– Алло?
Голос Саймона, Клэри чуть не выронила телефон. Ее сердце разрывалось на кусочки. Она могла так отчетливо представить его, худой и темноволосый, облокотившийся о стол в узком коридоре, прямо рядом с передней дверью.
– Саймон, – сказала она. – Саймон, это я.
Клэри.
Последовала пауза. Когда он заговорил снова, его голос звучал неуверенно.
– Я…Мы знакомы?
Каждое слово чувствовалось, как гвоздь вбиваемый в ее кожу. – Мы ходим в класс английского вместе, – сказала она, что было правдой по сути‑у них было много совместных занятий, когда Клэри еще ходила в примитивную школу «Мистера Прайса».
– Ах, да, – он не звучал недружелюбно; достаточно веселый, но сбитый с толку. – Мне очень жаль. У меня плохая память на лица и имена. В чем дело? Мама сказала, что это касается домашнего задания, но мне кажется, что нам ничего не задали сегодня.
– Могу я спросить у тебя кое‑что? – поинтересовалась Клэри.
– О Повести о двух городах? – Он казался удивленным. – Слушай, я еще не читал ее. Мне нравится более современный материал. Пропасть‑22, Над пропастью во ржи – что угодно со словом «пропасть» в названии, я думаю. – Клэри подумала, что он немного флиртовал. Он, должно быть, думал, что она позвонила ему из ниоткуда, потому что она думала, что он симпатичный. Какая‑то случайная девушка из школы, имя которой он даже не знает.
– Кто твой лучший друг? – спросила она. – Самый лучший друг в мире?
Он помолчал, потом рассмеялся.
– Я должен был догадаться, что это все из‑за Эрика, – сказал он. – Знаешь, если ты хотела его номер телефона, то могла бы просто спросил у него… Клэри повесила телефонную трубку и села, глядя на него, как будто это была ядовитая змея. В сознание ее вернул голос Джии, которая спрашивала ее, была ли она в порядке, спрашивала, что случилось, но Клэри не отвечала, просто стиснула зубы, совершенно определенно не стоит плакать перед Консулом.
– Ты не думаешь о том, что он, может быть, просто притворяется? – сказала Изабель. – Делает вид, что не знает, кто ты, знаешь, потому что это будет опасно?
Клэри заколебалась. Голос Саймона был таким веселым, так непринуждённым, таким обычным. Никто не мог подделать такое.
– Я полностью уверена, – сказала она. – Он не помнит нас. Он не может.
Иззи отвернулся от окна, и Клэри могла ясно видеть слезы, стоявшие в её глазах.
– Я хочу тебе кое‑что сказать, – сказала Изабель. – И я не хочу, чтобы ты меня ненавидела.
– Я не могу тебя ненавидеть, – отозвалась Клэри. – Это невозможно.
– Это гораздо хуже, – сказала Изабель, – чем, если бы он умер. Если бы он был мертв, я могла скорбеть, но я не знаю, что думать. Он в безопасности, он жив, мне стоит быть признательной. Он не вампир больше, и он ненавидел быть вампиром. Я должна быть счастлива. Но я не счастлива. Он сказал мне, что любит меня. Он сказал мне, что любит меня, Клэри, и теперь он даже не знает, кто я.
Если бы я стояла перед ним, он бы не узнал моего лица. Это заставляет меня чувствовать, что я никогда не имела значения. Ничего из этого никогда не имело значения или никогда не происходило. Он никогда не любил меня, – гнев прилил к её лицу. – Я ненавижу это! – она вспыхнула внезапно. – Я ненавижу это чувство внутри своей груди.
– Когда кого‑то не хватает?
– Да, – сказала Изабель. – Я никогда не думала, что буду чувствовать такое из‑за какого‑то парня.
– Не какого‑то парня, – сказала Клэри. – Саймон. И он любил тебя. И это имеет значение. Может быть, он не помнит тебя, но ты… Ты помнишь. Саймон, который живёт в Бруклине сейчас, это Саймон, каким он привык быть 6 месяцев назад. И это не ужасно. Он был потрясающим.
Но он изменился, когда ты узнала его. Он стал сильнее, он чувствовал боль, и многое произошло с ним. И это тот Саймон, в которого ты влюбилась и который влюбился в тебя, поэтому ты скорбишь, потому что он ушёл. Но ты можешь сохранить ему жизнь хотя бы немного, помня его. Мы обе можем.
Изабель издала удушливый звук.
– Я ненавижу терять людей, – сказала она, и появилась свирепые лезвия в ее голосе: отчаяние тех, кто потерял слишком многих, слишком юным. – Я ненавижу это.
Клэри положила руку и взяла – тонкую правую руку Иззи, с единственной руной Ясновидения, начерченной вокруг костяшек ее пальцев.
– Я знаю, – сказала Клэри. – Но вспомни есть люди, которых приобрела. У меня появилась ты. Я благодарна за это. – Она жестко подала руку Иззи, и мгновение не было никакого ответа. Тогда пальцы Изабель сжала ее в ответ. Они сидели в тишине на подоконнике, их руки покрывали все расстояния между ними.
Майя сидела на диване в квартире, её квартире теперь. Так как она лидер стаи, ей заплатил небольшую зарплату, и она решила использовать её на аренду, чтобы сохранить то, что когда‑то было местом, где жили Джордан и Саймон, сохранить их вещи от выброса на улицу сердитым выселяющим их арендодателем.
В конечном итоге она бы прошла через их вещи, разбирая, что смогла, по полочкам памяти. Изгоняя призраков.
На сегодняшний день, однако, она была довольна сидеть и смотреть на то, что прибыло для нее из Идриса в небольшой посылке от Джии Пенхаллоу. Консул не поблагодарила ее за предупреждение, которое она сделала, но она приветствовал ее как нового и бессменного лидера Нью‑Йоркской стаи.
Ее тон был прохладным и далеким. Но в письма была завернута бронзовая печать, печать главы Претора Люпоса, печать, которой семья Скотт всегда подписывала свои письма. Она была извлечена из руин на Лонг‑Айленде. Еще здесь была приложена небольшая записка, с двумя словами, написанными на ней заботливой рукой Джии.
Начни сначала.
– С вами все будет хорошо. Я обещаю.
Хелен говорила это уже, наверное, раз в шестисотый, как думала Эмма. Возможно это бы и помогло, но только если бы это не выглядело так, как будто она пыталась убедить в этом саму себя.
Хелен почти закончила собирать вещи, которые она привезла с собой в Идрис. Дядя Артур (он сказал Эмме тоже называть его так) обещал прислать остальное. Он ждал внизу с Алиной, сопровождающей Хелен в Гард, где она пройдет через портал на Остров Врангеля. Алина последует за ней на следующей неделе, после договоров и голосований в Аликанте.
Все это казалось скучным и сложным и ужасным для Эммы. Все, что она знала, что ей было жаль, что она когда‑либо думала, что Хелен и Алина были сентиментальными. Хелен, казалось, сейчас не до сентиментов, просто печально, ее глаза покраснели, и руки дрожал, когда она застегнула сумку и повернулась к кровати.
Это была огромная кровать, достаточно большая для шести человек. Джулиан прислонился к спинке кровати с одной стороны, а Эмма с другой. Можно было бы разместить остальных членов семьи между ними, подумала Эмма, но Дрю, близнецы и Тавви спали в своих комнатах.
Дрю и Ливви плакали; Тиберий принял известие о выезде Хелен с широко раскрытыми глазами от непонимания, как будто он не знал, что происходит и как он должен был ответить. Напоследок он пожал её руку и торжественно пожелал ей удачи, словно она была его коллегой и уезжала в командировку. Она разрыдалась.
– О, Тай, – сказала она, и он попятился назад, испуганно смотря на неё.
Хелен опустилась на колени, в результате чего оказалась почти на уровне глаз Джулиана, сидевшего на кровати.
– Помни, что я сказала, хорошо?
– Мы будем в порядке, – пробормотал Джулиан.
Хелен сжала его руку.
– Я ненавижу то, что мне приходиться оставить вас, – сказала она. – Я бы заботилась о вас, если бы могла. Вы знаете это, да? Я бы взяла на себя институт. Я люблю вас всех так сильно.
Джулиан скривился так, как только может скривиться двенадцатилетний мальчишка при слове «любовь».
– Я знаю, – выдавил он.
– Единственная причина, по которой я могу покинуть вас, это то, что я оставляю вас в хороших руках, – сказала она, пристально смотря ему в глаза.
– Ты имеешь в виду дядю Артура?
– Я имею в виду тебя, – сказала она, и глаза Джулса расширились. – Я знаю, что это вызывает много вопросов, – добавила она. – Но я также знаю, что могу положиться на тебя. Я знаю, что ты сможешь помочь Дрю с его ночными кошмарами, и позаботиться о Ливви и Тайви, и может быть, даже о дяде Артуре. Он очень хороший человек. Рассеянный, но он, кажется, хочет попробовать…
Ее голос затих: – Но Тай, – она вздохнула, – Тай особенный. Он… понимает мир иначе, чем каждый из нас. Не каждый может говорить на его языке, но ты можешь. Позаботься о нем ради меня, ладно?
Он собирается быть кем‑то удивительным. Мы просто должны придержать Конклав от понимания того, какой он особенный. Они не любят людей, которые не такие, как все, – закончила она с горечью в голосе.
Теперь Джулиан сидел прямо и выглядел обеспокоенным.
– Тай ненавидит меня, – сказал он. – Он постоянно воюет со мной.
– Тай любит тебя, – сказала Хелен, – Он спит с той пчелой, которые ты дал ему. Он наблюдает за тобой постоянно. Он хочет быть похожим на тебя. Он просто… Это сложно, – закончила она, не как сказать то, что она хотела, что Тайзавидует тому, как Джулиан легко понимал мир, как он легко получал любовь людей, то, как делал всё каждый день без особых размышлений, казалось Таю каким‑то магическим трюком. – Иногда непросто, когда ты хочет быть похожим на кого‑то, но не знаешь как.
Между бровями Джулиана появилась складка, но он взглянул на Хелен и кивнул.
– Я буду заботиться о Тай, – произнес он. – Я обещаю.
– Хорошо. – Хелен быстро встала и поцеловала Джулиана в макушку. – Потому что он удивительный и особенный. Вы все.
Она улыбнулась Эмме:
– Ты тоже, Эмма, – сказала она, и голос ее дрогнул, как будто она вот‑вот расплачется. Она закрыла глаза, обняла Джулиана еще раз и убежала из комнаты, схватив свои чемодан и пальто. Эмма слышала, как она бежала по лестнице, а затем на фоне журчание голосов хлопнула передняя дверь.
Эмма посмотрела на Джулиана. Он сидел жестко вертикально, его грудь поднималась и опускалась, как после длительной пробежки. Она быстро взяла его за руку и написала на внутренней стороне ладони: «Ч‑Т‑О Н‑Е Т‑А‑К?»
– Ты слышала Хелен, – сказал он тихим голосом. – Она доверяет мне заботу о них: Дрю, Тайви, Ливи, Тай. Всей моей семьи, безоговорочно. Я собираюсь стать… Мне 12, Эма, и у меня будет 4 ребенка!
С тревогой она начала писать: НЕТ ТЫНЕ…
– Ты не должна так делать, – перебил он. – Не похоже то, что родители, подслушивают нас. – Это было сказано Джулсом необычайно горько, и Эмма с трудом сглотнула.
– Я знаю, – наконец сказала она. – Мне нравиться иметь секретный язык с тобой. Я имею ввиду, с кем еще мы можем поговорить о таких вещах, если не хотим разговаривать друг с другом.
Он плюхнулся на спинку кровати, повернувшись к ней лицом.
– По правде, я не знаю дядю Артура вообще. Я видел его только по праздникам. Я знаю, Хелен говорила, он замечательный и веселый, и все такое, но он мои братья сестры. Я знаю их. Он нет.
Он сжал руки в кулаки.
– Я буду заботиться о них. Я прослежу, чтобы они имели все, что захотят и ничто никогда не будет отнято у них снова.
Эмма взяла его за руку, и на этот раз он дал ей, позволяя своим глазам полу‑закрыться, когда она писала на внутренней стороне его запястья указательным пальцем: Я Б‑У‑Д‑У П‑О‑М‑О‑Г‑А‑Т‑Ь Т‑Е‑Б‑Е.
Он улыбнулся ей, но она видела напряжение в его глазах.
– Я знаю, что будешь, сказал он. Он протянул руку и сжал ей пальцы Эммы.
– Знаешь, что Марк сказал мне прежде, чем его забрали? – спросил он, прислонившись к спинке кровати. Он выглядел полностью опустошенным.
– Он сказал: «Оставайся с Эммой.» Вот мы и останемся друг с другом. Потому что это то, что делают parabatai.
Эмм чувствовала. как воздух покидает ее легкие. Parabatai. Это было большое слово‑для Сумеречных Охотников, одно из наибольших, заключающее в себе одни из самых сильных эмоций, что вы могли когда‑либо иметь, наиболее значительные обязательства, что вы когда‑либо могли дать другому человеку, в которых не было романтической любви или брака.
Она хотела сказать Джулсу, когда они вернулись в дом, хотела сказать ему, так или иначе, что когда у нее вырвались слова в офисе Консула, что они собирались быть parabatai, это было нечто большее, чем желание быть его parabatai.
– Скажи ему, – сказал тихий голос в ее голове. – Скажи ему, что ты сделала это, потому что ты должна была остаться в Лос‑Анджелесе; скажи ему, что ты сделала это, потому что ты должна быть там, чтобы узнать, что случилось с твоими родителями, чтобы отомстить.
– Джулиан, – мягко позвала она, но он не шелохнулся. Его глаза были закрыты, темные ресницы трепетали на щеками. Полночный свет проникал внутрь через окно и очерчивал его белизной и серебром.
Черты его лица становились острее, теряя детскую мягкость. Она внезапно смогла представить, как он будет выглядеть, когда станет старше – широкий и мускулистый, – взрослый Джулиан.
Он будет красивым, подумала она, и девчонки будут окружать его со всех сторон, и одна из них заберет его от нее навсегда, потому, что Эмма его парабатай и это значит, что она никогда не будет одной из этих девчонок. Она никогда не будет любить его таким образом.
Джулс забормотал и заерзал сквозь прерывистый сон. Его рука была протянута к ней, пальцы почти касались ее плеча. Его рукав был завернут до локтя. Она протянула руку и осторожно нацарапала на его предплечье, где кожа была бледной и нежной, еще не отмеченной шрамами.
П‑Р‑О‑С‑Т‑И М‑Е‑Н‑Я,Д‑Ж‑У‑Л‑С, написала она, а затем села обратно, затаив дыхание, но он не почувствовал этого и не проснулся.