– Здравствуй, дорогуша, – поприветствовал ее Дюк Бастин. Он бросил ей веревку. Нелл поймала и завязала узел на крепительной планке. – Извини, что пришлось вот так нагрянуть.
– Дюк, это место принадлежит тебе, – напомнила она.
– Не важно: дурные манеры есть дурные манеры, – сказал Дюк, спускаясь на пирс. Хлипкое сооружение задрожало под массой его громадного тела. – Клэй уже проснулся?
– Кажется, еще спит.
– А ты, значит, решила немного поплавать?
Нелл кивнула и в тот же миг поправила лямку своей сорочки, соскользнувшую с плеча: ткань была непрозрачная, но уж очень тонкая. Дюк же смотрел на ее лицо, а не на тело. Манеры у него вообще‑то были отменные.
– Вы с ним собрались на рыбалку, да? – спросила Нелл. С другой стороны пирса стояло, пришвартованное, буксирное судно Дюка. – Клэй ничего мне не говорил.
– Тебе нечего бояться, – заверил ее Дюк. – Ты не могла бы его позвать?
Нелл вернулась в дом. Обратный путь ее был усеян темно‑красными цветами, сорванными с пышной кроны делоникса теплым бризом.
Едва войдя внутрь, Нелл услышала телефонный звонок. На кухонном столе лежали два мобильных – ее и Клэя. Звонили Клэю. Она взяла трубку.
– Здравствуйте, мэм. Вас беспокоит сержант Бауман. Пригласите, пожалуйста, шефа.
– Одну минутку, – ответила Нелл.
Она зашла в спальню. Клэй открыл глаза и, увидев жену, улыбнулся. Она знала, что под одеялом он прячет эрегированный член и в полной боевой готовности ждет, когда она залезет обратно в постель. Было бы славно. Нелл прикрыла мембрану:
– На линии сержант Бауман. И Дюк только что прилетел. Он на пирсе.
– Дюк здесь?
Клэй привстал. Он был из тех темноволосых мужчин с оливковой кожей, которые всегда выглядят лет на десять моложе. Единственным признаком старения, который Нелл смогла заметить, была небольшая вертикальная морщинка на лбу, между глаз. Морщинка эта стала глубже, когда Клэй начал разговаривать по телефону.
– Привет, Уэйн. Что там стряслось?
Клэй несколько секунд слушал ответ.
– Какого черта?… – Он умолк и снова стал слушать собеседника.
– Нора? – спросила Нелл, придвигаясь ближе. – Что‑то с Норой?
Клэй помотал головой и жестом велел ей успокоиться. Он встал с кровати и свободной рукой принялся натягивать шорты. Эрекция пошла на убыль. Клэй выскочил из спальни. Нелл последовала за ним.
Клэй набирал скорость. Когда было нужно, он умел ходить очень быстро. Она с трудом поспевала за ним, мечущимся взад‑вперед по битым ракушкам тропинки. Мышцы на его плечах, доходившие до основания шеи, натянулись как канаты. Он продолжал разговор. До ее слуха донеслись указания: «Оставайся на месте. Я выезжаю».
– Куда ты выезжаешь? – вдогонку ему крикнула Нелл. – Что‑то с Норой?
Он как будто не услышал. Дюк наблюдал за ними с пирса, сложив руки на груди.
Нелл ускорила темп и, настигнув Клэя, коснулась его спины.
– Что случилось? Скажи мне.
Засунув телефон в карман, Клэй резко повернулся к ней.
– Нелл, возвращайся в дом.
– Но…
– Оглохла?! – Он вдруг повысил голос.
Ни разу за восемнадцать лет он не говорил с ней подобным тоном. Она была огорошена. Не могла шелохнуться. Клэй, казалось, тоже окаменел с приоткрытым ртом. Его лицо покраснело. Он попытался было сказать что‑то еще, намного тише, но им помешало приближение Дюка.
– Дай нам пару минут, дорогуша, – сказал он. – Все хорошо.
– У Норы все в порядке?
Дюк озадаченно поглядел на Клэя.
– Да, а почему ты спрашиваешь?
Клэй подался вперед и сжал ее ладонь.
– Я же сказал, Нора тут ни при чем.
– Что‑то на работе?
– Ага, – ответил Дюк. – Вроде того.
Они оба смотрели на нее – двое крупных мужчин, вселявших спокойствие хотя бы объемом занимаемого пространства. Дюк был преуспевающим бизнесменом и поддерживал любое начинание Клэя; дружили они давно, но общих дел не вели. Клэй работал начальником полиции и к бизнесу никакого отношения не имел. Возвращаясь в дом, Нелл недоумевала, какие деловые вопросы они могут решать сообща.
Зазвонил ее телефон. Она схватила трубку – не Нора, какой‑то смутно знакомый бельвильский номер, но чей, она не знала.
– Алло.
– Нелл? Это Ли Энн Боннер.
У Ли Энн Боннер, репортера «Бельвиль гардиан», была дочь – ровесница Норы. В начальной школе девочки дружили и часто ночевали друг у друга, но с Ли Энн Нелл не разговаривала уже несколько лет. Она вышла на веранду. Клэй и Дюк сидели на пирсе плечом к плечу и о чем‑то беседовали.
– Нелл?
– Да?
– Я понимаю, что тебе сейчас, наверное… нелегко, – сказала Ли Энн, – но не могла бы ты все же прокомментировать случившееся? А я бы процитировала твои слова в статье.
– Не понимаю, – сказала Нелл. – Что я должна прокомментировать?
Последовала длительная пауза. Из воды у самого пирса пулей вылетела какая‑то крупная рыба, но мужчины ничего не заметили.
– Ты что, еще не в курсе? – удивилась Ли Энн. – Элвина Дюпри скоро… выпустят.
Нелл потеряла равновесие и едва успела ухватиться за стул, чтобы не упасть. Элвин Дюпри отбывал пожизненное заключение без права на досрочное освобождение.
– Скоро выпустят?…
Ли Энн пустилась в сбивчивые объяснения, едва доступные пониманию Нелл; она говорила о каком‑то проекте «Справедливость», об урагане Бернардин, о ФЕМА и видеокамерах. Из всей этой путаницы Нелл смогла выделить лишь одно предложение – острый, безоговорочный, заточенный, как карандаш, факт:
– Он этого не делал.
Глава 3
Гидроплан взмыл вверх по длинному полукружью. Сначала Отмель Попугайчиков ясно виднелась в окошке со стороны Нелл, но вскоре смешалась с остальными отмелями архипелага; затем они все превратились в точки, а после растаяли без следа.
Клэй и Дюк сидели рядом в кабине. Затылки у них были похожей формы, разве что у Клэя, возможно, чуть изящней. И хотя лица мужчин были совершенно разные, в таком ракурсе их можно было принять за братьев.
– Что такое проект «Справедливость»? – спросила Нелл. Они не услышали – то ли из‑за рева мотора, то ли из‑за наушников.
Она повторила громче:
– Что такое проект «Справедливость»?
Клэй повернулся к ней, приподняв один наушник:
– Что‑что?
Нелл задала вопрос в третий раз.
– Какие‑то адвокаты, – ответил Клэй. – Ничего особо о них не знаю.
– Но они ошибаются, – сказала Нелл. – Это неправда. Клэй кивнул. У него были красивые карие глаза, обычно очень ясные, но сейчас помутневшие и будто бы обесцветившиеся.
– Какие еще адвокаты? Как это произошло?
– Это я и собираюсь выяснить, – сказал Клэй, снова опустил наушник и повернулся к ней спиной. Самолет влетел в облако; поначалу легкое, клочковатое, оно вскоре загустело. Со всех сторон их окутала непроницаемая серость, все измерения мира стерлись, и Нелл углубилась в себя.
– Вы хорошо его рассмотрели?
– Я была там. – Это объясняло, почему на ее футболке, спереди, пятна крови.
Детектив – Нелл долго не могла запомнить его имени – был обходителен и говорил с ней очень мягко.
– Как вы думаете, вы сможете опознать убийцу?
А как же иначе? Она ведь была там.
В Бельвиле Клэя ожидала служебная машина, чтобы отвезти его в офис в центре города. Нелл повез домой Дюк. Они: она сама, Клэй и Нора во время каникул, – жили в Хайтс, самом благополучном районе Бельвиля, рядом с Магнолия‑глэйд. Путь их пролегал через Нижний город, где по‑прежнему велись очистительные работы; повсюду сновали грузовики, сортировальные машины, фронтальные транспортеры – некоторые с логотипом «ДК Индастриз», некоторые без. В воздухе повис стойкий запах нечистот, гнили и разложения. Дюк закрыл окна. С крыльца покосившегося домишки, к которому потоп подступил почти вплотную, за ними наблюдал мужчина. Глаза его не выражали абсолютно ничего, однако позу можно было трактовать как обвинительную, словно Нелл и Дюк, а может, все люди, ездившие в таких роскошных авто, несли ответственность за разрушения. И эту позу местные жители принимали все чаще и чаще.
– Когда же все наладится? – сказала Нелл.
Дюк нахмурился:
– Что именно?
Она указала на улицы за окном.
– А… – Лоб его мигом разгладился. – Выкачивать закончат в следующем месяце. Потом займутся тротуарами, а затем уже пойдет как по маслу.
Нелл имела в виду, конечно же, не трубы и тротуары, но уточнять не стала. Через несколько минут Дюк высадил ее возле дома.
Нелл обожала свой дом, уютное гнездышко в средиземноморском стиле в конце тупика под названием Сэндхилл‑уэй. Больше всего ей нравилась задняя терраса («лоджия», по выражению риэлтора, продавшего им постройку) с видом на лес, находящийся под защитой государства, и, разумеется, бассейн, подарок на Рождество, который Клэй сделал много лет назад. Она зашла внутрь, переступив через горы накопившейся почты на кафельном полу. На телефоне в прихожей мерцала лампочка, извещающая о новых сообщениях; на экранчике светились слова «Память переполнена».
На кухне Нелл заметила рой плодовых мушек, кружащих над чашей с фруктами. Уехать, не спрятав фрукты в холодильник, – это было на нее не похоже. Странно. Возможно, она их все‑таки спрятала, но кто‑то…
– Нора? – окликнула она. – Нора?
Дом хранил молчание. Нелл подошла к столу и увидела, что фрукты сгнили.
Выбрасывая их в мусорный бак в гараже, она услышала звонок в дверь, вернулась в дом и, снова переступив через кипу почты, открыла.
На пороге стояла Ли Энн Боннер. В первый момент Нелл ее не узнала. Она раньше не видела Ли Энн в очках, к тому же оправа – должно быть, по хитрому замыслу дизайнеров – отвлекала внимание от лица. В этих очках глаза казались какими‑то нечеловечески умными, как будто IQ у Ли Энн зашкаливал за триста‑четыреста пунктов.
– О боже, – сказала она, – я так надеялась, что ты уже дома.
– А как ты узнала, что я в отъезде? – поинтересовалась Нелл. Вопрос случайно сорвался с языка, она даже не успела его обдумать, и прозвучал довольно‑таки дерзко.
– Заскочила на Мэриго, 1. – Это был адрес полицейского штаба, лишь недавно ставшего вновь пригодным для работы. Благодаря стихийному бедствию Нелл с Клэем и смогли вырваться из города. – Местонахождение начальника они печатают в ежедневном бюллетене.
– Вот оно как, – сказала Нелл. Не таким уж и дерзким оказался ее вопрос.
– Выглядишь отлично, – отметила Ли Энн.
– Спасибо.
– Мне нравится твоя новая прическа.
– А мне – твоя.
Ли Энн погладила свои волосы. У нее был короткий «ежик», весьма смелый выбор для Бельвиля.
– Все еще работаешь в музее?
Нелл кивнула. Она была помощницей главного куратора в Бельвильском музее истории и искусства.
– Но мы пока закрыты. Заработаем снова, когда получим страховку.
– Картины и прочие экспонаты не пострадали?
– Нет. Только в саду скульптур пропал один экспонат.
– Какой?
– «Седьмое небо».
– «Седьмое небо»? Та, которая с арками?
– Ага.
– Это была моя любимая скульптура!
– И моя.
Глаза Ли Энн, скрытые странными очками, вдруг сузились в щелки.
– А она разве не металлическая?
– Бронзовая.
– Как же вода может смыть такую тяжелую вещь?
– Ее украли, – сказала Нелл. – Под шумок.
– Дорогая?
– Мы заплатили за нее двадцать тысяч долларов, но с тех пор цены выросли.
– Господи, – сказала Ли Энн. Она сняла очки и уже не казалась Нелл такой устрашающей. – А как дела у Норы?
– Все отлично.
– В Дюке[4]учится, верно?
– В Вандербилте.[5]
– Она всегда была очень смышленой девочкой!
– А у Лейлы как?
– В УШЛ,[6]веселится напропалую. На связь выходит только тогда, когда нужны деньги.
Нелл вспомнила, что с мужем Ли Энн вроде бы развелась. В прихожую, жужжа, залетела пчела. Ли Энн смущенно заморгала.
– К слову, об урагане, – сказала она. – Мне нужна твоя помощь.
– Какого рода?
– Нужно выяснить кое‑что насчет Элвина Дюпри.
– Ли Энн, я же сказала тебе по телефону: я ничего об этом не знаю.
– Но ты же должна… – Докучливая пчела – хотя, возможно, уже другая – прожужжала прямо между двумя пучками волос на голове Ли Энн. – О‑о‑о, – раздраженно промычала журналистка, уклоняясь от атаки, – ненавижу пчел! Если укусит, распухну так, что мать родная не узнает.
– Этого допустить нельзя, – сказала Нелл, отступая в сторонку.
Ли Энн рассмеялась и вошла в дом.
Они расположились на застекленной террасе, где можно было спокойно попивать лимонад и любоваться гладью бассейна.
– Как хорошо, – сказала Ли Энн. – Сразу вспоминаются старые времена, когда наши девочки были еще совсем маленькими. Они такие разные… Лейла болтала без умолку, а Нора была тихоней. Помнишь?
– Помню.
– Я знала, что она незаурядная личность, – сказала Ли Энн. – Небось учится сейчас лучше всех.
– Не совсем так. – Если честно, в данный момент Нора находилась на испытательном сроке.
– Это у нее от тебя такой ум, – сказала Ли Энн. – Не хочу обидеть твоего мужа, конечно… – Нелл не стала ей прекословить. Ли Энн потянулась к сумочке и извлекла оттуда блокнот на спирали. – Мне кажется, что подлинной человеческой историей, сутью моей статьи, должна стать твоя реакция на случившееся. Как бы ты ее описала?
– Повторяю в третий раз, Ли Энн: я не понимаю, что случилось.
– Да, но сам факт, что его отпускают, что он невиновен…
– Он виновен. – Нелл сама удивилась, как гневно прозвучали ее слова.
Ли Энн, кивнув, сделала какие‑то пометки в своем блокноте.
– Ты это записываешь?
– Чтобы ничего потом не переврать, – объяснила Ли Энн.
– Но я против этого.
– Думаешь, будет лучше, если перевру?
Нелл покачала головой.
– Не в этом дело. Я не хочу, чтобы мои высказывания публиковали в газете. А ты ведь собираешься сделать именно это, я правильно поняла?
Ли Энн улыбнулась.
– Я репортер. И я чую здесь отменную статью.
– Да ну?
– Невиновный мужчина проводит в тюрьме двадцать лет. Вдруг из самого полицейского штаба всплывают реабилитирующие улики. Если это не отменная статья, то я не знаю, где еще ее искать.
– Реабилитирующие улики?… – Нелл запнулась на этом словосочетании. Ей прежде не приходилось употреблять его, но смысл был ясен. – Этого не может быть. Я видела все собственными глазами.
Ручка Ли Энн продолжала чиркать по бумаге, хотя глаза, опять защищенные очками, были прикованы к Нелл.
– Ты имеешь в виду убийство?
– Да. Но я не стану об этом говорить. Очевидно, произошла какая‑то ошибка… И мой муж сейчас делает все возможное, чтобы ее исправить.
Ручка Ли Энн замерла в воздухе. Журналистка закрыла блокнот и отложила его в сторону.
– Довольно, – сказала она. – Может, теперь поговорим без микрофона?
Без микрофона?
– Это как?
– Ну, как бы «не для протокола». Никаких цитат, никаких откликов, никакой газетной статьи. Я просто хочу понять, что ты испытываешь.
– Не знаю, – сказала Нелл. Почему бы и нет? Статью не опубликуют, пока она не даст официального разрешения.
– Это бы очень мне помогло, – сказала Ли Энн. – Когда это случилось, я была еще в Атланте. – Она отпила немного из стакана. – М‑м‑м. – Казалось бы, сущий пустяк, но атмосфера вмиг переменилась, стала более дружеской. – Я забыла: ты тут родилась или откуда‑то приехала?
– Родилась я в Далласе, – ответила Нелл. – Но мы переехали сюда, когда мне было лет шесть‑семь. Папа устроился на работу в благотворительную клинику.
– Он врач, да?
– Был. Сейчас он на пенсии, живет в Неаполе.
– Правда? А мой – в Сарасоте, с женой номер четыре. Она на пять лет старше.
– Ну, не так уж и плохо.
– Меня, – уточнила Ли Энн.
Нелл, рассмеявшись, сделала глоток лимонада.
– Насколько мне известно, жертвой – изначальной жертвой – был твой парень?
Нелл опустила стакан.
– Да, – ответила она, не совсем понимая, что значит «изначальная жертва».
– Джон Блэнтон, верно?
– Все называли его Джонни.
– Он был местный?
– Из Нового Орлеана, – сказала Нелл. – Мы познакомились в университете Северной Каролины. Он писал там кандидатскую диссертацию.
– По истории искусств, как и ты?
– По геологии, – сказала Нелл. – А я даже степень магистра не получила. Мы провели лето здесь, но я так и не продолжила образование.
– Ты говоришь о том лете, когда произошло убийство?
Нелл кивнула. Мало о чем в жизни она жалела так, как о том, что бросила университет. Об этом сожалении не знал никто, она всегда скрывала это. В конце концов, не так уж это важно по сравнению с тем, что случилось с Джонни.
– А ты никогда не жалеешь? – спросила Ли Энн. – О том, что не вернулась.
– Нет. – И ее впервые осенило (любопытно, почему именно сейчас?), что Джонни очень хотел бы, чтобы она вернулась в Чепел‑Хилл и получила‑таки диплом.
– Ну, в любом случае, ты устроилась на прекрасную работу, – сказала Ли Энн, словно читая ее мысли.
– Да, я обожаю свой музей.
– Как по мне, ничего лучше в этом городишке нет.
– Ну, это, может быть, уже чересчур…
– Да ну? Тебе тут нравится? А ты разве не находишь наш Бельвиль немного скучноватым?
– Мне тут нравится. А раньше нравилось еще больше.
– Раньше – это до убийства?
Нелл осеклась. Она имела в виду другое, но ремарка Ли Энн сбила ее с мысли.
– До урагана, – пояснила она. – До этого проклятого урагана.
– Нас погубил не только ураган.
– В смысле?
– На Ним ураган обрушился с такой же силой, зато почти ничего не затопило.
– Но он же, кажется, расположен чуть выше. – Нелл смутно припомнился давний разговор с Джонни – что‑то насчет геологических особенностей региона.
– Ненамного, – сказала Ли Энн. – Придется дождаться отчета.
– Какого еще отчета?
– Который предоставит Армейский инженерный корпус. Насчет плотин, шлюзов на Канал‑стрит, что поломалось, и почему, и так далее, и тому подобное. Еще неизвестно, сколько им понадобится времени. – В сумочке Ли Энн зазвонил мобильный телефон. Взглянув на номер, она нахмурилась и спрятала его. – Что ты можешь рассказать мне об этом убийстве?
– Это было ужасно.
– Ты видела все своими глазами?
– Да.
– Только ты?
– Только я.
– Где это произошло?
Нелл глубоко вдохнула. Она вдруг страшно разнервничалась, как будто ей предстояло сдавать экзамен или произносить речь. В то же время ей хотелось поговорить об этом, а такого желания у нее не возникало уже очень давно – пожалуй, с дня суда.
– Немного на юг от Магнолия‑глэйд. Мы с Джонни тем летом жили в домике для гостей, принадлежавшем моим родителям. – То лето отличалось одной особенностью: жаркое, как и любое другое лето в районе залива, оно почему‑то совершенно не было влажным. Одна сухая, теплая ночь сменяла другую. – Днем Джонни работал над своей диссертацией: он к тому времени уже все придумал, и оставалось лишь записать. Я учила плавать детей в христианском лагере. А ночью мы подолгу гуляли. Иной раз доходили до самой плотины.
– Какой именно?
– Той, старой, возле Саншайн‑роуд. После постройки канала все изменилось. – Это было их излюбленное место в Бельвиле: оттуда, сверху, открывался бесподобный, ничем не загороженный вид на залив. Вдалеке неспешно проплывали огни креветколовных и грузовых суден.
Телефон Ли Энн снова зазвонил.
– Черт! – воскликнула она, но отвечать не стала. – Продолжай.
Нелл внезапно отчетливо вспомнила, какая в ту ночь была луна. Полная. Очень яркая. А Джонни рассказывал ей, что Луна, вероятно, когда‑то была частью Земли. Как же он выразился?… «Луна, она как призрак нашего младшего братца, заблудившийся в небе». Его голова была переполнена подобными мыслями, он обливал ее живительной влагой этих мыслей, как когда‑то, в день их знакомства, обрызгал водой в бассейне. Любовь с первого взгляда, это было очевидно. В Клэя Нелл влюблялась иначе: дольше, медленней, возможно, чуть осторожнее и уж точно сложнее. Но вряд ли Ли Энн захочет об этом слушать.
– Мы уже возвращались домой. Шли вдоль ручья. Знаешь тот мол в начале Пэриш‑стрит?
– Его больше нет, – сказала Ли Энн. – Бернардин постарался.
Этого Нелл не знала.
– Мы как раз проходили мимо мола, когда…
Она замолчала. Что же это? Кто‑то вошел в дом?
– Когда что?
В эту секунду на веранде появился Клэй. Он переоделся в офисе, теперь на нем был темный костюм – тот самый, что она купила ему в «Брукс бразерс», белая рубашка и синий галстук.
– Привет, любимая, – сказал Клэй, прежде чем заметил гостью, сидевшую в углу в плетеном кресле.
– Ты ведь помнишь Ли Энн? – спросила Нелл.
– Да тут незачем особо напрягать память, – ответил Клэй. – Ли Энн посетила мой офис часа два назад.
Нелл повернулась к журналистке в легком недоумении. Ни один мускул на лице Ли Энн не дрогнул, но она как‑то неловко заерзала, словно собираясь уходить.
– Там я и сказал ей, – продолжал Клэй, – что не даю комментариев относительно Дюпри и убежден, что моя жена тоже. Следовательно, этот визит, я полагаю, носит исключительно дружеский характер.
Ли Энн встала.
– Это будет отменная статья, шеф, – заверила она его. – Шила в мешке не утаишь.
– А я никогда ничего не утаивал, – напомнил Клэй. – В редакции «Гардиан» об этом должны бы знать.
– Они поддерживали его на всех выборах, – сказала Нелл. Напрасно, конечно: уж кому, как не Ли Энн, было знать об этом.
– Тогда к чему скрытничать сейчас?
– Никто не скрытничает, – сказал Клэй. – Но сначала мы должны проверить все факты, а потом уже делать заявления для прессы.
– А то, что окружной прокурор собирается опротестовать освобождение Элвина Дюпри, – это факт?
– Спросите у нее.
– Непременно спрошу.
– Ваше право. И даже ваша прямая обязанность. Не станем вас задерживать.
Ли Энн накинула ремешок сумочки на плечо.
– Приятно было повидаться, – сказала она Нелл.
– Я тебя провожу.
Больше они ничего друг другу не сказали. Вернувшись, Нелл застала Клэя на кухне. Он намазывал крекер сливочным маслом, и руки у него дрожали.
– Они уже заплесневели, – сказала она.
Клэй как будто не услышал. Крекер раскололся пополам. Клэй полез в коробку за новым.
– Что ты ей рассказала? – спросил он.
– Ничего. Мне нечего рассказывать. Что происходит?
Клэй сел за стол и принялся с ожесточением тереть глаза.
– Если б я знал… – Он продолжал тереть глаза, теперь уж совсем остервенело.
– Перестань, больно же! – Нелл подошла к нему и насильно отдернула руки. Глаза по‑прежнему были мутные, а теперь еще и покраснели. Нелл поцеловала мужа в лоб. И в этот же миг почуяла тонкую струйку смрада, которым Бернардин заполнил центр города. Особенно заметен он был, когда бриз дул с запада. Может, она забыла запереть дверь? Нелл вернулась, чтобы проверить. Дверь была закрыта.
Глава 4
– Призрак младшего братца, заблудившийся в небесах? – переспросила Нелли.
– Именно, – ответил Джонни Блэнтон. Он взял ее за руку. Они брели по тротуару Саншайн‑роуд, озаренные лунным светом; с одной стороны проезжая часть, с другой – высохшее русло реки. Проплыл ветерок, но воздух остался прежним; мягкий и теплый, на удивление легкий для июльской погоды, а теперь еще и насыщенный цветочным ароматом. – На каких картинах изображена луна? – спросил Джонни.
– «Звездная ночь», – сказала Нелли. Других она, впрочем, не помнила.
– И все?
– Наверное, художники не любили писать пейзажи по ночам, – предположила Нелли.
– Потому что плохо видно?
– И холодно.
– Ого! – крикнул Джонни. – Вот ты и рассуждаешь, как ученый. – Он остановился и повернулся к ней лицом. В ее глазах можно было различить двойное отражение луны. – С другой стороны, – сказал он, – сейчас ночь, а я тебя вижу превосходно. – Они поцеловались. – Что опровергает твою теорию.
– Идем тогда домой, – сказала Нелли. – Займемся чем‑нибудь более практичным.
– Например?
– Ну, что‑нибудь придумаешь.
Они не спеша побрели обратно. Домик для гостей находился в дальнем конце усадьбы ее родителей, где им никто не мешал и не поторапливал. Безмолвная летняя ночь. Ни единого звука, кроме их собственных шагов, их дыхания и воды, хлюпающей в заболоченном рукаве.
– Прилив, – отметил Джонни.
– А в таких болотах бывают приливы?
– Конечно. По крайней мере в этом. И волны будут немаленькие.
– С чего ты взял?
Джонни указал на луну.
– Сегодня полнолуние, – сказал он. – В этом, если разобраться, есть своеобразная поэзия. Наш призрачный братишка держится изо всех сил.
– Джонни, лучше объясни мне появление этих волн.
Джонни объяснил.
– И кто до этого додумался? – спросила Нелли.
– Ты имеешь в виду, кто объяснил природу приливов и отливов с помощью математических данных? – уточнил он. – Ньютон.
– И когда?
– В 1690‑м, плюс‑минус год.
– Ничего себе.
– Что?
– Просто представила, как люди жили раньше, когда еще не знали этого.
– Вечно ты так.
– Как «так»?
– Реагируешь. Представила целый мир, который исчез с лица земли. А я – я живу в 1689 году, жду, как будут развиваться события.
Она потрепала его по волосам.
– Мой личный Исаак Ньютон.
– Мне до него далеко. Второй Ньютон уже не родится. – Теперь они шли под руку. Пирс Пэриш‑стрит темнел вдалеке кривоватым вытянутым пятном. – Но в одном ты права: я в последнее время много думаю о приливах.
– Это связано с твоей диссертацией? – спросила Нелли, пытаясь усмотреть хотя бы отдаленную связь с геологией.
– Нет. Но с тех пор как я здесь, эта тема не дает мне покоя.
– И что именно тебя занимает?
– Понимаешь, всем известно, как устроена почва в этих краях. А вот топография морского дна почти не исследована, особенно в отношении береговой линии. Ученых ожидают удивительные открытия, лежащие прямо на поверхности, но никто почему‑то не спешит эти открытия…
– Топография? – перебила его Нелли. – Что это такое?
– Ну, формы ландшафта, – пояснил Джонни. – Меня же интересует только, почему приподнятости морского дна имеют различную высоту. Очень трудно найти точные данные на этот счет.
– Но должны же быть какие‑то старые таблицы…
Он обнял ее за плечи, она обвила рукой его спину. Они идеально подходили друг другу. Нелли любила касаться его жилистой спины, щупать бугорки позвонков между двумя вытянутыми мускулами – мускулами пловца.
– Таблицы есть. – Они вышли на пирс Пэриш‑стрит, шаткую конструкцию, от которой раньше, когда в реке еще водился сом, отправлялись мелкие рыболовецкие суденышки. – Проблема в том, что форма дна со временем меняется: Земля находится в постоянном движении, и появляются новые… – Он остановился. – Тебе не скучно все это слушать?
– Нисколько, – заверила его Нелли. – Итак, форма дна со временем меняется, следовательно?…
Джонни улыбнулся, и его белоснежные зубы сверкнули в лунном свете.
– Следовательно… Я, в общем‑то, пытался построить модель этих процессов… Предположим, что развитие рельефа происходит по принципу гигантской воронки, когда появляется…
Из‑за опорной колонны пирса им навстречу шагнул мужчина. От неожиданности Нелли чуть вздрогнула, но Джонни еще крепче обхватил ее за плечи, словно говоря: не волнуйся. Мужчина приблизился. Крупный темный силуэт.
– Добрый вечер, – сказал Джонни.
Мужчина сделал еще один шаг и замер. У него было странное лицо, с каким‑то ужасным дефектом. Еще один шаг – и его озарило лунным сиянием, и тогда Нелли поняла, что с его лицом. Оно не было изуродовано, нет, просто до самых глаз закрыто платком.
– Нора? Привет, это мама. У тебя все хорошо? Перезвони мне, когда найдешь свободную минутку.
Клэй вышел из спальни. Деловой костюм он сменил на шорты, тенниску и сланцы.
– Давай прогуляемся, – предложил он.
– Прогуляемся? – удивилась Нелл. Они никогда не гуляли. Разве что по пляжу на Отмели Попугайчиков.
– Погодка замечательная.
Когда они вышли на улицу, погода вовсе не показалась Нелл такой уж замечательной. Дувший с севера ветер гнал стаи туч, температура стремительно падала. Клэй взял ее за руку, и они прошлись до конца улицы, откуда начинался покатый спуск Сэндхилл‑уэй. Рука у него была намного больше, чем у нее. Нелл вспомнила, как много лет назад отец водил ее нырять с трамплина в Ассоциацию молодых христианок. Вокруг было тихо: взрослые на работе, дети в школе. В чьем‑то дворе залаяла собака; садовник, опершись на грабли, нажимал кнопки мобильного телефона зубочисткой.
– Я пока еще не много могу тебе рассказать.
– Но эта кассета, – сказала Нелл, – или фотография, или что там, – это же подделка. – Это было утверждение, но тон невольно поднялся в конце, будто бы в вопросе.