В два сорок пять мы сидели в акушерском отделении больницы Сент‑Джона. Кто‑нибудь мог бы назвать его «родильное отделение», но лучше не при мне, если этот кто‑нибудь хочет жить. Сказать, что мне не было приятно там находиться – это было бы невероятной силы преуменьшение.
Доктор Норт глянул на ввалившуюся со мной толпу и организовал для осмотра отдельный кабинет. А может, достаточно хорошо меня знал, чтобы организовать заранее. В кабинете были розовые обои с цветочками, мебель, старающаяся казаться домашней или хотя бы притворяющаяся, что стоит в какой‑нибудь милой гостинице. Вся мебель, кроме кровати. Она была тоже очень симпатичная, но все равно с перилами и подносом на колесиках в ногах. Больничная кровать, какое ни приделывай ей окружение.
Я не лежала на этой кровати. Я расхаживала по комнате, потому что мы ждали результата анализов крови. Через несколько минут мы узнаем, насколько плохи вести.
Мика сидел в углу в кресле, чтобы не попадаться мне на дороге. Умный мужик. С нами было еще двое львов‑оборотней, один спокойно стоял у стены, другой занял единственное оставшееся кресло и сидел в нем, читая. Джозеф привел мне на выбор шесть львов. Ему серьезно не нравился Хэвен, лев Огги, и он надеялся, что я выберу кого‑нибудь менее доминантного. Меня устраивало. Но как выбирать среди относительно незнакомых? Как выбрать тех, кто уж по крайней мере позволит тебе заставить их перекинуться, и грубо? Как знать, что выбранный не станет сопротивляться?
Джозеф заверил нас с Жан‑Клодом:
– Я выбрал подчиненных, как мы с Жан‑Клодом договорились. Думаю, они будут для тебя, для ardeur'а, такими, как был когда‑то Натэниел.
– Что это должно значить? – спросила я.
– Я считаю, что ты сможешь питать от них ardeur без полного сексуального контакта. Если я правильно понимаю механизм действия ardeur'а, то только доминантность и сила не дают тебе питаться через поцелуй.
– Такова теория, – сказала я.
Все они казались мягкими, какими‑то незаконченными и слишком для моей жизни хрупкими, но я выбрала двоих: Тревиса и Ноэля, соответственно блондина и шатена. Тревис был студентом бизнес‑школы, а Ноэль – английской литературы. Ноэль носил очки, а в понедельник должен был сдавать экзамен, потому принес с собой учебники. Тревис – только себя.
Ноэль готовился к экзамену и ничего вокруг не замечал. Тревис замечал все, что попадало под взгляд его светло‑карих глаз. Смотрел так, как смотрят копы, будто все запоминая. Похоже, его особо интересовал Ричард.
Снова вернулась моя смена охранников, так что Клодия и Лизандро стояли в дальнем углу у двери, в вольной позе телохранителей, которая кажется расслабленной, но не совсем. Если кто из них и был когда‑то военным или копом, заметно это не было. Просто крутые ребята, и этого хватало. Еще были двое охранников с внешней стороны двери, против чего доктор Норт было возразил, но Клодия посмотрела на него тяжелым взглядом, и он возражения снял. Один из охранников снаружи был Грэхем, второй – незнакомый мне гиенолак. Иксион его звали, хотя произнес он это имя так, будто оно ему не нравится и у него недавно. Нарцисс забавлялся больше, чем следовало бы, раздавая имена своим новичкам. Иксион настолько был отставным военным, что даже еще стригся коротко и неловко чувствовал себя в штатском.
На самом деле четверо телохранителей не были нам нужны, но только так могла Клодия найти волка, который согласится перекинуться ради меня в больнице, если понадобится, и не давать понять Ричарду, что мы ему не верим, поскольку он моего зверя в случае срочной необходимости не примет. Грэхем был мой запасной волк, так сказать, а Иксион поехал, потому что Клодия составляла охранников парами. Если притворяемся, то надо притворяться как следует.
– Ты так вымотаешься, Анита, – сказал Ричард.
– Значит, вымотаюсь, – огрызнулась я, и сама знала, что огрызаюсь, и плевать мне на это.
Он отодвинулся от стены, подошел ко мне и протянул руку, будто хотел обнять или погладить.
– Не надо, – сказала я, продолжая идти вперед, пока окно не заставило меня развернуться и зашагать назад.
– Я же просто хотел помочь, Анита.
– Ходить – это помогает, – сказала я, на него не глядя.
Как он не может понять, что меня надо на фиг оставить в покое? Мика понял. Натэниел хотел поехать, но такое раннее превращение его вымотало. Обычно, приняв животную форму, нужно провести в ней от шести до восьми часов, а если перекинешься обратно раньше, за это приходится платить. Чтобы к вечеру быть хоть как‑то в форме, ему нужно было отдохнуть. Я его уложила с Дамианом, чтобы оба к закату были получше.
Ричард тронул меня за плечо, когда я проходила мимо. Я выдернулась и пошла дальше. Если бы можно было придумать способ взять с собой Дамиана, мы бы придумали. Он мне помогал успокоиться, и это мне сейчас было нужно. Но вампиры при дневном свете плохо передвигаются.
– Если не успокоишься, – сказал Ричард, – можешь случайно вызвать своего зверя. А тебе этого не хотелось бы – здесь.
Я остановилась, посмотрела на него недобро:
– А ведь это решило бы все проблемы, да?
– Ты не всерьез, – не поверил он.
– Черта с два – не всерьез.
– Ульфрик!
Это сказал Тревис из своего угла.
Ричард обернулся к нему.
– Ульфрик, она сжигает нервную энергию, когда ходит.
– Знаю, – ответил Ричард голосом никак не дружелюбным.
– Если ты ее заставишь прекратить, куда эта энергия денется?
Ричард открыл было рот – и закрыл снова. Кивнул.
– Понял. Наверное, я сам занервничал, глядя, как она расхаживает.
– Тогда не гляди, – сказал Тревис так, как будто это было легче легкого.
Ричард шумно и глубоко вдохнул воздух, потом сказал:
– Пойду подышу. Буду прямо у двери, обещаю.
Я остановилась на миг, чтобы бросить:
– Знаю, что будешь.
Он кивнул и вышел. Когда за ним закрылась дверь, Тревис сказал:
– Ну, слава Богу. Одного такого нервного достаточно на помещение такого размера.
Я посмотрела на него:
– А что, Ричард так же нервничал?
Мика рассмеялся:
– Да.
Я крепко обняла себя за плечи:
– Наверное, я сама так взвинчена, что не заметила.
– Тебе положено нервничать, – сказала Клодия от двери.
Я кивнула, но не то чтобы поверила.
В дверь постучали. Я вздрогнула, обернулась на стук, впилась пальцами в собственные руки. Уже не обнимала себя – цеплялась, как цепляются пальцы за осыпающийся карниз перед тем, как ты с воплем рухнешь в бездну.
Грэхем приоткрыл дверь, просунул голову:
– Это доктор.
– Впусти его, – велела Клодия напряженным голосом. Неужто от меня все сегодня начинают психовать?
Вошел доктор Норт, бросив беглый взгляд на стоящего у двери Иксиона.
– Ваши люди слегка нервируют сестер и пациенток. Они не могли бы войти сюда?
Я посмотрела на Клодию – командовала она. Она кивнула и послала Лизандро открыть дверь и позвать Грэхема с Иксионом. Грэхем сразу нашел кусок стены, за который ухватиться, улыбнулся мне нервозно – как я понимаю, хотел меня успокоить. Иксион хмуро оглядел комнату, и вроде бы не знал, куда встать. Что‑то очень тут людно стало.
– К окну, Иксион. Не все, кто за нами охотятся, входят в дверь.
Прямое нападение не очень нам грозило, но зато человек получил место, где встать, подальше от кровати и от всего, что мы делали. Но если будет осмотр, то все, кроме потенциальных отцов, должны будут выйти.
Когда Иксион устроился у окна, доктор Норт оглядел комнату.
– Вы хотите обсуждать это при всех?
– Вы только что попросили меня пригласить в комнату еще двоих, док.
Он улыбнулся:
– Я имел в виду, что некоторых из них вы, может быть, хотели бы отослать в кафетерий.
Я вздохнула, покачала головой. Как ему объяснить, что если новости плохие, мне может понадобиться кто‑то из моего персонала поддержки, если не все? Никак, так что я и пытаться не стала.
– Вы уж выкладывайте, док, о’кей? Меня этот саспенс уже достал.
Он кивнул, поправил очки. У него за спиной открылась дверь, и вошел Ричард.
– Я ничего не пропустил?
Я покачала головой.
– Анита, – сказал доктор Норт, – вы себя до крови пораните, если будете вот так вдавливать ногти в собственные руки.
Я посмотрела на пальцы так, будто они только что возникли на концах моих рук. На коже остались полулунные вмятины от ногтей. Почти до крови. Почти.
Ричард протянул мне руку, я поколебалась и взяла ее. Всплеск энергии потряс нас – мы слишком оба нервничали, чтобы быть друг другу помощью. Он закрылся, поставил щиты, и его рука в моей стала всего лишь теплой и настоящей. Я оценила его усилие, когда он увидел, что я сделала со своими руками, но сама я проиграла битву за то, чтобы не оглянуться Мику. Я была слишком перепугана, чтобы ублажать чье‑либо самолюбие. Чтобы не хотеть притянуть к себе как можно больше всего, что есть уютного на свете.
Мика подошел к другой моей руке. Ричард напрягся, потому что не хотел этого и не мог скрыть, что не хочет, но сцену не устроил. Я пожала его руку, ткнулась головой ему в плечо, давая ему понять, как много он для меня значит, потому что он действительно значил для меня много. Этот знак внимания заработал мне улыбку, озарившую все его лицо. Когда‑то за один вид этой улыбки я бы отдала свое сердце.
Я обернулась к доктору, держась за них обоих, и мне было лучше оттого, что я за них держалась. Мне хотелось изобразить хладнокровие, но держалась я за них как за два последних деревянных обломка посреди океана.
– Я попросил проверить кровь еще раз, Анита.
– Значит, ничего хорошего, – сказала я.
– В такой момент полагается попросить ее сесть? – спросила Клодия.
Доктор Норт глянул на нее:
– Если хочет, может сесть. – Он обернулся ко мне: – Хотите сесть?
– А надо?
Он улыбнулся шире:
– Не думаю, но если надо будет, у вас хорошая поддержка. – Он кивнул в сторону Мики и Ричарда.
– Выкладывайте, Док.
Мой голос звучал чуть сдавленно, но не дрожал. Очко в мою пользу.
– Я могу быть полностью откровенен при всех присутствующих?
Я подавила желание заорать и сумела ответить:
– Да, да, только говорите уж, Бога ради!
Он снова кивнул:
– Вам известно, что у вас ликантропия?
Я тоже кивнула и нахмурилась:
– Мне известно, что я – носитель ликантропии.
– Забавно, что вы так это формулируете. У вас кровь совершенно уникальна, Анита.
– Месяца полтора назад я узнала, что являюсь носителем ликантропии волчьей, леопардовой, львиной и еще какой‑то, которую не смогли даже определить.
Он глянул на меня поверх очков:
– Вы знаете, что быть носителем более одного штамма ликантропии невозможно. Они дают перекрестный иммунитет. Ликантропией можно заразиться только один раз.
Я снова кивнула, стиснув руки, которые меня поддерживали.
– Все это я знаю. Я – медицинское чудо, тра‑та‑та, ля‑ля‑ля. Давайте к беременности. Есть у меня синдром Маугли или синдром Влада?
Он очень внимательно посмотрел мне в глаза, слишком даже серьезно, и сказал:
– Да, насколько можно судить по результатам анализов.
У меня подкосились колени, я бы упала, не поддержи меня Мика и Ричард. Кто‑то подтащил кресло, и меня в него посадили. Ребята продолжали держать меня за руки, каждый из них положил руку мне на плечо, будто опасаясь, что я завалюсь вперед. Но пока еще я до этого не дошла. Пока еще.
– Что значит – «насколько можно судить»? – спросил Мика.
– Эти два синдрома – они как ликантропия: невозможно иметь оба сразу. Зародыш не может быть поражен и синдромом Маугли, и синдромом Влада. Если бы у Аниты не было четырех разных штаммов ликантропии в крови, что медицински невозможно, я бы сказал, что в нашем случае имеют место близнецы, но по другим анализам крови и еще некоторым исследованиям…
Он еще шевелил губами, но слышала я только рев крови у себя в ушах. Ричард и Мика помогли мне спрятать голову в колени, не дали упасть из кресла. Подержать голову между колен – это через несколько секунд помогло. Но я рада была, что они меня поддержали. Я бы не упала в обморок, но мне случалось терять сознание, и это очень похожие явления. Близнецы, Господи Боже мой! Вот так и расплачиваешься с процентами за заем у судьбы. Близнецы с двумя самыми страшными врожденными дефектами, известными современной науке. Святая Мария, Матерь Божия, не покинь меня!
Из пустоты выплыл голос доктора Норта – он склонился передо мной:
– Анита, Анита, вы меня слышите? Анита!
Я заставила себя кивнуть.
– Я не хотел бы давать вам ложную надежду, потому что, насколько мне известно, только беременные дают положительный результат на эти синдромы, но анализ на беременность дал отрицательный результат. Два раза.
Я подняла голову, медленно: во‑первых, потому что быстрее не могла. Во‑вторых, потому что ушам своим не поверила.
– Что?? – спросила я и сама не узнала своего голоса.
Он присел передо мной, и при этом он был достаточно высок, а я достаточно низкоросла, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Лицо у него было совершенно искреннее и чуть‑чуть встревоженное. Он медленно, тщательно выговаривая слова, повторил:
– Ваш анализ на беременность оказался отрицательным.
– Но вы говорили…
– Я знаю, – кивнул он. – Я тоже не понимаю этих результатов. А сестры и интерны локтями друг друга отпихивают, кто мне будет помогать на ультразвуке.
– Локтями?
– Хотите знать, почему?
– Да.
– Что бы ни показал ультразвук, в истории медицины это будет первый случай, насколько мне известно. Либо вы не беременны, но даете положительные результаты на два синдрома, для которых беременность необходима. Либо у вас близнецы от двух разных отцов, а анализ почему‑то показывает, что беременности нет. Достаточно необычно. И не будем забывать, как мы уже говорили по телефону, что младенец с синдромом Маугли уже через несколько недель будет жизнеспособен, а его близнец – нет.
Я только таращилась на него.
– Что вы хотите этим сказать, доктор? – спросил Ричард.
Доктор Норт прочел краткую лекцию по синдрому Маугли и возможности ускоренной беременности.
– Или что‑то в крови Аниты дает на все это положительные результаты. – Он посмотрел на меня, все еще не вставая. – Вы ликантроп? В смысле, вы перекидываетесь?
Я покачала головой, потом добавила словами:
– Пока нет.
– Что значит «пока»? – спросил он.
– Значит, что я чуть не перекинулась.
Мика пояснил:
– Сегодня нам казалось, что она собирается перекинуться.
– Давно у нее множественные штаммы ликантропии?
Мика посмотрел на меня, я пожала плечами.
– Мы думаем, где‑то с полгода. Когда превращения не произошло, мы решили, что она не заразилась.
Доктор Норт кивнул, будто соглашаясь.
– Логично до некоторой степени. В литературе говорится, что наступает первое полнолуние, и ты перекидываешься. Точка. Но вы говорите, что прошло шесть полнолуний – и ничего.
– Хватит говорить так, будто меня здесь нет!
– Простите, Анита. Я думал, вам надо дать несколько минут, чтобы прийти в себя.
– Я уже пришла в себя, насколько это возможно. – Глубоко вдохнув, я медленно выдохнула и оттолкнула от себя руки. – Я могу сесть нормально, все в порядке.
– Анита, – на этот раз это был голос Мики, – пожалуйста, позволь нам тебе помочь.
Я пыталась найти в себе силы пособачиться, но их не было.
– Ладно, ладно, держите мне руки, только не фиксируйте меня на кресле. А то будто поймали и держат.
Поймали. Слово, точно передающее ощущение.
Мика опустил руку, и я после минутной паузы ее взяла. Ричард с другой стороны от меня сделал то же самое, и его я тоже взяла за руку. Я продолжала вести себя храбро, но если новости и дальше будут столь же интересными, мне может понадобиться за кого‑то держаться.
– Результаты всех анализов крови дважды дали один и тот же ответ. Поскольку согласно всему, что нам известно, это невозможно, я хочу посмотреть на ультразвуке. Он покажет, беременны вы или нет. Мы сможем это увидеть. Если ничего не увидим, значит, вы не беременны. Домашний тест дал ложноположительный ответ, анализ крови – правильный.
– А если я беременна?
Он подвигал лицом, подбирая подходящую манеру общения с пациентом:
– Тогда будем решать.
– Два младенца, один может вырасти так быстро, что через несколько недель будет готов к родам, а второй может попытаться прогрызть себе путь наружу или сожрать своего близнеца.
Голос снова стал моим – деловым и ровным. Таким голосом можно обсуждать меню на ужин.
– Господи! – ахнул кто‑то.
Рука Ричарда стиснула мою почти до боли, но я не попросила его отпустить. Я хотела ощущать его. Мика другой рукой взял меня под локоть. Хотя бы никто из них не стал мне беззастенчиво врать, что все будет хорошо. Хорошо никак не получится.
Доктор Норт прикрыл глаза на секунду. Очень неприятно видеть, как твой доктор прикрывает глаза этим медленным движением, будто тоже думает «О Господи!»
– Я боюсь, что мы имеем дело с наихудшим сценарием, Анита. Давайте посмотрим на ультразвуке, чтобы знать точно.
Он встал, отряхнул штанины, стараясь никому не глядеть в глаза. Наверное, я со своим пессимизмом слишком попала в точку. Это у меня излишний пессимизм? Увы, да.
Глава тридцать пятая
Мне пришлось лечь на кровать. Доктор Норт опустил перила, чтобы подобраться ко мне с ультразвуковым аппаратом. И с другой стороны перила тоже опустились, чтобы народ мог поглазеть. Насчет интернов и сестер, отпихивающих друг друга локтями, он не преувеличивал. Ну, может, не в буквальном смысле, но все они хотели сюда попасть. Творилась медицинская редкость, если не история медицины, каков бы ни был результат. А у меня было ощущение как у экспоната в зоопарке.
Доктор Норт опередил меня фразой:
– Нам здесь столько народу не нужно.
– Да пусть ее люди выйдут, – предложил кто‑то из интернов.
Я посмотрела на него в упор и сказала:
– Выйди.
Он попытался поспорить.
– Выйдите отсюда, – велел ему доктор Норт.
Интерн вышел, оставшиеся вдруг стали куда как более вежливы.
Сестер выставили всех, хотя среди врачей осталась одна женщина.
Клодия спасла положение:
– Анита, он, конечно, дурак, но кое‑кого из наших людей мы можем вывести. Я хочу предположить, – она суровым взглядом обвела белые халаты, – что кое‑кто из этих людей пришел помочь доктору на случай затруднений. Мы, что бы ни показал ультразвук, не обладаем достаточными медицинскими знаниями, чтобы вносить предложения. – Жестом предложив своим людям выйти, она добавила: – Если будем нужны, то мы прямо за дверью.
Потом она обратилась к Тревису и Ноэлю:
– Вы двое, давайте с нами.
– Мы не охранники, – возразил Тревис. – Джозеф нас послал подчиняться Аните, а не тебе.
– Нашел время цепляться к мелочам, Тревис! – ответила я, и спокойствие в моем голосе уже начало давать трещину.
После этого он перестал спорить и вышел. Следом за ним вышел Ноэль, зажимая под мышкой учебник и рюкзак. Клодия, выходя, на меня оглянулась. Я чуть не позвала ее обратно, но сдержалась. Близкими подругами мы не были, но я ей доверяла. Я доверяла Мике и – в определенной степени – Ричарду. Но они не были нейтральной стороной, а нам могло понадобиться беспристрастное мнение кого‑нибудь, не столь заинтересованного лично. Дверь за Клодией закрылась раньше, чем я успела ее попросить остаться. Решение принялось само собой.
Доктор Норт отправил за дверь всех интернов, кроме трех. Таким образом, у Мики и Ричарда оказалось достаточно места, чтобы стать в головах кровати с противоположной стороны от ультразвукового аппарата. Я могла протянуть им только одну руку, и ее взял Мика. Ричард удовлетворился тем, что взял меня за плечо, но – благослови его Господь – не стал по этому поводу спорить. Может быть, реалии взрослой жизни наконец‑то до него дошли, и капризы прекратятся. Можно на это надеяться.
Мне пришлось снять жакет, отчего на свет Божий явился пистолет в наплечной кобуре. Я закрепила ее запасным ремнем, который хранила у Жан‑Клода, но уже на два ремня стало меньше, так что скоро придется посылать Натэниела их закупать. Единственная женщина‑интерн все поглядывала на пистолет, косилась то и дело, будто никогда не видела.
Ремень пришлось сдвинуть, нижнюю часть ремней расстегнуть, чтобы доктор мог спустить мне джинсы на бедра. Пистолет не остался на месте, когда я снова легла на кровать, и пришлось сдвигать его двумя руками. Наверное, можно было бы и одной, не отбирая руку у Мики, но мне хотелось ощущать прикосновение пистолета. Единственная это у меня на тот момент была замена любимого одеяла или мягкой игрушки – если не считать Мики и Ричарда. А поскольку оба они слегка были виноваты в том, что я во все это влипла, у меня смешанные были чувства насчет цепляться за кого‑нибудь, кто хоть отдаленный шанс имел оказаться причастным к моей беременности. Впервые я задумалась, действительно ли вазэктомия у ликантропа стопроцентно надежна.
– Будет немножко холодно, – предупредил доктор Норт и размазал мне по животу какой‑то прозрачный гель. Холодно было, но зато можно было мысли занять чем‑то другим, что я и сделала.
– Мика сделал вазэктомию три года назад. Мы его не рассматривали как потенциального отца, но он ликантроп, и…
Доктор Норт перевел взгляд на Мику:
– Вам просто прижгли концы или поставили серебряные скобки?
– И то, и другое. Я полгода назад проделал анализ, и все оказалось чисто.
– Я слыхал об использовании серебряных скобок. Вам известно, что при таких вазэктомиях было отмечено два случая отравления серебром?
Мика покачал головой:
– Нет, я не знал.
– Вам стоит сделать анализ крови на уровень серебра, просто на всякий случай. – Доктор Норт посмотрел на меня с очень добрым лицом. Вполне профессионально. Потом взял в руки толстый кусок пластика.
– Вот этим я сейчас проведу по вашему животу. Больно не будет.
Я кивнула:
– Вы уже объяснили, как это работает, док. Давайте делайте.
Он стал водить этой толстой палкой мне по коже, размазывая при этом гель. Я смотрела на экранчик вроде маленького телевизора у него за спиной. Он тоже на этот экран поглядывал. Экран был серый, белый и черный, и размытый. Если бы это был мой домашний телевизор, я бы позвонила в кабельную компанию и устроила им веселую жизнь. Доктору, очевидно, изображения на экране говорили больше, чем мне, потому что он поглядывал на экран и передвигал свой жезл. Потом он просто стал двигать жезл, не отрывая взгляд от экрана.
– Вот черт! – сказал самый высокий интерн жуть до чего разочарованным голосом.
Норт даже не глянул на него, просто сказал:
– Вон отсюда.
– Но…
– Вон, я сказал.
Мой добрый доктор вдруг стал таким серьезным и зловещим, каким я не видела. У него была идеальная доброжелательная манера обращения с пациентами, но сейчас до меня дошло, что пациентами она и ограничивается. Меня это устраивало.
– А что случилось? – поинтересовался Ричард. Он перегнулся через меня, пытаясь расшифровать картинки.
– Что вы там видите, чего не вижу я? – спросила я.
– Ничего не случилось, мистер Зееман, – ответил доктор Норт, не оборачиваясь. – А что я вижу? Ничего.
– Что значит – ничего? – спросил Мика, и впервые я уловила в его голосе нить напряжения. Железное самообладание дало едва заметную трещинку.
Норт повернулся ко мне, улыбаясь:
– Вы не беременны.
Я захлопала глазами:
– Но тест…
Он пожал плечами:
– Редкий, очень редкий ложноположительный результат. Анита, у вас ни один проведенный нами анализ не дал результатов в пределах нормы, отчего же нам удивляться, что домашний тест на беременность тоже запутался в вашей биохимии?
Я уставилась на него, еще не желая верить.
– Так это точно? Я не беременна?
Он покачал головой, приставил этот пластиковый наконечник мне к животу и очертил на удивление маленький кружок.
– Вот здесь было бы видно. Крошечный был бы комочек, но был бы виден, если бы существовал. Но его нет.
– Так откуда же положительный результат на синдромы Влада и Маугли?
– Точно не знаю, но готов предположить, что те же энзимы, которые ищет тест, присутствуют и дают положительный результат, если вы сами – ликантроп. Тест рассчитан на людей, а не на матерей, которые сами тоже ликантропы.
– А откуда синдром Влада?
Это спросила женщина‑интерн.
Он посмотрел на нее недовольно:
– Мы обсудим случай, когда ответим на вопросы пациентки, доктор Николс.
Она должным образом смутилась:
– Прошу прощения, сэр.
– Нет‑нет, она права, – вмешалась я. – Как там насчет синдрома Влада?
Он тронул меня за подбородок, повернул голову так, чтобы видны были метки Реквиема.
– Вы регулярно даете кровь?
– Да.
– На этой стадии мы проверяем кровь на энзимы, Анита. Мне не приходилось читать работ на тему о том, как влияет регулярная отдача крови вампирам на результаты теста. Мы знаем, что она может вызвать анемию, но другие последствия, кажется, никто реально не исследовал.
– Простите, можно мне задать вопрос? – спросила Николс.
Норт посмотрел на нее довольно холодно:
– Зависит от того, какой вопрос, доктор.
Слово «доктор» он произнес так, что оно прозвучало оскорблением. Доктор Норт открывался мне с совершенно новой стороны.
– Это не о беременности, а об укусе.
– Можете спрашивать.
Прозвучал это так, будто он бы на ее месте не стал бы, но доктор Николс оказалась не робкого десятка и не отступила, хотя нервничала на грани испуга.
– Вокруг укуса большие кровоподтеки, а я думала, это должны быть два аккуратных прокола.
Я посмотрела на нее:
– Вы ведь следы укусов только в морге видели? – спросила я.
Она кивнула:
– В курсе противоестественной судебной медицины.
– А что вы делаете в родовспоможении?
– Николс будет одной из первых врачей, которых мы готовим по специальности противоестественного родовспоможения.
Я наморщила брови:
– Очень ведь ограниченная специализация.
– Число пациенток с каждым годом растет, – ответил Норт.
Я ответила на ее вопрос:
– Укус вампира во многом подобен любой другой ране: если от него произошла смерть, то картина кровоподтеков отличается. Могут остаться только две колотых ранки, потому что после удара клыков кровь течет свободно из‑за антикоагулянта, содержащегося в вампирской слюне. Вампир не ест, а пьет. Некоторые из старых вампиров гордятся своим умением не оставлять следов, кроме двух проколов. Более молодые оставляют отпечатки зубов, но редко когда какие‑либо зубы прокусывают кожу, кроме клыков. В немногих известных мне случаях, когда вампиры оставляли следы не только клыков, это делалось с намерением причинить боль, а не только взять кровь. Они хотели оставить рану.
– Мы видели однажды тело жертвы – как решили, нападения вампира и оборотня, потому что остались следы клыков, но область ключиц и шеи была растерзана.
Я покачала головой. Теперь, когда Норт привлек к ране мое внимание, она стала слегка саднить. Реквием в этом своем укусе не проявил себя джентльменом – в жару голода он не просто ввел клыки.
– Этот случай мне неизвестен, но это мог быть и только вампир.
Она покачала головой:
– Очень обширные повреждения.
Я показала правую руку с холмиком рубцовой ткани на сгибе.
– Вампир, – сказала я. Отодвинула воротник футболки, слегка вытянув шею, чтобы показать шрамы на ключице. – Другой вампир. Он сломал мне ключицу и терзал рану, как терьер крысу.
Она слегка побледнела, но сказала:
– Я бы очень хотела связаться с кафедрой судебной медицины и попросить, чтобы организовали вашу лекцию. Мне кажется, что поговорить с вами и увидеть ваши шрамы – это очень помогло бы коронерам и патанатомам по всей стране правильно определять источники повреждений для некоторых жертв.
Она протянула было руку, но остановилась.
– Можете потрогать шрамы, если хотите, – сказала я.
Она глянула на Норта, он слегка кивнул. Она очень осторожно ощупала шрам на ключице, будто это было более интимное прикосновение, чем должно было быть. По шрамам на локтевом сгибе она прошлась пальцами, будто запоминая их, и дошла до следов когтей на предплечье.
– Ликантроп?
– На самом деле, ведьма‑оборотень.
У нее глаза стали больше:
– Настоящая ведьма‑оборотень, с заколдованной звериной шкурой, а не ликантроп?
Она очень заинтересовалась, чем произвела на меня хорошее впечатление. Мало кто знает разницу.
– Да.
Потом она тронула крестообразный шрам от ожога, несколько искривленный теперь из‑за следов когтей.
– Вот это должно значить, что вы – вампир, но вы не вампир.
Приятно, что кто‑то в этом уверен. Вслух я сказала:
– Нашлись вампирские шестерки, которые решили поразвлечься раскаленным клеймом, ожидая, когда их мастер проснется на закате.