Крымские националисты, поддержавшие киевский Майдан, намеревались устроить на полуострове аналогичное «восстание» и сменить власть в Автономной Республике. К ним примыкала и немалая часть крымских татар, главным образом тех, кто шел за лютыми русофобами Мустафой Джемилевым и сменившим его на посту руководителя Меджлиса Рефатом Чубаровым.
Однако тяготеющие к России крымчане не давали развернуться ни украинским националистам, ни поддерживающим их татарам. К тому же за спиной пророссийски настроенных людей стоял наш Черноморский флот – а на него ненавистники Москвы давно точили зуб. Киевский Майдан резко подстегнул их агрессивность.
Участились нападения на российских военных и членов их семей, попытки проникновения на военные объекты.
Крымские «майданщики» активно пытались привлечь к своим акциям украинские части, стоявшие на полуострове. А с материка стали проникать в Крым по суше и по морю боевики «Правого сектора», которые везли с собой щиты, каски, «коктейли Молотова», биты, металлические цепи, баллоны со слезоточивым газом. А на блокпостах севастопольские ополченцы все чаще перехватывали машины с оружием и боеприпасами.
Вдобавок в Черном море стали появляться корабли нечерноморских стран НАТО. Американцы и их некоторые союзники по Североатлантическому блоку начали «пастись» на крымском направлении и почти безвылазно. Они действовали челночным способом – один корабль уходил, а ему на смену шел другой.
И хотя по Конвенции Монтре время пребывания в Черном море кораблей нечерноморских стран не должно превышать 21 день, штатовский фрегат УРО «Тейлор» ухитрился заметно нарушить эти временные рамки, сославшись на «повреждения, вызванные непредвиденным касанием грунта днищем».
Тут надо бы пояснить, что Конвенция Монтре 1936 года – международное соглашение, установившее суверенитет Турции над проливами Босфор и Дарданеллы из Черного в Средиземное море. Документ был принят на конференции о режиме Черноморских проливов, проходившей 22 июня – 21 июля 1936 года в г. Монтре (Швейцария). При этом Турция обязалась соблюдать принципы международного морского права. В данном случае Анкара, закрывшая глаза на «шалости» корабля США, не соблюдала свои обязанности.
Глава МИД РФ Сергей Лавров заявил, что пребывание кораблей ВМФ США в Черном море часто превышало сроки, установленные международной конвенцией: «Москва исходит из того, что все положения конвенции должны неукоснительно соблюдаться».
Но разведка Черноморского флота продолжала фиксировать новые нарушения международного договора, но причерноморские страны, входящие в НАТО, этого вроде и не замечали.
22 февраля уже целая группа кораблей США вошла в Черное море. И снова – с нарушением Конвенции Монтре, регламентирующей суммарное водоизмещение кораблей. В начале марта эсминцы ВМС США «Truxtun», «Donald Cook» и фрегат «Taylor» «паслись» недалеко от берегов Крыма в нейтральных водах. Их суммарное водоизмещение, как уже было сказано, в три раза превышало нормы Конвенции Монтре. Но, как сообщил турецкий журнал «Hurriyet», несмотря на это власти Турции дали разрешение на проход американских кораблей в Черное море.
В то время Крым и наш Черноморский флот оказались под «двойным давлением»: с одной стороны – местные националисты, терзавшие полуостров и флот своими агрессивными выходками, а с другой – военно‑морская группировка НАТО, которая денно и нощно «паслась» неподалеку от Крыма явно не с целью прогулки.
Учитывая такую ситуацию на суше и на море, командующий Черноморским флотом вице‑адмирал Александр Витко обратился к министру обороны России генералу армии Сергею Шойгу с предложением усилить нашу группировку в Крыму. Прежде, чем принимать окончательное решение, министр обсудил его с начальником Генштаба генералом армии Валерием Герасимовым. Тот согласился с Витко:
– Да, в таких условиях на Черноморском флоте для охраны наших военных объектов и городков у нас пока недостаточно сил. Надо нарастить группировку.
Доложили Верховному. Тот дал «добро».
* * *
Как уже говорилось, Главное оперативное управление (ГОУ) Генштаба совместно со штабами Южного военного округа и Черноморского флота разработало план поэтапного усиления группировки в Крыму.
В первой волне тех, кто был переброшен с материка на полуостров, находилось 3900 человек – десантники, морские пехотинцы, спецназ…
Делалось все это исключительно ночью, и при таком «скупом» режиме связи, при эзоповом языке переговоров кораблей с берегом, что это не вызвало у иностранных спецов по радиоразведке каких‑либо подозрений в том, что происходит что‑то неординарное (в марте 2014 года, на слушаниях в Конгрессе США, представители внушительного американского разведсообщества вынуждены были признать свой прокол). Генштаб очень четко отработал все вопросы скрытности и радиомаскировки.
Из Новороссийска первые подразделения пошли в Крым на больших десантных кораблях.
Районы погрузки и выгрузки личного состава еще на дальних подступах оцеплялись плотными кольцами охраны. Все мобильники сухопутчиков и моряков были в тот момент «мертвы».
В бухте Казачьей и в других местах Крыма усиление высаживалось на побережье только ночью. Сначала выпускали с корабля одну машину с выключенными фарами, потом, минут через десять, еще две. Через полчаса – еще три. Усиление «малыми дозами» растекалось по ночному Крыму.
Крытые тентом машины с десантом уходили в назначенные районы небольшими группами.
* * *
Для быстрой переброски подразделений, которые должны были усилить группировку наших войск в Крыму, командованию Черноморского флота было приказано задействовать «максимум возможных средств».
22 февраля 2014 года отряд боевых кораблей Черноморского флота в составе гвардейского ракетного крейсера «Москва» и сторожевого корабля «Пытливый» с моря обеспечивал безопасность Олимпийских игр в Сочи.
В 20:00 из штаба флота корабли получили приказ оставить назначенные линии дозора, следовать в Новороссийск и там подготовиться к приему десанта. Это тоже не вызвало никаких подозрений у иностранных разведок: закрытие Олимпийских игр должно было состояться на следующий день, потому отвод российских кораблей с охранных позиций выглядел вполне объяснимым.
Поздно вечером 23 февраля, когда уже была непроглядная тьма, на внешнем рейде Новороссийска началась погрузка десанта на корабли. С берега доставляли десант вспомогательные суда и буксиры военно‑морской базы.
В 00:00 24 февраля погрузка первого десанта была окончена и в 00:30 корабли начали переход. Утром 24 февраля они прибыли на внешний рейд Севастополя. «Пытливый» ошвартовался на 13‑й причал, «Москва» – на 12‑й. Но до поздней ночи десант на берег не выгружался. Всего на двух кораблях в Севастополь было доставлено свыше 700 человек десанта (в том числе и рота спецназа капитана Ушакова, о которой уже говорилось).
* * *
В тот день, 22 февраля 2014 года, большой десантный корабль Черноморского флота «Николай Фильченков» (он нескольких месяцев выполнял учебно‑боевые задачи в Средиземном море) стоял в резерве.
На корабле шел навигационный ремонт, заодно надо было починить и главный двигатель левого борта. Как только командир корабля капитан II ранга Павел Кручинин получил приказ на переброску личного состава и военной техники из Новороссийска в Севастополь, он объявил боевую тревогу.
Когда были отданы другие команды, и все закрутилось‑завертелось на корабле, в каюту командира зашел старпом – капитан III ранга Алексей Бучинский. Помялся у входа и сказал с осторожным возмущением:
– Павел Александрович, там в штабе флота с ума, что ли сошли? Какой поход? Мы же навигатор еще не починили. Левый главный движок после «средиземки» еле фурычит. А нам метео дают на эти дни – шторм… Выходить в море при таком состоянии корабля это, извините, авантюра. Даже преступление. Мы же и людей, и корабль можем погубить.
Кручинин сурово посмотрел на старпома:
– Ты что, боевой приказ собираешься обсуждать? Базар разводишь… Ты соображаешь, зачем нам надо идти в Новороссийск?
– Ну, догадываюсь, что не за картошкой…
– И о чем же ты догадываешься?
– Десант с техникой брать будем.
– Правильно. Но мы не только десант, мы Крым будем брать!
Тут Кручинин осекся, и продолжил – уже тише:
– Мы Крым возвращать будем. Да я ради этого… даже если все движки умрут, прикажу экипажу столовыми ложками до Новороссийска и обратно грести. А сейчас действуем так. Навигационный ремонт сворачиваем. Идем в Новороссийск на главном двигателе правого борта. А главный двигатель левого борта будем ремонтировать во время перехода своими силами.
После приготовления к походу, корабль Кручинина (опять‑таки, в темное время суток) снялся с якоря и вышел из Севастопольской базы.
На переходе «Фильченкову» пришлось одолеть еще одну серьезную невзгоду – сильный штормовой ветер (в бортовом журнале эта напасть скромно значилась как «сложные гидрометеорологические условия»).
Ночью 24 февраля корабль самостоятельно, без помощи буксиров ошвартовался левым бортом к одному из причалов Новороссийского порта. Началась погрузка десанта. Менее чем через час корабль снялся со швартовых и взял курс на Севастополь.
При входе в территориальные воды Украины наперерез «Николаю Фильченкову» бросился катер погранслужбы незалежной. Но ему не удалось сорвать выполнение задачи российским кораблем, который грамотно маневрировал. Ночью он вошел в Севастополь, скрытно выгрузил личный состав и технику.
А уже вскоре командир корабля Кручинин получил приказ снова идти на Новороссийск. После пополнения запасов «Фильченков» (в соответствии с приказом о тактической маскировке) дождался темноты и вышел в море – на том же одном двигателе, в тех же сложных метеоусловиях, с той же не до конца отремонтированной навигационной аппаратурой.
Во время переходов командир корабля часто спускался к электромеханикам – все мысли его в те дни и часы были связаны с поломавшимся двигателем.
– Ну что, ребятки, вылечим движок? – с надеждой говорил он своим чумазым матросам и мичманам, помогая по ходу прикрутить какую‑нибудь промасленную деталь.
И какое же счастье испытывал, когда двигатель снова заходился ровным рыком, и он, вытерев ветошью руки, поднимался на свой пост. Но случалось, не успевал дойти, а двигатель снова глох. И он снова спускался к электромеханикам…
Позже командир бригады докладывал командующему Черноморским флотом вице‑адмиралу Александру Витко: «Экипаж большого десантного корабля, которым командует капитан II ранга Кручинин П.А., действовал в высшей степени профессионально, с глубоким пониманием государственной важности тех боевых задач, которые были ему поставлены. Все они были выполнены безаварийно, в полном объеме и в срок, несмотря на серьезные технические проблемы и тяжелые погодные условия».
Такие же слова о глубоком понимании государственной важности боевых задач без малейшей натяжки можно было сказать и про действия командиров и экипажей других кораблей Черноморского флота, задействованных в операции. Да и про весь личный состав флота – от командующего до рядового матроса.
* * *
Переброска войск в Крым была организована в крайне сжатые сроки, с максимальной загрузкой больших десантных кораблей. А вместе с личным составом перевозилась и боевая техника. А тут иногда возникали серьезные проблемы. Одна из них возникла при доставке на полуостров большим десантным кораблем зенитного ракетного комплекса «Панцирь».
Габариты комплекса были больше твиндека корабля (твиндек – междупалубное пространство внутри корпуса корабля). Тут сработала смекалка командира и его помощников. Для погрузки «Панциря» была разобрана часть трубопроводов в твиндеке (когда комплекс выгрузили, их снова собрали).
Для увеличения темпа переброски войск командование флота приказало задействовать боевые корабли и суда обеспечения «на всю катушку». Причем, большие десантные корабли Черноморского флота выгружали личный состав и боевую технику не только на оборудованные слипы (площадки у побережья), но порой и в неприспособленных для этого местах.
Такая задача требовала особого мастерства экипажей кораблей. А когда такой возможности не было, тогда малые противолодочные корабли и морские тральщики подходили к большим десантным кораблям, принимали личный состав и на максимальном ходу доставляли его в пункты выгрузки.
Учитывая непродолжительность темного времени суток, была до упора увеличена «десантовместимость» кораблей. Люди по много часов находились в жуткой тесноте и духоте – но никто не ныл. Солдаты и офицеры мужественно переносили эти «временные трудности» – понимание особой важности задачи заставляло людей терпеть.
Нередко случалось так, что подход кораблей к берегу проводился по так называемым командирским ориентирам – без обозначения створов, без освещения, при полном радиомолчании. Такой способ требовал от командиров и экипажей профессионального мастерства высшей пробы. И черноморцам хватило его. А ради минимальной затраты времени на выгрузку десанта и боевой техники маневрирование кораблей зачастую проводилось без отдачи кормового якоря. И это тоже требовало большого искусства.
* * *
Позже о том периоде крымской операции министр обороны России генерал армии Сергей Шойгу будет вспоминать так:
– Наши корабли подходили к крымским берегам и ждали, бывало, по полдня, чтобы стемнело, чтобы скрытно выгрузиться. Некоторые корабли подходили на необорудованные причалы. Это требовало от командиров и экипажей особого морского искусства. И все это продолжалось две недели. Переброску дополнительного контингента в Крым мы завершили. Войска заняли назначенные позиции. А дальше надо было добиться, чтобы отряды ополченцев были там, где надо, и чтобы было их столько, сколько надо. Они шли впереди. За ними – военные. Взаимодействие с ополченцами нам надо было четко отработать. Этим занимался штаб, сформированный на месте. Мы на одном из этапов в этом штабе поменяли несколько человек. Людей быстро проверяли делом. У нас не было времени на нравоучения и «разбор полетов». Обстоятельства нам не давали шансов на ошибки. Президент жестко и постоянно держал руку на пульсе операции.
Был такой случай во время переброски войск в Крым. Мы технику и личный состав в Новороссийске погрузили на корабли. И этот конвой ночью подошел к Севастополю. Погоды нет, корабли к берегу подойти и разгрузиться не могут. Штормит. Я запрашиваю штаб Черноморского флота об обстановке. Мне докладывают: «Разгрузиться не можем. Просим разрешения отойти в море и переждать шторм». Я разрешил – нельзя же неоправданно жизнями людей даже в такой ситуации рисковать. Корабли отошли чуть назад. И встали. Пережидают шторм. А тут – звонок Президента: «Доложите обстановку!». Я отвечаю, что вроде все идет нормально, сил там хватает, но вот не можем выгрузиться. Поэтому корабли отошли назад. Он: «Как это назад!? Кто приказал? Почему мне не доложили?!». И в голосе – металл. Пока я с Президентом объяснялся на этот счет, командующий Черноморским флотом Витко по другому телефону докладывает – шторм стихает, выгрузка началась. Тут я и говорю: «Товарищ Верховный Главнокомандующий, пока я вам докладывал о ситуации, наши корабли уже развернулись и выгружаются». Ну, такая анекдотичная ситуация получилась. Мы потом с Президентом смеялись долго по этому поводу…
* * *
Много драматических событий происходило в весенние дни 2014 года не только на суше и на море, но и в воздухе. Авиационная эскадрилья одной из частей Черноморского флота в период «крымской весны» базировалась на аэродроме «Гвардейское» под Симферополем. Самолеты Су‑24 и Су‑24МР вели воздушную разведку в акватории Черного моря (на языке летчиков это еще называется «вскрытием надводной обстановки»). Во время выполнения такого задания и был замечен эсминец «Дональд Кук» ВМС США.
Экипажи двух российских самолетов, вылетевших из «Гвардейского», обнаружили американский эсминец и «выполнили условную атаку цели с разных направлений и высот с применением боевого маневрирования для преодоления ПВО противника» (так писал командир части подполковник Александр Кижелев в своем рапорте командующему авиацией Черноморского флота). После нанесения условных ракетных ударов экипажи вернулись на свой аэродром «Гвардейское».
В тот же день в американской прессе поднялся громкий шум – «русские боевые самолеты атаковали американский эсминец «Дональд Кук»!».
Тут же последовали ритуальные заявления американских военных и дипломатов о нарушении российскими боевыми самолетами международных «правил поведения» в воздухе.
14 апреля официальный представитель Пентагона полковник Стив Уоррен назвал облет эсминца «провокационными действиями России», хотя и уточнил, что российский самолет Су‑24 не имел вооружения.
Что же так задело американцев? Ситуация стала проясняться, когда в некоторых газетах США и в интернете стали появляться сообщения о том, что после «атаки русских» эсминец «Дональд Кук» экстренно зашел в румынский порт Констанца и там 27 членов экипажа написали рапорты об увольнении по собственному желанию, поскольку после пережитого стресса «не собираются рисковать своими жизнями». Косвенно это подтверждалось и заявлением полковника Уоррена, который проговорился, что «акция деморализовала экипаж корабля».
Главное разведуправление Генштаба узнало, что же на самом деле произошло с командой эсминца США, который в «учебно‑тренировочных целях» обработали на Су‑24 экипажи майоров Станислава Фамизулина и Виктора Дармина (штурманы – капитаны Иван Ипатов и Александр Батаринов).
Начальник ГРУ генерал‑лейтенант Игорь Сергун получил шифровку, в которой, в частности, говорилось:
«Эсминец ВМС США «Дональд Кук», 10 апреля вошедший в акваторию Черного моря, прибыл 14 апреля в румынский порт Констанца. По данным наших местных источников, корабль не должен был заходить в этот порт, а двигаться в сторону Одессы для отработки плана совместных учений с украинцами, румынами и французами.
Разведывательный корабль «Дюпюи‑де‑Лом» прибыл в акваторию Черного моря вместе с «Дональдом Куком». Вскоре в Черное море должен также войти французский ракетный фрегат «Дюплекс».
Изменение плана маневров было вызвано необходимостью оказания срочной медицинской помощи членам экипажа американского корабля после его облета нашими самолетами. Трое американских военнослужащих сняты с «Дональда Кука» и доставлены в военно‑морской госпиталь Констанцы с диагнозом «кровоизлияние в мозг». Еще более 20 офицеров и матросов с эсминца нуждаются в срочной психологической реабилитации после пережитого стресса в ходе «инцидента». Все они, по информации наших источников (в том числе и побывавших на корабле в составе делегации во главе с президентом Румынии Траяном Бэсеску) действительно написали рапорты с просьбой о досрочном увольнении, поскольку они больше не хотят «рисковать своими жизнями».
* * *
А тем временем в зарубежных и российских СМИ замелькало слово «Хибины» – так называется российский комплекс радиоэлектронной борьбы, который устанавливается на Су‑24. Якобы он и применялся против «Дональда Кука». Наши военные на сей счет помалкивали.
А в интернете уже вовсю гуляли красивые легенды о российской «чудо‑глушилке», с помощью которой наши пилоты утерли нос американским морякам. Вот одна из таких легенд:
«10 апреля 2014 года эсминец США «Дональд Кук» прибыл в нейтральные воды Черного моря для проведения акции устрашения и демонстрации силы – в связи с непреклонной позицией России по Украине и Крыму. До этого в акватории Черного моря уже находился другой американский эсминец – «Тракстан». То есть, происходило типичное, любимое американцами, бряцанье оружием и международное хамство.
Реакция России была спокойной, но убийственной: 12 апреля, в День космонавтики, наши снарядили к облету в нейтральных водах безоружный Су‑24, но с «Хибинами» под крылом. Далее все развивалось приблизительно по такому сценарию: «Кук» еще издали засек подход «сушки», сыграл боевую тревогу и замер по боевым постам. Все шло штатно, радары считали курс сближения с целью. И вдруг – хлоп! Все погасло. Экраны показывают муть. Су‑24 тем временем прошел над палубой «Кука», сделал боевой разворот и сымитировал ракетную атаку по цели. Конечно же, успешную – ведь противодействия нет! Потом развернулся и сымитировал еще одну. И так – еще 10 раз! Все попытки американских спецов оживить технику, чтобы она могла дать целеуказания для средств ПВО, потерпели неудачу. И только тогда, когда силуэт «сушки» растаял в дымке, экраны эсминца ожили, а системы наведения добросовестно показали чистое, сияющее голубой пустотой апрельское небо над Черным морем»…
Еще одна, не менее красивая байка: письмо американского матроса с «Дональда Кука», который писал «по мылу» своей любимой девушке:
«Мы вели русского локатором до его подхода к зоне поражения, чтобы затем его накрыть. Однако, когда он вошел в эту чертову зону, началась мистика. Первыми погасли наши локаторы, потом выключилось целеуказание «Фаланксов» (зенитный артиллерийский комплекс – прим. автора) и весь «Иджис» (корабельная многофункциональная боевая информационно‑управляющая система – прим. автора) вышел из строя. Наш великолепный «Дональд Кук» качался на волнах, как дохлая черепаха. Оказывается, этот проклятый русский металлолом, Су‑24, включил аппаратуру электронного подавления, и гордость нашего флота превратилась в наш позор! А русский стал откровенно глумиться над нами. Он произвел на нас двенадцать учебных атак, ездил по нашим локаторам брюхом, глушил нас ревом двигателя и вообще показывал нам всем, что на таком дерьмовом корыте может плавать только самая дерьмовая команда…
Улетая, он помахал крыльями, и моему другу Эду даже померещилось, что он показал нам средний палец правой руки. Мэри, ты не можешь представить, что с нами было! Такого позора мы не переживали никогда в жизни. Не которые наши парни рыдали, другие бились головой о бездействующие приборы, старший помощник на глазах у экипажа выпил из горла бутылку виски и орал на весь корабль: «Эти долбанные русские «Хибины»!, а капитан был зеленый от злости. В таком состоянии мы едва смогли пришвартоваться к румынскому берегу, и сразу после швартовки три десяти наших парней написали рапорт на увольнение. Они не смогли вынести мысли, что в решающий момент наша техника может превратиться в дерьмо, вместе с которым им придется идти на дно морское. Со мной же случилась истерика и меня отвезли в госпиталь»…
Хочется верить, что именно так все и было.
Тем более, что именно в тот день командир авиационной части в «Гвардейском» подполковник Александр Кижелев докладывал в штаб флота: «С поставленной задачей экипажи справились на «отлично». Данным вылетом была продемонстрирована готовность морской авиации Черноморского флота адекватно ответить на демонстрацию флага ВМС США в акватории Черного моря».
В тот весенний день министру обороны России Сергею Шойгу звонил глава Пентгона Чак Хэйгел – просил дать приказ черноморским летчикам, чтобы они так «опасно» над кораблями США не летали.
Шойгу ответил:
– Летаем нормально. Ничего не нарушаем. Тем более, что самолет наш был без оружия.
Хэйгелу такой ответ явно не понравился. Он наседал:
– Я пришлю вам видео, снятое с палубы нашего корабля!
Шойгу парировал:
– А зачем присылать, если это видео уже в интернете висит? Там все ясно показано.
Сергей Кужугетович не сказал Хэйгелу, что именно в тот день принял решение наградить наших летчиков…
А позже появится в народе незамысловатая бардовская песня о встрече наших самолетов с американским эсминцем. И были в ней вот такие слова:
На горизонте появился наш старинный друг,
Эсминец из‑за океана «Дональд Джилберт Кук».
Как Зевса молнии спустились на него с небес
«Голуби мира», фронтовая группа ВКС.
С углом атаки как в бою, на малой высоте
Заставили альянса экипаж вспотеть, на «Кука» палубе.
Такой вот в Черном море случился инцидент
В Крыму на «Дональде», «Хибины» выключали свет.
Все девяносто шесть ракет системы «Томагавк»
В День космонавтики остались на своих местах.
Ступай в приписки порт, домой, так сохранишь борта,
Матросы обретут покой, напишут рапорта…
* * *
1 марта 2014 года на том же аэродроме «Гвардейское» под Симферополем стояли наши военно‑транспортные самолеты Ил‑76. После обострения обстановки в Крыму они доставили из России вещевое имущество и личный состав для доукомплектования частей Черноморского флота.
В тот день очень немногие (кроме экипажей и диспетчеров) знали, какая драма еще несколько часов назад разыгралась в небе над Крымом. Накануне власти Украины ввели над полуостровом режим «Ковер». А это значило, что все самолеты, следующие в Крым, должны были совершать посадку на аэродромах вне его территории. Киев таким образом хотел сорвать усиление нашей группировки на полуострове. Несмотря на это, российское военное руководство приняло решение направить в Крым несколько Ил‑76, так как в сложившихся условиях было невозможно быстро доукомплектовать части и корабли личным составом, поступившим на военную службу по контракту. Первые два борта сели без происшествий. А вот в хвост третьего Ил‑76 (командир экипажа майор Сергей Лаврентьев) зашла пара истребителей Су‑27 ВВС Украины. В кабине нашего самолета замигала лампочка, предупреждающая о взятии украинцами самолета на сопровождение.
В тот момент в региональном центре управления воздушным движением аэропорта Симферополь на рабочем месте представителя Черноморского флота (оно давно было организовано авиадиспетчерами для координации полетов военных самолетов) находился полковник Александр Васильевич Иванов, опытный руководитель полетов. На связь с ним и вышел представитель регионального командования ПВО Украины. В динамике звучал его властный и суровый голос:
– Самолет Ил‑76 ВВС России! Приказываю развернуться и взять курс на аэродром Мелитополь! Повторяю – взять курс на Мелитополь! В противном случае будет открыт огонь на поражение!
Александр Васильевич узнал этот голос. Говорил однокашник Иванова по военному училищу. После распада Советского Союза их пути разошлись, но офицеры время от времени созванивались и даже пару лет назад встречались на годовщине выпуска.
– Коля Петровский, это ты? – спросил Александр Васильевич.
– Я, Саша…
– Что случилось? Зачем угрожать нашим летчикам? Мы же не враги!
– Знаю, но это приказ из Киева! Крым сейчас на личном контроле у Турчинова!
Иванов умышленно затянул душевный разговор с однокашником.
Их радиобеседа продолжалась и после того, как шасси третьего Ил‑76 коснулись взлетно‑посадочной полосы аэродрома «Гвардейское».
Возможно, в тот день полковник Александр Васильевич Иванов спас жизни сотне людей, находившихся на борту самолета.
* * *
Капитан I ранга в отставке Александр Иванович Кручинин продолжал работу над своей рукописью об истории родного Черноморского флота. Частенько, еще до выхода «на боевое дежурство» (так Ольга Михайловна называла его службу на загородных блокпостах севастопольского ополчения), он просыпался, когда не было еще и шести, заваривал кофе и садился за письменный стол.
Сибирский кот Боцман уже до того привык к этим ежедневным повадкам хозяина, что еще на кухне принимал позу спортсмена, ждущего на беговой дорожке эстафетную палочку, чтобы рвануть на дистанцию. Как только Боман видел, что хозяин с чашкой кофе направляется в кабинет, он срывался с места, бежал впереди Александра Ивановича и с ходу запрыгивал в кресло, а затем на стол, трамбуя своими мягкими лапами рукопись и подставляя бока. Кручинин брал его на колени, поглаживал и, прихлебывая кофе, начинал читать написанное вчера – по свежим следам событий. Ему не надо было ничего выдумывать, не нужно было старательно выписывать цитаты из архивных документов, ссылаться на штабные справки и доклады – в те дни история Черноморского флота творилась за окном его дома:
«С конца февраля 2014 года на Черном море разыгрывалась первая в истории России и Украины «битва флотов», – писал Кручинин. – И хотя не гремели пушки, не горели и не дымили тонущие корабли, бескровная схватка эта имела захватывающий драматичный сюжет. Когда в 20‑х числах февраля в Крыму сменилась власть, а 16 марта прошел референдум, окончательно закрепивший статус республики, она уже на следующий день де‑юре стала частью России. И это значило, что в тот же час военно‑морские силы Украины (ВМСУ) в Крыму из хозяев превратились в квартирантов. Россияне стали намекать им, что надо бы определяться – уходить или оставаться»…
* * *
В главной каюте украинского корвета сидели двое – командир корабля капитан II ранга Михайло Пивень и его старпом Богдан Любецкий, капитана III ранга. Оба мрачные и злые. Оба смачными морскими матюками чехвостили и министра обороны Украины, и командующего военно‑морскими силами республики, от которых по‑прежнему не было четких директив. С утра – один расплывчатый приказ, к вечеру – другой, такой же «резиновый».
Сначала было принято решение о свободном выходе украинских кораблей из Крыма в Одессу. Российский Черноморский флот им не мешал. Россияне даже подкалывали украинцев: «Можем на буксир по такому случаю взять и до Одессы дотащить».
Корвет Пивня даже начал съемку и движение к новому месту базирования, однако в Киеве вдруг передумали – приказали своим кораблям оставаться Крыму.
Как потом выяснилось, новая украинская политическая верхушка рассчитывала устроить крымский Майдан и привлечь к этому экипажи кораблей и членов семей военных моряков. Однако киевские власти не учли то обстоятельство, что уже на начальной стадии событий в Киеве большинство членов экипажей (в основном – крымчан) не собирались поддерживать Майдан, и тем более выступать в качестве силы, подавляющей народные выступления на полуострове.
Первое время командирам из числа так называемых нацпатриотов за счет информационной изоляции удавалось удерживать экипажи на кораблях и не допускать их политического разложения активистами крымской самообороны. Но даже отрезанные от событий на берегу, некоторые украинские офицеры и матросы каким‑то образом узнавали новости о происходящем на суше и поначалу легко клевали на провокационные слухи о том, что в Севастополе якобы начались этнические погромы украинцев и надо немедленно с оружием в руках спасать своих близких.
Правда о том, что в действительности происходит не только в Севастополе, но и в других городах Крыма, все равно просачивалась в кубрики кораблей. К тому же активисты севастопольской самообороны, то и дело подходили на катерах к украинским кораблям и активно «давили» на экипажи, призывая их через мегафоны не поддерживать новую киевскую власть и не идти против народа.
По кораблям и береговым частям военно‑морских сил пошел разлом.
Однажды старпом Любецкий с паническим лицом, едва успев сказать «п‑шу разрешения», вошел в каюту командира и с порога выпалил:
– Только что мичман Ткаченко с берега на катере хлеб привез! Он рассказывает, что Нагайский вместе с экипажем перешел на ту сторону! Представляешь? Уже и Андреевский флаг поднял!
Пивень окаменел, как памятник. Он давно знал капитана II ранга Андрея Нагайского, командира разведкорабля – вместе учились в «нахимовке», правда – на разных факультетах.
С трудом выдавил упавшим голосом:
– Ну, началось…
А к вечеру и на следующий день стали поступать на корабль Пивня новые мрачные вести – и другие командиры кораблей вместе с личным составом решили перейти под юрисдикцию России. И таких случаев становилось все больше.
Тогда что‑то дрогнуло и забродило в экипаже корабля Пивня. Некоторых офицеров, мичманов, старшин и матросов словно подменили – пошли по кубрикам разговоры «а может и нам»…
Тех же офицеров, которые поддерживали командира и новую киевскую власть, в экипаже за глаза называли «майданутыми». А вскоре случилось самое страшное – группа матросов и старшин во главе с мичманом Ткаченко ночью покинула корабль.
Утром Пивень построил экипаж на верхней палубе и черным вороном прошелся перед строем. А затем проклял «зрадникив» (предателей – укр.) и призвал экипаж «стоять до последнего». И даже зачем‑то достал из кобуры пистолет и пальнул в воздух. В тот момент Любецкому показалось, что Пивень сам испугался выстрела. Дрогнул и Любецкий. Мысли о том, что «творится что‑то не то», что слово «зрада» так часто мелькавшее в пламенной речи Пивня, совсем не отражает сути происходящего. Что для экипажа их корабля, почти на три четверти состоящего из крымчан, это вовсе не «зрада», а что‑то другое. Совсем другое, чему он, Любецкий, еще не мог дать точное название. И для тех людей, которые гигантскими сборищами митинговали и в Севастополе, и в Симферополе, и на берегах черноморских бухт с крымскими и российскими флагами – это тоже не «зрада», а что‑то совсем, совсем другое…
«А к вечеру… стали поступать на корабль Пивня новые мрачные вести – и другие командиры кораблей вместе с личным составом решили перейти под юрисдикцию России»
А через час поступила на корабль еще одна новость – экипажи двух украинских кораблей в Новоозерном подняли бунт и выбросили командиров за борт.
И тогда Пивень решил не дожидаться команд ни из штаба флота, ни из Киева – действовать самостоятельно. Он приказал Любецкому готовить корабль к выходу из Донузлава. К тому же и некоторые другие командиры украинских кораблей сообщили ему по радио, что тоже намерены «выходить на большую воду».
Радиоэлектронная разведка российского Черноморского флота перехватила эти разговоры.
Когда командующий российским Черноморским флотом вице‑адмирал Александр Витко выслушал доклад начальника управления разведки о том, что несколько украинских кораблей решили прорываться из Донузлава на большую воду, он приказал блокировать выход из бухты. Вероятность прямого вооруженного столкновения с россиянами из‑за намерений некоторых командиров украинских кораблей была высокой. Орудия на таких кораблях под желто‑синим флагом уже были расчехлены…
Чтобы не допустить бойни, командование флота приняло решение затопить списанный большой противолодочный корабль «Очаков» на фарватере Донузлава. Подобный прецедент в нашей военной истории уже был.
Осенью 1854 года поперек фарватера Севастопольской бухты по решению командования Черноморского флота были затоплены семь русских военных кораблей. Позже на дно ушел и остальной деревянный флот России. Сделано это было, чтобы закрыть проход в гавань англо‑французскому флоту.
Весной 2014 года история повторилась.
О своем решении адмирал Витко доложил Главкому ВМФ и министру обороны: «Цель такого моего решения – блокировать украинские корабли и предотвратить втягивание военнослужащих в действия, направленные на провокацию вооруженного конфликта и дестабилизацию ситуации в Крыму. А такая ситуация может помешать свободному волеизъявлению граждан на крымском референдуме».
О том, как происходило блокирование фарватера Донузлава, рассказывает следующий штабной документ:
«В 04:45 04 марта 2014 года по приказанию с командн<