– Само собой. Но как это произошло, кто ее изготовил – я не понимаю. Мы знаем одно: кто‑то из ФЕМА обнаружил кассету в запертом шкафу, который открылся сам по себе или же его умышленно открыли, в подвальном архиве на Мэриго, 1. По каким каналам она попала к этим адвокатам, еще предстоит выяснить.
Нелл легонько мотнула головой, словно это движение могло восстановить порядок.
– Пленку мог подделать кто угодно, – сказала она. – Главное – знать технологию.
Клэй быстро взглянул на нее и, отвернувшись, сказал:
– Дело не только в пленке.
– То есть как?
– К ней прилагалась записка.
– Какая еще записка?
Они дошли до перекрестка с Блу Херэн‑роуд и повернули направо. Мимо промчался почтовый фургон, женщина за рулем помахала им рукой.
– Якобы от человека, приславшего пленку. Его зовут Наполеон Феррис, он владелец ликеро‑водочного магазина.
– И что там сказано?
Клэй глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух из легких. Заговорил он так тихо, что Нелл с трудом разбирала слова.
– Что‑то вроде «Вы засадили не того».
Нелл сжала его руку. Они миновали опустевшие теннисные корты. На границе поля лежала, высовывая язычок, небольшая ящерица.
– А у этого мужчины, Наполеона, не может быть личных счетов с… – Она умолкла, не зная, как «личные счеты» помогут объяснить происходящее. Может, это заговор? В подобных вопросах она соображала очень туго.
– Интересно было бы узнать, что у него на уме, – сказал Клэй. Поднялся ветер. – Но для начала надо бы его найти.
Нелл почувствовала на лице каплю дождя.
– Я не понимаю.
– Его, похоже, эвакуировали. – От Бернардина спасались бегством сотни людей. В основном они укрылись в Хьюстоне и в Атланте, и многие еще не вернулись. – Никто не видел его с тех пор, как во время урагана вандалы разграбили его магазин.
– А вы его ищете?
– Конечно. Слушание невозможно будет провести, пока его не найдут.
– Слушание?
– Относительно статуса Дюпри. Чтобы решить, выпускать его или нет.
– Но этого же не случится, правда?
– Что его отпустят на свободу? – Клэй покачал головой.
Начался дождь, поначалу совсем мелкий. Ящерица куда‑то исчезла. Нелл и Клэй отправились домой. Дождь усилился – и они ускорили шаг, а вскоре побежали, уже не держась за руки. Внезапный шквал не раз заставал их и прежде, и они бежали точно так же, но всегда хохотали и чувствовали себя совсем молодыми. Где‑то на севере громыхнуло, и ледяной ливень обрушился на них уже у самой подъездной дорожки. Они юркнули к боковой двери и спрятались в крытом проходе, ведущем к флигелю. Отперев дверь, Клэй повернулся к жене. По его лицу стекали струи воды.
– И еще кое‑что, – сказал он. – Этот шкафчик принадлежал Бобби Райсу.
– Бобби? – изумилась она. Бобби Райс был напарником Клэя в те времена, когда оба еще служили детективами. Тогда и убили Джонни. – Что это значит?
– Даже не спрашивай. Но на штампе конверта, в котором пришла кассета, стоит дата – за месяц до суда. – Он вошел в дом.
За месяц до суда? Значит, кассета лежала в запечатанном конверте в шкафу Бобби Райса двадцать лет? Разве такое возможно? Или же, если это все‑таки заговор, кому‑то просто выгодно создать такое впечатление. Все эти новые – с позволения сказать – факты отказывались выстраиваться у нее в мозгу в стройную картинку, решительно отказывались образовывать связный рассказ. А Бобби ничего пояснить уже не сможет: он утонул во время наводнения, спасая ребенка с крыши дома в Нижнем городе, и тело его, с трудом собранное по частям, теперь покоится на Старом кладбище, неподалеку от городских героев‑конфедератов.
Нелл молча наблюдала, как мощные потоки дождя хлещут на каменные тропинки. Одним из первых наблюдений, сделанных ею после убийства Джонни (едва она вновь обрела способность наблюдать), было то, как хорошо ладили Клэй и Бобби. Учитывая непростую историю расовых отношений в Бельвиле, Нелл не могла не заметить взаимоуважение и доброжелательность, на которых базировалось их сотрудничество. Прошел целый год, прежде чем она провела с Клэем несколько минут наедине, не затрагивая тему убийства, но все, что случилось после, все, что у них было сейчас, зародилось, вероятно, уже тогда.
Детектив представился сам и представил своего напарника, но Нелли, сидевшая в гостиной родительского дома, не запомнила их имен. Она не могла унять дрожь в теле, и цвета всех окружающих предметов будто исказились – потемнели.
– Мэм, – обратился детектив к ее матери, – ей, возможно, не помешает чашечка чая.
– Конечно. – Мама Нелли тут же ретировалась.
– Я хочу, чтобы этого зверя поймали, – заявил отец Нелли чересчур громко и с нескрываемой яростью. – Поймали и всадили ему яд.
В застольных беседах он всегда выступал против смертной казни. Нелли расплакалась.
– Если вы не возражаете, сэр, нам хотелось бы побеседовать с вашей дочерью с глазу на глаз.
– Это значительно ускорит дело, – сказал напарник.
– Я ее отец. Я врач по профессии. Разве вы не видите, что в таком состоянии…
– Все в порядке, папа. – Нелли взяла себя в руки – во всяком случае, перестала рыдать.
Отец вышел, неплотно прикрыв за собой дверь. Она все равно слышала, как он расхаживает по коридору.
– Позволите присесть? – спросил детектив. Нелли отметила в его голосе – возможно, на контрасте с отцовской манерой говорить – глубину и мягкость.
– Разумеется, присаживайтесь.
Детектив придвинул к себе кожаную подножку отца, усеянную латунными заклепками. Напарник сел на диван возле нее, предусмотрительно сохранив комфортное расстояние. Какое‑то время они сидели молча, напоминая прихожан, застывших в ожидании службы.
– Я все делала медленно, – сказала наконец Нелли.
– О чем вы?
– Если бы я была расторопней, возможно… – Она снова расплакалась.
– Чего вам не следует делать ни сейчас, ни когда бы то ни было, – сказал детектив, – так это винить себя.
– Вы выжили, – добавил его напарник, – вы пережили страшную трагедию, а значит, вы героиня. Не больше и не меньше.
– Вы не понимаете, – возразила Нелли. – Мы же пловцы. Мы могли уплыть. Могли уплыть по реке.
– Пловцы?
И она начала рассказывать им о плавании. Как она выступала в команде университета, а Джонни, недавний выпускник Техасского университета, установил третий национальный рекорд на стометровке баттерфляем и они познакомились прямо в бассейне. Нелли все говорила и говорила, вываливала эту совершенно ненужную информацию о себе и о Джонни, потому что ей внезапно показалось: нет ничего важнее, чем внести все это в полицейский протокол. Нелли сидела на диване в гостиной своего старого дома в перепачканной кровью футболке и следила, чтобы все, что касалось ее и Джонни, было каким‑то образом узаконено, подтверждено официально…
– Что вам надо? – спросил Джонни, пятясь и пытаясь незаметно заслонить Нелли, чьи плечи он по‑прежнему обнимал левой рукой.
Губы мужчины шевельнулись под платком.
– Деньги.
– Хорошо, – сказал Джонни. – Забирайте мои деньги. – Он свободной рукой полез в нагрудный карман, где обычно носил бумажник.
Обе его руки, таким образом, оказались заняты, а грудь – открыта для атаки. Мужчина шагнул вперед. Луна сверкнула на длинном лезвии. И тут раздался кошмарный звук – звук стали, уткнувшейся в кость, вошедшей в нее и вынырнувшей наружу. Джонни покачнулся.
Нелли поймала его. Нож выскользнул из тела Джонни и остался в руке мужчины. Нелли услышала тихое шипение: это воздух тонкой струйкой выходил из пронзенной груди. «Слава Богу, крови нет». Мужчина снова замахнулся, но Нелли успела инстинктивно ударить его ногой – изо всей силы. Угодила она в коленку. Мужчина замычал от боли, ноги его подкосились, он завертелся как ужаленный, и платок немного соскользнул – и тогда Нелли смогла на мгновение увидеть его лицо, хотя бы верхнюю часть. Белое лицо, вероятно, круглое, полное, с бледно‑голубыми, почти бесцветными глазами. Тьму над Саншайн‑роуд прорезали фары, и мужчина, наспех натянув платок, помчался прочь по Пэриш‑стрит, в сторону леса. Поначалу он немного хромал, но хромота быстро исчезла.
– Джонни?
Он все еще держался за нее, но уже потихоньку сползал вниз. Нелли опустила его на землю.
– Ты в порядке? – спросила она, становясь на колени и обхватывая его голову руками.
– Кажется, да, – сказал он. И тут полилась кровь.
Глава 5
Пират открыл свою Библию и несколько раз перечитал следующий абзац. Во время чтения его губы едва заметно шевелились, тихим шепотом вторя прочитанному. Эти слова он уже давно знал наизусть, и процесс служил, скорее, восстановлению внутренней гармонии.
«И возвратил Господь потерю Иова, когда он помолился за друзей своих; и дал Господь Иову вдвое больше того, что он имел прежде. Тогда пришли к нему все братья его, и все сестры его, и все прежние знакомые его, и ели с ним хлеб в доме его, и тужили с ним, и утешали его за все зло, которое Господь навел на него, и дали ему каждый по кесите и по золотому кольцу. И благословил Бог последние дни Иова более, нежели прежние: у него было четырнадцать тысяч мелкого скота, шесть тысяч верблюдов, тысяча пар волов и тысяча ослиц. И было у него семь сыновей и три дочери».[7]
Возвратил потерю. Пират уже давно определил смысл этих слов: они значили, что Господь освободил Иова. Он откуда‑то помнил строчку: «Это всего лишь испытание». Откуда же она? Из Книги Иова? Вряд ли, но он не мог сказать с уверенностью. Пират ни о чем не мог говорить с уверенностью после визита той адвокатессы с прекрасной кожей (как ее звали, он уже забыл). Если бы не ее прекрасная кожа, Пират решил бы, что эта встреча ему пригрезилась, вот только, чтобы представить такую кожу, его воображения не хватило бы. К тому же по тюрьме поползли слухи слухи о нем. Четырнадцать тысяч мелкого скота, шесть тысяч верблюдов; он понимал, что это форменное безумие. И от мысли об этих ослицах в голове начинался кавардак.
Теребя золотую закладку, он перечитал Книгу Иова целиком в тщетных поисках заветной строки. Это помогло ему скоротать время до физкультуры.
На занятия физкультурой Пират предпочитал брать с собой небольшое оружие. Пожалуй, даже очень маленькое оружие – обломок лезвия, с одной стороны заточенный, с другой притупленный и залепленный засохшей жвачкой, чтобы удобней было браться. Слишком маленькое для убийства, таким разве что резанешь, поцарапаешь. Не то чтобы он кого‑либо резал и царапал этим лезвием; нет, Пират мирно сосуществовал с остальными заключенными. Но после одного происшествия, случившегося на занятии физкультурой на второй год его пребывания под стражей, у него появилась привычка готовиться к неожиданностям.
Едва он успел спрятать свое оружие, как дверь камеры еле слышно скрипнула: значит, вот‑вот распахнется настежь. Крохотное оружие, завернутое в крохотную тряпицу. Пират поднял повязку, откатил веко (веко у него осталось, как у китов сохранились ненужные кости – он где‑то вычитал этот факт) и засунул лезвие в глазницу. Там его оружие помещалось с трудом, нужно было выбрать нужный угол. Пират опустил веко, вернул повязку на место и пошел на физкультуру.
Занятия проходили в большой клетке без крыши, на грязном дворе с баскетбольным кольцом на краю. Пират почему‑то пришел на пару минут раньше. Во дворе был только один заключенный, сидевший на корточках у забора, словно мучаясь от боли. Приблизившись, Пират узнал в нем Эстебана Мальви. Они были знакомы очень давно. Сердце Пирата забилось чаще, несмотря на то что он привык жить в полном умиротворении. Сердце его забилось чаще, и он почувствовал крохотное оружие в полой глазнице.
Второй год. Тогда спортплощадка на другом конце блока С была больше и еще не огорожена решеткой, только стенами самой тюрьмы. Блок С являлся самой старой частью здания, и на той площадке можно было отыскать укромные уголки, незаметные с вышек. Охранники патрулировали двор, так что от уголков тех проку было мало, однако в то утро, когда Эстебан Мальви счел поведение Пирата (тогда еще просто Эла) неуважительным, прок от них был, и еще какой.
Пират превосходил Эстебана Мальви физически, а на том этапе своей жизни любил вдобавок помахать кулаками. Штука была в том, что Мальви занимал очень высокое положение: его отец возглавлял какую‑то центрально‑американскую банду наркоторговцев, «Восемь пятерок». Пират об этой банде раньше не слышал, а услышал уже слишком поздно. Его заманили в один из укромных уголков двора, предложив покурить. Поначалу обстановка показалась дружелюбной: Мальви спокойно сидел на скамейке и ел йогурт пластмассовой ложечкой, его приспешники праздно шатались неподалеку. Классический пример обманчивого первого впечатления. Праздношатающиеся парни оказались членами банды «Восемь пятерок». В следующий миг Пират уже лежал, совершенно беспомощный, на земле, а Мальви выковыривал его правый глаз пластмассовой ложечкой. Разумеется, невозможно выковырять человеку глаз пластмассовой ложкой. Черпачок сразу же отломился, и Мальви завершил начатое острым концом черенка. Спустя минуту Пират остался один; охранники спешили на помощь. Свидетелей происшествия не нашлось, самому же Пирату, получившему новый жизненный опыт, хватило ума промолчать.
И вот, теперь уже на новой площадке, Эстебан Мальви сидит, прислонившись к забору; он бледен, он вспотел, он явно болен, и они проведут несколько минут наедине. Пират подошел ближе. Эстебан узнал его и, тотчас оценив ситуацию, попытался отползти прочь. Но он был слишком слаб, да и ползти было некуда. Пират опустился на корточки. Взгляд Эстебана метался из стороны в сторону, вероятно, в поисках подмоги. Но Пират знал, что подмога не придет. Обстоятельства сложились идеально.
– Что случилось, Эстебан? – спросил он. – СПИД подцепил?
– Типа того, – ответил Эстебан.
Пират положил руку ему на плечо. Его рука казалась огромной, сильной, а плечо Эстебана – слабым и жалким. Крохотное оружие в глазнице Пирата отчаянно просилось на волю.
Эстебан прижался к забору, словно его тело могло просочиться сквозь ячейки.
– Чего… чего тебе от меня нужно? Хочешь все уладить?
– А ничего улаживать не надо, – сказал Пират. – Я в ладах со всеми.
– Да, точно. Я слышал, тебя выпускают. Жалко будет упустить такую возможность.
Пират пожал плечами.
– Да мне‑то что? – Забавный вопрос. Он сам не знал ответа. Он отпустил Эстебана, поднял подвязку, отвернул веко и извлек из полости свое оружие. Глаза Эстебана расширились. От них вдруг стала исходить магнитная сила, а оружие‑то было сделано из стали. Что же оставалось?…
– О боже, – пробормотал Эстебан.
И в этот момент Пират понял историю Иова, постиг ее до самых глубин; смысл ее предстал перед ним во всем своем великолепии, и он понял, каково это – быть не только Иовом, но и самим Богом. Испытывал ли он когда‑либо прежде такое счастье? Пират расхохотался, и Эстебан почему‑то испугался еще больше, заслышав его смех. Между ног у него, в грязи, натекла лужица желтой жидкости. Пират обернул свое крохотное оружие в крохотный хлопчатобумажный лоскуток и положил на место. Он встал и сказал:
– Сегодня тебе здорово повезло, Эстебан.
Эстебан поднял глаза.
– Но знай меру: от СПИДа я тебя не вылечу.
Лицо Эстебана искривила мерзкая гримаса. Он позволил злобе, свойственной его натуре, превозмочь.
– С ума сошел? – рявкнул он.
Пират замер на мгновение. Затем нагнулся и погладил слипшиеся от пота волосы Эстебана. А после, дабы продемонстрировать непредсказуемость Господнего промысла (нельзя же провести время с Иовом, не научившись Господней непредсказуемости!), приподнял большим пальцем веко Эстебана, лизнул – в санитарных целях – кончик указательного пальца и погладил его глазное яблоко, погладил мягко, как котенка. Ну, возможно, чуть грубее, чем котенка. За этим последовал негромкий вскрик Эстебана. Пират кратко разъяснил:
– Это лишь испытание, – и отошел в сторону. Двор понемногу заполнялся зэками и охранниками. К одному из последних и обратился Пират:
– Сегодня Эстебана ужасно донимает СПИД.
Охранник покосился на Эстебана, привалившегося к забору.
– Боже мой, – буркнул он и потянулся за хирургическими перчатками.
Пират лежал на нарах, не выпуская из пальцев золотой закладки. Шло время. Он был спокоен. Снаружи раздавались шаги, которые складывались в слегка сбивчивый ритм: подобные сбои Пират распознавал благодаря опыту игры на гитаре. Как будто шагавший человек выстукивал мотив какой‑то песни. Пират уже узнал его: это был старший офицер с дредами, здоровяк с мягкой походкой кота.
– Пират? – окликнул он. – К тебе пришли.
Пирату не хотелось никого видеть, он отлично проводил время в тишине и покое, но спорить ему хотелось еще меньше. Звякнули ключи в связке. Он привычно прошел все предварительные стадии: поднял руки, расставил ноги, спустил штаны, нагнулся. Затем они с охранником зашагали мимо полных добычи крысоловок.
– В последнее время тут только о тебе и говорят, – заметил охранник.
– Я лично слухам не верю, – осторожно ответил Пират.
Они вошли в комнату для свиданий. Женщина с сияющей кожей ожидала по ту сторону стеклянной перегородки. Пират уселся на стул посредине, как и в тот раз, и взял трубку.
– Здравствуйте, мистер Дюпри, – улыбнулась ему женщина. – У вас все в порядке? Держитесь?
Держится ли он? Пират недопонял вопрос. И в то же время, поскольку он забыл ее фамилию, не мог вежливо ответить: «Здравствуйте, мисс как‑вас‑там». Пришлось промолчать.
Лобик женщины снова прорезала малюсенькая складочка, которая лишь приумножала ее красоту.
– Тяжело, наверное, ждать, – сказала она.
Пират пожал плечами. В вопросах ожидания он был экспертом.
– Слушание перенесли, – сказала женщина. – Сначала им нужно найти Наполеона Ферриса.
– Нэппи.
– Да, Нэппи. Владельца того ликеро‑водочного магазина.
– Я его не любил.
– Правда?
– Он требовал девять девяносто девять за пинту «Попова».
– Это такая водка?
– Ну, можно и так это назвать.
Женщина засмеялась. Он пошутил. Ему стало приятно, а видеть ее смеющейся – еще приятней. Он вспомнил ее имя.
– Можно и так это назвать, Сюзанна. Но я завязал с выпивкой.
Глаза ее чуть смущенно забегали. Он понял это как: «Понятно, что завязали, вы же в тюрьме», – и на секунду‑другую, не больше, она перестала быть такой красивой, как прежде.
– Не обольщайтесь, – посоветовал Пират.
– Не буду, – серьезно ответила она и снова стала прекрасна. – Тем временем нам хотелось бы узнать…
– Каким еще «тем» временем?
– Ну, пока продолжаются поиски Нэппи, – растерянно моргнула Сюзанна.
– Нэппи, Нэппи, Нэппи…
– Мистер Дюпри?
– Почему столько болтовни об этом Нэппи?
– Нам потребуются его показания, чтобы прояснить кое‑какие моменты.
– Какие моменты?
– В этой истории с пленкой. Когда ее отослали, зачем, почему ею никто не заинтересовался своевременно. – От этих слов у Пирата голова пошла кругом, но прежде чем он обрел дар речи, Сюзанна продолжила: – У нас будет гораздо больше шансов на благосклонность судьи.
– Какого судьи?
– Мы еще не знаем, кто это будет, но я имею в виду судью на слушании вашего дела, – сказала Сюзанна. – Слушание, на котором будет рассматриваться ваше освобождение.
– Возвращение потери, – пробормотал Пират.
– Прошу прощения?
Пират опустил голову и не сказал ни слова.
– Тем временем, – вновь заговорила Сюзанна, – нам хотелось бы узнать, размышляли ли вы над тем, что будете делать, если мы одержим победу.
– Победу? – Пират поднял глаза.
– В ходе слушания.
– А. – Из головы его вмиг выветрились все мысли.
– Вы поддерживаете контакт с кем‑либо из родственников или друзей?
Контакт. Пират вспомнил влажноватую, на удивление твердую поверхность глаза Эстебана Мальви. Он покачал головой.
– Возможно, вы бы хотели, чтобы мы связались с кем‑то из ваших близких?
– Кроме Нэппи, да?
Сюзанна на секунду замолчала, а после засмеялась. Он снова пошутил.
– Да, – сказала она, – кроме Нэппи.
– Нет.
– У вас еще много времени, чтобы хорошенько подумать над этим.
– Ладно.
– Мы можем помочь вам как‑нибудь еще? Вам что‑то нужно?
– Ага, золотая сережка.
Она рассмеялась уже без паузы: начала, видно, понимать его чувство юмора. Только вот на этот раз он не шутил.
– Я рада, что вы держитесь молодцом, мистер Дюпри. Думаю, вы вправе проявлять сдержанный оптимизм.
Сдержанный оптимизм! Чудное выражение. Оно вкратце описывало все его естество.
– Хорошо.
– Я свяжусь с вами позже. До свидания, мистер Дюпри. – Сюзанна повесила трубку.
– У меня будет все то же, что и раньше, только вдвое больше, – сказал Пират.
Она снова ухватилась за трубку.
– Простите, что вы сказали?
– Осторожней за рулем, – ответил Пират.
Глава 6
Позвонила Ли Энн.
– Сможешь сегодня со мной встретиться? – поинтересовалась она. – Мне бы хотелось кое‑что с тобой обсудить.
– Например? – уточнила Нелл. Она как раз писала Норе электронное письмо:
– Это касается Элвина Дюпри.
– Ли Энн, я тебя прошу. Мне нечего рассказать. Это ошибка, которую вскоре исправят.
– Даже если так, – возразила Ли Энн, – это все равно сгодится для статьи. Как могла произойти подобная ошибка, какова роль Бернардина и наводнения в этой истории, что это говорит о городе в целом…
– Возможно, ты права, – согласилась Нелл. – Но я ничем не могу тебе помочь.
– Не можешь или не хочешь?
– Я не понимаю твоего вопроса, – сказала Нелл, сама чувствуя, как тон ее грубеет. – Разумеется, не могу. Эта кассета – фальшивка, вот и все, что мне известно.
– Эксперты уже признали ее фальшивой?
– Не знаю. Почему бы тебе не позвонить Клэю?
– Я звонила.
– И что?
– Он отказался комментировать ситуацию.
– Тогда и я не буду.
– Но…
Хитрый, вообще‑то говоря, ход: Ли Энн пыталась развязать Нелл язык за спиной у Клэя.
– Извини, Ли Энн, но мне нужно идти.
– Но есть же…
Нелл повесила трубку и вернулась к письму. Руки у нее слегка дрожали,
Телефон зазвонил в тот самый момент, когда она удалила оборот «я надеюсь» и нажала на кнопку «отослать». Нелл не стала отвечать, включился автоответчик. Говорила Ли Энн: «Нелл? Ты дома? Я как раз собиралась сказать тебе кое‑что. Давно можно было догадаться, но я почему‑то сглупила. Я проверяла данные – и, судя по всему, Нора никак не может быть дочерью Клэя. Я не ошибаюсь? А если…»
Нелл мигом схватила трубку.
– Что ты делаешь?! – выпалила она.
– Готовлю материал для статьи.
– Моя личная жизнь не имеет никакого отношения к твоей статье. – Нелл в ярости швырнула трубку на рычаг.
Первым желанием было снова взять ее и позвонить Клэю. Но зачем утяжелять его и без того нелегкую ношу? Переведя дыхание, Нелл решила, что лучше позвонить Ли Энн.
– Ты собираешься писать об этом в газете? – спросила она. – О Клэе?
– Нет, – ответила Ли Энн. – В мои планы это не входило.
– Хорошо. Потому что это не секрет. Клэй подавал документы на удочерение. – И изо всех сил старался (а силы у Клэя, прямо скажем, недюжинные) быть Норе хорошим отцом. Более того, он полюбил ее, как родную дочь. Нелл не стала об этом распространяться.
– Прости, – сказала Ли Энн. – Нужно было самой проверить.
– Но зачем, зачем ты все это делаешь? Это касается только меня.
– Я просто пытаюсь понять, – пояснила Ли Энн, – пытаюсь выстроить все элементы в общую цепочку, пока не начались слушания.
– Но слушанием вся эта история и окончится, – уверенно заявила Нелл. – Кассета поддельная. Сколько еще раз мне придется это повторить? Я своими глазами видела, как произошло убийство.
– Я знаю, – заверила ее Ли Энн уже значительно мягче, и после небольшой паузы добавила: – А если я сейчас заеду за тобой и отвезу туда, ты согласишься обсудить со мной все детали случившегося?
– «Туда» – это куда? – растерялась Нелл.
– На Пэриш‑стрит, – ответила Ли Энн. – Туда, где раньше был пирс. Как я уже говорила, это нужно лишь для того, чтобы создать необходимый фон. А кроме того…
– Что?
– Знаю, что мы никогда не были особо близки, но хочу оказать тебе дружескую поддержку.
– Очень мило с твоей стороны, – безо всякой иронии ответила Нелл, – но нет.
– Дело твое. Я только одно тебе скажу напоследок: у меня появилась пара мыслей насчет той кассеты.
– Каких же?
– Я бы предпочла обсудить это при личной встрече.
Ли Энн заехала за Нелл примерно через десять минут, на миниатюрном автомобиле с откидным верхом. В машине горел индикатор «Service engine». Весь салон, кроме пассажирского сиденья, был завален каким‑то хламом, кондиционер работал на полную мощность, хотя на улице еще стояла приятная теплая погода и до настоящей жары оставалось месяца два‑три.
– Вот кофе, угощайся. – Ли Энн протянула ей бумажный стаканчик. – Красивое колечко. – Она взглянула на преждевременный подарок к годовщине. – Что это, гранат?
– Рубин, – ответила Нелл, ставя кофе на подставку для напитков. – Так что за мысли тебя посетили?
– Мы еще к этому вернемся, – пообещала Ли Энн. Проехав по Сэндхилл‑уэй, она свернула налево на скорости, немного превышавшей дозволенную. – Давай начнем с того, в каких отношениях твой муж состоял с Бобби Райсом.
– В прекрасных.
Ли Энн прищурилась за стеклами своих странных очков.
– Расовое напряжение в округе Бельвиль подробно задокументировано.
– Клэя и Бобби оно не коснулось, – сказала Нелл. – Они дружили. Вместе болели за Попа Уорнера.
– Давно они были напарниками?
– Несколько лет. Пока Клэй впервые не баллотировался в начальники управления.
– И как к этому отнесся Бобби?
– К тому, что Клэй стал начальником? Да он был просто счастлив.
– И никаких обид?
– Он лично собирал деньги на кампанию Клэя среди чернокожего населения. К чему ты клонишь?
Ли Энн миновала зоопарк, сейчас уже вновь открытый для посетителей, хотя одного тигра и всех бывших обитателей террариумов до сих пор не нашли, и свернула на Норт‑Саншайн‑роуд.
– События, последовавшие за ураганом, вызвали бурю негодования в Нижнем городе.
Нелл ничего не сказала. Слева пронеслись ворота, ведущие на Магнолия‑глэйд. Рядом, в будке, с отсутствующим видом сидел охранник.
– Люди злятся на местных чиновников, – продолжала Ли Энн. – И в особенности на полицейских.
Нелл знала об этом. Но она также знала, как усердно работал Клэй, по сорок восемь часов подряд, включая безумное круглосуточное дежурство у защитной линии на Канал‑стрит, пока плотину наконец не прорвало и в город не ворвался потоп.
– Полиция сделала все, что было в ее силах. Люди просто еще не оправились от потрясения.
– Не все, – заметила Ли Энн. – И в разной степени.
С этим, конечно, не поспоришь.
– Но я не понимаю, как это связано с пленкой.
– Некоторых злит тот факт, что единственный коп, погибший во время наводнения, был черным.
– Не понимаю.
– Я говорю о мотиве.
– Мотиве чего? – изумилась Нелл. – Неужели какие‑то… какие‑то заговорщики смогли общими усилиями смастерить пленку, которая выставит Дюпри невиновным? А при чем тут чернокожее население города? Бобби был черный, а Дюпри – белый.
Ли Энн выехала на Пэриш‑стрит и направилась в сторону реки. Еще лет тридцать‑сорок назад на Пэриш‑стрит селилась исключительно старая креольская элита. На их дома в пастельных тонах отбрасывали тень могучие кипарисы, с многих свешивались бороды мха. Но Бернардин смыл деревья, и теперь дома выглядели совсем убого.
– Могут возникнуть и другие интерпретации, – сказала Ли Энн.
Пэриш‑стрит упиралась в реку. Ли Энн припарковалась у тротуара.
– Например? – спросила Нелл, когда они вышли из машины.
Ли Энн внимательно посмотрела на нее. В стеклах ее очков плясали солнечные зайчики.
– Возможно, целью было опорочить весь отдел.
– Если честно, звучит не слишком правдоподобно.
– Это тебе так кажется.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я вовсе не хотела тебя обидеть, – поспешила оговориться Ли Энн. – Как раз наоборот. В мире полно людей, которые совершенно на тебя не похожи, людей с больным воображением и уймой энергии, которую не на что потратить.
Они зашагали по набережной. Последний раз Нелл была здесь двадцать лет назад, в компании Клэя, Бобби и группы по сбору улик. Воспоминания о том дне – и многих других днях после убийства – были размытыми, непоследовательными, как образы на поломанном экране, но, кажется, улик удалось собрать не много. Нож, к примеру, так и не нашли. Нелл смотрела на мутную воду реки. Шаткого пирса, как и говорила Ли Энн, там уже не было, зато появилось много чего другого: плавучие груды мусора, две‑три машины, утопленные по крыши, дверца холодильника, масляные пленки, выдернутые с корнями деревья, трупы птиц и рыб, а также мертвый пес, мертвый безглазый пес, зацепившийся ошейником за корень на другом берегу.