– Я пришел за бутербродом, – сказал Михаил.
– Боже! Как вы меня напугали!
Зигмунд поднимает поднос, бормоча при этом:
– Все в порядке, у нас все в порядке.
– Я, пожалуй, пойду, – говорит Михаил. – У вас суп выкипает.
– Господи! – Эстер кидается к плите.
А и в самом деле: что теперь будет? Как милой девушке выбраться из замка? А ему как отсюда выбраться? Судя по начальнику охраны, здесь работают профессионалы. Парень дело знает, и если бы он был здесь такой один! Но оловянных солдатиков, всерьез играющих в войну, на территории замка хватает. Это уже не кино. Здесь убивают по‑настоящему. Эх, если бы было оружие…
Он поднимается по лестнице, на ходу доедая сэндвич. До заката завтрашнего дня не так уж много времени. Что будет, если он так и не узнает, кто убил Бейлис?
А что будет, если узнает?
Шабли
В то время как в винном погребе хозяин замка разоблачал миллионера‑самозванца, Иван Таранов и Елизавета Петровна поднялись на третий этаж.
– Где она может прятаться, а? – озадаченно спросил Таранов. – Это ж надо такого понастроить! Катакомбы! А главное: зачем?
– У тебя, что ли, нет загородного особняка?
– Так у меня ж на Рублевке! В заповедной зоне! И у Сивко тоже. И у тебя. А здесь зачем?
– Места красивые, – пожала плечами она.
– Красивые, – кивнул Таранов. – А толку? По‑моему, Воронов слегка не в себе. Как думаешь?
– Слегка! Скажи лучше, что он помешался!
– А ты помнишь, с чего началось?
– Все началось, когда он купил на аукционе в Париже эту чертову бутылку, – задумчиво сказала Елизавета Петровна и бросила на Таранова внимательный взгляд.
– «Мутон Ротшильд» с аппликацией Матисса? Точно! Все началось тогда.
– Ему не надо было этого делать.
– Точно! Не буди лиха, пока оно тихо, так, что ли? Ну, с чего начнем? – нетерпеливо спросил Таранов. – На чердак поднимемся?
– Можно и на чердак.
Иван Таранов идет к лестнице на чердак, но его спутница вдруг останавливает его резким окликом:
– Иван! Погоди!
Таранов оборачивается и в нетерпении спрашивает:
– Ну? Что еще?
– Ты сам‑то в это веришь?
– Во что?
– Что какая‑то женщина прокралась ночью в замок и задушила Бейлис?
– Конечно!
Елизавета Петровна нервно смеется. Таранов злится:
– Что за намеки? Зачем ты меня сюда позвала?
– Потому что… Потому что этой ночью спали далеко не все.
– Ну, я не спал до двух часов. И что?
– Это я хотела спросить: и что же тебе мешало?
– Я ж сказал об этом за завтраком! Ах, да. Тебя не было. Мне мешал женский плач, – все больше раздражался Таранов. – А потом смех. Воронов чего‑то не додумал, когда строил свою громадину. Здесь отличная акустика.
– Я ничего не слышала, – поспешно сказала она.
– Я не понял: ты на что намекаешь?
– Ты не спал ночью.
– И что?
– Ты ходил по замку!
– Ну, допустим, – сквозь зубы процедил Таранов. – Я хотел узнать: кто там так весело смеется? И по какому поводу? Мне показалось, что женщина очень хорошенькая.
– Ты по смеху это определил? – тоже разозлилась Елизавета Петровна.
– Да! По смеху!
– Сексуальный маньяк!
– Я ж не мог привезти девочек с собой! Мне даже охрану пришлось завернуть, – пожаловался Таранов. – Меня сопровождали только до ворот замка. Воронов не выносит посторонних на своей территории.
– Здесь и так полно охраны.
– Но это же его люди!
– А ты что, их боишься?
– С чего ты это взяла? – набычился Таранов.
– Ты боишься, – злорадно сказала она. – Но не хочешь, чтобы он об этом знал. Хорошо держишься, Ванечка, только это тебе не поможет.
– В каком смысле?
– Он все равно узнает.
– Слушай, хватит делать намеки! Достала. Если я ночью захотел женщину, то, естественно, пошел ее искать.
– К Бейлис в спальню ты пошел. Дорожка‑то проторенная.
– Она не меня туда звала, – сквозь зубы сказал Таранов.
– А с каких пор ты, Ваня, разрешения спрашиваешь? Тем более у Бейлис? А наутро она была мертва.
– Даже если это сделал я: и что?
– Дмитрий не отвяжется, пока не узнает, кто именно ее задушил. Я хорошо его знаю.
– Так пойдем искать эту девку!
– Ну, найдешь ты ее, и что? – спросила Елизавета Петровна.
– Слушай, ты свое дело сделала: задолбала меня вконец. Давай разойдемся по‑хорошему, а? Я буду решать свои проблемы, а ты свои. Слава богу, они у нас разные.
– А когда‑то мы были друзьями…
– Дружили наши деньги, не мы. Но Лев Абрамович умер. Ты к нему когда‑то с одной стороны прилепилась, я с другой. Дуб сгнил и упал, а то, что по бокам стояло, в разные стороны качнулось, как только ветерок подул. Но даже в этом случае играть против меня тебе не резон. Знаешь – молчи. И я молчать буду. Нет ее – и проблем больше нет. Ни у тебя, ни у меня. Нет, чтобы спасибо сказать…
Таранов резко развернулся и направился к лестнице. Елизавета Петровна немного постояла на площадке третьего этажа и, подумав, стала спускаться. Но вдруг увидела, как снизу поднимается Эстер Жановна с полным подносом в руках. Похоже, кому‑то понадобился ланч. Елизавета Петровна замерла, потом осторожно, на цыпочках, сделала два шага назад. Ей стало интересно: в какую из спален зайдет экономка? Увидев результат, бизнесвумен чуть не рассмеялась. А когда дверь за Эстер Жановной закрылась, она уже не спеша спустилась на второй этаж и направилась в кабинет Воронова.
Федор Иванович невозмутимо попивал вино, развалившись в кресле, и откровенно зевал.
– Скучаешь, Федя?
– Отдыхаю. Что, тоже набегалась? – усмехнулся тот.
– Я не думаю, что она спряталась на чердаке, – сказала Елизавета Петровна, присаживаясь на диван.
– Уж не знаешь ли ты, где на самом деле она спряталась?
– А если и знаю? – Она потянулась к бутылке.
– Не возражаешь, если я не буду ухаживать за дамой? – лениво потянулся Сивко.
– Чего еще от тебя ожидать? Я сама о себе позабочусь.
– Позови лакея. Или горничную.
– Я не хочу, чтобы нам мешали.
Федор Иванович понял намек и насторожился. Поджал ноги, сгруппировался и приготовился к обороне. Она налила в бокал вина, не торопясь, с чувством, выпила. Держала паузу, и долго держала. Федор Иванович какое‑то время с усмешкой за ней наблюдал, потом спросил:
– А не заигралась ли ты, Лиза? Пережимаешь. Я‑то знаю, зачем ты сюда приехала: на Воронова охотишься. Думаешь, после смерти жены он рассиропился и начнет рыдать у тебя на груди? А потом предложит руку и сердце. Ты же всегда своего добиваешься. Терпения тебе не занимать. Ждешь, момент ловишь. Думаешь, это оно? Плохо же ты его знаешь. А Таранов, значит, побежал искать девчонку? Бабник!
– А тебя это не волнует? По дому бегает убийца!
– Меня волнуют две вещи, – зевнул Сивко. – Первая: скоро ли обед? И вторая: когда я смогу отсюда уехать? Я бы уехал сейчас, но, во‑первых, выпил. А во‑вторых, моя охрана прибудет только завтра. Я бы ее вызвал по телефону, но, во‑первых, для этого надо выйти на улицу, а мне лень, и во‑вторых…
– Какая ж ты зануда! Бедная твоя жена!
– А вот жену я попросил бы не трогать, – позеленел Сивко.
– Говорят, ты держишь ее в черном теле. И при разводе она не получит ни‑че‑го. Ты благоразумно переписал имущество на своих родственников. Несчастная! Потому что, во‑первых, она женщина, а во‑вторых, жена Сивко. Две беды в одном флаконе. Она живет на выселках, где‑то в Европе. Она и двое ваших детей. Элитарный поселок, денег куры не клюют, но какая ж скука! Бедняжка! Ты сделал это, чтобы она молчала? Чтобы интервью журналистам не раздавала? – намекнула Елизавета Петровна. – Хорошо законспирировался. Никто не знает ее в лицо и даже фотографий ни ее, ни детей в глаза не видел.
– А как поживает твой последний муж? Говорят, он счастлив с новой женой. И, говорят, она беременна. Что не каждой женщине дано.
– Что ты имеешь в виду? – насторожилась Елизавета Петровна.
– Да так. Как твоя дочка поживает?
– С моей девочкой все в порядке. Она сейчас с няней.
– Оно конечно, – бросил на нее ироничный взгляд Сивко. – Только Бейлис была уж больно болтлива.
– Что ты имеешь в виду?
– Я говорю, пила она много. А выпив, много болтала. Так что нам нет резона выяснять, как, кто и за что. И нельзя допустить, чтобы другие это выясняли. Я бы устроил несчастный случай. Спустил бы ее тело на время в ледник, а потом организовал бы, ну, скажем, автокатастрофу. С местными ментами договориться не проблема. Я думаю, у Воронова здесь все схвачено. Наследнички Льва Абрамовича только обрадуются. Никто не будет выяснять: как, кто и за что.
– Ты повторяешься.
– А это, чтобы ты запомнила.
– У Таранова было больше проблем с Бейлис, чем у меня.
– Да какая разница? Извини, но я не верю в таинственную незнакомку. Это сделал кто‑то из наших. Выяснять, кто именно, не резон. Но в случае чего и девица сойдет. Договоримся.
– В таком случае и я кое‑что знаю. Бейлис как‑то упоминала, что впервые вы встретились лет пятнадцать назад. Интересно узнать, где?
– Пятнадцать лет назад Бейлис была еще ребенком, – равнодушно сказал Сивко. – Девочкой четырнадцатилетней. Ну, где мы могли встретиться? Я бизнес зачинал в столице, а она жила с родителями в глубокой дыре, далеко от Москвы, ходила в школу да на дискотеки бегала по вечерам.
– А если она подделала паспорт? И не ты ли ей помог, Федя?
– Я? – вздрогнул Сивко. – Чушь!
– Пятнадцать лет назад… А мы с тобой лет десять как знакомы. Не было тебя на Рублевке, и вдруг выскочил. Откуда? Что за бизнес ты зачинал? Боюсь, женские трусики – это пустячок. Или намек? А также пролетарское происхождение. Почему бы не рассказать правду? Мы с тобой могли бы договориться.
– А не пошла бы ты на х…? – грубо сказал Сивко.
– У нас с Тарановым общее дело. Я имею в виду, что оба мы вылетели из гнезда Льва Абрамовича. Воронов тоже свой. Мы вместе учились в МГУ. А Таранов в Плешке. А вот кто ты такой? Откуда к нам прибился? Я не знаю. И Таранов не знает. Никому ничего о тебе не известно. А вот Бейлис, похоже, знала. Ну не странно это?
– Давай, вали с больной головы на здоровую, – криво усмехнулся Сивко. – Я, пожалуй, выйду, позвоню. Охрану свою вызову. Пусть за мной приедут.
– А зачем тебе, Федя, охрана? Кого боишься?
– Да никого я не боюсь! Чего пристала?
– А ты грубишь, – задумчиво сказала Елизавета Петровна. – Успокойся, я не собираюсь давать интервью журналистам.
– Еще бы! Ха! Интервью! Журналисты! Ты еще няню им покажи.
– А при чем здесь моя няня? – побледнела Елизавета Петровна.
– Давай договоримся: ты не трогаешь меня, я тебя, – вновь зевнул Сивко. – У каждого есть скелет в шкафу. И если бы Бейлис на самом деле взялась за книгу… Мало не показалось бы никому. Она вчера на это весьма прозрачно намекала.
– Я…
В этот момент раздался грохот. Дверь в кабинет была приоткрыта, и они отчетливо услышали, как внизу что‑то упало. Что‑то металлическое, причем на мраморный пол. Оба вздрогнули, Елизавета Петровна вскочила с криком:
– Что это?! О Господи!
И вылетела в коридор, нос к носу столкнувшись с Вороновым:
– Дима? Ты здесь? Давно? А где…
– Что случилось? – крикнул с лестницы Иван Таранов.
– Я полагаю, ничего страшного, – равнодушно сказал Дмитрий Воронов. – В холле на первом этаже упал канделябр.
– Фу ты! – перевел дух Таранов. – Я же сказал: чего‑то у тебя тут недоделано. Займись на досуге звукоизоляцией.
– А вот и Михаил, – кивком указал на другую лестницу Воронов и не удержался: – Ха‑ха! Красивая картинка! Сверху спускается брюнет, снизу поднимается блондин. Оба молоды, хороши собой. Вас бы в кино снимать. Миша нам сейчас расскажет: что же случилось там, внизу?
– Эстер Жановна уронила поднос, – сказал тот, выравнивая дыхание.
– Кстати, как наш обед? – из кабинета крикнул Сивко.
– На подходе. Но я на всякий случай перехватил бутерброд.
– А ведь ей тоже надо что‑то есть, – задумчиво сказал Воронов.
– Девушке? – спросил Михаил.
– А может, женщине? – пристально глянул на него хозяин замка.
– Мы же решили, что это девушка, – улыбнулся Михаил.
– Причем хорошенькая, – спускаясь с лестницы, подхватил Таранов. – Я бегло осмотрел чердак, там никого.
– Когда ты успел, Ваня? – усмехнулась Елизавета Петровна.
– Пахло бы духами. У меня нюх, как у собаки, – похвастался Таранов. – Я мигом бы ее учуял.
– А не пройтись ли нам по спальням, Мишель? – спросила Елизавета Петровна.
– По спальням? Но почему она должна быть у кого‑то в спальне? – запротестовал он. – Место ненадежное.
– А если ее сообщник кто‑то из гостей? – не унималась Елизавета Петровна. Воронов внимательно прислушивался к разговору.
– Я бы посмотрел в комнате Бейлис, – предложил Таранов.
– Девушка? В одной комнате с трупом? – фыркнула Елизавета Петровна. – У нее что, не нервы, а канаты?
– Раз она ее задушила, значит, канаты!
– Что ж, пойдем по спальням, – подвел итог Дмитрий Воронов и крикнул: – Федор Иванович, вы с нами?
– Мне и здесь неплохо, – отозвался Сивко. – А впрочем…
И он тоже вышел в холл.
– Федор Иванович проголодался, – усмехнулась Елизавета Петровна. – Потому и злится.
– А потому что вы ерундой занимаетесь, – сердито сказал Сивко. – Я ж предложил: зовите сюда охрану. Девчонку поймают мигом. Она убила, не она – без разницы. Труп из замка надо вывезти. Концы – в воду. То есть кинуть ее в реку, и точка. Никому из нас не нужна огласка, господа.
– Разумно, – заметил Таранов. – Давайте так: до обеда не будем портить себе аппетит. Но если девушка не найдется и после…
– Да куда она денется? – тонко улыбнулась Елизавета Петровна. И намекнула: – Дело‑то выеденного яйца не стоит, так, Мишель? С какой спальни начнем?
– Начинать надо с начала, – зевнул Сивко.
– Первая по коридору спальня – твоя, – заметил Таранов.
– Ну и что?
– И ты не будешь возражать, если мы туда войдем?
– Вы мне что, не доверяете? – набычился Сивко.
– Тогда и наши спальни осматривать не будем, – заявила Елизавета Петровна. – Таким образом, четыре комнаты, где могла спрятаться девушка, исключаются из списка автоматически. Так, Мишель?
– Конечно! – с энтузиазмом откликнулся тот. – Спальни гостей осматривать не будем!
– Ну, уж нет, – запротестовал Сивко. – Если делать, то делать по правилам. Прошу в мою комнату.
– Ты не возражаешь, Мишель? – в упор посмотрела на него Елизавета Петровна.
– Я? Н‑нет. – «Что ж делать?»
Вслед за остальными он поплелся к апартаментам Федора Ивановича. Тот распахнул дверь и показал друзьям‑коллекционерам огромных размеров комнату. Окно было занавешено, и здесь царил полумрак.
– Не люблю яркий свет, – пожаловался Сивко и рывком раздвинул шторы. – Но раз так – смотрите! Сами видите: никого нет.
– В ванной бы поглядеть, – задумчиво сказал Таранов. – Спальни‑то мы не запираем. Ключей от комнат у нас нет. Ты‑то, Федор Иванович, ее, может, и не прятал. Но ведь она и сама могла сюда войти.
– Вполне! – весомо сказал Дмитрий Воронов. И спросил у Сивко: – Как, Федор? Не возражаешь?
– Да, смотрите, – пожал плечами тот. – Порядок есть порядок.
В ванной никого не было. На всякий случай осмотрели и встроенные шкафы, а энтузиаст Таранов даже под кровать заглянул. Сивко при этом выдавил из себя что‑то похожее на «хе‑хе». Как бы посмеялся.
– Ерундой занимаемся, господа, – сказал он с кривой усмешкой.
– Но где‑то же она есть, диверсантка? – возразил Таранов.
– Если бы она решила спрятаться в чьей‑то спальне, она выбрала бы молодого и красивого мужчину, – глубокомысленно заметила Елизавета Петровна.
– Было бы неплохо! – рассмеялся Таранов. – Черт! Мне уже неохота пускать вас в свою! Представляете ситуацию? Я вхожу, а окно, ха‑ха, занавешено. – Михаил вздрогнул, а Иван не унимался: – Рррраздвигаю шторы, бац! Юная красавица! Хорошенькая, как майское утро! И мне сразу счастье!
– Которое продлится ровно до завтрашнего утра, – тут же съязвила Елизавета Петровна. – Женщины у тебя надолго не задерживаются.
– Ну и что? Еще никто из них не жаловался.
– Ай, Ваня, врешь!
– Ну, пойдем, что ли, дальше? – напомнил Сивко. – Следующая комната чья?
– А вот как раз моя! – закричал Таранов. – Чур, я первый!
И побежал по коридору. Но его ждало разочарование. Обшарив все, в том числе и шкафы, хорошенькой юной незнакомки он так и не обнаружил. И запаха духов не уловил, как ни принюхивался. Следующей была спальня Бейлис. Елизавета Петровна войти туда категорически отказалась.
– У тебя ведь стальные нервы, – заметил Воронов. – Что случилось, Лиза?
– Я туда не пойду, и все, – отрезала та.
– А говорят, преступника тянет на место преступления, – заметил Таранов.
– Значит, я не преступница.
Мужчины переглянулись. Первым в комнату Бейлис вошел Воронов и тихо сказал:
– Все без изменений.
– Нам надо было поутру все осмотреть, – вздохнул Сивко. – И ванную комнату. Вдруг она спряталась там, когда мы вошли?
– Но мы же еще ничего не знали о следах на пашне, – из коридора напомнила Елизавета Петровна. Войти она не решалась, но внимательно прислушивалась к тому, что происходит в спальне.
Осмотр ничего не дал. Бейлис по‑прежнему лежала на кровати, рядом – подушка, испачканная губной помадой. На мертвую женщину старались не смотреть. Таранов не выдержал, поднял подушку и положил на лицо Бейлис, после чего все вздохнули с облегчением. Вот здесь приторно пахло духами, но то был сладкий, как патока, парфюм Бейлис. Она обожала не только сладкие напитки, но и карамельные ароматы, кукольную одежду. Несмотря на принадлежность к известному на весь мир бренду и немалую цену, соприкасаясь с ее кожей, духи все равно становились дешевкой. Бейлис обладала странным свойством обесценивать вещи. Есть женщины, на которых дорого смотрится даже одежда с рынка. Была бы хорошая фигура и умение себя преподнести.
Бейлис же, наоборот, убивала то, что стоило немалых денег. Хотя фигура у нее была отличная, и денег на косметику она тратила немало, ходила к косметологу и на массаж. Но непостижимо! Алое платье, валяющееся на полу, рядом с кроватью, было похоже на половую тряпку, бриллиантовое колье на туалетном столике – на дешевую бижутерию, а сама хозяйка – на сломанную дешевую куклу. Ширпотреб, растиражированная и захватанная руками Барби.
– Ей не стоило столько пить, – заметил Иван Таранов.
– Вчера? – уточнил хозяин замка.
– Вообще, – отрезал Таранов. – Это ее и убило. Здесь тоже никого нет, пойдемте дальше.
И гости Воронова перешли в другое крыло. Процессию возглавлял хозяин. Тут располагались спальни Елизаветы Петровны и ее светловолосого спутника. Она подошла к двери в свою комнату последней и замялась.
– В чем дело, Лиза? – спросил Воронов.
– Там беспорядок. Я хочу войти первой и кое‑что убрать.
– Быть может, позвать прислугу?
– Не стоит. Пара пустяков. Женское белье и…
– Мы тут подождем, раз ты стесняешься, – усмехнулся Сивко.
И дама скрылась за дверью.
– Женская деликатность или женская хитрость? – негромко спросил Таранов и прислушался.
– Не будет же она прятать злодейку, – заметил Сивко.
– А может, улику?
– Какую улику? Сигареты Бейлис? Ее духи? А может, ха‑ха, у нее и яд припасен? Опасная женщина, господа, опасная. Бойтесь ее.
В это время дверь открылась, и Елизавета Петровна сухо сказала:
– Прошу.
Осмотр и этой комнаты ничего не дал. Елизавета Петровна равнодушно открывала шкафы, а ее сосед в это время собирался с силами. Надо что‑то придумать. Причем срочно. Может, пожар? Упасть и сломать ногу? «Господи, пошли мне помощь! Чего‑нибудь или кого‑нибудь!» – мысленно взмолился он.
– О чем думаешь, Мишель? – в упор посмотрела на него Елизавета Петровна.
– Я думаю, что все здесь надо тщательно осмотреть. Не пропустив ни одной детали.
– Ну что ж, осматривай!
«Неужели знает? – вздрогнул он. – Откуда?» Она следила за ним с откровенной усмешкой, Михаил же, как мог, тянул время. Осмотр ее спальни занял в два раза больше времени, чем предыдущих. Все уже успели утомиться.
– Ну, хватит! – первым не выдержал Таранов. – Осмотрим спальню Михаила и покончим с этим! Время обедать. Девица где‑нибудь внизу. Или наверху.
– Да, господа, пойдемте, – встрепенулся Воронов. – Михаил, ведите. Надеюсь, вы не стесняетесь разбросанного по комнате нижнего белья?
– В общем‑то… да… – смущенно пробормотал он.
– Я могу не заходить, – усмехнулась его нанимательница.
«Как жаль, что моя комната в двух шагах, а не на другом этаже! В другом крыле! Что ж теперь делать? Но кто тебе сказал, что она здесь? Ты же ее ночью выпроводил. Она спустилась на первый этаж, и…»
– В чем дело, Мишель?
– Да, да, сейчас, – пробормотал он, нехотя взявшись за дверную ручку.
И в это время… О, спасение! Мольба о помощи была услышана! В конце коридора появился запыхавшийся Зигмунд:
– Господа!
В голосе сомелье звучало отчаяние. Елизавета Петровна невольно вздрогнула.
– Ну, в чем дело? – раздраженно спросил Дмитрий Воронов, оборачиваясь. – Опять что‑нибудь стряслось?
– Господа! Обед, господа!
– А я думал, пожар! – рассмеялся Иван Таранов.
– Или еще один диверсант тайно перешел границу, – вторил ему Сивко.
– Нам осталось чуть‑чуть, – напомнила Елизавета Петровна. – Всего одна спальня.
– Да пошло бы оно все к черту! – махнул рукой Таранов. – Я есть хочу!
– Все остывает, господа, – жалобно сказал Зигмунд. И губы у него задрожали.
– Свершилось! – хмыкнул Федор Иванович. – Обед подали!
– «Шабли», господа! Устрицы! – словно в мольбе, протянул к ним руки Зигмунд.
– Устрицы, да под «Шабли»! Все! Финиш! Вы как хотите, а я иду! – первым шагнул навстречу сомелье Таранов. Следом за ним потянулся Федор Иванович.
– Значит, не судьба, – пожал плечами Дмитрий Воронов.
– Мы можем осмотреть мою комнату и после обеда.
– Можем, – веско сказала Елизавета Петровна. – Но мне лично и так все ясно.
И она вслед за Сивко и Тарановым пошла прочь.
– А не врешь ли ты мне, Миша? – спросил у него Воронов.
– Скорее, недоговариваю.
– Ну, ну. Это ты зря. Ладно, парень, после. Как гостеприимный хозяин я не могу оставить гостей за обедом одних. Мы поговорим об этом после. Не думай, что ты меня провел.
«Уф! Пронесло! Но долго так продолжаться не может. Где же девчонка? Выпороть бы ее. Но – жалко. Она ж еще юная! Но – отчаянная». И вслед за остальными он пошел к лестнице на первый этаж. Там стоял бледный как смерть сомелье, пропуская вперед гостей. Переглянулись. Взглядом он спросил:
– Она там?
Зигмунд еле заметно кивнул.
– Спасибо, – одними губами сказал Михаил.
– Тебе спасибо, – чуть слышно ответил сомелье.
В этот момент Дмитрий Воронов обернулся. Зигмунд вздрогнул и вытянулся в струнку.
– Михаил Андреевич, вы идете? – спросил хозяин, скользнув взглядом по прислуге и явно сделав для себя какие‑то выводы.
– Я не голоден, – пробормотал он. – Сэндвич на кухне перехватил.
– Но «Шабли»… – с усмешкой напомнил Воронов.
«И как это пить? – думал Михаил, сбегая по ступенькам. – Втравила меня в историю Елизавета Петровна! Обещала, что все пройдет, как по маслу. Она, мол, поможет, прикроет. А Воронов все равно догадался».
От коллекционного вина он на самом деле был так же далек, как Плутон от Солнца, последняя планета, где могла бы зародиться жизнь, то бишь интерес к французским винам. Во‑первых, он пил редко, поддерживал форму, а во‑вторых, если и пил, то водку. В уголовном розыске, где он когда‑то работал, других напитков не признавали. В крайнем случае, коньяк.
Задание миллионерши поначалу показалось ему легким. Поехать с ней на вечеринку под видом начинающего коллекционера и оградить ее от опасности. В чем именно опасность, Елизавета Петровна не сказала. Лишь загадочно бросила:
– Может быть, и обойдется.
Не обошлось. Вчера вечером он прокололся на дегустации, сегодня ляпнул про мушкетеров, комментируя «Бургундское». Воронов тут же зажал его в угол и перевербовал. А если и остальные догадаются? Таранов с Сивко не дураки. Федор Иванович так и сверлит его взглядом. Краткие курсы этикета помогли лишь наполовину. Пользоваться ножом и вилкой родители‑интеллигенты с младых ногтей научили, в бокалах и столовых приборах он кое‑как разобрался. Теперь надо вспомнить, чем есть устрицы и что такое «Шабли»? Вдруг его, как и «Божоле», пьют еще «тепленьким»? Не ляпнуть бы чего. Вчера Елизавета Петровна подсказала, но сегодня она уже ему не союзник. Скорее враг. Догадалась, где прячется девчонка, и собирается учинить допрос. Намек прозрачный: «Я бы выбрала спальню молодого красивого мужчины». Б‑р‑р…
«Шабли». «Район Шабли – родина самых известных в мире белых вин…» Стоп! Это здорово, что у него отличная память! Мысленно открываем страничку и читаем. Настоящее «Шабли» на вкус сухое, жесткое, твердое. Твердое, это как? Хорошо им там, во Франции, у них тепло. Вот они и пьют кислятину. Им этого хватает. Но попробуй ты в двадцатиградусный мороз согреться вот таким, сухим и жестким! Крепостью в десять градусов! Стоимостью тысячи в полторы‑две кровных отечественных рубликов! И это еще не лучшее вино и не самое дорогое. Это, господа, болезнь. Называется «беситься с жиру».
Воронов – маньяк. Зачем у него в подвале бочки? Никогда Михаилу, бывшему оперу, этого не понять. Как и большинству русских не понять, зачем надо тратить такие деньги на вино? Что в этом хорошего? И, собственно, за что столько платить? Виноградников у них, во Франции, завались. Говорят, они его даже выливают, вино. Чтобы цены держать. Вино – это миф. Самое ценное во всех этих бутылках – легенда. И цена тоже легендарная. Не стоит оно того, нет, не стоит.
Итак, «Шабли». Стоп! Сосредоточиться. А то опять пойдут в ход мушкетеры, и Воронов с усмешечкой спросит: «Вы поклонник творчества Дюма, Михаил Андреевич?» А они, то есть мушкетеры, вовсе не то пили. Давай, вспоминай! Сивко… Где‑то ты его видел. Вспоминай… Лучшие вина «Шабли» желательно выдержать от трех до восьми лет, тогда они полностью смогут раскрыться. Остальные, то есть второсортные, хотя бы полгода, а лучше от года до трех. Какая ж это статья? От года до трех. Смотри, не ляпни, Михаил Андреевич что‑нибудь из УК. Тогда конец тебе. Ментов они не любят.
Но чего ж так дорого? Перед отъездом он ради интереса забежал в супермаркет, глянул на цены. Эти бутылки стояли на самой верхней полке, видимо, покупательского ажиотажа на дорогое вино не наблюдается. Ходовой товар стоит на уровне глаз или на уровне груди, чтобы не напрягаться, руку не тянуть, глазами по полкам не шарить. Значит, дорогое вино товар не ходовой. Даже тот, кто не скупится для праздничного стола, берет ром, текилу, виски и прочую экзотику. В общем, литроградусы. Если «Шабли» стоит больше тысячи рублей за бутылку, смотри год урожая. Вычесть из года текущего и получишь разницу. Сколько выдерживали это вино? Чем дольше, тем оно дороже. А также смотри категорию. Grand Cry – высшая категория. Но это запредельные цены. Premier Cry попроще, но все равно дорого. Остальное вино – это просто «Шабли». «Крю» – это, кажется, виноградник, если слово есть на этикетке, это хорошо. Если нет, не смертельно, но и не престижно. Внимательно читай этикетку, в том числе и мелкие буковки. Елизавета Петровна так говорила. Это он запомнил. Пакетированное вино у них вообще не котируется. Он честно заучил все, что она распечатала. И мелкие буковки. Но все равно ж прокололся! Подробности надо бы у Воронова спросить.
«Шабли» – название города. Суровые климатические условия. Гм‑м… Что они имеют в виду под словом «суровые»? Плюс пять градусов зимой? «Всего» пять? Легкий ветерок летом? Виноград поэтому несладкий? Кислятина, в общем, из него получается. А ключевое слово «уникальный». Если веками лепить его к тому, что и гроша ломаного не стоит, а на вкус паршиво, можно добиться желаемого результата и заработать кучу денег. Главное – это терпение и постоянство. Нет, не понять ему этого. Не понять…
– О чем задумался, Мишель?
Нанимательница ждет его у входа в парадную залу, обед накрыт там.
– О вине.
– Мне надо с тобой поговорить. – Ее пальцы впиваются в руку чуть повыше локтя. Больно.
– Да, конечно.
– После обеда.
– Как скажете.
Они усаживаются за стол. Зигмунд открывает вино, торжественно разливает его по бокалам, потом предлагает закуски. Здесь главное делать то же, что и все. Они берут, и ты бери, они лимончик, и ты лимончик. Нет, никогда тебе этого не понять, Миша. Буржуйской еды и буржуйского снобизма. Напротив сидит невозмутимый Федор Иванович и одну за другой глотает устрицы. Как лягушки проскакивают, разве что не квакают. Ага! Судя по выражению лица, ему это тоже не нравится! Ну, нет в его глазах стального цвета неизъяснимого блаженства от приема пищи! Тогда зачем он это делает? Тяпни водки и огурцом соленым закуси. Стоп! Уже близко. Где‑то ты его видел. Или слышал. Что‑то знакомое. С бокалом «Шабли» в руке и перед блюдом с устрицами Федор Иванович неузнаваем. А вот если приложить к нему соленый огурчик…