Вступление
В 2007 году Правление Приморской местной организации ВОС обратилось к членам организации с предложением о сборе воспоминаний о грозных годах блокады Ленинграда ветеранов ВОВ, защищавших Ленинград, тружеников и жителей блокадного города.
Это оказалось непростой задачей и не только из-за объективных трудностей, связанных с реальными физическими возможностями ветеранов. Главное заключалось в том, что долгие годы они старались забыть все то, что было с ними в те блокадные дни и ночи, выбросив из памяти все невзгоды того времени. У многих из них даже в семье тема блокады была запрещенной – так долго мучила их горечь утраты близких.
Ветеранам казалось, что о блокаде уже сказано все, что их воспоминания никому не нужны. Но, преодолев эти сомнения, они делятся воспоминаниями, посвятив их своим родителям, близким, незнакомым людям – всем тем, кто сохранил им жизнь в те далекие и бесчеловечные годы.
У каждого из авторов была своя «блокадная» история, своя трагедия, свое горе, но общей для всех была вера в победу. И неслучайно лейтмотивом через все воспоминания проходят слова: «Мы выстояли и победили».
Зарубежные и отечественные ученые - историки, медики, психологи, занимающиеся проблемами изучения «духа в условиях катастроф» с целью передачи следующим поколениям опыта психологического преодоления экстремальных ситуаций жителями больших городов, отмечают среди многих факторов, позволяющих осмысливать феномен Ленинградской блокады, такие как «Ленинградский характер» (неспособность к панике, сдержанность, терпеливость); участие жителей в «общем деле» (строительство оборонных объектов, участие в группах МПВО в домохозяйствах, в лесозаготовках и т.п.); сохранение семейных, родственных, дружеских связей; бескорыстная помощь, сострадание, милосердие; наконец, даже искусство в блокадном городе.
Не случайно, Д. Гранин в книге «Тайный знак Петербурга» (2000г.) говорит об удивительном законе Ленинградского гуманизма, суть которого в том, что «выживали, прежде всего, те, кто помогал другим вопреки интересам собственного выживания».
В воспоминаниях наших ветеранов содержатся убедительные подтверждения этому, доказательства того, что духовные силы жителей позволяли им выстоять в нечеловеческих условиях блокады, когда были сконцентрированы все ужасы войны: смерть родных, голод, холод, отсутствие света, воды, канализации, непрерывные вражеские артобстрелы, бомбардировки.
Авторы и составители «Сборника памяти» верят, что все, кто познакомится с воспоминаниями, их дети и внуки, сделают все от них зависящее, чтобы никогда впредь не было подобных экстремальных ситуаций, а высокие нравственные основы характера ленинградцев – петербуржцев проявлялись только в мирное время.
БЕЛОВ ЮРИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ
ПАМЯТИ ДРУЗЕЙ,
НЕ ДОЖИВШИХ ДО ПОБЕДЫ
Я,Белов Юрий Васильевич, 1929 года рождения, г.Ленинград, проживал до войны и во время войны: Крапивный пер., д.15, кв.12.
Когда началась война, я был в пионерском лагере в Кавголово, приехали родители, должен быть праздник, к которому мы готовились, но началась война, и праздник отменили. Родители меня забрали домой.
Отец ушел на фронт, мать с заводом ГОМЗ эвакуировали в Казань как военнообязанную. Я остался в квартире с соседкой и ее дочерью.
Мы, все дети, во главе с управхозом дома тетей Ниной, очищали от мусора чердаки, таскали воду и песок на 6-й этаж, гасили зажигалки. Я лично погасил 4 зажигалки.
Жили под сильными обстрелами и бомбежками. С ноября убавили хлеба, и нечего было есть. Так продолжалось до марта. Я собирал дрова, за водой ходил на Неву. Приносил воды жильцам, кто не мог ходить и собирал и приносил им дрова.
В июле 1942г. приехал представитель из Казани на завод ГОМЗ. Этот человек жил в нашем доме, был братом управдома, и моя мать очень его просила привезти меня в Казань. Так я уехал в Казань в июле 1942г. А в сентябре я пошел работать на Завод, где работала моя мама. Работал по 12 часов полировщиком оптических линз и стеклодувом.
В 1944 году взял направление на учебу, иначе расчет не давали. Я уехал из Казани в Ленинград, тогда уже отправляли эшелоны в Ленинград. Приехал в Ленинград, поступил в 1944г. работать на хлебозавод №7, на пр. Энгельса.
Помню, как мы праздновали День Победы на Стадионе «Красная Заря». Мы с мальчишками пускали ракетницы, был Салют.
И вскоре вернулись в Ленинград мать и отец.
Имею награды:
· Житель блокадного Ленинграда,
· За доблестный труд во время войны,
· Медаль 50 лет победы,
· Медаль 60 лет победы,
· Медаль 300 лет Ленинграда.
Ветеран труда, стаж работы 52 года, инвалид I группы по зрению.
Живу с женой 57 лет. Есть сын, 55 лет. Многие мои школьные друзья не дожили до Победы.
Я их всех помню.
Вечная им Память.
ВАСИЛЬЕВА ТАИСИЯ ФЕДОРОВНА
ВОСПОМИНАНИЯ, НАВЕЯННЫЕ
БЛОКАДОЙ
Довоенное мое детство и юность прошли в Новой деревне. На Мигуновской улице, теперь Савушкиной, были деревянные дома с полисадничками и деревянными тротуарами. Там, где сейчас находится кинотеатр «Юность», был рынок и трамвай №3 заворачивал на набережную Невы и шел к Строгановскому мосту. Где сейчас станция метро «Черная речка» был кинотеатр «Вулкан» и танцплощадка, где сейчас поликлиника №33 на Школьной улице был роддом, а напротив школа, где я училась. Каменное здание уцелело. Была мечта на будущее, но 22 июня 1941 года, как гром средь ясного неба, Германия объявила нам войну. В начале июля молодежь завода послали под Кингисепп рыть противотанковые рвы. Немцы были в трех километрах от нас, снаряды с нашей стороны и с немецкой перелетали над нами. Потом поступил приказ нам уходить. Пробирались через лес на станцию «Котлы» и вернулись в Ленинград на завод «Красная Вагранка». Там для фронта отливали чугунные снаряды, назывались «Самураи». Меня зачислили в дружину и по тревоге мы занимали пожарные посты, гасили зажигалки, разбирали завалы разрушенных зданий. Восьмого сентября 1941 года блокадное кольцо замкнулось вокруг Ленинграда. Очень много бомбардировщиков налетело на город. От фугасных бомб горело все. Горели Бадаевские склады с продуктами. Бомбили по Обводному каналу, по Литейному и Лермонтовскому проспекту и по Новой деревне, потому что рядом был, уже военный, Комендантский аэродром. В домах вылетели стекла из окон, кое-где залепили, но холод был жуткий. Седьмого ноября 1941 года, с комсомольской делегацией, ходили поздравлять зенитчиков. Зенитки были установлены в начале Серафимовского кладбища. В декабре 1941 года началось самое страшное: голод, холод, артобстрелы, бомбежки, не стало электричества, не работала канализация и водопровод. Ходили пешком на Обводный канал на работу. По дороге встречала грузовики, нагруженные как дровами доверху, покойниками. Везли на Серафимовское кладбище. Шла по Лермонтовскому проспекту, там, у Троицкого Собора, за высокой чугунной оградой за ночь было верхом навожено покойников. Вспоминаю жуткую картину, в нашем дворе стоял каменный флигелек для дворника. Там на кровати лежала мертвая женщина, а по бокам, мальчик и девочка с поднятыми закоченелыми ручками. Наверное просили помощи, но их никто не услышал, кроме голода и жуткого холода. Потом дружинники их увезли в морг.
В январе 1942 года умер отец от голода, холода и дистрофии. Он ослаб и очень опух. Помогала ему лечь в постель не раздеваясь, в шапке, куртке и в бурках. Перед смертью хотел съесть хоть ложечку крупяной каши, а по карточкам давали 180 грамм эрзацмуки на декаду. Ее сваришь, а связи нет никакой, а только на дне рыжий осадок как песок. Хоронила отца на Серафимовском кладбище, из досок забора, мой дядя сделал гроб. На кладбище везли на детских саночках. На месте где в 1941 стояли зенитки, уже были детские братские могилы. День был очень холодный – за 30 градусов мороза. С грузовиков сбрасывали детские замороженные трупики в еще не до конца заполненный котлован. За церковью купили для отца могилу, уже вырытую с большими глыбами мерзлой земли. А, напротив, через дорогу был котлован братской могилы еще не до конца наполненный трупами взрослых. Могильщики жгли костер из досок и грелись. Я еще подумала: «Где они берут доски?». Но когда после войны я пришла на кладбище, то могилу отца я не нашла. Не беру грех на душу, но, наверняка, эту могилу перепродавали не раз, а отца положили в братскую могилу. Ведь была очень промерзлая земля, лопатой ее не выкопаешь, только какой-то техникой или взрывчаткой. Похоронив отца я ушла жить к тете на Выборгскую сторону. Там собралось нас пять человек – с Кировского района было еще трое эвакуированных. Один из них, мужчина, сделал нам буржуйку, добывал для нее топливо. Ведь тепло тогда было вторым хлебом. Однажды, собираясь на работу, я не смогла открыть входную дверь, потому что сверху по лестнице была спущена мертвая женщина, и она головой уперлась в нашу дверь. Пришла весна 1942 года. Я пошла на пустырь, поискать травы для щей, нарвала, сварила, но есть было невозможно, одна горечь, наверное, листья одуванчиков были. Однажды я проснулась от ужасного грохота – это в наш дом попала бомба и пробила все семь этажей, но, к счастью, не с нашей стороны дома и квартира уцелела. Потом, я очень ослабла и не могла ходить далеко пешком на работу. Пробюллетенила три месяца с дистрофией и взяла расчет. В начале июня 1942 года, одевшись в зимнее пальто, косынку и валенки, на карачках, ноги не гнулись в коленях, сползла по лестнице на улицу погреться на солнышке. В магазинах стояли банки с хвойной водой от цинги.
В начале июля пошла навестить свой дом в Новой деревне, но его не оказалось на месте. Его, как и все деревянные дома разобрали на дрова. И у меня от мирной жизни остался только паспорт и другие документы, которые были при мне. Меня приютили хорошие знакомые тут же в Новой деревне. В блокаду беда была общая и сближала посторонних людей как родных. По сравнению с Выборгской стороной, рядом была вода в Неве и живые витамины. Из лебеды и крапивы варили щи, а из мокрицы получался хороший салат с уксусом. Добрая душа дала плитку столярного клея. Его долго вымачивали и варили студень. Также вымачивали в холодной воде сухую горчицу, сливали, заваривали и ели. Один раз купила ведро козеинового перегорелого клея за пять рублей, его доставали с довоенных Пискаревских складов. На вид он был как чернозем, но тогда ели с удовольствием. Покупала соевую дуранду, разбивала плитки, долго размачивала, лепила котлетки, пекла прямо на плите. Один раз наелась досыта ими и чуть не умерла от заворота кишок. Спасибо кто-то дал касторки, и я осталась жива, а ели все, что было возможно. Ну а артобстрелов и бомбежек хватало с лихвой на всех, где бы люди не жили, в центре или на окраине города. У нас не было бомбоубежищ, а в траншее не прятались по тревоге, предпочитая умереть на земле.
В июле 1942 года оформилась на работу в гражданский госпиталь для истощенных дистрофией людей. Он находился на Каменном острове, где до войны были дома отдыха. Свозили сюда полуживых истощенных людей со всего города. Некоторые выглядели как скелеты, обтянутые кожей, другие наоборот распухшие от водянки. Закутанные, чумазые ведь бань не было, да и воды и тепла не было. Мы их мыли в корыте прямо в холле, а потом уже отправляли в палаты. Вспоминаю с жалостью одного мальчика, он лежал распухший на балконе один. Казалось ткни его пальцем и из него вода хлынет фонтаном. Он говорил: «Сестричка, как не хочется умирать, походить бы по зеленой травке». Но он умер в семнадцать лет. Свозили сюда людей со всего города и каждый день увозили мертвых из госпиталя в морг. Я видела на лицах истощенных покойников, высыпали крупные прозрачные вши. Потом наше гемоколитное отделение закрыли и сделали туберкулезное отделение. И я вместе с подругой уволилась, боясь заразиться. Пошла в ЖЭК за ордером на жилплощадь. Управхоз дал мне десяти метровую комнату, а на возражение что у нас была семья и две комнаты, он сказал: «Что кончится война и жилой площади будет много». Я пошла по адресу на Ропшинскую улицу дом 20. Меня встретил семиэтажный дом без света, воды, канализации. В квартире на первом этаже, в которой мне дали комнату, было пусто. Жильцы все были эвакуированы, в окнах стекол не было, двери с черного и парадного входа раскрыты, и жильцы со всех этажей ходили сюда по нужде. Все было загажено и я ушла, и только через год вернулась туда.
Двадцать первого октября 1942 года я оформилась на завод №5, который находился на Петровском острове. Теперь это не секретно, на территории завода находилась действующая военно-морская база. Здесь строили охотничьи и торпедные катера, а также у причала на ремонте стояли и другие военные корабли. От заводского пирса уходили в боевой поход моряки на Балтику, но не все возвращались обратно, кто с пробоинами на ремонт, а кто подрывался на минах и оставался навечно в море и в памяти оставшихся в живых. Меня зачислили рядовым бойцом в отдельный военизированный отряд ВОХР при заводе. Получила обмундирование после испытательного срока, а оружие выдавали только на разводе, когда заступала на вахту. Хотя я и была вольнонаемная, но дисциплина была очень строгая. В отряде были: командир отряда, зам. командира, замполит, старшина, начальник караула, разводящие и рядовые бойцы. Находились на казарменном положении, дежурили по восемь часов через восемь без выходных и отпусков. Был очень строгий пропускной режим на территории. Холод и голод, и все время хотелось есть. Другой раз к концу смены подкашивались ноги. После снятия блокады меня перевели в бюро пропусков старшей дежурной, а в 1950 году назначили на должность начальника бюро пропусков, присвоили офицерское звание и обмундирование шили на заказ. Отработав 34 года, ушла в 1977 году на заслуженный отдых. Я уже двадцать лет на инвалидности, похоронила всех родных и близких, нов 1986 году я вступила в общество ВОС Приморского района. Встретила здесь душевных людей и я не одинока, от них я черпаю радость жизни, участие и душевное тепло. А когда ты не одинок, то
Нам не страшны болезни и невзгоды
Нас закалили трудности в пути
И несмотря на прожитые годы
Мы сохранили молодость души
Васильева Таисия Федоровна – пенсионер, инвалид ВОС, участник ВОВ.