А 29 января курсантов академии строем повели в церковь, где был молебен «об упокоении душ убиенных под Кругами». Потом в академии была двухчасовая лекция о битве под этими самыми Кругами, – читал ее приехавший из Киева историк Козаченко – усатый дядька в темно‑синем костюме, под которым была вышиванка.
– Бой под железнодорожной станцией Круты стал одной из самых ярких страниц в украинской истории 20 века, – патетически говорил он, – 29 января 1918 года около 400 гимназистов и студентов пытались задержать наступление армии большевиков в количестве до шести тысяч человек!
В конце января большевики подошли к Нежину, не встречая на своем пути никакого сопротивления. До Киева оставалось менее 120 километров. А власти Украинской народной республики не имели ресурсов послать на перехват врагу ни одного полка. И тут наступление большевиков натолкнулось на шквальный пулеметно‑винтовочный огонь у железнодорожной станции Круты, в 18 километрах от Нежина. Завязался ожесточенный бой, который длился около пяти часов…
Димушка Любецкий слушал киевского историка и никак не мог понять, почему именно этому бою придается такое значение? Сколько таких боев было на Украине во время Гражданской войны? Да сотни, может быть, тысячи. Красные били белых, белые – красных. Когда лекция закончилась, Димушка поднял руку и задал вопрос:
– А в чем была важность этого столкновения для Украины?
Лектор недобро посмотрел на курсанта Любецкого:
– Во‑первых, крутовцы дали Украине символ борьбы и патриотизма. А во‑вторых, отсрочили захват Киева красными на четыре дня.
– Но вы же только что сказали, что бой длился около пяти часов? Откуда взялись четыре дня?
– А сколько студентов и гимназистов погибло в том бою? – спросил историка кто‑то из задних рядов.
– До 300 наших героев полегло под Кругами.
– Ох и бреше, ох и бреше пан преподавач, – тихо сказал Димушке сидевший рядом с ним худолицый нахимовец Таврицкий, и придвинул к Любецкому ноутбук, – дывись и читай ось тут… Це про тых, хто загынув пид Крутамы…
На экране ноутбука было стихотворение украинского поэта Павла Тычины «Памяти тридцати»:
На Аскольдовий могили
Поховали их –
Тридцать мучнив украиньских,
Славних, молодих…
– А сколько большевики потеряли под Кругами? – еще один вопрос лектору.
– О потерях нападавших достоверно неизвестно, но по косвенным данным, они были значительными…
«По косвенным данным… – с сомнением думал Димушка, – Сложная штука – украинская история. Где правда, где брехня?»
Димушка решил сам разобраться, что же было в бою под Кругами и в часы самоподготовки сел за книжки в академической библиотеке.
* * *
Там курсант Любецкий прочел следующее:
«Достоверного описания события происходившего 29 января 1918 года не имеется. Версии сторон, как и самих участников событий противоречивы. По информации историка Валерия Солдатенко утром 16 января (29‑го по новому стилю) отряд балтийских матросов под командованием Ремнева (по некоторым данным, до двух тысяч) (по информации участника событий С. А. Моисеева это были не матросы, а Московский и Тверской красногвардейские отряды) неожиданно попал под огонь юнкеров и студентов, поддержанный артиллерийским огнем одного (по другим версиям – двух) орудий. Через некоторое время часть оборонявшихся отступила, а продвижение наступавших было остановлено предварительно разобранными железнодорожными путями. В связи с начавшейся сильной метелью часть отступавших… была захвачена и расстреляна. Имеется информация и о восьми раненых оборонявшихся отправленных в Харьков, где ими никто не заинтересовался, и они исчезли из госпиталей, куда их устроили на лечение. По информации военного историка Ярослава Тинченко, со стороны Украинской народной республики (УНР) в бою участвовали 420 человек: 250 офицеров и юнкеров 1‑й Украинской военной школы, 118 студентов и гимназистов из 1‑й сотни Студенческого куреня, около 50 местных вольных казаков – офицеров и добровольцев. 29 января 1918 года погибло лишь несколько человек, все остальные, унося тела товарищей, отступили к эшелонам и уехали в Киев. И лишь один взвод из студенческой сотни в составе 34 человек… попал в плен. Шестеро из них были ранены, один оказался сыном машиниста, мобилизованного наступавшими. Всех посадили в поезд и отправили в Харьков (впоследствии они будут освобождены из плена). 27 оставшихся на станции были расстреляны.
Что касается количества погибших с оборонявшейся стороны, то, кроме бойцов УНР, назывались разные цифры. Так, Дорошенко (председатель генерального секретариата Центральной Рады УНР) приводит поименный список погибших 11 студентов, хотя и говорит, что несколько их погибли раньше, кроме того, были расстреляны 27 пленных – как месть за гибель 300 красноармейцев…
Потери нападавших носят различные оценки, но документальных источников, подтверждающих какую‑ либо из версий, исследователями не найдено.
Читал все это Димушка и вспоминал патетические слова лектора Козаченко: «Битва под Кругами стала одной из самых ярких страниц в украинской истории… Эта битва стала символом украинского патриотизма».
«Какая же это «яркая страница» и «символ патриотизма», – думал Димушка, – если пьяные офицеры сбежали с поля боя и бросили на произвол судьбы желторотых студентов и гимназистов? Патриоты с поля боя не бегут и своих не бросают»…
* * *
В своих спорах об истории Крыма Богдан Любецкий и Александр Иванович Кручинин заходили издалека, начиная с неандертальцев. Затем от скифов поступательно добирались до крымских войн, до царицы Екатерины, Хрущева, Ельцина, Кравчука…
Вспомнили как Коротченко – председатель Президиума Верховного Совета УССР, в 1954 году, когда Хрущев прирезал Крым к Украинской Советской Социалистической Республике (в составе СССР) – высказал «сердечную благодарность великому русскому народу за исключительно замечательный акт братской помощи».
– К сожалению, мнения «великого русского народа» и граждан Крыма об этом не спросили, – замечал Александр Иванович, и спор его с Любецким вышел на новый вираж.
Димушка рядом тыкал пальцем в свой ноутбук, но к азартному разговору отца с дедом все равно прислушивался.
– Да, по исторической справедливости Крым принадлежит России, – азартно говорил деду отец, – По справедливости, но не по закону!
Дед не сдавался:
– А если закон несправедливый? Один дурацкий закон может испоганить даже самую большую историческую справедливость!
* * *
– Ну и подлецы! – возмущенно сказал дед, когда Димушка однажды показал ему украинский учебник по истории, взятый в библиотеке военно‑морской академии, – и про Екатерину, и про Потемкина, и про Шахин‑ Гирея, и про Ясский договор – ни слова не сказали! Ну, тогда слушай!
Александр Иванович достал старую, протертую на сгибах, географическую карту.
– Как говорят в Одессе, слушай сюда, – дед приставил свой офицерский кортик, как указку, к изображению Крыма на карте, – Неоспоримый исторический факт, что судьба Крыма решилась во время русско‑турецкой войны 1768–1774 годов. Война та закончилась подписанием в 1774 году Кючук‑Кайнарджийского мирного договора. По нему Крым получил независимость от Турции, а за Россией закреплялись земли вот здесь – между Днепром и Южным Бугом, включая Керчь. Россия же по тому же договору получала право на беспрепятственное плавание торговых судов по Азовскому и Черному морям, проливам Босфор и Дарданеллы.
А в 1776 году крымским ханом при помощи России стал Шахин‑Гирей. Кстати, он был последним крымским ханом перед присоединением Крыма к Российской империи.
Так вот, этот самый Шахин‑Гирей, как говорится, потерял берега. Чувствуя поддержку России, он разошелся до того, что конфисковал так называемые вакуфы – земли крымского духовенства. Это и вызвало недовольство местной духовной знати.
А чтобы удержать в руках эти самые вакуфы, хан решил создать армию. Причем, армию европейского образца. Шахин‑Гирея стали считать изменником и вероотступником. Дело запахло гражданской войной. А в 1776 году обстановка в Крымском ханстве еще больше обострилась из‑за непрекращающихся попыток Турции вернуть Крым под свой контроль. И тогда Россия на помощь хану отправила в Крым войска генерал‑поручика Прозоровского. Но он сильно заболел. Командовать войсками было приказано генерал‑поручику Александру Суворову. Суворов поддерживал хана Шахин‑Гирея, избранного к тому же под сильным давлением русской дипломатии и армии.
Кручинин продолжал:
– Так вот, нахимовец Любецкий, в тот период Турция предприняла еще одну попытку, как говорится, наложить лапу на Крым. Летом 1778 года к полуострову из Стамбула пришли турецкие корабли – аж 170 вымпелов!
Турки прислали Суворову письмо, в котором объявили, что они запрещают русским кораблям ходить вдоль крымского побережья. И предупредили, что будут топить в случае нарушения ультиматума. Однако Суворов ответил туркам, что будет обеспечивать безопасность Крыма всеми возможными способами. Турецкий флот ушел домой. Но трения между Стамбулом и Петербургом из‑за Крыма продолжались.
10 марта 1779 года Россия и Турция подписали Анайлы‑Кавакскую конвенцию. По ней Россия должна была вывести свои войска с Крымского полуострова и, как и Турция, не вмешиваться во внутренние дела ханства. Турция признала Шахин‑Гирея крымским ханом и подтвердила независимость Крыма и право свободного прохода русских торговых судов через Босфор и Дарданеллы.
Однако Турция не смирилась с потерей власти над Крымом по Кучук‑Кайнарджийскому договору и стремилась вернуть Крымское ханство под свое владычество. С этой целью в 1781 году турки спровоцировали очередное восстание крымских татар во главе с братом Шахин‑Гирея – Батыр‑Гиреем и крымским муфтием. Восстание было подавлено, но после страшных казней с отрубанием голов начался новый бунт. Это вынудило Шахин‑Гирея бежать в русский гарнизон в Керчь…
Тут речь лектора Кручинина перебил голос Ольги Михайловны с кухни:
– Товарищи моряки, прекратить разговорчики, супчик стынет!
У Александра Ивановича было такое выражение лица, будто его только что из капитана I ранга незаконно разжаловали до рядового матроса:
– Обед подождет! – командирским голосом ответил он жене, – Вот сейчас Шахин‑Гирей отречется от престола, передаст Крым России, и тогда будем есть твой супчик!
Александр Иванович продолжал:
– При поддержке Турции новым крымским ханом был провозглашен Махмут‑Гирей. Но корпус русской армии генерал‑поручика де Бальмена разбил войско нового хана. Махмут‑Гирей был взят в плен. А Шахин‑Гирей при поддержке русских штыков снова стал крымским ханом. Но, вернувшись в Бахчисарай, он опять начал отрубать головы своим противникам. И снова против него вспыхнул мятеж. Тут уже не выдержала Екатерина Великая – она потребовала, чтобы Шахин‑Гирей отказался от ханства и передал Крым России.
Шахин‑Гирей в феврале 1783 года отрекся от престола, а уже в апреле того же года Екатерина II издала манифест, по которому Крым вошел в состав Российской империи.
– Супчик, супчик, мужчины! – снова послышался с кухни голос Ольги Михайловны.
– Вот теперь, когда Крым вошел в состав Российской империи, можно и супчика на камбузе похлебать, – с улыбкой сказал Александр Иванович, складывая карту. На стол поверх нее он положил кортик.
* * *
Когда в академической библиотеке курсант Любецкий попросил сидевшую за деревянным барьером владычицу книг найти ему «что‑нибудь серьезное про историю Крыма», седая женщина зашла в лабиринты стеллажей и вернулась с сильно потрепанной книжкой:
– Вот, еле нашла. Это уже списанная литература… У нас недавно комиссия из Киева работала. Приказала изъять из фонда и уничтожить. Это книга русского историка Михайловского‑Данилевского. Выдавать ее теперь запрещено…
Книга была издана в Москве еще в 1904 году. Внизу на затертой обложке читалось: «Товарищество И. Д. Сытина и К°».
Димушка жадно читал о том, что ему рассказывал дед. Там ему попался и Манифест Екатерины II от 8 апреля 1783 года «О принятии полуострова Крымского, острова Тамана и всей Кубанской стороны под Российскую державу».
Манифест царицы Екатерины гласил:
«В прошедшую с Портой Оттоманскую войну, когда силы и победы оружия Нашего давали нам полное право оставить в пользу Нашу Крым, в руках наших бывший, Мы сим и другими пространными завоеваниями жертвовали тогда возобновлению доброго согласия и дружбы с Портою Оттоманскую, преобразив на тот конец народы татарские в область вольную и независимую, чтобы удалить навсегда случаи и способы к распрям и остуде, происходившим часто между Россиею и Портою в прежнем татар состоянии. Но ныне по долгу предлежащего нам попечения о благе и величии Отечества, стараясь пользу и безопасность его утвердить, как равно полагая средством, навсегда отдаляющим неприятные причины, возмущающие вечный мир между империями Российскою и Оттоманскою заключенный, который мы навсегда сохранить искренне желаем, не меньше же и в замену и удовлетворение убытков Наших, решилися Мы взять под державу Нашу полуостров Крымский, остров Таман и всю Кубанскую сторону»…
Книга сообщала Димушке, что по распоряжению Екатерины II сразу же после присоединения Крыма к полуострову был направлен фрегат «Осторожный» под командованием капитана II ранга Ивана Михайловича Берсенева для выбора гавани у юго‑западного побережья. Осмотрев в апреле 1783 года бухту у поселка Ахтиар (он был расположен недалеко от развалин Херсонеса‑ Таврического), Берсенев рекомендовал ее в качестве базы для кораблей будущего Черноморского флота. Вскоре – 2 (13) мая 1783 года – вице‑адмирал Клокачев привел в Ахтиарскую гавань из Керчи 11 кораблей Азовской флотилии. 7 мая в бухту вошла и Днепровская флотилия. На берегу корабли встречали офицеры Крымского корпуса, которым командовал генерал‑поручик А. В. Суворов.
Началось сооружение домиков‑мазанок, подсобных помещений и административных зданий.
А в июне 1783 года в Карасубазаре, на вершине горы Ак‑Кая (Белая скала), князь Потемкин принял присягу на верность России крымской знати и представителей всех слоев крымского населения. Было создано земское правительство Крыма.
22 февраля 1784 года своим указом Екатерина II даровала крымским мурзам российское дворянство. За знатью были сохранены земельные владения, но было запрещено владеть русскими крепостными крестьянами. Данный указ сразу же сделал большую часть татарской знати сторонниками России, недовольные же российскими нововведениями эмигрировали в Турцию. Земли и доходы, которые принадлежали крымскому хану, перешли к императорской казне. Крепостное право в Крыму не вводилось, все пленники российского подданства были освобождены.
В 1784 году в качестве базы русского флота был основан Севастополь – «величественный город».
А в 1787 году Турция, заручившись поддержкой Великобритании, Франции и Пруссии, потребовала восстановления вассалитета Крыма, а также права на досмотр кораблей, проходящих через проливы Босфор и Дарданеллы. Получив отказ, Турция объявила войну России. Летом 1787 года турецкий флот атаковал русский у Крымского полуострова, однако, несмотря на численное превосходство, потерпел поражение. Российской же армии сопутствовал успех: были взяты Измаил и Анапа, армия Потемкина захватила Очаков, а войска Суворова разгромили турецкую армию под Рымником. Турция была вынуждена подписать Ясский мирный договор, который окончательно закрепил за Российской империей все Северное Причерноморье, включая Крымский полуостров»…
В апреле 1783 года Екатерина II издала манифест, по которому Крым вошел в состав Российской империи
Манифест императрицы Екатерины II
Генеральная карта Таврической губернии. 1822 г.
* * *
Уже давно заметил Димушка, что когда за семейным столом Кручининых оказывались вместе и дядя Павел, и Александр Иванович, и второй дед – Михаил Иосифович Любецкий, яростных споров о Крыме не было.
– Ни слова о политике! – строгим басом говорил Павел Кручинин,– мы тут люди военные. Политические разговоры для военных вредны.
И почему‑то вставлял в разговор неизменное: «Хорошая погода, господа, не правда ли?»…
Но стоило Павлу Александровичу и младшему Любецкому выйти из‑за стола на перекур, как их отцы возвращались на прежние круги.
Кручинин‑старший напирал:
– Севастополь был городом союзного значения, а когда Хрущев передавал Украине Крым, то об этом…
Любецкий – в ответ:
– Все это уже не имеет значения…
А потом в их споре замелькало «Крым‑Сагайдачный».
Димушке даже любопытно стало – кто же такой этот Сагайдачный, который, по словам отца, «брал Крым раньше русских»? А дедушка Саша лишь посмеивался над его словами и все напирал: «Ты в книжках про историю Крыма поройся, документы почитай. Вот тогда и узнаешь – как Сагайдачный «Крым брал». Он без позволения русского царя носа туда не совал! Наоборот – царь русский был против того, чтобы Сагайдачный со своим войском на Крым ходил…
И опять Димушка в академической библиотеке. Читал книги. И вот что вычитал.
Сагайдачный был вожаком запорожских казаков, гетманом по‑тогдашнему. И вот однажды он решил завязать сношения с Москвой от имени казацкого войска. С этой целью в марте 1620 года он отправил в Москву атамана низовых казаков Петра Одинца, чтобы тот известил московское правительство о готовности казаков Сагай‑ дачного нести службу государеву «как предки их, все запорожские гетманы и все запорожское войско прежним великим государям повинность чинили, им служили и за свои службы милость и жалованье себе имели, так в той же повинности и ныне царскому величеству хотят быть и, за порогами будучи, службу хотят против всяких неприятелей оказывать».
Получается, размышлял Димушка, что Сагайдачный предлагал свои «услуги» московскому царю, а за это денег от него хотел. Но что же дальше было? А вот что.
«Послы были встречены милостиво, но царем не были приняты, так как царь собирался на богомолье; получив богатые подарки, послы возвратились с ответной грамотой царя, от 21 апреля 1620 года, в которой он дал следующее обещание: «Впредь мы вас в нашем жалованья забвенных не учиним, смотря по вашей службе». Что же касалось выраженной казаками готовности громить крымские улусы, то русский царь сдерживал это усердие. В его письменном ответе Сагайдачному говорилось: «Крымский царь, князья и мурзы на наши государства войною не ходят и людям нашим пока шкод никаких ни чинят».
Димушка понял, что отец в споре с дедом насчет Сагайдачного был неправ.
* * *
В те тревожные дни Севастополь стал похожим на прифронтовой город. Ощетинились «ежами» милицейские блокпосты. В ожидании непрошеных гостей с киевского Майдана на въездах в город появились броневики. На крышах казарм и штабов российских воинских частей примостились снайперы – командиры объявили повышенную боеготовность.
На кораблях военно‑морских сил и в крымских сухопутных частях Украины тоже заметны такие же суровые приготовления: у ворот появляются бетонные блоки, возле штабов, среди мешков с песком, солдаты устраивают пулеметные гнезда. Офицеров перестали отпускать со службы домой – в войсках незалежной тоже объявлена повышенная боеготовность…
* * *
Ночью в сумрачной каюте украинского корабля сидели двое – командир, капитан II ранга Михайло Пивень и его старпом, капитан III ранга Богдан Любецкий.
Старпом распечатал бутылку любимой командиром перцовки, нарезал сала, приговаривая с усмешкой: «Героям сала!». Ровными ломтями расчекрыжил полбуханки хлеба, раскроит на шайбы соленый огурец, налил водку в стаканы и сказал:
– За что пьем, пан командир? Выпивка без тоста – пьянка…
– За мир во всем мире, – сухо откликнулся Пивень, клацнув стаканом о стакан. Он был явно не в духе – мобильники уже пятый день вырублены, жена вот‑вот родить должна. А домой не дозвониться. Только корабельная связь со штабом есть…
И у Любецкого, тоже на душе кошки скребут – как там его Людмила, как Димушка?
Выпили ‑закусили.
После сухой паузы Пивень спросил старпома:
– Что там в экипаже слышно? О чем народ судачит?
– Да все о том же… О том, что творится и в Киеве, и тут – в Крыму… Вечером мичман Ткаченко вернулся с берега. Рассказывает, что в Севастополе толпы с утра до вечера у Нахимова митингуют… Воду баламутят. Все про референдум говорят. Типа того, с кем хочет жить Крым – с Украиной или Россией… Ткаченко рассказывает, что москалей в Крым уже понаехало много – подбивают крымчан идти в Россию.
Пивень – зло:
– Хрен им, а не рэ‑фэ‑рэн‑дум!
– А если Верховна Рада Крыма примет решение референдум провести… И повернет Крым в Россию?
– Киев этого не позволит. Объявит в Крыму прямое президентское правление. Снимет к чертям собачьим крымское правительство. Организует новые выборы. Посадит своих и покажет дулю москалям!
– Легко сказать, командир. А если Крым покажет дулю Киеву? В Крыму два с лишним миллиона народу…
– Тогда Америка, НАТО помогут! И хлопцы из «Правого сектора» и «Свободы». И украинцы местные, и татары крымские! Налей еще…
Любецкий налил:
– А если на подмогу москальский флот встанет? Русских‑то в Крыму, сам знаешь – две трети, если не больше.
– Тогда будем биться с москальским флотом!
В каюте – тишина. Лишь слышно, как где‑то внизу мерно хлюпает вода у борта корабля.
Молчит Пивень. Молчит и Любецкий. Невеселые картинки в голове у обоих.
– Ладно, иди спи, – хмельным голосом сказал Пивень, – Какой‑то черный у нас разговор получился.
* * *
Бренькнул и засветился мобильник. Дали, наконец, связь. Богдан мгновенно набрал номер. В трубке – слезный голос Людмилы:
– Привет, Богдан, пятый день от тебя ни слуху, ни духу? Когда домой вернешься?
Любецкий как мог успокоил жену. Его голос стал отзываться в трубке эхом – понял, что началась прослушка. Спросил про самочувствие, про Димушку, и не стерпел, не удержал любопытства – про обстановку в городе.
Митинг у Севастопольской Горадминистрации
Людмила застрочила скороговоркой:
– Люди, как с ума посходили! С утра до вечера митингуют, кричат: «Россия‑Россия!», «Путин‑Путин!»… И наши тоже ходят на митинги, как на работу… Александр Иванович даже в народное ополчение записался! Представляешь? С ума сойти! У твоих дома все нормально, но за тебя тоже волнуются. Михаил Иосифович по каким‑то делам срочно уехал в Одессу. А вчера из Клева адмирал в штаб нашего флота прилетал. По городу пошел слух, что сразу два наших украинских адмирала перешли на ту…
Бульк – и снова помер мобильник.
Любецкий, ворочаясь, все гадал, кто же эти два адмирала‑перебежчика? И почему отец срочно уехал в Одессу?
* * *
Тревожно шепчут черноморские волны крымскому берегу – что будет? Как жить дальше Севастополю и всему Крыму? Неужели сюда придет из Киева война? С Турчиновыми, яценюками, аваковыми, наливайченками, ярошами и всеми нациками, которые обещают навести на полуострове «свой порядок»?
Гуляет по крымским равнинам и горам, по городам и селам мрачная молва, что скоро приедет в Крым бандеровский «поезд дружбы». А если еще и украинские военные ввяжутся в «наведение порядка»? А у крымских отрядов самообороны из оружия – только охотничьи стволы, по одному на взвод, кулаки, штакетины да ярость благородная. Одна сокровенная надежда у крымчан – свои, русские солдаты и офицеры, помогут защититься!
Но черноморские служаки поговаривают, что российских военных в Крыму маловато, им бы самим в случае вооруженной бучи защитить себя, свои семьи и корабли. Украинских вояк‑то вдвое больше! А если Киев перебросит сюда еще и полки своих «захисныкив», если припрутся в Крым и «Правый сектор», и Национальная гвардия, если им на подмогу пойдут местные татары?
Что будет? Что будет? Притихли, попрятались по крымскими домам члены «Партии регионов». Лишь один януковец встал на колени перед тысячами горожан на митинге и попросил у них прощения и за бездарность своей партии, и за проколы ее лидера. Это был Федор Сарматов.
А слухи все упорнее твердят, что Янукович в Крыму.
Но где точно был в тот момент Янукович, знали только в штабе Черноморского флота, да и то – немногие. Командующий флотом вице‑адмирал Александр Витко каждые два часа докладывал министру обороны России генералу армии Сергею Шойгу о маршрутах «передислокации» не на шутку напуганного президента Украины.
Судя по тому, что в те дни в штаб флота раз за разом позванивали еще и начальник Генштаба Вооруженных сил России генерал армии Валерий Герасимов, и начальник Главного разведуправления Генштаба генерал‑лейтенант Игорь Сергун, командующему нетрудно было догадаться, что Януковича «курируют» неспроста…
* * *
Чем страшнее закручивался сценарий киевских событий, тем чаще звонил Путину Янукович.
Путин с самого начала киевского бунта советовал украинскому президенту держать ситуацию строго в правовом поле и ни в коем случае не допускать кровопролития. А что еще мог он посоветовать человеку, который ждал, возможно, чудодейственных рецептов на другом конце телефонной линии?
Болезнь была сильно запущена и быстро прогрессировала.
В московских «верхах» поговаривали, что Янукович упустил момент, когда власть (как позволено ей законом) должна была «показать характер» и навести порядок. Виктор Федорович располагал всеми необходимым для этого силовыми «инструментами» – милицией, внутренними войсками, спецназом, спецслужбами, армией, наконец. Но это – легко сказать.
«Душить надо беспощадно всю эту бандеровщину!» – кричали одни, а другие предупреждали: «Вы совершите преступление, если прольется кровь!».
– Виктор Федорович, надо, в конце концов, навести порядок в городе! – уже даже не просили, а требовали от Януковича его советники, – Иначе будет поздно.
И, кажется, уже было поздно.
Больше всего Янукович боялся крови. А ее с каждым днем становилось все больше на киевских мостовых. И тогда президент робко посмотрел в сторону армии.
Но 26 января 2014 года министр обороны Украины Павел Лебедев отказался вводить войска в столицу, заявив, что армия не будет вмешиваться в противостояние между действующей властью и оппозицией.
А всего лишь через четыре дня по тем же каналам в Кремль поступила другая информация: пресс‑служба Министерства обороны Украины сообщила, что 87% личного состава вооруженных сил поддерживают действия президента.
Что же там на самом деле происходит?
– А какую позицию все‑таки занимает Лебедев? – во время телефонного разговора с Януковичем спросил Путин.
– Я и сам не пойму. Такое впечатление, что хочет усидеть сразу на двух стульях.
Путин знал, что люди из окружения Януковича советовали ему перебросить в Киев 25‑ю отдельную Днепропетровскую воздушно‑десантную бригаду для усиления органов правопорядка. Но Янукович испугался. Ну и использование армии для наведения порядка противоречит конституции Украины. Тогда советчики растолковали Виктору Федоровичу, что для удержания власти и усмирения Майдана можно ловко перехитрить конституцию – президентским указом передать 25‑ю десантную бригаду Министерству внутренних дел, за ночь переодеть десантников в форму солдат Внутренних войск и на «законном основании» перебросить ее в Киев.
Когда Янукович предложил это министру обороны Лебедеву, тот стал «вилять хвостом». Но вроде нашел юридическое обоснование возможной переброски десантников в столицу – в рамках антитеррористической операции СБУ (такая лазейка в законе была). Так что же произошло потом?
Лебедев 19 февраля приказал 25‑й бригаде прибыть в Киев, а сам в то время, когда она только‑только начала готовиться к переброске, «перебросился» в Севастополь. Причем, Путин знал, что именно в тот день, 21 февраля, состоялся телефонный разговор Лебедева с министром обороны США Чаком Хэйгелом. Американец строго, словно Лебедев был его подчиненным, предостерег украинского коллегу «от возможного расширения участия украинских войск в конфликте».
* * *
Украинская армия видела нерешительность как Верховного главнокомандующего, так и министра обороны. Это передавалось личному составу и деморализовало его. И наоборот – вдохновляло разнуздавшуюся оппозицию на беспредел.