Всю войну и блокаду я находилась в городе Ленинграде. Все, что происходило в городе, я помню - каждый день. Но особенно мне запомнились некоторые дни, которые выделялись.
22 июня 1941 г. маме должны были дать отпуск на работе, мы собрались ехать снимать дачу. Я вышла на улицу и ждала маму, был солнечный, но очень ветреный день. И вдруг по репродуктору объявили, что началась война. Я сообщила об этом маме, конечно, мы никуда не поехали. В 4 часа в нашем доме организовали группу ПВО. Поскольку я была очень сильной, спортивной, бегала быстро, я была связной. Вызывала всех, кого требовали, туда в группу, по квартирам бегала и всех их собирала. В 5 часов организовали группу сан-дружины, обучали взрослых, как оказывать первую помощь, как накладывать шины, как класть на носилки и т.д. Я – маленькая, легенькая, была экспонатом, образцом, на котором все это проделывали. И это мне помогло и потом, оказывать помощь нуждающимся. Это был первый день.
Потом мне запомнился сентябрь, по-моему, 17 сентября. Был очень сильный налет. Небо ночью полыхало от лучей прожекторов, перекрещивающихся в небе и туча самолетов. До 1000 самолетов на нас было направлено. Попала бомба в дом рядом, но наш дом управляющего графа Строгонова, был построен основательно, 60 сантиметров все стены из кирпича, поэтому он только дрогнул, а в соседнем произошли разрушения.
Затем ноябрь, конец ноября. Опять был налет. Тогда, в наш дом, были сброшены три бомбы. Одна зарылась в куче песка, не взорвалась, вторая где-то там, на подлете была, а третья попала в наш флигель, над нами. Причем, это было ночью. Где-то в половине двенадцатого ночи. Мама была на круглосуточном дежурстве и мы были с сестрой одни. Я отказалась идти в бомбоубежище, и заснула одетая, проснулась от страшного грохота. Что произошло, выяснили потом: одна из бомб прошла через дом: 5 этаж - маленькая дырочка, 4-й – чуть побольше и на третьем она взорвалась. Фугасная, большая бомба. Поскольку там был взрыв, рухнули потолки. Мы жили на первом этаже, буфет у соседки напротив отъехал от стены в центр комнаты и потолок сложился пополам. Треугольником на этот буфет. Когда я выскочила в прихожую, был очень тяжелый запах извести и запах фугаса. Выглянула на лестницу: там бегали члены группы ПВО с фонариками, света не было, и они проверяли, что происходит на третьем этаже. Оказалось, что те, кто не пошел в бомбоубежище, 18 человек, погибли. Мы с сестрой остались целы, в нашей комнате даже стекла не вылетели, только с потолка чуть-чуть мелом присыпало на одеяло. А все 3 комнаты в нашей квартире, у трех жильцов, они как-то пострадали. У соседей выбиты стекла, дальше семья жила – стены кусок оторвался, а напротив - вообще потолок разрушился. Вот такие были разрушения. Это тоже запомнилось на всю жизнь.
В нашем доме, жила очень интеллигентная публика. Наверху жила женщина, которая знала шесть языков в совершенстве. По соседней лестнице жила тоже пожилая женщина, которая знала 7 языков, свободно на них говорила. Первая из них учила детей, оставшихся у нас в доме в сентябре, учила немецкому языку. Но потом была эвакуация и все дети уезжали, я осталась одна и она, стала спускаться к нам на первый этаж чтобы погреться: у нас печурка работала в декабре. Холодно ей наверху было там, на пятом этаже, вот она и спускалась. Мы занимались. Она давала уроки не только немецкого языка, но и русского. У нее была потрясающая такая методика, что запоминал и немецкий и русский на всю жизнь. Иногда они – знатоки языков, у нас собирались, разговаривали по-немецки, а нам велели слушать и разбирать, о чем они говорят. До конца школы, до десятого класса, мне хватило тех знаний, которые она мне дала за три месяца 1941 года. Потом, поскольку трудно было жить в разрушенном доме, где не было ни света, ни воды, ее куда-то увезли. И так я потеряла ее след.
Поскольку дом, флигель наш был полностью разрушен и мы жили там одни, больше никого не было, мы переехали в больницу Раухфуса; в комнате выделенной для сотрудников, ночью ночевали те, кто не работал, а другие были на дежурстве. Я находилась по 6 часов на отделении хирургическом, в боксах, где лежали очень тяжелые больные. Практически я их обсуживала. В 1942 году у меня еще была школа, а, приходя из школы, с 3 до 9 вечера я находилась с этими детьми.
Интересная история, мальчика Виталия. Ему было 9 лет. Чтобы он не бегал по городу, мама его закрыла на ключ, а он вылез в окно и по водосточной трубе стал спускаться. На втором этаже эта труба оборвалась и он упал позвоночником на угол ящика с песком для зажигательных бомб, его парализовало. Он лежал в боксе. Напротив лежала девочка 13 лет, которая была в каком-то лагере, куда ее увезли в 1943 году, и там о ржавую проволоку она поцарапала ногу. Ей ее обработали, но на второй день у нее началась гангрена. Ее привезли в больницу, она лежала с полностью загипсованной ногой, все время шел гной. У девочки хотели отнять ногу, консилиум пришел к этому выводу, мать категорически была против….
Были маленькие, грудные дети, которые дома обжигались и лежали с ожогами в этой палате. В принципе, я за ними и ухаживала. Уборку делала и «утки» подавала им, развлекала тех кто постарше, малышки в основном спали. И так я проработала там год и пять месяцев.
Потом был первый отпуск, после прорыва блокады. Мы впервые выехали в район Паши где нас приняли знакомые. У них был дом, у соседки было молоко, на огороде картошка. И вот эта картошка отварная с молоком – это была такая радость! Непередаваемая.
Запомнился мне день прорыва блокады. В этот день на утро мы с мамой вышли пилить дрова, которые нам привезли из Осиновой Рощи. Вдруг, в половине десятого начался грохот, канонада. Моя мама очень боялась этих звуков, и она убежала тут же, в чулан в квартире. А я осталась одна. А что же делать? Попробовала одна пилить двухручковой пилой, трудновато. Стала колоть дрова, те что напилены. Потом я их таскала в квартиру. Мама тряслась от ужаса, а я ей говорила: «Да что ты! Это наши стреляют! Это же по звуку слышно!», идет прорыв, это на Синявинских высотах, тогда борьба была там.
Вот так было прорвано кольцо. В город пошли поезда с продуктами, с мукой. И появилось что-то, что мы могли получать кроме нескольких граммов хлеба.
Дальше запомнился день, когда был бой под Курской Дугой, и был салют. Такой салют, что я стояла на Саперном переулке посреди улицы, вокруг каменные дома, а огни взлетали выше домов! Такого салюта больше не было. Это был удивительный салют!
В 1942-43 годах в школе на ул. Восстания 10, в актовом зале лежали раненые военные. У нас была группа детей, которые ходили, навещали, устраивали концерты, выступали перед ними. Я пела с мальчиком «Метелицу», читала Гоголя «Днепр при тихой погоде», такие вещи, которые потом не повторялись, а вот тогда это все получалось. Раненые были конечно разной тяжести, кому то надо было помочь, воды подать и почитать что-то. Вот это тоже запомнилось… Но когда попал снаряд в этот школьный зал, раненых оттуда эвакуировали. А нас потом, посещавших эту школу, учили бальным танцам! Так что мы еще и танцевали.
Очень памятный день, день окончания войны, 9 мая. Мы находились в школе (8 класс), пришли на урок. Нам вдруг объявляют, что подписан акт о капитуляции и с этого дня война закончилась. Это был день Победы. День опять ветреный, солнечный. Нас отпустили всех домой. С какой радостью я бежала на Саперный переулок, на котором мы еще жили, сообщить маме что война закончилась.
ИВАНОВА НИНА ФЕДОРОВНА
ЖИЗНЬ ПОБЕЖДАЕТ ВСЕГДА
Мы все хорошо знаем, что такое героизм, но героизм не одинаков по своей значимости. Геройство на фронтах той или иной войны, государственный героизм существует такое понятие, существует понятие гражданского героизма, бытового героизма. За последнее время восстановили еще один вид героизма – это материнский героизм. И это так нужно и так важно, для того чтобы в наше стране, в конце концов, поднять авторитет матери, у которой не один ребенок, а 7-10 детей. Так вот, если говорить о героизме в целом, то все эти виды его в совокупности были присущи ленинградцам, оказавшимся в блокаде.
Блокаду переживали все жители, разного возраста: от детей до стариков. И каждый по-своему подходил к своему положению, оказавшись вот в такой трагической ситуации. И интересен еще тот факт, что каждый был уверен, что такое тяжелое положение для него это временно, что скоро все пройдет, что все скоро кончится и будет снова мирная жизнь. Но пришлось подождать, чтобы эта мирная жизнь пришла в наш город.
Наша семья накануне войны проживала по адресу Садовая улица, дом 22, квартира 63, в которой жило пять семей. В этой квартире дошколят, в том числе и я, было трое, двое школьников. Жили дружно. Играли в коридорах, а иногда в комнате. У нас был патефон. Приходили к нам ребята: Юра четырех лет, Вика пяти лет, школьницы послушать пластинки, которыми располагала наша семья. А тогда были советские, детские песни. Очень важно, что, накануне войны в каждую комнату нашей квартиры было проведено радио. И радио любили слушать и дети и взрослые.
Начало июня – лето. Все собирались выехать из города: Юра с мамой, тетей Катей, поехали в деревню в Псковскую область, отдыхать. Вика с бабушкой на Волгу. Девочки-школьницы тоже выехали на каникулы.
Но вот 22 июня грянула война. У нас сразу трое мужчин ушли на фронт, и мой отец, Василий Федорович. Он у меня неродной отец, но относился он ко мне как к своей родной дочери. Я ему за это очень благодарна. Ушел на фронт дядя Петя – сосед, дядя Костя – сосед. И в квартире стало как-то пусто, ребят, взрослых стало меньше. Все были озабочены сложившейся ситуацией в городе. Все стали думать - оставаться или выехать из города. У нас сложилась такая ситуация, что никто не хотел покидать город. Никто не знал, какое время наступит спустя два с половиной месяца. Все, как раз, надеялись, что все это пройдет, но ничего не прошло. Фронт приближался к городу, и уже 11 июля было сообщение по радио, что создан Лужский оборонительный рубеж. Луга – это не так далеко от города, в пределах 180 – километров. В городе, конечно, кипела работа по эвакуации граждан, главным образом, детей. Эвакуировались заводы, предприятия. Пытались вывезти архивы, ценные памятник культуры из музеев. Работа проводилась колоссальная нашим городским управлением, и нужно сказать, что сделано было очень много по вопросу, как раз, спасения культурных ценностей страны.. И об этом надо помнить и с благодарностью относиться к этим организаторам: к председателю нашего ленинградского исполкома, так же работникам городского и областного партийного аппарата. Не надо думать о том, что эти люди не очень заботились о населении, как раз, наоборот. Но также мы должны помнить следующее, что люди сами проявили патриотизм. Ведь не все горожане ринулись за пределы города. Многие говорили о том, что мы останемся в самом городе, будем его защищать, как можем. И так произошло на самом деле. Ведь нужно помнить, что в городе оставались заводы и фабрики, которые работают, оставались медицинские учреждения, оставались другие организации, где нужна была рабочая сила, администрация. И люди не считались ни с чем, сохраняли память о городе в эти тяжелые военные дни.
30 августа была перерезана самая основная и главная железнодорожная магистраль – Октябрьская железная дорога, соединяющая город с центром страны. Именно 30 августа 41 года МГА оказалась в руках фашистов. И здесь уже был отрезан путь ленинградцев в центр страны.
Немцы спешили, спешили замкнуть кольцо вокруг города, они стремились выполнить план, поставленный перед ними Вермахтом. А план был такой: первоочередной задачей войны Гитлер определил уничтожение Ленинграда. Ленинград – это центр революции, центр культуры. Было намечено, что Ленинград будут оккупировать одновременно немецкие и финские войска и эта территория должна будет отойти к финнам.
Но плану этому не удалось осуществиться. Дело в том, что немецкое командование не ожидало такого упорного сопротивления советской армии, с которым оно встретилось. Немецкая армия победоносно прошла почти по всей Европе, нигде не встречая какого-либо сопротивления, и только на территории Советской страны был дан отпор. Они так медленно, казалось, продвигались, хотя по нашим понятиям очень быстро. По плану Гитлера война с Советским Союзом должна была закончиться в пределах трех-четырех месяцев. Не дольше. Но уже на Северо-Западном направлении все расчеты немецкого командования были нарушены. И когда 8 сентября немецкие войска подошли к Неве, и кольцо вокруг города замкнулось, вот тогда гитлеровцы вынуждены были перейти к осаде. Город не был взят.
В это время развернулось немецкое наступление на Москву. Гитлеровское командование решило частично снять войска с Северо-Западного фронта и перебросить их в центр. А город сам погибнет.
Была вторая стратегия, вторая задача по отношению к нашему городу со стороны Вермахта. Был вызван главный врач, диетолог, к Гитлеру на прием с докладом: «Сколько времени может продержаться население оккупированного, блокированного города в условиях голода». И врач со своими расчетами, доказал Гитлеру, что город долго не продержится, что там от голода погибнут, ну во всяком случае, довольно быстро, в течение трех-четырех месяцев, то есть к Новому году город будет в руках немцев.
8 сентября на наш город был осуществлен налет немецкой авиации, и на город было сброшено до 6 тысяч бомб. Я помню, что воздушная тревога, сирена приводила в ужас и меня. Конечно, мы уходили первоначально в бомбоубежище. Оно у нас находилось в Пушкинском театре (Александринский театр). Там, в бомбоубежище, прятались и никак не могли оттуда выйти: как только выйдешь снова тревога, выйдешь снова тревога.
Наш дом находился напротив Гостиного двора. Однажды, в Гостиный двор попала бомба, но не взорвалась. После такого ужасного дня и вечера мы все-таки на ночь вернулись домой, в квартиру.
Когда была введена карточная система, то с сентября до 20 ноября четыре раза понижалась норма выдачи хлеба. И с 20 ноября уже по карточкам иждивенческим стали получать 125 граммов хлеба.
Я очень хорошо помню еще один такой момент. Мы жили в небольшой комнате где для меня был сделан уголок игрушек. У меня там было много игрушек. Среди которых на полке лежали шоколадные конфеты и все, что делалось из шоколада до войны: шоколадное домино, шоколадные различные фигурки. Я не любила шоколад. Но, когда к нам приходили гости, мне всегда дарили, как ребенку, конечно, какое-либо шоколадное изделие. Вот эти шоколадки и пригодились. Конечно, они не могли спасти нас, но первое время чай, кипяток можно пить с этими шоколадками. Конечно, не надо думать, что их было так много. Но после войны зато я шоколад полюбила.
Вспоминаю, что у мамы пропало молоко, и эта моя маленькая сестренка, шестимесячная, вместо молока сосала хлебушек. Мама нажует ей этот ужасный хлеб и что еще давали для малышки в детской консультации. Я вообще не представляю, как она могла выжить, ну ничего – выжила! Очень трудно было переживать голод. Когда мне хотелось есть, то мне всегда говорили и тетя Маша и мама: «Ложись спать!» или «Попей воды!» Конечно, самое страшное произошло, когда перестал работать водопровод, когда не стало электричества.
Когда на город обрушилась зима, да какая еще зима! Эту зиму мы переживали в 1939-40 гг., когда была финская война. И вот второй раз на наш город обрушилась такая же суровая зима. Температура доходила по данным метиорологов до 35°-40° ниже нуля. Конечно, в этот период было трудно с водой. У нас рядом не протекала Нева. На Неву нужно было ходить достаточно далеко, ближе была Фонтанка. И вот на Фонтанку с ведрами тоже ходили за водой. Вроде чистая была вода. А когда было много снега, то набирали чистый снег, приносили домой, оттапливали, процеживали через марлю, кипятили и пили.
Конечно, говорить о том, как пережили ленинградцы эту зиму можно долго и много. Тяжко. Только одним словом можно сказать – трудно и тяжело. Да, я еще хочу сказать – мама моя работала. Первый месяц войны она не работала, потом ее вызвали на работу. До войны она работала в пожарном училище. Когда началась война, пожарное училище было переведено на Васильевский остров, и поскольку, была маленькая сестра, мама временно не работала. Снова ее вызвали на работу. Она работала поваром. Но все, кто работал: начиная от уборщицы училища и до начальника, они все были военнообязанные и мама не могла прийти домой без увольнения. А увольнительная не так часто давалась в то время, поэтому мы в основном находились у тети Маши. Когда мама приходила к нам, то мы были очень рады этой встрече. Но помимо этой работы, даже когда она была дома, если происходил очередной налет, и сбрасывались зажигательные бомбы, она тоже была на крыше и сбрасывала эти зажигательные бомбы. Если бы я видела, то я бы, наверное, с ребятишками была на крыше. Но я, к сожалению, не могла уже в то время заниматься этим, а так хотелось тоже влезть на крышу вместе мамой.
Ну, вот время идет, дни идут и, конечно, нужно отдать должное, все-таки, я опять хочу вернуться к нашим организаторам. Несмотря на все трудности, город, не умер к первому января, как полагал диетолог, город жил. В том числе и за счет помощи нам извне. Не случайно же была создана «дорога жизни» по Ладоге. А сколько людей работало над этим вопросом, чтобы эту дорогу создать!? Это тоже особая страница. Регулировщики стояли на своих постах под сильными ветрами на морозе, и одновременно шли машины с продовольствием в город. Машины должны были иметь вес не больше 1,5 тонн. Лед не мог выдержать трехтонки. И вот 1,5тонные машины, сравнительно небольшие шли по этой «дороге жизни». Но ведь немцы постоянно бомбили Ладогу, препятствуя поступлению продовольствия, выезду населения. Постоянно бомбили, обстреливали этот путь. Город жил назло противнику.
Тогда выдвигается третий план удушения нашего города. Ну, хорошо город не умер зимой, но он умрет обязательно весной. А почему? А потому, что много умерших на улицах города, начинается эпидемия, и эпидемия погубит всех остальных живых. Но, к счастью, и этот план тоже провалился. Руководство нашего города, создало условия для того, чтобы город был очищен весной после таяния снега. Изнеможенные ленинградцы: старики и дети вышли на очистку улиц, вышли для того чтобы в городе было чисто, чтобы не вспыхнуло никакой эпидемии. Нашему городу в этот период помогали бойцы с фронта. Тоже откомандировывались некоторые отряды для помощи, сбора, захоронения всех обнаруженных умерших в снегу во время зимы. Страшная была зима. Хорошо была организована группа санитаров, помощников города. Это были добровольцы: девушки, подростки-мальчики, женщины. Они обходили квартиры, выясняли, кто жив, есть ли дети, что с ними, нет ли умерших.
Город голодал, но жил. Работали библиотеки, работали театры, оставшиеся в блокадном городе, работало радио, работала наглядная агитация. На плакатах военной пары можно было увидеть и прочитать: «Болтун – находка для шпиона». На плакате изображена пожилая работница, приставившая палец к губам. Она, как бы, давала понять молчите, тихо. А под этим плакатом небольшие стихи. А в верхнем углу плаката было написано: «Будь начеку, такие дни прослушивают стены. Не далеко от болтовни до измены». И такого рода плакатов было не мало. И был художник-энтузиаст своего дела, который рисовал эти плакаты, вывешивал их по Невскому, по центральным улицам едва переставляя ноги. Но у него были помощники, конечно, ему помогали в этом деле. Библиотеки работали с утра до вечера, даже на ночь оставались работники библиотек. Электричества не было, были коптилки, разыскивались свечи: за книгами, как-то отвлекались, меньше ощущался этот голод страшный.
Но вернусь к весне. Весной 1942 года было разрешено в парках, в садах раскапывать землю, делать грядки, но с условием сохранения ценнейших деревьев. Несмотря на то, что у нас в городе было отопление печное еще и до войны, нужны были дрова. На дрова разбирались деревянные заборы, деревянные дома, но ценнейшие деревья в садах и парках ленинградцы сохранили. Потому что это тоже памятники своего рода, памятники города, памятники культуры.
В 1943 году, мы все знаем, что на Волге шла битва за Сталинград. Мы знаем, что 18 января 1943 года произошло соединение двух фронтов: Ленинградского и Волховского. Таким образом, была прорвана блокада Ленинграда. Был создан сухопутный коридор, ширина которого 11 км всего на всего. И по этому коридору уже можно было перебрасывать в город продовольствие в больших масштабах, чем по «дороге жизни».
Однако в городе резко усилились обстрелы фашистами жилых кварталов, предприятий. Известно, что в 1942 году немцы обстреливали Ленинград 390 раз, а в 1943 – 2490 раз! И один из снарядов в январе 1944 года попал в нашу квартиру.
Наша квартира располагалась на третьем этаже дома 22 по Садовой улице. Как и у всех, стекла окон были заклеены полосками бумаги для сохранения при взрывах бомб и снарядов.
5 января произошло следующее: мама вернулась с работы в 5 часов и стала хлопотать около нашей «буржуйки», готовя нам какую-то еду. В комнате сразу стало тепло, мы с сестрой сидели на диване, играли в ожидании еды и радуясь возвращению мамы. Потом вспоминаю, что я оказалась на кухне в тот момент, когда в квартиру под нами попал снаряд. Мгновенно все стекла были выбиты, на полу множество осколков, правда, частично нас защитили от них шторы на окнах.
Придя в себя после испытанного страха, я почувствовала, что мама держит меня за руку, услышала ее слова: «Ой, мне же надо еще Ирку найти, как она там!?» Сестренку она обнаружила в комнате под кроватью, куда та спряталась от страха. Вытащила ее и принесла на кухню, где тоже, конечно, в окне уже не было стекол. А на улице сильнейший мороз, поэтому меня разместили в комнате, окна которой буквально упирались в здание Публичной библиотеки и поэтому остались целы. Таким образом, в тот вечер, мы оказались, по сути, на краю гибели! А до полного разгрома немцев у стен Ленинграда оставался 21 день!