось встретиться на дорогах войны. Каждый из нас несколькими словами рассказал о себе.
Затем по карте я доложил командующему обстановку.
- Главная наша с вами задача,- подчеркнул генерал,- удержать вражеские части, чтобы они не снялись с нашего фронта и не были переброшены под Курск. Там идут упорные бои, немцы рвутся к Курску.
Побеседовав на КП, командарм решил пойти на передний край обороны. Побывали в первой траншее, дзотах, в блиндажах, командующему понравились землянки, где отдыхали бойцы. Осмотрели они полки, на которых были аккуратно расставлены чистые кружки, ложки, котелки. Генерал Советников интересовался: есть ли у бойцов табак, бумага, спички, получают ли они вещевое довольствие, как с питанием? Отвечали на его вопросы охотно, разговорились о героизме советских воинов на Курской дуге. Один сержант, на гимнастерке которого был орден Красной Звезды и медаль "За отвагу", обратился к генералу:
- Разрешите спросить?
- Спрашивайте!
- Скоро наш фронт, товарищ генерал, перейдет в наступление?
- Скоро! Но сейчас надо помогать нашим войскам на Курской дуге. Необходимо добиться того, чтобы ни одного вражеского солдата не отправили с нашего фронта.
В это время поблизости разорвался снаряд. Пришлось лечь на дно траншеи. Кончился обстрел, командарм встал, отряхнул пыль, пытливо посмотрел на бойцов, которые также были уже на ногах.
- Не страшно? - спросил Советников.
- Нет. Мы обстрелянные.
Тут к нам подошел новый командир 171-го полка подполковник Максим Ильич Воронин, недавно назначенный на эту должность вместо Ивана Ивановича Неймана, уехавшего на учебу. Это был бывалый командир, он служил офицером еще в старой русской армии, прошел империалистическую, гражданскую войны. Воронин представился командарму. На все вопросы генерала отвечал четко и ясно. Несмотря на то что прибыл в дивизию недавно, знал уже фамилии, имена, отчества комбатов и командиров рот. Особенно тепло отзывался Воронин о Николае Ивановиче Микерове.
Мы как раз находились в расположении батальона Микерова. На передовой часть бойцов работала, улучшала позиции. Молодое пополнение на практике изучало оружие я порядок ведения боя в лесисто-болотистой местности на тыловом специально подготовленном рубеже. Отрабатывали перебежки, броски в атаку, метание ручных гранат на ходу, бой в траншеях противника.
В полку у Воронина дела шли нормально. Хорошее впечатление произвели на командарма и батальон, и его командир майор Микеров.
От Воронина мы направились в расположение 232-го стрелкового полка по первой траншее, вырытой по берегу реки Редья. На стыке полков нас встретил командир 232-го полковник Гавриил Давыдович Емельянцев. Он тоже прибыл недавно вместо подполковника Мадонова.
По обороне 232-го полка командарм каких-либо замечаний не сделал. Полковник Емельянцев задачу свою знал хорошо. Полк надежно закрепился. Обучение молодых красноармейцев проходило по расписанию.
Подошли к моему НП. Командующий расстегнул воротник гимнастерки, снял фуражку и поднялся по лестнице на площадку, сел на небольшой стульчик-чурбачок, прильнул к окулярам стереотрубы и долго рассматривал передний край противника, давал указания полковнику Сченсновичу, а тот отмечал указанное на карте.
В это время пришел майор Зорько и доложил:
- Товарищ генерал, разведчики захватили пленного.
- Вот это кстати. Ведите его сюда. У вас переводчик есть? - обратился командующий ко мне.
Рядом уже стоял лейтенант Бейлин, и я указал на него. Пленный чувствовал себя вначале довольно бодро, но когда увидел генерала, перепугался и стал заикаться. Советников обратился к переводчику.
- Допросите о главном. Подробности выясните потом. Пленный оказался из 28-го полка 8-й пехотной дивизии, которая стояла на этом оборонительном рубеже.
- Кто командует дивизией?
- Генерал-майор Фолькамер...
После допроса пленного генерал снова поднялся на площадку. Я заметил, что он особенно часто переводил стереотрубу в сторону деревень Горушка и Михалкино.
- В районе Горушки, полковник Шатилов, прошу не проявлять никакой активности.
После отъезда генерал каждое утро звонил мне, расспрашивал об изменениях у противника на нашем участке фронта.
Северо-Западный фронт укреплял свои оборонительные рубежи и в то же время вел активные боевые действия, делая все, чтобы враг не перебрасывал войска на юг. О том, что готовилось большое наступление, знал только узкий круг лиц. Даже мы, командиры дивизий, об этом не знали.
Тем временем закончилось оборонительное сражение советских войск под Курском. 12 июля они перешли в контрнаступление.
17 августа во второй половине дня. ко мне на наблюдательный пункт приехал генерал Советников.
- Завтра с утра войска Северо-Западного фронта переходят в наступление. Задача такова - освободить город Старая Русса и капитально сковать главные силы 16-й армии врага. В случае успеха вашей дивизии продолжать наступление в направлении Горошко, Маврино.
Итак, главный удар решено было нанести по крупному узлу сопротивления гитлеровцев - Старой Руссе. Город был хорошо укреплен, и фашистское командование надеялось его удержать.
Предварительно до начала операции командующий Северо-Западным фронтом проводил командно-штабные учения на картах. Отрабатывался вопрос наступления в направлении города. Присутствовали на этих учениях и командиры дивизий. Мнения присутствовавших разошлись: одни считали необходимым нанести основной удар на Старую Руссу, считая, что через город проходит кратчайший путь к Пскову и войска сразу выйдут на оперативный простор. Другие же, в числе которых был и я, предлагали нанести основной удар на город Сольцы, что был расположен в 30 километрах от Старой Руссы. Мы предлагали тем самым обойти Старую Руссу. Путь, естественно, более далекий, но тут мы учитывали то, что оборона у противника там была слабой. Силами и средствами, которыми располагал фронт, успешно можно было там прорвать оборону. Первое решение было утверждено, но, забегая вперед, должен сказать, что августовская операция не удалась. Только через шесть месяцев был использован второй вариант и город Старая Русса был освобожден.
После получения приказа генерала Советникова я собрал командиров частей на свой НП и поставил перед ними задачи на наступление. Каждому полку была указана полоса наступления. Боевой порядок полков - в два эшелона, поэтому необходимо вывести по одному батальону во второй эшелон, отработать вопросы взаимодействия с соседними подразделениями.
Над вершинами деревьев уже вставала заря, высокие гряды облаков зажигались будто из-под земли горячим огнем. Наступало ясное, солнечное утро 18 августа. Поплыл редеющий туман по глади реки Редья. Лес затрещал от птичьего гомона, а мы ждали сигнала атаки.
С НП были видны отдельные участки траншеи, где замерли бойцы на исходном положении для атаки. Вот-вот должен был прозвучать первый орудийный залп. Мы его ждали, но грохот орудий раздался как-то неожиданно. Дрогнула земля. Тревожно зашумел лес. Тысячи снарядов и мин стали рваться на переднем крае противника.
Шестьдесят минут продолжалась артиллерийская подготовка. Завершил ее залп гвардейских минометов. Вперед в атаку двинулась пехота. Цепи стрелков обгоняли танки. Вот уже танки и пехота ворвались в первую траншею противника. Гитлеровцы упорно сопротивлялись. Неся большие потери, подразделения ворвались во вторую и местами в третью траншеи. Пытаясь там закрепиться, мы отражали одну контратаку за другой, но пришлось отойти в исходное положение...
Основная причина неуспеха заключалась в том, что наша артиллерия не смогла разрушить или подавить укрепления и огневые точки противника, расположенные перед городом. Слабо поддержала наши атаки и авиация. Мало того, после артиллерийской подготовки в воздухе появились самолеты противника, а наших истребителей так и не было.
Используя уцелевшие высокие городские здания, гитлеровский командный состав имел возможность непрерывно наблюдать за полем боя. Разобравшись в обстановке, на следующий день гитлеровцы на отдельных участках контратаковали нас.
20 августа я получил приказ из штаба армии захватить деревню Горушка. Цель этой операции заключалась в том, чтобы активными действиями на этом участке отвлечь как можно больше войск противника с главного направления.
Для выполнения поставленной задачи мы решили выделить батальон Бурмистрова из 232-го стрелкового полка и два артиллерийских дивизиона капитанов Ермолина и Максимова из 625-го артиллерийского полка.
Майор Бурмистров до наступления темноты провел с командирами рот и артиллеристами рекогносцировку, указал направление атаки каждому взводу, организовал взаимодействие.
В ночь на 22 августа роты Мочалова и Гуськова вышли на исходное положение для атаки.
На другой день в восемь часов утра началась двадцатиминутная артиллерийская подготовка по позициям гитлеровцев в деревне Горушка, а затем бойцы первой и второй рот стремительным броском достигли траншей противника, забросали их гранатами и захватили деревню. Было уничтожено 94 гитлеровца, несколько человек сдались в плен, захвачено три миномета, две легких пушки, четыре станковых пулемета, около сотни автоматов и винтовок.
Вслед за стрелками появились саперы, которые установили мины и проволочные заграждения, подступы к деревне со стороны города. Артиллеристы оборудовали огневые позиции для ведения стрельбы прямой наводкой. Переоборудовали немецкие оборонительные сооружения. Деревня превратилась в наш ротный опорный пункт.
К вечеру противник пришел в себя и предпринял контратаку, но она успешно была отбита.
Бои за Старую Руссу продолжались весь август. Город освободить не удалось. В этих боях были потери. Героически погиб командир 188-й стрелковой дивизии полковник Михаил Георгиевич Волович. Он был посмертно награжден орденом Отечественной войны I степени.
Хотя Старая Русса и не была освобождена, но главная задача была нами выполнена: гитлеровское командование не сняло ни одной дивизии с Северо-Западного фронта и не перебросило их на южные направления.
23 августа стало известно, что освобожден Харьков. У наших бойцов настроение было превосходное.
Совсем другие настроения были у немецких солдат. Один из них - рядовой первого батальона 28-го полка 8-й пехотной дивизии, добровольно перешедший к нам, рассказал:
- Многие немецкие солдаты больше не верят в победу Германии и считают, что, чем скорее удастся перейти на сторону Красной Армии, тем лучше, больше надежды сохранить жизнь. Если нам пришлось летом отходить, то зимой придется бежать. Но перейти к вам очень трудно - следят офицеры и гестаповцы. В случае малейшего подозрения сразу расстреливают.
В дивизию тем временем прибыл новый начальник политотдела подполковник Степан Лаврентьевич Хромов. Он участвовал в советско-финляндской войне, был награжден орденом Ленина. Впечатление о нем при первом знакомстве было хорошее. Немногословен, умеет выслушать других, вежлив. Политработу в боевых условиях знал хорошо. Хромов прибыл на место Якова Петровича Островского, который был переведен заместителем начальника фронтовых курсов младших лейтенантов. Мне с Яковом Петровичем пришлось работать около года, понимали мы друг друга с полуслова. Островского в дивизии уважали за смелость, политработу знал он в совершенстве. Умел работать с людьми и всегда находил ключи к солдатскому сердцу.
Уже на другой день после нашего знакомства рано утром мне доложил ординарец Горошков:
- Товарищ полковник! К вам пришел новый начальник политотдела.
- Пусть войдет.
Хромов был чисто выбрит. Белоснежный подворотничок. Гимнастерка отутюжена, сапоги начищены.
"И когда только он все мог успеть?" - подумал я.
- Пойду после завтрака на передовую, - доложил он.
- Вот и хорошо. Пойдем вместе, - сказал я. - Сразу же введу вас в курс дела, познакомлю с офицерами.
Мы пошли лесной тропинкой в 232-й стрелковый полк и вскоре спустились в первую траншею батальона майора Бурмистрова. Здесь нас ожидали командир полка Г. Д. Емельянцев, заместитель по политчасти С. Ф. Лаванюк. Я с интересом наблюдал, как Хромов беседовал с людьми, знакомился с офицерами и бойцами полка.
В течение дня мы побывали во всех подразделениях на передовой.
Вечером по траншее вышли к реке Ловать. Остановились на крутом берегу. На противоположном берегу была деревня Присморжье, чуть правее - Старое Рамушево.
- Вон там наши войска стремились окружить и уничтожить демянскую группировку, но не удалось. Гитлеровцы перебросили туда дивизию СС "Мертвая голова". Сколько здесь полегло бойцов!
И как-то само собой нахлынули воспоминания о прошедшем...
...Бои начались 3 мая и не прекращались до 20-го числа. 9 мая 200-я стрелковая дивизия наступала двумя стрелковыми полками. После короткой артиллерийской подготовки пехота поднялась в атаку и ворвалась в Присморжье.
К ночи командир 200-й стрелковой дивизии полковник К. А. Елшин приказал закрепиться на достигнутом рубеже. Наутро было решено повторить атаку во взаимодействии со 144-й курсантской бригадой, которой командовал полковник Старухин.
С рассветом ударила артиллерия. Но снарядов было мало, и артподготовка была короткой. Пехота пошла в атаку и ворвалась в первую траншею. Огневые точки противника не были подавлены, и поэтому бой был долгим и упорным.
Только во второй половине дня дивизия очистила Присморжье полностью и подошла к Александровке.
Гитлеровцы подтянули свежие части и пошли в контратаку. Они потеснили наши части от Александровки и продвинулись к Присморжью.
Нам крайне необходимо было остановить противника. Начали.закрепляться. Шел дождь. Пушки вязли в грязи, лошади выбивались из сил, люди передвигались с трудом.
На переднем крае контратаки врага не прекращались. Стволы пушек и пулеметов нагревались докрасна. И вот в один из таких жарких моментов боя бойцы услышали детский голос:
- Не стреляйте, не стреляйте!
Один из красноармейцев выскочил из траншеи навстречу ребенку, подхватил его на руки и спрыгнул в окоп.
В полночь мне позвонил командир полка Василий Яковлевич Даниленко:
- К нам со стороны немцев пришла девочка. Она знает расположение наблюдательного пункта и батареи. Видела, как по дороге из Рамушево на Присморжье двигались орудия.
- Мне бы хотелось с ней побеседовать.
Ночь была на редкость темная. Бойцы-пулеметчики, укутав девочку в шинель, принесли ее на командный пункт. Шли по бездорожью через топкое болото.
Я сидел над картой. Рядом со мной - начальник оперативного отделения майор Акчурин. Готовили боевое донесение.
В блиндаже топилась железная печка, было тепло.
Послышался стук в дверь. Вошли два бойца.
- Товарищ полковник! Прибыли с девочкой по приказанию командира полка.
Семилетнюю девочку звали Вера. Обе ноги перевязаны- пробиты осколками фашистской гранаты. Я вызвал завделопроизводством оперативного отделения Татьяну Давыдовну Силантьеву и попросил вызвать врача, искупать девочку и одеть в чистое платье.
- А потом мы поговорим с ней.
Часа через два девочку вновь принесли в блиндаж, чистую, в свежих бинтах. Раны оказались легкими, кости пули не задели. Завязался разговор. Меня просто поразило то, что семилетняя девочка рассуждает как взрослая.
- Мою маму звали Анной Герасимовной, папу - Дмитрием Емельяновичем. Сестренкам - Вале десять лет, Тане - четыре, а маленькому братишке Леше всего полтора годика. Еще была бабушка Катя - Екатерина Романовна. Где она, я не знаю. Мы в землянке, в деревне Присморжье жили. Когда немцы отходили, то бросили в нашу землянку гранату. Маму и сестренок убило, остались мы с Лешей. Братик сильно плакал. Потом пришел к землянке немецкий солдат в бросил еще одну гранату в нас с Лешей. Леша больше не плакал. Я выскочила из землянки и побежала искать бабушку Катю, она жила у околицы, но я ее не нашла. По дороге увидела машину с красным крестом, хотела зайти, попросить, чтобы перевязали ноги, но меня вытолкнули. Это была немецкая машина с красным крестом. Потом я долго-долго бежала. Кругом все стреляло, а когда я услышала, что по-нашему говорят, стала кричать: "Не стреляйте! Не стреляйте!".
Я слушал этот трагический рассказ, и сжималось от боли и гнева сердце. Звериный облик фашизма встал перед нами из рассказа девочки. Да и сами гитлеровские бандиты в дневниках и письмах описывали свою жестокость не только по отношению к взрослому населению. Они не щадили даже детей. У убитого под Старой Руссой лейтенанта Густава Циголя было найдено обращение гитлеровского командования к солдатам. В нем говорилось: "У тебя нет сердца и нервов, на войне они не нужны. Уничтожь в себе жалость и сострадание - убивай всякого русского, советского. Не останавливайся, если перед тобой старик ила женщина, девочка или мальчик - убивай!"
А в дневнике другого убитого немецкого солдата Эмиля Гельца была запись: "По дороге от Мира до Стобцов мы разговаривали языком пулеметов. Крики, стоны, кровь, слезы и много трупов. Никакого сострадания мы не ощущали... Мы бросали ручные гранаты в дома. Дома горят очень быстро. Красивое зрелище. Люди плачут, а мы смеемся..."
Вот еще одна выписка из дневника убитого ефрейтора Меравитца: "Мы остались караулить пленных. А когда нашим солдатам это надоело, русских просто поставили к стенке и расстреляли... Сейчас доставили штатского, допросили и тут же прикончили".
Вот так же, как бы между делом, кто-то из им подобных бросил гранату и в землянку Емельяновых.
На другой день Вера чуть повеселела, но в глазах ее так и осталась недетская серьезность и печаль.
Мы отправили девочку в медсанбат. Там ее опекали врачи и медсестры.
...Дождя прекратились, дороги подсохли. Однажды я послал на легковой автомашине водителя Панфилова в деревню Гонцы купить для девочки у местных жителей яиц. Хозяйка дома, куда зашел Панфилов, оказалась словоохотливой и гостеприимной женщиной. Угостила Панфилова кашей с молоком.
- Коровка-то своя. Сумела спрятать в Присморжье от головорезов, - делилась она.
- В Присморжье? А у нас девочка есть оттуда. - И рассказал про Веру.
Екатерина Романовна, а это оказалась она, всплеснула руками, запричитала, зарыдала:
- Это же моя внучка...
Вместе с Панфиловым Екатерина Романовна поехала в медсанбат. Девочка бросилась к своей бабушке...
Меня всегда интересовало, как же сложилась жизнь Веры. Узнал: она окончила зоотехникум, уехала работать ветеринарным фельдшером в Калининградскую область. Вера Дмитриевна уважаемый человек в совхозе. У нее семья, муж Виктор, двое детей. Старший - Леша - назван именем ее брата, погибшего от рук фашистов. Младший сын - Андрей...
* * *
Наступала третья военная осень. Но солнце днем еще по-летнему было жарким, а вот ночи становились все холоднее и холоднее. Надо было готовиться к зиме.
Эта подготовка не пользовалась популярностью у личного состава. Стоило только появиться в траншеях, бойцы тут же забрасывали вопросами: "Все фронты перешли в наступление, товарищ полковник, а мы опять готовимся зимовать в обороне. Почему так?.."
- Оборона крепкая тоже нужна, а наступать скоро обязательно будем. Но уж если начнем, то прямо до Балтийского моря дойдем!
Бойцы на эти слова улыбались. Они твердо верили, что придет и наш ч"ред...
20 ноября 1943 года Северо-Западный фронт был расформирован, а его полевое управление выведено в резерв Ставки ВГК. Фронт существовал почти два с половиной года. Его войска сыграли важную роль в срыве планов
Гитлера - захватить северо-запад нашей Родины и подойти с севера к Москве. Отвлекая на себя немалые вражеские силы, войска фронта помогли мужественным защитникам Ленинграда отстоять город от фашистских захватчиков и не допустить выхода немецких войск к Октябрьской железной дороге.
Оставшиеся войска Северо-Западного фронта подчинили вновь образованному 2-му Прибалтийскому фронту, командующим которого был назначен генерал армии Маркиан Михайлович Попов.
Мы слышали много хорошего об этом военачальнике, обладавшем большим боевым опытом, глубоким знанием оперативного искусства, решительном и смелом в любой самой тяжелой обстановке. Генерал армии Попов был прост и внимателен в обращении с подчиненными и не стеснялся посоветоваться, расспросить командиров дивизий и полков.
С ним вместе прибыл член Военного совета фронта генерал-лейтенант Лев Захарович Мехлис.
Полевое управление 34-й армии вместе с армейскими частями и учреждениями было выведено в резерв Ставки ВГК и, как потом я узнал, в середине января 1944 года переименовано в управление 4-й армии.
* * *
Наступили холода. Работники тыла выдали личному составу зимнее обмундирование: полушубки, валенки, шапки-ушанки, теплое белье, рукавицы. Было улучшено питание. Совсем по-иному были одеты немецкие солдаты. Шинели на меху, эрзац-валенки, шерстяные носки, подшлемники и наушники не спасали от морозов. Холод загонял гитлеровцев в блиндажи и землянки. В частях противника падала дисциплина. Появились случаи перехода немецких солдат на нашу сторону. Одним из первых перешел к нам в районе деревни Овчинникове солдат второй роты 28-го легкого пехотного полка. На другой же день у деревни Горушка перешел еще один солдат из этого же полка, а через пять дней даже целое отделение второй роты 38-го легкого пехотного полка во главе с унтер-офицером.
"Жизнь для немецкого солдата стала невыносимой", - в один голос заявили они.
Многие из сдавшихся в плен охотно соглашались выступить по радио с обращением к тем, кто остался на передовой. Раньше это гитлеровцы, оказавшиеся в плену, делали очень редко.
Однажды вечером, когда солнце опустилось уже к самым верхушкам темного ельника, я зашел в блиндаж начальника разведки майора Зорько. Старший лейтенант Бейлин допрашивал пленного унтер-офицера. Немец стоял перед ним бледный, испуганно оглядываясь.
- Номер вашей дивизии, полка, батальона, роты?
Унтер-офицер втянул голову в плечи, словно ожидая, что его вот-вот ударят.
- Мы ждем! - повторил Бейлин.
- Штабной роты 30-й пехотной дивизии.
В это время вошел майор Пташенко и, спросив разрешения, обратился ко мне:
- Товарищ полковник! У блиндажа вас ожидает незнакомый генерал-лейтенант!
Я вышел из блиндажа и увидел двух генералов и группу, очевидно, сопровождающих их офицеров. Представился:
- Командир 182-й дивизии полковник Шатилов!
Генерал внимательно посмотрел на меня, крепко пожал руку и спросил:
- Вам, полковник Шатилов, уже известно, что 182-я дивизия вошла в состав 1-й ударной армии?
- Нет!
- Приказом от 19 ноября. Я командующий 1-й ударной армией генерал-лейтенант Коротков, а это - член Военного совета генерал-майор Колесников.
Я сразу узнал генерала Дмитрия Емельяновича Колесникова. Он был членом Военного совета 26-й армии на Юго-Западном фронте в первые месяцы войны, и мне не раз приходилось с ним встречаться.
- Но раз у вас нет приказа, зайдемте к вам в блиндаж и там разберемся.
Генерал Короткое позвонил в штаб армии. Выяснилось, что шифровка не успела еще прийти в дивизию. Командарм приказал доложить обстановку. Когда я начал докладывать о противнике, он спросил:
- Давно были пленные?
- Сейчас, товарищ генерал, допрашивают унтер-офицера в блиндаже начальника разведки.
- Пойдемте.
Мы вошли в блиндаж, где Бейлин продолжал допрос.
Пленный, увидев двух генералов, совсем растерялся. Полчаса назад в блиндаж пришел полковник, а тут вдруг сразу два генерала.
- Спрашивайте о планах командования!
- Какие задачи поставлены дивизии на ближайшее время? - задал вопрос Бейлин.
- Я унтер-офицер. О задаче дивизии не знаю. Офицеры говорят, что надо укреплять оборону и готовиться к зиме.
- Где расположен штаб дивизии?
Пленный замялся. Спрашивали о том, что является военной тайной. Зорько подвел гитлеровца к карте, разложенной на столе.
- Я карту плохо знаю, - залепетал унтер-офицер.
- Смотрите! - показал майор. - Сейчас ваша штабная рота расположилась здесь. А вот тут должен быть штаб дивизии. Верно?
Пленный кивнул.
Выслушав еще несколько ответов пленного, генерал встал:
- Ясно, у противника ничего не изменилось. Оборону держат прежние силы. Молодцы разведчики. Немца немедленно отправить в штаб армии.
Во время допроса член Военного совета тихо беседовал с начальником политотдела дивизии полковником Хромовым. Краем уха я услышал:
- В любых условиях боевой обстановки сохраняйте и укрепляйте партийные организации в ротах и батареях и на них опирайтесь. Их коммунисты ближе всех стоят к красноармейцам.
Командование армии побывало в расположении частей дивизии, тепло побеседовало со многими офицерами и красноармейцами. Когда был закончен официальный прием дивизии в состав 1-й ударной армии, а это произошло уже поздним вечером, я пригласил командующего, члена Военного совета и сопровождающих их офицеров на ужин.
Войдя в мой блиндаж, Геннадий Петрович Коротков внимательно осмотрелся. Его удивила почти домашняя обстановка в нем. Было уютно и тепло, на столе белела скатерть, аккуратно расставлены тарелки, разложены вилки, ножи. На одной из тарелок маленькими ломтиками хлеб. На другой - селедка, картошечка с луком. На третьей - консервы. Хорошо постарался ординарец Константин Горошков.
За ужином генерал Коротков рассказал о боях в начале войны. Он тогда командовал 238-й стрелковой дивизией, а затем 5-м гвардейским стрелковым корпусом, отличился в оборонительных боях за Тулу.
- А мы с Шатиловым, - сказал генерал Колесников, - дрались на Юго-Западном в составе 26-й армии. Помните, комдив, бои на киевском направлении? Вот только командарм наш, Федор Яковлевич Костенко, не дожил до этих дней. Он погиб под Харьковом в мае прошлого года...
После ужина командарм и член Военного совета уехали на свой КП.
Вскоре после посещения дивизии командованием армии поздней ночью я отправился вместе с начальником разведки и переводчиком в расположение боевого охранения батальона Бурмистрова проверить несение службы. Пришли, а там нас встретил комбат. Вместе с ним и командир 2-й стрелковой роты старший лейтенант Гуськов. Он доложил обстановку, а я спросил:
- Узнали, что мы прядем, или совпадение?
- У меня, товарищ полковник, по плану проверка боевого охранения.
- Ну хорошо, тогда вместе проверим.
Я очень не любил отрывать командиров от дела, но прекрасно знал, что Сергей Иванович Бурмистров не любит сидеть в штабе, чаще всего находится в подразделениях, на передовой.
Итак, собрались мы в блиндаже командира боевого охранения. Тесновато. Сидим и расспрашиваем офицера о поведении противника, интересуемся, в чем нуждаются бойцы, доходит ли сюда горячая пища? Побеседовали и уже собрались уходить, как появился наблюдатель и доложил:
- Замечена группа немецких солдат, идут прямо в наше расположение.
Мы насторожились. Майор Зорько, опытнейший разведчик, скомандовал:
- Не стрелять! Боевому охранению подтянуться к блиндажу. Старшему лейтенанту Бейлину выйти в траншею и завязать разговор с противником.
Я сижу, не вмешиваюсь, только наблюдаю через амбразуру. В снежной пелене появились силуэты немецких солдат. Действительно, бредут на наш блиндаж. Вот уже подошли совсем близко. Их пять человек. Слышим немецкую речь. Бейлин тихо нам: переводит.
- Куда мы идем? Не к русским ли? - беспокоится долговязый детина.
- Как будто провалился командный пункт батальона.
Гитлеровцы остановились перед нашей землянкой.
- Здесь кто-нибудь есть? - выкрикнул долговязый детина.
- Есть! Кого вы ищете? - на чистейшем немецком языке спросил Бейлин.
- Идем на командный пункт батальона 46-го полка. Сбились с пути, услышали мы ответ.
- Идите сюда, проведем! Это рядом.
Немцы по одному спрыгивали в траншею. Их тут же обезоруживали наши бойцы. Заблудившиеся гитлеровцы настолько растерялись, что без сопротивления побросали оружие. Долговязый детина, заикаясь от страха, спросил:
- Не расстреляете нас?
- Мы пленных не расстреливаем, - ответил старший лейтенант Бейлин.
Тут же, в блиндаже, старший лейтенант Бейлин приступил к допросу.
- Всем вам придется говорить правду, - предупредил Бейлин.
- Мы дали присягу не разглашать военную тайну, - ответил ефрейтор, видимо старший группы.
- Теперь вы в плену, и присягу можно забыть.
Солдаты при ответах носились на ефрейтора. Лучше было, конечно, допрашивать каждого в отдельности, но раз все оказались в одном блиндаже - не до этого.
В ходе допроса мы узнали многое о планах противника, о том, где находится штаб 46-го пехотного полка, его резерв, огневые позиции артиллерии.
Последним допросили ефрейтора. Вначале он все ловчил и хитрил, но потом вынужден был подтвердить показания своих подчиненных и отметил на карте расположение штабов, резерва, огневых позиций артиллерии.
Все собранные сведения и самих пленных сразу же направили в штаб армии.
Командующий артиллерией дивизии вместе со своим штабом подготовил артналеты по выявленным после допроса пленных целям. Вскоре послышались залпы наших орудий. Они следовали один за другим, словно подводили итог долгих дней активной обороны дивизии под Старой Руссой.