Ли Энн Боннер, репортер «Гардиан»
В свете недавнего оправдания Элвина Мэка Дюпри, проведшего двадцать лет в Центральной тюрьме штата по ложному обвинению в убийстве Джонни Блэнтона, остается неясным, кто же тогда убил этого молодого ученого. Отвечая на вопрос, не закрыто ли дело, начальник полиции Белъвиля Клэй Жарро заявил следующее: «На убийства срок давности не распространяется». Ответ же на замечание репортера о разнице между открытым делом и активным расследованием звучал так: «Следствие идет». Он добавил, что на данный момент у полиции нет ни подозреваемых, ни каких‑либо зацепок. Хотя официальная «горячая линия» не создана, начальник полиции не исключает помощь от населения. «Мы готовы принять во внимание любую информацию». Мистер Жарро, тогда еще обычный следователь, ответствен за арест мистера Дюпри, что, согласно нашим источникам, отчасти способствовало его повышению.
В тот вечер после ужина Клэй пошел в гостиную. Ему нравилось смотреть спортивные новости по телевизору, такая у него была слабость. Единственная. Клэй всю жизнь был прекрасным спортсменом: фотографии, на которых он был запечатлен на бейсбольных площадках, теннисных кортах и футбольных полях, занимали целый ящик стола. На многих также присутствовал Дюк Бастин. В школе «Бельвиль Вест» (их родители не могли оплачивать академию Бельвиля) на соревнованиях среди старшеклассников они вместе играли в защите. Разыгрывали популярную в бейсболе комбинацию «один внутрь поля – другой наружу». За «внутрь поля» отвечал Дюк, как более крупный и медлительный.
В комнату вошла Нелл. Клэй сидел, забросив ноги на стол, и попивал пиво. Показывали баскетбольный матч.
– Игра интересная?
– Если сам играл в защите, нет.
Он похлопал по подушке, приглашая ее сесть рядом.
– Выглядишь усталым.
– Да нет.
На экране игрок в красной форме добежал до края площадки, прыгнул прямо под кольцо и ухватился за него обеими руками. Клэй скорчил презрительную гримасу.
– Клэй?
– Да?
– У меня к тебе вопрос, который, возможно, прозвучит немного странно…
– Да? – Он по‑прежнему не отрывался от экрана.
– Что происходит со старыми подборками фотографий?
– Какими еще подборками? – Взгляд переместился на ее лицо, затем вернулся к экрану. Судья свистнул, заметив нарушение правил.
– Ну, эти фотографии, по которым идентифицируют преступников.
– Мы подбираем их из наших коллекций: подозреваемые, зэки, бродяги. Когда дознание окончено, прячем их обратно в папки.
– А они пронумерованы?
– Фото? – Он кивнул.
– Значит, все‑таки можно восстановить подборку, использованную в таком‑то деле?
– А зачем?
– Ну, если нужно проверить ход расследования или начать его заново.
Клэй выключил телевизор и повернулся к Нелл.
– К чему ты ведешь?
– Мне бы хотелось взглянуть на фотографии, использованные в деле Дюпри. Именно те, которые мне показывали.
Выступающая вена у него на шее отчаянно забилась.
– Но зачем?
– Потому что произошло нечто ужасное. Я допустила чудовищную ошибку. Пора уже взглянуть правде в глаза.
– Ничего ужасного не произошло, – возразил Клэй. – Он это сделал.
– Нет, Клэй. Мне кажется, я ошиблась. И на днях ты сам признал, что больше не испытываешь уверенности на этот счет.
По стенке его стакана скатилась капля. Он поставил пиво на стол.
– Ты не ошиблась.
– Но как же иначе?
– Ты тут ни при чем. Он предстал перед судом. Решение приняли присяжные.
– Но ведь если бы не я, их решение могло бы быть иным. – Те дни, сразу после убийства, Нелл помнила смутно, но один давний момент в судебном зале вдруг всплыл в памяти с потрясающей ясностью. Как она, сидя за трибуной, указала пальцем на Элвина Дюпри. На нем была рубашка на пару размеров меньше и неаккуратно завязанный галстук. Нелл сказала: «Это он».
– Никто не умеет читать мысли присяжных, – сказал Клэй. – Может, ты как раз произвела на них дурное впечатление, и чаша весов наклонилась в другую сторону.
Такая точка зрения ее удивила.
– Ты и впрямь так считаешь?
– Ну, я не исключаю такой возможности, вот и все. Система далека от идеальной и достичь идеала в принципе не может. В этом и заключается разница между «виновен вне всяких обоснованных сомнений» и «виновен вне всяких сомнений».
Разумно, да, но это ей не помогло. Нелл все всматривалась в его глаза – такие выразительные, яркие, во всяком случае для нее, – сейчас они почему‑то выражали лишь недоверие и глубокую внутреннюю боль. Она не помнила, чтобы он когда‑либо так на нее смотрел.
– Возможно, это и так, – сказала Нелл. – Но мне бы все равно хотелось еще раз просмотреть те фотографии.
Клэй вдруг резко откинулся на спинку дивана, как будто ему отвесили невидимую пощечину.
– Это невозможно. Даже если бы мы следили за каждым набором, тех фотографий все равно давно уже нет.
– А изначальный снимок Дюпри?
– Я не понимаю.
– Ну, тот, который я видела в подборке. – Она вспомнила руку Клэя, протягивающую ей снимок. Вспомнила даже, как были сложены его пальцы.
Он долго смотрел на жену – все тем же взглядом с примесью профессионального интереса.
– Она, возможно, хранится в его папке.
– Мне бы хотелось на нее взглянуть.
Клэй встал и начал надевать куртку.
– Да не сейчас! – Нелл ухватила его за рукав. – Я же не это имела в виду. Не уходи.
Но он ушел, сбросив ее руку и не произнеся больше ни слова. Хлопнула дверь, и по всему дому прошла мелкая дрожь. Нелл вернулась в кухню, взяла газету и перечитала последнее предложение статьи Ли Энн: «Мистер Жарро, тогда еще обычный следователь, ответствен за арест мистера Дюпри, что, согласно нашим источникам, отчасти способствовало его повышению». Теперь‑то Нелл поняла скрытый смысл этого предложения. Это была завуалированная атака на ее мужа. И если она действительно допустила ошибку на дознании и посадила за решетку невиновного, то, получается, сама вложила в руки Ли Энн смертоносное оружие. Нелл швырнула газету в мусорное ведро.
Дверь снова хлопнула, на сей раз гораздо мягче. В окно Нелл увидела Нору, идущую по лужайке, и большой тягач из мастерской Йеллера, припаркованный у бордюра. Женщина не сдержалась и вышла на улицу.
– Нора?
Нора стояла у двери тягача. Она обернулась на голос матери. Расстояние было слишком большое, чтобы Нелл смогла рассмотреть выражение ее лица, но самого разворота было достаточно. Однако Нелл все же шагнула ей навстречу. Мотор заглох, и дверца со стороны водителя приотворилась. Джо Дон пошел к дому, Нора плелась за ним.
– Здравствуйте, мэм, – сказал он. Ковбойская шляпа, узкие джинсы – ничего общего с теми ребятами, которых Нелл видела на родительском уик‑энде в Вандербилте. – Не хотите поесть с нами пиццы?
– Спасибо, я сыта, – сказала Нелл.
На лицо Норы как будто набежала туча, а вот Джо Дон рассмеялся – радостно, непринужденно. Слушать его смех было приятно.
– Мы с радостью возьмем вас с собой.
– Да ладно. Повеселитесь без меня. – Она метнула в сторону Норы многозначительный взгляд, в котором та должна была прочесть все стандартные материнские наставления: «Веселись, да не слишком, домой вернись не поздно, будь осторожна». Но возможно, это пойдет ей на пользу – пицца в компании мальчика‑ровесника. Перед тем как забраться в кабину, Нора оглянулась, но взгляд ее ровным счетом ничего не выражал.
Когда Нелл вернулась в дом, зазвонил телефон. Она взяла трубку.
– Скажите, пожалуйста, Нора дома? – Говорила какая‑то молодая женщина.
– Только что ушла.
– Жаль. Ну, я просто хотела узнать, как у нее дела.
– Я передам, что вы звонили. Но как вас предс…
– А вы ее мама, да?
– Да.
– Здравствуйте, очень приятно.
– Взаимно.
– Меня зовут Айнс, я живу по соседству… Ну, в общежитии. В Вандербилте. По соседству с Норой.
– Я передам ей, что вы звонили, Айнс.
– Спасибо. – Пауза. – Миссис Жарро?
– Да?
– Как она?
– В порядке. – Нелл вдруг поняла, что очень крепко стиснула телефонную трубку. – Мне так кажется…
– Да? А я немного… – Айнс не стала договаривать.
– Немного что?
– Ничего. – Опять пауза, еще длиннее предыдущей. – Я просто рада слышать, что ей луч… в смысле, что она в порядке.
– А у нее есть ваш номер?
– Должен быть, – сказала Айнс. – Но на всякий случай я продиктую еще раз. – Нелл записала ее номер.
Когда Клэй вернулся, Нелл была занята загрузкой тарелок в посудомоечную машину. Он сел на высокий табурет посреди кухни и положил на стол конверт.
– Ты хотела это увидеть?
– Да, но я не думала, что ты…
– Хотела – смотри. – Клэй раскрыл конверт.
Нелл подошла к столу с другой стороны. Она внезапно осознала, что они заново разыгрывают сцену двадцатилетней давности. Кое‑что изменилось: изготовленный на заказ деревянный разделочный стол вместо казенного железного например, – но кое‑что осталось прежним: сильные красивые руки Клэя и спутанность ее мыслей.
Клэй вытянул фото из конверта. На обороте едва просматривался померкший номер: D964. Клэй перевернул карточку. Элвин Дюпри. Но Нелл узнала его лишь благодаря кадрам, вырезанным из пленки Нэппи Ферриса. На нынешнего Элвина Дюпри этот мужчина, с его правильными, ничем не исковерканными чертами, абсолютно не походил. Мужчина, не улыбаясь, смотрел прямо в объектив. Грубовато выстроенное освещение, но само лицо – довольно симпатичное, хотя не сравнить с Джо Доном, конечно. Нелл подсчитала, что тут Дюпри, должно быть, примерно в том же возрасте.
Эта мысль огорчила ее еще больше, эта и последовавшая за нею: а она ведь не помнила этой фотографии.
Клэй приподнял указательный палец и постучал по снимку, в полудюйме над головой Дюпри.
– Ну?
Нелл уставилась на снимок, пытаясь каким‑то образом сохранить его, как файл, в компьютере своего ума, наложить это изображение поверх лица убийцы на пирсе, соединить эти лица. Но они отказывались соединяться.
– Я совершенно не помню этой фотографии, – сказала Нелл.
– А почему ты должна ее помнить?
Заслышав этот тон – нетерпеливый, раздраженный, такой нехарактерный для него, Нелл подняла глаза. Она успела поймать выражение его лица: профессиональное, холодное, лицо другого человека, двойника, не осведомленного о натуре персонажа, которого ему поручено играть.
– Это же очень важно, – сказала Нелл. – Я ведь, наверное, очень пристально рассматривала его…
– Да, рассматривала. Пристально.
– Ты это помнишь?
– Конечно. – Черты его лица наконец смягчились. – И еще я помню, как в доме твоих родителей говорил тебе, что ты не должна винить себя. Ни тогда, ни когда бы то ни было.
И Бобби Райс тогда добавил: «Вы выжили. Вы пережили весь этот ужас, вы просто‑напросто героиня». Это‑то она помнила. Помнила также, как подробно рассказывала им об успехах Джонни в плавании, помнила, с какой серьезной сосредоточенностью двое детективов вслушивались в каждое ее слово.
Нелл снова перевела взгляд на фотографию, как будто та притягивала ее магнитом. Лица просто отказывались соединяться.
– Почему ты качаешь головой? – с тревогой в голосе спросил Клэй.
Нелл оторвалась от снимка. Она и сама не заметила этого движения.
– Я перепутала, – сказала она.
– Вряд ли, – сказал Клэй. – Но этого мы никогда не узнаем.
– Мы уже знаем, – вспыхнула Нелл. – Ты не представляешь, каково мне приходится, но пришло время признать этот факт.
Клэй схватил фотографию, разорвал на мелкие кусочки и отшвырнул их в сторону.
Этот поступок, похожий на акт насилия, ошарашил Нелл.
– Клэй! Что ты делаешь?! Это же улика!
Он резко встал. Пульс бешено бился под кожей на его шее.
– Не надо признавать никаких фактов. Нет никаких фактов. Конец. – Он вылетел из кухни.
Нелл, склонившись, собрала обрывки фотографии Дюпри. Разложила на столе и несколько минут пыталась сложить воедино, но, когда ничего не получилось, выбросила их в мусорное ведро.
Когда Нелл легла в постель, Клэй уже спал: она поняла по звуку его дыхания. Она знала его дыхание, его походку, все выражения его лица, песни, которые он поет в душе, знала, что он слишком сильно давит на щетку, когда чистит зубы, – знала о нем все.
Она легла, не касаясь его, но ощущая близость его тела. За всю свою жизнь Нелл спала с тремя мужчинами: первым был парень, с которым она встречалась на первом курсе колледжа; затем – Джонни; после него – Клэй. Секс с тем парнем‑первокурсником она помнила плохо, до того он был неуклюж и вял, как будто им прислали инструкцию с опечатками. Секс с Джонни был лучше, гораздо лучше, но секс с Клэем затмил его полностью, стерев конкретные воспоминания и оставив лишь общее впечатление. Затмение не то что началось, оно состоялось в полной мере в первый же раз, когда – месяца через два после свидания‑рыбалки – он повез ее кататься на маленьком катере, принадлежавшем Дюку. Став на якорь, они покачивались под палящим солнцем, повинуясь ритму моря.
В этот момент, лежа рядом с Клэем, Нелл вдруг вспомнила одну вещь, о которой ей рассказывал Джонни. Он пытался объяснить ей, какие силы управляют вселенной. Их насчитывалось четыре, но одна особенно поразила ее воображение: это была сила притяжения между ядрами атома. Их с Клэем держала вместе подобная сила, и эта огромная сила поможет им продержаться, что бы ни случилось.
Нелл протянула руку, преодолев небольшое расстояние между ними, и коснулась его бедра. Клэй отодвинулся.
Впервые.
Она замерла. Сначала не могла поверить. Затем поверила. Потом стряхнула остатки сна. Скоро с улицы донесся хруст гравия: это подъехал тягач Йеллера. Скрипнула дверь, Нора затопала по лестнице. Ничего вроде бы плохого: не плачет, не споткнулась ни разу.
Нелл закрыла глаза – и ей тут же представился указательный палец Клэя, постукивающий по фотографии Дюпри, в полудюйме от его головы. Что же это: воспоминание или нечто другое, вынырнувшее из неведомых, разрушительных глубин ее «я»? В этом видении фото лежало не на дереве кухонного стола, а на стали.
Она встала, пошла в ванную, ополоснула лицо. В воздухе пахло Бернардином. Нелл закрыла все окна и включила кондиционер.
Глава 16
Проснувшись, Пират поначалу не понял, где находится. Затем увидел на подушке обернутый в фольгу мятный леденец. Развернул, съел прямо в постели – свободен как птица в своем номере люкс гостиницы «Амбассадор». Очень приятное ощущение, пока не вспомнишь, сколько тебе лет.
В дверь постучали.
Пират встал, натянул джинсы и футболку (обе вещи – обновки) и открыл, слишком поздно вспомнив, что забыл надеть повязку. Ему не хотелось, чтобы его новая подружка‑репортер застала его в таком виде и, чего доброго, передумала насчет укрепления их отношений. Но это была не Ли Энн и вообще не женщина: это был пузатый мужик в костюме, чей облик однозначно выдавал в нем копа.
– Найдется минутка? – вместо приветствия сказал коп. Его взгляд метнулся к пустой глазнице Пирата. Пират вспомнил о своем маленьком оружии, которое сейчас лежало в чехле для зубной щетки. Тогда его осенило: а ведь пустая глазница – это тоже своего рода оружие!
Пират улыбнулся.
– Нет.
Коп улыбнулся ему в ответ. Ну, «улыбнулся» – это сильно сказано: уголки его губ приподнялись, но блеклые глаза остались суровыми.
– Это в ваших же интересах.
– К копам у меня никакого интереса нет.
Он кивнул.
– Я об этом и говорю.
– Ну, сказал – и adios.
Коп по‑прежнему улыбался, как будто происходило нечто комическое.
– Вы всегда так поспешно делаете выводы? – поинтересовался он.
Пират задумался. Когда‑то давно он действительно поступал опрометчиво, о да. Но теперь все изменилось. Он научился размеренности. От этого умения во многом зависела возможность жить умиротворенно.
– Чего вам надо?
– Мне прямо на пороге говорить?
– Да.
Коп оглянулся по сторонам. По коридору шла горничная со стопкой пушистых полотенец, которые очень нравились Пирату.
– Спасибо за леденец, – сказал он, когда она поравнялась с дверью его номера.
– Что?… Ах да. Не за что, сэр.
Коп дождался, пока она свернет за угол. Пират, с его‑то уникальным слухом, до сих пор слышал тоненький перезвон в ее карманах. Коп понизил голос:
– Вас долго не было.
– Вы об этом мне пришли рассказать?
– Ага, – сказал коп. – И, вероятно, вы пропустили некоторые перемены, происшедшие, так сказать, по эту сторону «колючки».
– Например?
– Хотите пример? – Коп приблизился к нему. У него отвратительно пахло изо рта, как у всех сокамерников, с которыми Пирату пришлось столкнуться за двадцать лет. – Помните детектива, который засадил вас за решетку?
Пират кивнул.
– Он теперь возглавляет полицейское отделение.
Пират уже сам это понял, еще в той временной камере под зданием суда.
– Это я и без вас знаю.
Улыбка на лице копа уже не имела никакого отношения к веселью, представляя собой лишь слаженную работу множества мимических мышц. Пират почувствовал шевеление в глазнице, и ему почти удалось увидеть все эти мышцы, напряженные под покровом кожи.
– А как насчет свидетельницы, которая указала на вас? Такая красотка, помните?
– Ну, помню, что с того?
– Да, собственно, не важно, помните или нет. Но как вы отнесетесь к тому, что вскоре после вашего ареста она вышла замуж за детектива? А? Теперь у них такая, знаете ли, образцовая семейка.
– И что дальше? – Но Пират, кажется, уже понимал, к чему клонит коп.
– Это же очевидно, – сказал он. – Давайте я произнесу всего одно слово: «подстава». – Коп развернулся и зашагал прочь, оглянувшись лишь раз: – Уж не знаю, есть ли такое слово в литературном языке.
Пират открыл мини‑бар. Все опять было на местах: арахис, фруктовые конфеты, шоколадки, драже, кока‑кола, апельсиновый сок, – плюс исходный запас алкоголя: пиво, вино, виски, водка, джин, ликер. Каждый день он съедал сладости, выпивал кока‑колу и сок, и на следующий день минибар снова оказывался полон. Каково, а? Это даже лучше, чем «…и благословил Бог последние дни Иова более, нежели прежние».
Умиротворение. Умиротворенная жизнь в гостинице «Амбассадор», не считая этого тревожного визита. «Подстава». Пират потянулся к мини‑бару, вытащил бутылку «Калуа».
Попытался прочесть буквы на этикетке. Это спиртное или нет? Кажется, там было слово «спирт», но достаточно ли этого? Тут не обойтись без адвоката. Лучше всего подошел бы тот еврей. Пират открутил пробку, понюхал. Бухло? Вряд ли. Больше похоже на жидкий десерт. Пират приложил бутылочку к губам и опорожнил ее в один глоток.
Приятный кофейный привкус, сладкий, как сироп, а в качестве бонуса – никакого головокружения, никакого кайфа, ничего, что могло бы выбить его из колеи. Пират подошел к столку, нашел визитку Ли Энн и набрал ее номер.
– Привет, – быстро ответила она. – А я как раз собиралась тебе позвонить.
– Да? И зачем?
– Хотела пригласить тебя кое‑куда. На одни поминки. Думаю, тебе будет небезынтересно.
– Чьи же?
– Нэппи Ферриса. Как тебе такая идея?
Как ему такая идея? Ну, поминки – это ведь умиротворенные мероприятия, так? В том‑то и суть их: проводить очередного человека к последнему вознаграждению. Но что еще важнее, он в долгу перед Нэппи.
– В неоплатном…
– Что‑что?
– Отлично. Пойдем, – сказал Пират.
Он почистил зубы, побрился, принял душ и наложил повязку. А как быть с крохотным оружием? Нужно ли оно ему теперь? Нет. Он обернул лезвие туалетной бумагой и спрятал под матрасом.
– Оладью? – предложила Ли Энн.
Пират съел присыпанную сахарной пудрой оладью, слизал сладкие крошки с губ.
– Слушай, а есть такое слово – «подстава»?
– Что? – переспросила Ли Энн, выезжая с парковки не глядя, наугад.
– Ну, можно употреблять это слово? – Неподалеку кто‑то посигналил. Пират слишком долго пробыл в мире без автомобилей, чтобы заметить очевидный факт: Ли Энн отвратительно водит машину. Он крепко застегнул ремень безопасности.
– В разговорной речи?
– Ну да.
– Думаю, можно. А что?
– Восполняю пробелы в образовании.
Ли Энн рассмеялась.
– Я разговаривала с одним редактором из Нью‑Йорка. Ей очень понравилась моя идея.
– «Всего лишь испытание»?
Она перестала смеяться и посмотрела на него так серьезно, как никто другой никогда не смотрел.
– И что касается названия – она просто в восторге.
– Угу.
– Тебе, наверное, интересно, что будет дальше.
Пирату совершенно не было интересно.
– Для начала, – не дожидаясь ответа, продолжала Ли Энн, – я набросаю план‑конспект и напишу пару глав.
Пират заметил, что они едут по Принцесс‑стрит. Что ему сейчас было интересно, так это не закрыли ли клуб «Розовая страсть»?
– И в определенный момент нам с тобой придется сесть и записать кое‑что вместе.
Записать? Что? Теперь он должен писать книжки?
– Ты хочешь, чтобы я написал эту срань вместо тебя?
Она снова рассмеялась. Пират на некоторое время присоединился к ней, но вскоре понял, что звук их синхронного смеха ему неприятен, особенно с ним самим в роли слушателя. Он закрыл рот. За окном промелькнул клуб «Розовая страсть» с табличкой на двери: «Возобновляем работу сегодня ночью!!!» Хороший знак, да? Ого, двойной смысл! Пират опять рассмеялся. Ли Энн еще не угомонилась после предыдущего приступа.
– У тебя хорошее чувство юмора, – похвалила она. – Тебе об этом говорили?
Конечно. Все охранники, все крысы в клетках, все бандиты из «Пяти восьмерок» и лично Эстебан Мальви – они просто обожали его шутки. На этот раз Пират не стал себя обрывать и смеялся, пока было смешно.
Красный свет. Ли Энн остановилась. Рядом замерла патрульная машина полиции Бельвиля.
– Тебе ничего не придется писать, кроме…
Пират прослушал ее фразу, боковым зрением сосредоточившись на машине. За рулем сидел коп в форме. Он глянул в его сторону – совсем молоденький оказался сосунок – и, никак не отреагировав на увиденное, тронулся, как только зажегся зеленый.
– Ну что, нравится? – спросила Ли Энн.
Нравится ли?…
– Ну, я не…
– И, разумеется, твой адвокат должен будет проверить каждую страницу. Я лично настаиваю на этом.
– Адвокат? – А он‑то думал, что с адвокатами ему больше не придется иметь дело.
– Может, тебе посоветуют кого‑нибудь в проекте «Справедливость».
– Для чего?
Привычно скрытый дурацкими очками, ее взгляд скрестился с его. Пирату вдруг стали омерзительны ее умные глазенки.
– Чтобы просмотреть контракт! Я ведь только что рассказывала.
Как он тогда приподнял веко Эстебана Мальви и аккуратно потрогал глазное яблоко… У Пирата возникло смутное желание сделать то же самое с Ли Энн. Возможно, это желание подспудно зрело в нем уже давно.
– Прости, – сказал он. – Туговато сегодня соображаю.
Она, рассмеявшись, похлопала его по коленке.
– Когда предлагаешь издательству подобную книгу, все проходят через эту процедуру Нам нужен договор, в котором ты передашь мне эксклюзивные права на свою историю. За это ты получишь некоторый процент от авторских отчислений.
Авторские отчисления? Это уже лучше. Это уже похоже на «компенсацию». В детстве Пират мечтал о «мустанге» – из тех, старых, крутых моделей с матерчатой крышей. А теперь – почему бы и нет? В коленной чашечке словно стрельнул нерв.
– Сколько? – спросил Пират.
– Авторские отчисления? Ну, это будет зависеть от того, сколько экземпляров удастся продать. Но сначала нам выдадут аванс на двоих. Если, конечно, они согласятся опубликовать мою книгу.
– А я получу свои проценты?
– Именно.
– Сколько процентов?
– Я прикидывала, процентов десять.
– Двадцать.
– Поделим разницу? Пятнадцать.
– Шестнадцать.
– По рукам.
Они оба опять рассмеялись. Свобода, деньги, тачки с матерчатой крышей… Неплохо, неплохо. И тут откуда ни возьмись его обуяла тревога, что одноглазому мужчине могут и не дать водительских прав. В воображении Пирата желанный «мустанг» вмиг вспыхнул синим пламенем.
Смышленые глазки опять буравили его.
– Ты в порядке? – спросила Ли Энн.
Он кивнул.
– Красный на светофоре.
Ли Энн утопила тормоз.
Нитка, унизанная яркими бусинами, висела над знаком со словами: «Стоянка Де Сото. Все посетители обязаны зарегистрироваться». Ли Энн, скользя на размытой грязной дороге, подъехала к входу На несколько мгновений Пират ощутил невесомость, как астронавт, и это ощущение ему очень не понравилось.
– У‑у‑ух.
В голове у Пирата зашумел спирт с кофе, ему захотелось ударить Ли Энн по лицу – не сильно, конечно. Но вместо этого он сделал глубокий вдох и попытался восстановить утраченное умиротворение. Пальцами он будто бы теребил невидимую золотую закладку.
Ли Энн проехала мимо офиса, нескольких хижин и трейлеров и припарковалась среди прочих машин. За редкими деревьями Пират увидел пруд и пластиковые столики, вокруг которых собралось человек двадцать‑тридцать. Все негры. Может, зря они сюда приперлись? Пират покосился на Ли Энн. Та всовывала две двадцатидолларовые бумажки и свою визитку в конверт, на котором было написано: «В память о Наполеоне Феррисе».
– Готов? Можешь вернуть мне шестнадцать процентов как‑нибудь потом.
Шестнадцать процентов? От сорока баксов? Что она имеет в виду? Это что, шутка? Пират не понимал. Они вылезли из машины и прошли по небольшой посадке, там и сям натыкаясь на поваленные стволы. Пират ощущал присутствие Ли Энн рядом с собой – совсем незначительное присутствие. Он понял, что теперь они – партнеры. У него никогда не было партнеров, он и не думал, что они когда‑то появятся. Пират попытался высчитать шестнадцать процентов от сорока, но не сумел.
Негры услышали их – а может, почувствовали приближение – и одновременно обернулись. Ли Энн положила свой конверт на ближайший столик, где уже лежало несколько подобных. Старик, сидевший за столиком, кивнул и пробормотал: «Благослови вас Господь». Все прочие вернулись к своим занятиям: кто жарил мясо на гриле, кто ел, кто пил. За спинами у них раскинулся мутный пруд, на глади которого «пек блинчики» тощий мальчуган. Получалось у него превосходно, пара камушков пролетела аж на тот берег, едва касаясь воды. А может, и нет: глаз Пирата уже уставал, и предметы вокруг теряли четкость.
К ним подошла женщина в черном, худая, как мальчишка с камнями, и седая, но почему‑то без морщин на лице.
– Спасибо, что пришли, ребята, – сказала она. – Я мама Наполеона, Дайна Феррис.
– Примите наши соболезнования, мэм, – сказала Ли Энн. – Я Ли Энн Боннер из газеты «Гардиан». Раньше я…
– Я знаю, кто вы такая.
– Мне очень жаль. Такая утрата…
– Спасибо.
– А это Элвин Дюпри.
Дайна Феррис повернулась к нему. У нее были маленькие черные глаза, вроде бы суровые, но в то же время грустные.
Пират задумался, нужно ли протягивать руку. Решил, что не стоит.
– В неоплатном долгу, – сказал он. – Я в неоплатном долгу перед ним.
Дайна Феррис согласно кивнула.
– У нас тут есть кое‑какое угощение.
– Очень любезно с вашей стороны, – сказала Ли Энн. – Я бы хотела задать вам один вопрос.
Дайна продолжала смотреть на нее, не проявляя никаких эмоций.
– Ваш сын обсуждал с вами эту пленку?
– Нет.
– А вам не известно, предпринимал ли он какие‑либо шаги после того, как отослал пленку в полицию?
Дайна покачала головой.
– Вы не знаете или он не предпринимал никаких шагов?
– Мы об этой пленке с ним не говорили. И сейчас об этом говорить незачем. Наполеон просто оказался в неправильном месте в неправильное время. Вот и все.
– В смысле? Тогда, двадцать лет назад, или…
Дайна нахмурилась, и все ее гладкое лицо сразу же покрылось сетью морщинок.
– Неправильное место, неправильное время. Мне сам шериф так сказал.
– Соломон Ланье?
– Ага. Шериф.
Пират уловил в ее голосе неподдельную гордость. Ему хотелось поскорее перекусить чем‑нибудь и смотать отсюда удочки. Но не тут‑то было.
– У шерифа прекрасная репутация, – сказала Ли Энн.
Дайна кивнула.
– И поэтому мне интересен один момент… Он не спрашивал у вас, почему Нэппи… то есть Наполеон в последнее время прятался?
– Прятался? – не поняла Дайна.
– Его искали повсюду: в Хьюстоне, в Атланте. Чтобы удостовериться в подлинности пленки.
– Налетел ураган… – еле слышно вымолвила Дайна.
– Да, многие спасались бегством… Но потом, когда пленку нашли…
– Ничего не знаю про эту пленку. И он не прятался. Наполеон жил здесь, на стоянке, все это время после бури. Стоянка принадлежит моему кузену.
– Тогда зачем же он уехал? Зачем перебрался в Стоунволл?
– Неправильное место, неправильное время, – упрямо повторила Дайна.
Ли Энн понимающе кивнула. Глаза ее забегали, как будто она о чем‑то догадалась и хотела проверить догадку, но вместо этого сказала лишь:
– Спасибо, мэм. Спасибо, что уделили нам время.
– Не забудьте поесть. – Дайна махнула рукой в сторону гриля.
Пират попятился. Над поляной вился дымок, несущий запахи курятины и креветок. Не мешало бы подкрепиться.
Ли Энн вручила Дайне свою визитку.
– На случай если я вам понадоблюсь.
Дайна с прежним безразличием взяла визитку.
– И еще, – не унималась Ли Энн. Дайна медленно опустила веки и так же медленно подняла. Морщины на лице углубились. Ли Энн и впрямь такая гадина или это работа у нее такая – бороздить людям лица? – Наполеон был близко знаком с Бобби Райсом?
– Не очень. Со вторым ближе.
– Со вторым?
– Вторым детективом.
– Клэем Жарро?
– Ага, с ним.
Глава 17
Что же касается опознания «вживую», проведенного через пару дней после просмотра фотографий, то какова вероятность, что за непроницаемым стеклом стояли другие голубоглазые мужчины, помимо Элвина Дюпри? Нелл проснулась среди ночи. Вскочила с постели. Кровь неистово билась в жилах. Клэй спал на боку, спиной к ней. Лунный свет, сочившийся сквозь окно, освещал его профиль. На мгновение Нелл увидела, каким он будет в старости.
Она вышла на балкон. Высоко в небе висела луна – точнее, полумесяц, но очень яркий. В воображении Нелл зародилась некая связь между этим серпом и профилем Клэя. Она хотела развить эту связь, но не смогла.
В бассейне что‑то плавало. Накинув халат, Нелл вышла во двор и с помощью сачка выловила из воды некий предмет, оказавшийся вырванной страницей из «Гардиан». Краска размылась. Струи сбегали по ручке сачка и капали на руку. Теплые приятные капли. Нелл сняла халат, залезла в бассейн и поплыла – небыстро, рывками. Луна опускалась все ниже и к тому времени, как Нелл закончила купание, уже скрылась за верхушками деревьев. Безмятежную тишину нарушал лишь звук падающих с ее тела капель. Завернувшись в халат, Нелл легла на шезлонг. Теперь, когда луна опустилась, звезды светили ярче. Великое множество звезд – а ведь мы видим всего одну галактику, Млечный Путь. Ей об этом рассказывал Джонни. А сколько их всего, галактик?…
– Не просто миллиарды, Нелли, миллиарды миллиардов! Понимаешь, что это значит?
– Что мы ничтожны?
– Нет‑нет, как раз наоборот. Тот факт, что мы способны определить это, придает нам важность, насыщает нас смыслом.
– А какой смысл, – они лежали в постели, и она потянулась рукой под одеяло, – в этом?
– Во всем виновата сила притяжения, – сказал Джонни.
– Вот сейчас и проверим, – сказала Нелли.
Нелл открыла глаза. Звезды уже исчезли, на востоке занималось бледное свечение. Подул ветерок, достаточно сильный, чтобы поднять рябь на поверхности бассейна. Нелл, вздрогнув, встала и вернулась в дом. Она как раз заваривала кофе и жарила гренки, когда на кухню, на ходу завязывая галстук, вошел Клэй.
– А ты ранняя пташка, – сказал он.
– Много дел, – ответила Нелл, воровато бросив взгляд в его сторону. Он действительно не знает, что она встала среди ночи? Она налила ему чашку кофе, поставила на стол.
– Каких же, например? – Клэй взял чашку и легко качнул ею, как бы благодаря жену за заботу.
– По работе. Мы будем устанавливать в атриуме мемориал героям Гражданской войны. Гренок хочешь?
– С удовольствием.
Она подала гренок с маслом и персиковым джемом, как он любил. Нелл чувствовала запах его шампуня и бальзама после бритья; под ним скрывался естественный аромат тела, свежий, здоровый, очень любимый ею.
– А ты не будешь есть? – спросил Клэй.
– Попозже. Клэй…
– Да?
– У меня возникла одна идея. Довольно странная, конечно.
– Да? – Он, не отвлекаясь, намазывал хлеб маслом.
– Насчет Даррила Пайнса.
– Продолжай.
– Ты обращал внимание на его глаза?
Клэй наконец оторвался от завтрака. В его глазах читалось недоумение.
– А что с его глазами?
– Они голубого цвета. Очень светлые.
– Что?
– У убийцы были такие глаза – светло‑голубые, в этом я уверена.
Клэй отложил нож.
– Ты хочешь сказать, что это сделал Даррил?
– Я просто спрашиваю.
– И что же ты спрашиваешь?
– Для начала, где он был в ночь убийства.
Клэй резким движением отодвинул тарелку.
– А Даррил знал Джонни?
– По‑моему, нет.
– А тебя?
– Нет.
– Ты когда‑нибудь слышала, чтобы Даррил совершил ограбление или какое‑то иное преступление?
– Нет.
– Значит, он просто пошел и убил человека, абсолютно ему незнакомого, безо всяких на то причин.
Нелл промолчала.
– Получается, он псих какой‑то. Ты считаешь, что Даррил – псих?
– Я знаю, что отношения у вас напряженные, это проявилось даже…
Клэй внезапно громыхнул кулаком по столу. Нелл подпрыгнула и, кажется, тихонько пискнула: он никогда не делал ничего подобного. Нож для масла, крутнувшись в воздухе, звякнул о кафельный пол.
– Никакие не напряженные у нас отношения, – сказал Клэй, повышая голос и тыча в нее пальцем. И это в первый раз. – Ты должна остановиться. Иначе случится беда.
Ошарашенная, Нелл, не в силах шелохнуться, глядела на его палец. Ее потрясла и агрессия жеста, столь несвойственного Клэю, и сходство с тем моментом, когда он постукивал по фотографии Элвина Дюпри. Не вчера, здесь же, в кухне, а давно, двадцать лет назад, в участке. Действительно ли он тогда постукивал пальцем по фотографии или это своего рода фантомное воспоминание, вымысел? Клэй, поймав ее изумленный взгляд, опустил руку. На лице его отразилась боль.
– Прошу тебя, Нелл, хватит, – сказал он гораздо мягче. – Если произошла ошибка, я сожалею… – Он умолк, как будто у него в один миг распухло горло и невысказанные слова застряли в дыхательных путях. – Но тебе сожалеть нет причин.
– Тем не менее я сожалею.
– Мы ведь много раз об этом говорили. Система несовершенна. Люди несовершенны. Но мы, – он опять умолк, чтобы набрать побольше воздуха, – делали все, что в наших силах.
– Я – нет.
– Перестань.
Но она не могла. Из глаз побежали слезы, и остановить их она тоже не сумела. Двадцать лет. Такое не исправишь, такое не забудешь, в таком кошмаре не найдешь луча надежды. Что же ей сделать, чтобы избавиться от этого чувства вины, от нескончаемых сомнений? Клэй встал, обошел стол и, прижав жену к себе, погладил по спине. Она немного успокоилась.
– Я хочу, чтобы ты сделал для меня одну вещь, – сказала Нелл, не отнимая лица от его плеча. – Даже если моя просьба покажется тебе безумием.
– Говори.
– Проверь по старым записям, работал ли Даррил в ту ночь.
Объятия Клэя стали крепче, даже жестче.
– Никаких записей не сохранилось: Бернардин. Но мне они и не нужны. Он работал.
– Откуда ты знаешь?
– Даррил в ту ночь дежурил, – сказал Клэй. – Это он принял твой вызов. Легко было запомнить.
Это должно было рассе<