С грудными мишенями, имитацией преследования преступника, проблем не возникло. Я поразил ее с трех позиций. Когда все успешно отстрелялись, Калач дал команду на построение.
— Благодарю за хорошие результаты, — похвалил он. — Но не зазнавайтесь, сохраняйте боевую форму. Вы костяк коллектива, обязаны служить примером.
— Товарищ подполковник, по такому случаю не мешает граммов по сто-двести принять на грудь, — предложил Ясько и привел аргумент. — Тем более у нас есть веская причина — боевое крещение замполита. При первых выстрелах из Макара я набрал всего 27 очков, а он сразу 33. Это большое достижение. Вот теперь уж точно, нашего полку прибыло. Умеет не только красиво говорить, но и стрелять на поражение.
— Капитан Ясько, отставить! — приказал Калач. — Кому не терпится заложить за воротник, то вне служебное время.
— Где же его взять неслужебное время? Мы круглые сутки на ногах, — вдохнул Федот.
— Сыщика, как волка, ноги кормят, — напомнил расхожую поговорку начальник.
— Товарищ подполковник, коль не разрешили поднять чарку, то дайте стрельнуть из Стечкина, — попросил Федот.
—Стрельнешь из рогатки. Личное оружие, яко жену, никому не доверяю, — назидательно произнес начальник. — Приказываю всем следовать этому принципу. Не передавайте табельное оружие в чужие руки, не разбрасывайтесь пистолетами, как поучал наш кумир капитан Глеб Жеглов в исполнении замечательного Владимира Высоцкого. Небрежное обращение с оружием чревато трагедиями.
С этим аргументом Калача невозможно было не согласиться. Несмотря на запрет употребления спиртных напитков, в город возвратились воодушевленными, довольными результатами стрельбы. Я тоже обрел уверенность, все более постигая суть милицейской службы. Тщательно почистил ствол пистолета и сдал в оружейную комнату.
Постового бес попутал
По соседству с моими «апартаментами» располагался кабинет старшего оперуполномоченного ОУР капитана Федота Ясько. Во время проведения дознания, допросов подозреваемых и свидетелей, даже сквозь толстые стены и тамбур дверей проникал шум, крики. Часто доказательства, улики добывались с надрывами и на повышенных тонах.
Однажды мы с ним столкнулись в коридоре, и капитал поделился информацией:
— Вадим Андреевич, я располагаю сведениями по вашей части, относительно одного из милиционеров из ИВС. Касается фактов нарушения дисциплинарного устава, норм морали.
— В чем суть дела?
—Недавно брал показания у пятидесятилетней Серафимы Байбак, задержанной работником ОБХСС на рынке за спекуляцию. Меня заинтересовали ее связи с ранее судимыми уголовниками, сплавлявшими ей для продажи похищенные вещи. Так вот эта Серафима сообщила, что один из постовых милиционеров по имени Веня, а в ИВС только один Вениамин Кострюбин почти каждую ночь дрючит ее сокамерницу двадцатидвухлетнюю Ирину Чумейко, осужденную за паразитический и аморальный образ жизни на пятнадцать суток. Клевещет или правду говорит? Надо разобраться, ведь не пойман — не вор. Хотя в пользу ее версии тот факт, что эту девицу в течение двух месяцев повторно осудили. Первый раз отсидела десять суток, а теперь максимум – пятнадцать, что случается крайне редко. Очевидно, ей номера в ИВС понравились, иначе бы после первого отбытия дала бы деру в свое село.
— Так она прописана в селе?
— Да, но во второй раз была задержана в городе на колхозном рынке. Рассудите сами, хорошо устроилась девка. Крыша над головой, кормежка из ресторана…
— Как это из ресторана? — удивился я.
— Вы разве не знаете, что из ресторана иногда в термосах для обитателей изолятора доставляют, остатки от пиршеств посетителей. Меню и харчи отменные, жалоб от арестантов не поступает. Довольны. Не прочь утилизировать и остатки спиртных напитков, водки, коньяка, вин и ликеров, Да, только кто их даст, а вот пробки от бутылок и окурки в пище встречаются.
— Это же нарушение прав человека, санитарных норм, они чреваты вспышкой инфекций и отравлений, — возмутился я.
— Товарищ старший лейтенант, не рвите сердце, — спокойно произнес Ясько. — Из-за скудного финансирования, а ведь кроме арестантов нашему кинологу старшине Игорю Криничному приходится кормить и служебно-розыскных овчарок в вольере, приходится пользоваться услугами ресторана, кафе, столовых, где остается много вполне съедобных продуктов. Отходы превращаются, если не в доходы, то в экономию средств на питании и людей, и зверей. Специалисты санэпидемстанции, токсиколог и диетолог регулярно проверяют качество блюд. Заявлений от потребителей пищи нет, значит, и нет причин для беспокойства за их здоровье. В камерах ИВС почти каждый второй-третий алкаш, закаливший свой пищевод, желудок и другие органы пищеварения разными суррогатными напитками и закусью. Им не привыкать к экстриму.
— Да, оригинальный выход из ситуации, — покачал я головой, осознавая, что рано или поздно, после первого же отравления и, хуже того, летального исхода, практику кормления отходами придется ломать. Во всяком случае, поставлю об этом в известность Калача. Хотя, наверняка, он знает, чем потчуют невольных обитателей ИВС, которые в холодную осеннюю и зимнюю пору, стуже и голоду предпочитают зловонную камеру с гарантированным теплом и харчами. Я не стал развивать эту тему и предположил:
— Может Байбак мстит своей сокамерницы из зависти, что та молодая и пользуется успехом у постового или по какой-либо другой причине?
— Вряд ли, ведь им делить нечего, нет общих интересов. Одна — спекулянтка, а другая — тунеядка и распутница. Серафима — горожанка, а Ирина — бывшая колхозница. Лишь случай свел в одной камере.
— Начальник ИВС в курсе?
— Нет, я посчитал целесообразным в первую очередь сообщить вам, — ответил Федот. — Даже, если он и знает о проделках своего подчиненного, то постарается по-тихому замять дело. Но все равно шило в мешке не утаишь.
— Да, не утаишь. Товарищ капитан, никого не информируйте, я сам постараюсь проверить. В знак согласия он кивнул головой.
Мое очередное оперативное на сутки дежурство по ГОВД совпало с вступлением на пост в ИВС сержанта Кострюбина. Благо изолятор располагался в подвальной части по всей площади здания милиции.
В два часа после полуночи вместе с помощником дежурного старшиной Олегом Соболем, направились к входу в ИВС. Подобрав в связке ключ от наружной в виде решетки из толстых стальных прутов, двери, он придерживая, чтобы не лязгала, открыл ее. По крутым ступеням спустились вниз к следующей и тоже решетчатой преграде. Из сумрачной слабо освещаемой глубины изолятора потянуло приторными запахами человеческих испражнений и пота. Соболь намеревался окликнуть постового, но я жестом велел молчать. Кострюбин при исправном несении службы через три-четыре минуты, периодически осматривая запоры на дверях камер, обязательно должен был бы пройти мимо двери. Мы затаились в небольшом закутке. Прошло пять-шесть минут, но постовой так и не появился. Я велел Олегу открыть дверь. Прошли метров пять по узкому коридору, с двух сторон которого находились камеры за металлическими дверями с крохотными смотровыми оконцами в верхней части.
И вдруг услышали шум, прерывисто-напряженное дыхание, сопение, стоны и вскрики. Дверь в помещения для постовых была приоткрыта. Из нее тонким лучиком выбивался свет. Мы вошли и застали их врасплох. Совершенно обнаженная девица со спутанными каштанового цвета волосами, смуглой высокой грудью с коричнево-матовыми ободками сосков, словно Даная на картине Рембрандта, но не столь упитанная, а изящная, возлежала на матрасе панцирной кровати. Поверх ее с голыми ягодицами пристроился Кострюбин. После нескольких по инерции толчков, увидев нас, он замер. Затем неуклюже слез с партнерши и принялся натягивать на голые волосатые ноги брюки. Чумейко вместо того, чтобы спрятать свои прелести, закрыла лицо ладонями, словно это помешало бы ее опознанию.
— Живо одевайтесь! — приказал я опешившим любовникам и, чтобы не смущать девицу, отвернулся в сторону, а Соболь продолжал обозревать пикантную сцену. Постовой, облачившись в милицейскую одежду с лицом, красным, как вареный рак, стоял, потупив взор. Ирина, накинув на плечи простенький ситцевый халатик, сидела на кровати, обхватив руками красивые смуглые колени. В ее по-цыгански смуглом облике, не было ни смущения, ни стыда. На столе стояла наполовину отпитая бутылка пива «Жигулевское», две чашечки с кофе и надкушенные бутерброды с докторской колбасой, распечатанная пачка дешевых сигарет и окурки. «Джентльменский набор постового Кострюбина», — с грустью подумал я произнес:
— Не хватало еще блуда в стенах милиции.
Затем велел старшине Соболю:
— Олег, возьми Чумейко объяснение по поводу соития. Обязательно узнай добровольно она отдалась или по принуждению и сколько раз? И смотри, не поддайся влиянию ее чар, будь бдительным.
— Гражданин командир, я хочу с вами объясниться, — с вызовом заявила Ирина.
— Еще успеете, а пока я пообщаюсь с Дон Жуаном, — и осуждающим взглядом смерил высокого и крепкого, но озабоченного ситуацией, сержанта. Когда Соболь вместе с распутницей удалились в смежное помещение, я строго спросил:
— Эх, сержант, что ты сделал? Посрамил честь работника милиции.
— Не посрамил, Ирина осталась очень довольной, удовлетворенной, — по-своему понял он мой упрек. — Если бы не помешали, то кончил бы.
— Не сомневаюсь, но во время несения службы, тем более на таком ответственном посту, этим заниматься запрещено. В свободное от службы время, сколько угодно по взаимному согласию.
—Товарищ старший лейтенант, простите, бес попутал, — выдавил он из себя. — Это не повторится.
— Конечно, не повторится, потому, что в милиции не место тем, кто своими преступлениями и проступками позорит ее честь, подрывает авторитет.
— Ей самой захотелось. Вы бы и сами не устояли перед такой классной телкой.
— Во-первых, не телка, а женщина, гражданка, а во-вторых, не тебе судить, устоял бы я или нет? — резко осадил я его. Вениамин, ощутив твердость моего характера, замер по стойке «смирно».
— Пойми, что в то время, когда ты удовлетворял свою похоть, арестанты, а среди них убийцы, насильники, наркоманы, аферисты, могли выбраться из камер, либо произойти другое ЧП, пожар из-за короткого замыкания и прочее. Ты оставил пост, что по законам военного времени расценивается, как предательство. Трибунал таких нарушителей устава не щадит.
— Меня уволят? — жалким голосом произнес он.
— Это компетенция начальника милиции, но и мое слово не последнее, — ответил я, зная, что увольнение работников рядового и младшего начальствующего состава, в отличие от офицерского, не столь хлопотное и проблем не возникнет. Вопросы об увольнении офицеров, особенно, по отрицательным мотивам, решает комиссия УВД облисполкома во главе с одним из заместителей генерала, курирующих ПВР и работу с личным составом милиции. При обсуждении нарушителя дисциплины, чаще всего на почве пьянства и семейных скандалов, замполиту за провалы в воспитание достается больше, чем самому виновнику, уволенному из органов МВД на стройки народного хозяйства.
—Товарищ старший лейтенант, поймите меня правильно, как мужик мужика, рассчитывая на солидарность, — промолвил сержант. — Я же ее не снасильничал, а по согласию. Она не требовала, чтобы я женился, словно кошка, готова с любым сношаться. Я хе не дурак, чтобы отказаться от бесплатного удовольствия, ведь когда еще так повезет на халяву. Вы бы тоже охотно согласились...
— Насчет меня прикуси язык! — строго осадил я его от фамильярности. — Так вот, если не считаешь себя дурнеем, нарушителем устава, не осознаешь пагубность своего проступка, то готовься к увольнению из милиции.
—За что? За пустяк, за шалаву? Я же не виноват, что она оказалась слабой на передок?
— Виноват, очень виноват, что воспользовался ее слабостью, возмутился я. Ты был на службе, а не в борделе. Вместо того, чтобы охранять арестантов, предался плотским утехам. Сколько было половых актов?
—Всего один разочек, а столько шума, — вздохнул сержант, тщетно пытаясь отвести лукавый взгляд.
— Достаточно и одного раза, чтобы замарать честь мундира, утратить доверие и уважение.
— Она, как курица, которую потоптал петух.
— Значит так, топтальщик, на время расследования этого позорного случая отстраняю тебя от службы.
— Я подчиняюсь подполковнику Калачу, он мой командир, — нагло заявил Кострюбин. изобразив на лице обиду. — Войдите в мое положение, я лишь четыре месяца, как демобилизовался из армии. Очень изголодался по бабам, а тут эта Иришка подвернулась и уговаривать не пришлось, сама охотно легла.
— Ты подумал о том, что рисковал заразиться гонореей или хуже того, сифилисом?
— Я — не глупый, чтобы, не зная броду, лезть в воду. Она прошла медосмотр у гинеколога, чистая, без пороков.
— Ты же мог ее оплодотворить, обрюхатить. Пришлось бы жениться на тунеядке и распутнице. Может она специально желает забеременеть, чтобы не привлекли по статье 214 УК за паразитический образ жизни.
— С презервативами, сами знаете, у нас напряг, поэтому сливаю в сторону, — признался сержант.
— Мог бы и не успеть.
— Кто не рискует, тот не пьет шампанское, — неожиданно, бравируя, не подумав, —ляпнул Кострюбин.
— Шампанское тебе еще долго не пить. Придется довольствоваться дешевым вином «Бiлэ мицнэ», «вермутом», «рубином» и самогоном.
— У меня в селе отличный самогон, первач. Прозрачный, как слеза, горит синим пламенем.
— Почему не ликвидировал очаг самогоноварения?
— Это не наша территория, а участкового инспектора из РОВД, — заметил сержант. — Что обо мне подумают земляки, если я начну их сдавать с потрохами? Станут презирать и еще кирпичом или трубой череп проломят.
— Какой же ты после этого милиционер? Поганой метлой надо гнать из органов. Кто тебя рекомендовал?
— Правление колхоза и райком комсомола.
— Проглядели, ошиблись.
—Я же служил во внутренних войсках, конвоировал зэков, имею благодарности, грамоты, накопил знания и опыт…
— Прежние заслуги, если они были, не имеет значения.
—У нас с Иришкой любовь с первого взгляда, — выложил он последний козырь.
— Ты уверен в этом?
— Да, готов на ней жениться.
— Женись, но это уже не спасет положение. Почему не подумал о том, что выйдя на свободу она растрезвонить на всю округу, что сотрудники горотдела милиции насилуют админарестованных женщин и девушек?
— Виноват, исправлюсь, — ответил сержант.
— Отстраняю тебя от несения службы до выяснений обстоятельства дела, — строго произнес и изъял у него пистолет Макарова, чтобы не вздумал себя или кого-то подстрелить и связку ключей от камер. К тому моменту возвратились Соболь с Чумейко и я велел старшине сопроводить сержанта в дежурную часть.
Остался наедине с Ириной. Она снова, проигнорировав жесткую табуретку, присела на кровать, выставив напоказ красивые стройные ноги и круглые колени.
— Гражданка Чумейко, вы отдались Кострюбину по принуждению или добровольно, может за деньги, обещание жениться? — спросил я у женщины, не проявлявшей стыдливости.
— Кто такой Кострюбин? — удивилась она.
— Сержант, постовой, с которым вы имели интимную связь.
— Надо же, какая потешная фамилия. Все равно, что кастрат, хотя у него с этим полный ажур.
— Не отвлекайтесь, четко отвечайте на вопросы, — поторопил я.
—А что надо было за деньги?
— Да, так делают проститутки, взимая плату за интим-услуги.
—Но я не проститутка, а порядочная девушка, — с обидой заявила она. — Скучно здесь у вас, тоска зеленая, никаких приятных впечатлений.
— Здесь ни санаторий, не курорт и не публичный дом, — напомнил я.
— Знаю, — усмехнулась девица.
— Значит, от скуки соблазнила постового?
— Захотелось, он первый предложили, а я не дура, чтобы отказаться от удовольствия.
— Сколько раз слипались в экстазе?
— Восемь, а может и десять раз, я не считала. Наверное, какая-то стерва позавидовала и заложила. Я грешу на сокамерницу Серафиму. Переселите меня в другую, чтобы я ей рожу не поцарапала. У меня по суду еще шесть суток ареста…
— Не переведем, а с позором выставим за порог. Вполне заслужили. Есть ли претензии к Кострюбину или начальнику изолятора?
— В камере сыро и душно и насекомые, клопы и блохи не дают спать. Поэтому спасалась от них в каптерке, — обрадовалась она своей находчивости.
—С насекомыми разберемся, потравим, а вот с камерой попрощаетесь. Здесь не бордель,не место для плотских утех постового со жрицей любви.
Судя по унылому выражению лица, такая перспектива ее огорчила..
—Чем же Вениамин мог покорить ваше сердце красавицы? — ввернул я комплимент, так как ощутил на себе магию ее очарования.
— Заботой, уважением. К тому же он высокий, сильный, симпатичный и страстный, — призналась она.
— Прямо-таки Аллен Делон, — иронизировал я.
— Лучше Делона, тот для меня уже старый, хотя и симпатичный, — скромно оценила она достоинства знаменитого французского актера и вдруг спросила:
— Почему у вас такое маленькое звание, всего лишь старший лейтенант?
—Отсидка пошла вам на пользу, научились разбираться в званиях, — и сурово напомнил. — Вопросы задаю я, а вы, будьте любезны, постараетесь на них лаконично ответить. Как произошло ваше сближение и общение с постовым милиционером?
— С каким, их здесь пятеро?
— С Кострюбиным. Может вы и других обслуживали?
— Кто же вам скажет? А с Веней легко сошлась, пацан очень изголодался, в первую ночь три палки бросил. Когда он дежурил, я попросилась в туалет…
—В каждой камере есть унитаз, параша, — уличил я ее во лжи.
—А вас, тебя не проведешь, — женщина перешла на фамильярность. Театрально встряхнула высокой упругой грудью, намереваясь вызвать во мне влечение и вожделение. «пускает в ход свои женские чары, — понял я ее поведение и жесты. — Наверное, таким же способом поймала в свои сети и добродушного деревенского простака. Хотя, какой он простак, ведь служил не в стройбате, а можно сказать, в элитных внутренних войсках. Осознает, что нарушил устав караульной службы.
— Прошу честно и четко отвечать на вопросы! — снова потребовал я. — Предупреждаю об ответственности за дачу заведомо ложных показаний.
— В камере было душно, она без кондиционера, не проветривается, поэтому меня стошнило. Серафима Моисеевна, моя сокамерница постучала в дверь. На звук подоспел Веня. Он проявил милосердия и вывел меня в коридор подышать свежим воздухом, спас от удушья, — сообщила Ирина. — Тогда у меня и возникло желание отблагодарить его. А какая от женщины самая ценная благодарность для мужчины? Тело, знойное тело. Я на свое не жалуюсь, все при мне. Он с радостью принял мою благодарность и не подкачал. Классный пацан.
— Теперь мне понятно, почему вы не желали покидать ИВС. И после первой отсидки поторопились возвратиться в камеру, чтобы продолжить блуд.
— Веня предложил мне выругать на рынке в присутствии милиционера. Осудили за мелкое хулиганство, сквернословие в общественном месте. Так я снова оказалась в камере, — призналась она.
— «Толковый» у вас советчик, ничего не скажешь. Как его после это держать в милиции.
— Не верьте, это я выдумала, — с опозданием спохватилась она.
— Слово — не воробей, вылетит — не поймаешь, — напомнил ей поговорку.
Шатенка встала и небрежно огладила тонкую талию, овальные бедра.
— Короче, между нами проскочила искра, любовь с первого взгляда. Он обнял меня, я не устояла, растаяла в его крепких руках. А какой смысл себя беречь неизвестно для кого, отказывать себе в наслаждении, когда плоть требует разрядки. Вы бы тоже не отказались от моих прелестей.
Ирина прошлась, словно на подиуме, покачивая бедрами. Приблизившись, прошептала:
— Что, товарищ старший лейтенант, не знаю вашего имени-отчества, я не против. Возьми меня, я сгораю от страсти…
— Остынь, у тебя же с постовым любовь с первого взгляда и вдруг измена? — озадачил я женщину.
— Меня не убудет. От красивого секса, женщина не вянет, а расцветает, словно роза, для здоровья полезно,— нашлась она с ответом, соблазнительно улыбнувшись чувственным ртом и влекущими глазами со злато-карими зрачками.
«Если бы в роли манекенщицы она демонстрировала на подиуме модную одежду, обувь, головные уборы, а не кувыркалась с постовым в постели, то ей бы цены не было», — размышлял я, решив бестактным вопрос о количестве половых актов с Кострюбиным. «Сейчас глубокая ночь и негуманно выставлять ее за двери ИВС, но утром, надо от нее поскорее избавиться, чтобы другие не поддались искушению».
— А-а, струсил, испугался, — огорчилась она.
— Ирина, не валяйте дурочку, устройтесь на работу, не растрачивайте свою любовь и красоту по мелочам, ведь молодость быстротечна, облетит, как с белых яблонь цвет, — увещевал я, искренне сожаления о ее легкомысленном поведении.
— Вот когда станешь полковником или генералом, тогда я прислушаюсь к твоим советам, — уязвила она. — Не учи меня жить, а лучше подари нежность.
— Этого я тебе не обещаю, а вот на свободу завтра утром за примерное поведение выпущу. Зачем такую красотку держать взаперти, тем более, что и твоя любовь, то есть Вениамин попрощается с милицией.
— За что? Он не виноват.
— Виноват, что поддался соблазну.
— Какой вы, однако, жестокий! — она капризно поджала губы.
— Не жестокий, а справедливый, — холодно отозвался я. Позвал Соболя и он спровадил искусительницу в камеру к заложившей ее Серафиме Байбак.
Поскольку Кострюбина отстранили от службы, то по тревоге подняли его сменщика. Утром я доложил Калачу об инциденте:
— Знаю, мне доложил капитан Ясько, — признался подполковник. — Пойми, что молодая, горячая кровь бурлит, давит на череп. Кто из нас не без греха? Заявления не поступило и значит потерпевшей нет. Напротив, она очень довольна. С трудом выперли из камеры, не хотела уходить, понравилось. Недаром говорят, что запретный плод слаще.
— Это произошло во время службы, а не на гулянке или пикнике, — возразил я. —Безнаказанность порождает рецидивы. Реакция на проступок, совершенный сержантом, должна быть адекватной. Если эта аморалка ему сойдет с рук, то и другие сотрудники ИВС, либо медвытрезвителя начнут ночью выводить арестованных женщин из камер и под угрозой наказания насиловать. Превратят изолятор в дом терпимости.
— Не горячись, не драматизируй, не притягивай негатив к нашей конторе, — усмехнулся Вячеслав Георгиевич.
— Вот именно, к конторе...
— Не придирайся к словам, я оговорился. Сдался тебе этот сержант, будто других забот нет. Факт не стоит выеденного яйца. К чему ажиотаж, лишние разговоры и шум? Нам еще дурной славы не хватает.
—Это не пустяк, а дело принципа. Я, как замполит, отвечаю за моральный облик личного состава, — напомнил я. Внимательно выслушав, он неожиданно заявил:
— Честно говоря, я бы сержанта не увольнял, тем более, что сам принимал его на службу, а сделал бы серьезное внушение, лишил премии или перевел бы на работу в ППС, в медвытрезвитель.
— Вячеслав Георгиевич, товарищ подполковник, как можно оставить Кострюбина, если он опозорил милицию, устроил в ИВС дом терпимости, — возмутился я. — Поползут сплетни, разнесется молва о том, что милиционеры насилуют женщин. А порочащие нас слухи очень нелегко опровергнуть. В любом случае посчитают, что отстаиваем честь запятнанного мундира.
— Согласен, разделяю твою озабоченность, но поверь, что на работу в такие службы, как ИВС, ППС и медвытрезвитель нет очередей. Здесь постоянно некомплект, высокая текучесть кадров. Люди психологически не выдерживают условий, режима работы, ведь постоянно им приходиться иметь дело с далеко не лучшей частью нашего общества: пьяницами, хулиганами, наркоманами, семейными дебоширами. Если кто и изъявляет желание, то охранником в ОВО или инспекторами в ГАИ, ДПС, где престижно и прибыльно. А в изолятор, патрульно-постовую службу и в медвытрезвитель чаще всего направляем провинившихся, как Кострюбин, милиционеров, перед которыми дилемма: продолжение службы или увольнение на стройки народного хозяйства.
В какой-то степени Вячеслав Георгиевич меня убедил, но продолжил наставления:
— Вадим Андреевич, об этом инциденте никому ни слова, чтобы не навлекли на себя неприятностей. В том же УВД, скажут, не успел приступить к исполнению обязанностей, а уже ЧП. Могут вспомнить и отстрочить присвоение очередного звания. Хотя этот случай не стоит выеденного яйца. Здоровый парень изголодался и потоптал девицу по ее же желанию. Вот, если бы насильно, тогда другое дело, криминал статья 117 УК с лишением свободы до восьми лет. На гражданке, в трудовых коллективах уйма таких случаев, но никто из этого не делает трагедии. Это жизнь с ее соблазнами, пороками и искушениями.
— Вдруг кто-нибудь из ушлых зэков подговорит Чумейко написать заявление в прокуратуру об изнасиловании. Мол, под шантажом и угрозами Кострюбина она вынуждена была вступить в половую связь. А прокурор и Борис Дивный даст делу ход
— Не даст, нет состава, признаков и мотивов преступления, — возразил Калач. — Ты же сам застукал их на горячем. И что были признаки насилия: разорванные халат, бюстгальтер, трусики, ссадины, ушибы, царапины на лице и теле Ирины?
— Нет, этого не было, да и сама она призналась, что соблазнила Вениамина. Что-то вроде скудного романтического ужина: на столе у них початая бутылка пива, два бутерброда, чашки с кофе и сигареты, — вспомнил я сервировку в комнате ИВС для постовых.
— Оказывается ухажер еще тот жлоб, держал девку на голодном пайке, пожадничал угостить «клубничку», как следует.
— Он ведь с ней не меньше десяти раз упражнялся, наверное, поэтому и оскудел кошелек.
— Какова она из себя, не зря ли он соблазнился?
— Высокая, стройная, смазливая шатенка, грудь, тонкая талия, крепкие бедра, точеные ножки — все в ажуре. Утром отпустили ее на все четыре стороны, чтобы очередного хлопца не соблазнила своими прелестями. Велели в городе не появляться. Она приписана в селе, поэтому материалы передали в РОВД участковому для содействия в трудоустройстве. А то, ведь от праздной жизни пойдет по рукам.
— С панели, как и наркоманке с иглы, очень нелегко соскочить, Это сладкая отрава, — вздохнул начальник. — Если не одумается, не возьмет себя в руки, то покатиться в пропасть, пропадет по дурости и глупости.
В итоге я проявил характер и от решения об увольнении сержанта Кострюбина не отступился. Это был мой первый акт по очистки милиции от чуждых ей элементов. Забегая вперед, скажу, что за почти четыре года моей службы под знаменами милиции были уволены 32 сотрудника, в том числе 13 офицеров по компрометирующим их фактам.
Условия содержания арестованных за мелкие правонарушения и подследственных в ИВС не реже одного раза в квартал проверял прокурор города Борис Маркович Дивный. В сопровождении двух вооруженных пистолетом ПМ и автоматом АКМ он, едва переступив порог камеры, брезгливо шмыгая греческим с горбинкой носом, строго вопрошал
— Жалобы есть?
— Почему не разрешают пользоваться бритвенным станком? — спросил один из обитателей камеру и провел рукой по заросшему черной щетиной лицу. — Стал на моджахеда похожим, родные не признают.
— Не положено, — прозвучал ответ.
— Гражданин прокурор, у меня без махорки уши опухли. Позвольте иногда курить в камере?
— Не положено, — вышел и дверь с металлическим лязгом закрылась. Направил стопы к следующей камере, где мотали десятисуточный срок наказания три разновозрастные женщины. Самая старшая из них на вопрос: «жалобы есть?», попросила:
— Товарищ прокурор…
— Гражданин, — поправил Дивный.
— Гражданин прокурор, похлопочите, чтобы нас лучше кормили. В баланде ни крупинки, ни жиринки, пустая жидкость. Совсем на казенных харчах отощали, животы к спинам прилипли?
— Не положено. Здесь вам не курорт, — сухо промолвил он. — Меню соответствует нормам питания в ИВС. В одной из камер, где на нарах опочивали подследственные за тяжкие преступления, оказался завсегдатай, ранее слышавший ответы прокурора. Услышав вопрос «жалобы есть?» и ответ «не положено», арестант, как говорится, сорвался с цепи:
— Что вы гражданин начальник заладили, словно попка какаду, не положено и не положено. А кому тогда, что и кем положено? Черт его разберет.
— Положено тому, кто соблюдает закон, — проворчал Борис Маркович, попятившись к двери спиной, а милиционеры заняли боевую стойку.
— Тогда проваливай, гуляй, аракчеев, не мешай отдыхать, здесь такие не проживают, — сквозь зубы с золотой фиксой процедил подследственный.
Пребывая в мрачном настроении. Дивный быстро, формальности ради, проверил другие камеры и уже без апломба скучно звучало его неизменное «не положено».
Диагноз, как приговор
По распоряжению товарищей из обкома Слипчука поместили в отдельное помещение, дабы соседи по койкам не допекали нудными разговорами, стонами или храпом. Курс лечения важного пациента взял под контроль заведующий онкологическим диспансером доктор медицинских наук, профессор Игорь Сергеевич Вайд. По время утреннего осмотра Александр Петрович спросил:
— Доктор, у меня есть шанс?
— Обычно на этот вопрос мои коллеги отвечают утвердительно, дабы не лишать пациента последней надежды, — произнес врач. — Вы человек волевой, ответственный и обманывать не стану. Несмотря на химиетерапию и другие процедуры, болезнь прогрессирует, не исключены ее рецидивы.
—Каков диагноз? — поторопил пациент.
—Существуют врачебные тайна и этика, — попытался уклониться от прямого ответа Вайд.