Глава шестьдесят восьмая

МОЛЬБЫБЕЗ ОТВЕТА

 

Жеан лежал неподвижно. Руки и ноги заледенели, но вовсе не от трескучего мороза. Его кости были скрючены и изогнуты, они бы­ли теперь не полезнее сосулек на канатах. Он больше не мог даже дрожать от холода, его клонило в сон, и он с трудом держал глаза открытыми. Он знал, что может все изменить, знал, что ему лишь нужно снять с шеи камень, и Волк, живущий внутри него, выйдет на свободу, уж Волк найдет способ. Однако он не снимал амулет. Смерть – а Жеан не сомневался, что умирает, – предпочтитель­нее всех возможных исходов.

Он мысленно повторял псалмы, однако они были для него все­го лишь набором слов. Он чувствовал, как угасает мир вокруг. Сей­час он не был способен ни на какое движение, даже раскачиваться, как раскачивался с самого детства, он не мог.

Над ним склонилось ее лицо. Дева Мария в полях. Элис в полях. «Не ищи меня», – так она сказала ему. А он все равно искал. Он выследил ее, он спал с ней и был счастлив, и, что самое ужасное, он упивался всем, чем оскорблял Бога.

Жеан избрал смерть не как исход, но как наказание, которое Всемогущий мог бы послать ему. Он ел нечистое мясо, он пре­любодействовал и смеялся Богу в лицо. Он заслужил вечные муки.

На борту корабля были люди. Люди передвигали что‑то, открыва­ли морские сундуки, доставали оружие. Двое остановились над ним.

– Это монах?

– Калека, князь.

Жеан почувствовал, как лица коснулась чья‑то рука.

– Дай мне взглянуть. Он жив?

– Кто знает?

Жеан понадеялся, что эти люди не станут ему помогать. Ему не­обходимо умереть. Он стал воплощением мерзости. Если бы он мог передвигаться, то набросился бы на незнакомцев, вынудив их убить его. Только он не мог двигаться, не мог хоть как‑то показать, что жив. Жеан ощутил руку на груди – они пытаются понять, дышит ли он. Рука опустилась на Волчий Камень, ощупала его через руба­ху, раскрыла ворот.

– Что там такое?

– Это простой камень, князь, этот монах беден, как печенег. У него нет никаких украшений.

– Дай посмотреть.

Жеан почувствовал, как кто‑то поднял амулет.

– Неподходящее украшение для правителя, князь.

– Это очень важный камень.

– Князь?..

– О нем сказано в пророчестве. Мне было обещано огромное счастье, если я найду этот камешек. С его помощью можно связать бога. – Человек говорил взволнованно, ни к кому в особенности не обращаясь.

– Рад это слышать, князь.

– В нем спасение, – сказал Олег. – В нем смерть наших врагов.

Жеан ощутил, как натянулся ремешок на шее. Один рывок – и амулет исчез.

– Неужели ты будешь носить его, князь?

– Это подарок бога. Он разрушает чары ведьм, связывает трол­лей и волков. Мы получили благословение, великое благословение. Я надену его, пока не вернемся в дом. Там есть кое‑кто, кому этот камень нужнее.

Жеану показалось, что с него сняли чудовищный груз, огромную тяжесть убрали из головы. Может, это неотвратимо надвигается смерть? И легкая душа освобождается от оков смертного тела?

– Нам надо вернуться к нашей гостье.

– А что делать с монахом, господин?

– Судьба уже дала знать, какая смерть его ждет, – сказал Олег. – Сними с него шубу и оставь на морозе.

Жеан ощутил, как грубые руки сдирают с него одежду, как холод впивается в тело, как промерзшие доски обжигают кожу. Потом он слышал, как люди уходят с корабля, различил конское дыхание, звя­канье упряжи. Наконец они уехали.

Что же теперь? Мороз пробирал его до костей. Жеан видел себя словно сквозь пластину льда, слышал, как говорит с Элис, и она от­вечает ему.

– Я снова стану собой.

– Зато я никогда не стану собой. Ты враг богов.

– Я снова стану собой.

– Ты убийца, истребитель сородичей.

Жеан повернул голову. Она как будто была набита осколками льда. Он убийца, он убивал, всегда и всюду он убивал, он знает. Он обязан сделать все, чтобы умереть.

– На этот раз, – сказал он, – я умру за тебя.

– Ты сам будешь моей смертью. В последний раз ты сделал мою жизнь невозможной. На этот раз ты меня убьешь.

– Нет!

Он закрыл глаза и молился о том, чтобы холод убил его. Но хо­лод его не убил. Вместо этого он почувствовал голод.

 

Глава шестьдесят девятая

ПОМОЩЬ ОЛЕГА

 

Элис лежала у очага в большом зале князя Олега. Ее уложили на пу­ховую перину, и она в первый раз с тех пор, как они вышли из ле­су, по‑настоящему согрелась. Сначала от тепла невыносимо болели пальцы на руках и ногах, но постепенно они снова обрели восхи­тительную гибкость. По мере того как холод покидал ее тело, оно делалось все подвижнее, ей казалось, что конечности никогда еще не были такими свободными. Элис потянулась, с облегчением со­знавая, что наконец‑то оказалась там, где она сможет стать такой, какой была прежде. Интуиция подсказывала, что Олег действитель­но хочет ее защитить. Руны не утверждали, будто он ее друг, не го­ворили даже, что он расположен к ней, однако у нее было стойкое ощущение, что ее безопасность – главное для него, и она была так счастлива обрести пристанище, что не спрашивала о причинах.

Элис все ждала, что сейчас принесут Жеана. Она так сильно за­мерзла, что даже мысли замедлили ход, и Элис заблудилась в своем магическом «я», среди поющих и гудящих рун. Теперь же, отогрева­ясь, она начала беспокоиться, где же исповедник.

Большой зал Олега представлял собой просторную, почти лишен­ную обстановки комнату в духе викингов; по стенам стояли скамьи, в одном углу лежали постельные принадлежности. Народ толпился в дверях, все вытягивали шеи, пытаясь ее рассмотреть. Она заметила шаманку, вымазанную белой глиной, с нечесаными волосами, обве­шанную лентами и побрякушками; здесь были и дети, и двое суровых воинов с напряженными и даже испуганными лицами. Их беспокой­ство она чувствовала как лишенную тональности, нестройную музыку.

Люди расступились, и вошел Вещий Олег. Он был высок ростом, с широкими плечами и длинными светлыми волосами. На нем была богато расшитая рубаха из синей шерсти со шнуровкой на груди и мешковатые штаны в восточном стиле.

Олег присел рядом с ее периной, и Элис посмотрела ему в глаза. Всю свою жизнь она умела улавливать намерения людей, их скрытые мотивы – слова или чувства для этого не требовались, достаточно было красок и звуков, – однако с Олегом она не ощутила ничего. Его душа никак не звучала, он казался ей едва ли не покойником. В нем отсутствовало свечение жизни, которое она различала в людях, сто­ящих у двери, не горел тот огонек, который горел в других, не было той свечи, какие мерцали в нише стены в саду ее сознания. На кора­бле она ощущала исходящую от князя тревогу и желание спасти ей жизнь, он так волновался, что волнение заглушало все остальные звуки. Но теперь и вовсе воцарилась тишина.

– Ты ведь волшебник, провидец, – сказала она.

– Так меня называют.

– Ты знаешь, кто я?

– Элис из Парижа. Я так долго тебя искал, моя госпожа.

– И вот я пришла к тебе. Ты сможешь мне помочь? Ты сможешь помочь исповеднику Жеану?

Олег догадался, что она говорит о монахе с корабля.

– Тому, кто прибыл с тобой?

– Да.

– Мы уже позаботились о нем, – сказал князь, – теперь по­зволь позаботиться о тебе.

– Я сейчас сама не своя, – призналась Элис. – Внутри меня жи­вет магия, и я никак не могу избавиться от нее.

– Я помогу тебе, – сказал Олег, – только ты должна позволить мне. То, что в тебе поселилось, обладает большой силой, оно не захо­чет уйти просто так. Сможешь ли ты хотя бы на миг сделаться его властительницей? И если я попытаюсь прогнать его, дашь ли ты мне хоть немного свободы, чтобы я мог действовать?

Элис почувствовала, как закопошились руны; образы, которые были чем‑то большим, чем просто образы, – они были цветами, зву­ками, запахами и текстурами, – зашевелились в сознании.

– Я не знаю, – призналась она, – но я попытаюсь.

– Попытайся. Но пока поспи. Ты проделала долгий путь, ты мно­го страдала. – Он хлопнул в ладоши, и вошел кто‑то из дружины. – Принеси госпоже подогретое вино и закуски. Неужели я должен объ­яснять, как подобает принимать гостей?

– Я все сделаю, князь.

Элис ощутила страх воина, подобный порыву холодного ветра.

Принесли вино, согрели кувшин над очагом. Элис упивалась его сладким ароматом. Ей подали жареную козлятину, лепешку, которая показалась ей невероятно вкусной. От вина ее потянуло в сон, и, по­ев, она снова улеглась на перину.

Элис провалилась в дремоту, и ей что‑то приснилось. Снова стояло росистое утро, она снова была в лесу своего детства, отма­хивалась от бражников, которые порхали вокруг головы. Бабоч­ки пели и издавали странный звон, когда она пыталась их пой­мать, некоторые звучали мелодично и чисто, звук других походил на шум ветра на море. Она с восторгом отдавалась всем радостям солнечного утра, однако чувствовала на шее что‑то неудобное. Она опустила глаза. На шее висел камень, Волчий Камень. Она по­пыталась снять его, однако руки не слушались ее. Это было про­сто нелепо, но она не могла совершить простое действие и снять с шеи ремешок. Она посмотрела на камень, зная, что уже видела его раньше. Это была часть чего‑то, как и она сама, отбитый оско­лок чего‑то цельного. Она знала название – на языке северян Гьелль, или Крик. Элис огляделась вокруг. В лесу потемнело, и все бабочки улетели.

 

Олег отошел от ее постели.

– Присматривайте за ней, – сказал он, – и ни в коем случае не позволяйте ей снимать с шеи амулет.

 

Глава семидесятая

ЦЕНА ЗНАНИЯ

 

– Что я держу в руке, мой похолодевший друг?

Ворону казалось, что он один на открытой палубе. Определить, откуда доносится этот голос, он не мог. Он поднялся на ноги. Небо было ясное и темное, неподвижное море служило для него идеаль­ным зеркалом, и казалось, что корабль плывет внутри сферы, на­полненной звездами.

– Я не знаю.

– Это же твоя смерть.

Рядом с ним стоял пленник работорговцев, человек с лицом, на­поминавшим цветом луну. Больше на судне не было никого. Не­ужели их всех убили? Незнакомец вытянул перед собой руку и рас­крыл ладонь. На ладони лежал волчий зуб.

– Моя смерть придет от воды.

– А смерть Олега?

– От существа с гривой и копытами.

– Можно и так сказать. А девушка от чего погибнет?

– От зубов Волка.

– Откуда ты знаешь?

– Все это я видел сам. Мне показали.

– Кто?

– Мунин.

– Ты уже знаешь, насколько правдив язык этой особы, – за­метил бог, поскольку Ворон уже не сомневался, что перед ним стоит бог.

– Кто она была?

Бледнолицый бог пошевелил руками, и в них оказалась веревка.

– Завяжи, – предложил он. – Тем узлом, которому научила те­бя старая ведьма. Его символом, ожерельем мертвого бога.

Хугин попытался завязать тройной узел, но не смог. Получилось только два узла из трех. Он просто никак не мог вспомнить, как вя­жется третий.

Бог взял у него веревку.

– Она была здесь, – сказал он, указав на один из узлов. Затем с силой потянул за концы веревки. – А теперь она вот где.

Хугин посмотрел: узлы, притянутые друг к другу, было уже не­возможно разделить, они стали одним целым.

– Почему я не смог завязать узел?

– Потому что Одина пока еще нет на земле. Три узла еще не стя­нулись в один.

– И как же завяжется последний узел?

– Что делает этот узел? В чем его назначение?

– Убийство. Смерть.

– Вот тебе и ответ.

– Смерть Элис?

– Она несет в себе руны. Так или иначе, но ее жизнь оборвется.

– Она несет только одну руну, воющую руну, ту, которая при­зывает бога.

– Это верно, однако Мунин узнала, что девушка несет и другие руны. Она желала ей смерти, чтобы ускорить приход бога на зем­лю, а не отсрочить его.

– Это неправда!

– Она обманула тебя во всем, но ты почему‑то уверен, что здесь она сказала правду? В ней была эта руна.

Бог снова раскрыл ладонь. На ней извивался и вертелся знак, и было трудно рассмотреть в точности его очертания. Линии то ка­зались горизонтальными, то становились вертикальными, иногда сливались. Это была руна ансуз. Руна Одина.

Ворон с трудом сглотнул. Он чувствовал, как кровь отхлынула от лица, как окаменели мышцы живота.

– Бог поселил свои руны и в Элис? Значит, все, что я делал, я де­лал во вред себе. Я подтолкнул ее навстречу судьбе, когда в припад­ке гнева убил Мунин.

– Ты же воин. Они так и поступают – доставляют себе удоволь­ствие за счет кого‑то другого.

– Я же не знал.

– А что, разве убийца когда‑нибудь знает, какой узор остался несотканным из‑за вмешательства его ножа?

– Если бы я не убил ее, то отсрочил бы день явления бога.

– Тебе надо было пойти дальше. Руны жаждут воссоединиться. Каждый носитель рун стремится уничтожить других. Тебе следо­вало защищать Мунин, пусть даже против ее воли.

– Меня и воспитали, чтобы я защищал ее.

– Да, я немало постарался в свое время.

– Так это ты был той старухой, которая называла себя моей ма­терью?

– Я твоя мать и твой отец. Как и у многих богов, у меня много личин, вечных и временных. Я миловидный, привлекательный, бес­шабашный и плодовитый.

– Ты служил Мунин.

– Я слуга повешенного бога, пусть я привожу в отчаяние и не­навижу своего господина.

– Я исправлю свои ошибки.

– Тогда проследи, чтобы не случилось вот чего.

Бог взял веревку из рук Хугина, перекрутил, и третий узел встал на место.

– Как?

– Затянутый узел означает смерть.

Хугин понял, о чем говорит бог. Он обязан оберегать жизнь Элис и всех тех, кто несет в себе руны. Пока они живы, руны не смогут воссоединиться и бог не сможет воплотиться на земле.

– Она сейчас в Альдейгьюборге?

– Никаких откровений без платы. Что ты готов для меня сделать?

Хугин ничего не ответил, голова была тяжелая, все чувства при­тупились в присутствии бога. Локи, повелитель лжи. Это имя воз­никло в голове Хугина, шипя, словно жареное мясо.

Бог продолжал:

– Будешь ли ты жить? Уйдешь ли? Будешь ли ты довольство­ваться ролью волка, никогда не играя овчарку? Не вольешься ли в ряды тех жизнерадостных, благословенных богом убийц, кото­рых мы называем героями? – Он щелкнул пальцами над ухом Ху­гина, и все чувства Ворона прояснились.

– Я не боюсь расстаться с жизнью.

– Отличная работа, кстати, – заметил бог, – ты ведь не умер?

– Ты же знаешь, что я только кажусь мертвым.

– Заклинание.

– Нет, фокус. Я лежал рядом с мертвым богом в темноте, я кое‑ чему научился у него, пусть и далеко не сразу.

– И что же ты будешь делать?

– А чего ты хочешь?

– Я ненавижу богов.

– Ты здесь единственный бог.

Локи взмахнул рукой, и корабль снова наполнился людьми, це­лая команда спала под звездным небом.

– Люди на борту этого корабля ведут себя, словно боги. Как бо­ги, они отнимают детей у матерей, чтобы позабавиться и извлечь для себя выгоду. Как боги, они трусливы и продажны, хотя люди величают их героями. Ненавижу героев со всеми их войнами и убийствами.

– В таком случае ты должен ненавидеть и меня, потому что я убил много людей.

– А ты герой, Хугин? Хравн, птичка моя? Неужели ты ищешь славы?

– Нет.

– Тогда чего ты ищешь?

– Я всегда искал только... безопасного пристанища, – ответил Хугин, удивляясь собственным словам.

– Тогда дай мне то, чего я хочу.

– Жертву?

– Не такая уж это и жертва. Тебе ведь безразличны эти люди.

– Мы не сможем управлять кораблем втроем.

– В таком случае это будет жертва.

– Убить их?

– Да.

– Но что я получу взамен, бог?

– Увидишь свою госпожу.

– Я смогу спасти ее?

– Будущее подобно большому городу. Его улиц не счесть.

– Я погибну.

– Жестокой и мучительной смертью.

– Это спасет ее?

Бог подался вперед и зашептал на ухо Хугину:

– Я достаточно показал тебе. И хочу увидеть, что ты сделаешь для меня.

Ворон очнулся. Ночь была облачная, стояла почти кромешная тьма, однако своими острыми глазами он различал силуэты людей на ко­рабле. Этого было достаточно. У себя за спиной на фоне темного неба он разглядел человека на руле, который сидел там скорее по привычке, чем пытаясь править судном. Хугин догадался, что тучи сгустились слишком быстро, драккар просто не успел повернуть к берегу и оказался в чернильной темноте. Когда такое случается, лучше всего сидеть смирно, пытаясь договориться со своими бога­ми, чем идти к суше вслепую.

Хугин не шевельнулся, только проговорил про себя свое за­клинание:

 

Я ворон,

Черный парус на ветру.

Я ворон,

Жадный смерти зев.

Я ворон,

Сиплый голос ночи.

 

Он повторял эти слова снова и снова, раскрывая ту часть созна­ния, которая вела прямиком в тоннель в высокогорной пещере, ту часть, дверь в которую открыли обряды и страдания. Его нож был воткнут в борт корабля. Он выдернул его из доски, а в следующий миг превратился в тень, бродящую среди других теней, во тьму, за­ключенную в клинке.

Кормчий получил удар под ребра, нож вошел в сердце, и он умер раньше, чем успел закричать. Хугин опустил тело на палубу. Еще несколько умерли быстро и беззвучно – он перерезал им горла во сне. Таким способом он избавился от пятерых, после чего двинул­ся в центр корабля. Здесь пахло мулом, хотя силуэт животного был едва различим. Хугин вытянул руку, нащупал голову в тюрбане и пополз с ножом дальше. Нет, бог говорил об убийствах, которые необходимы. Не о нем. И не о толстяке‑викинге. Он обошел купца и наткнулся на чье‑то толстое пузо.

– Что тут происходит? – Это был голос Офети.

Хугин не мог терять времени даром. Он прыгнул в темноту, раз­махивая ножом.

– Ай!

– Меня порезали!

– Ведьмины потроха!

– Меня порезали. Порезали!

– А‑ай!

– Успокойтесь все! – Это снова был Офети.

Но викинги уже схватились за оружие и от страха рубили тем­ноту вслепую.

Хугин припал к днищу корабля, пока свистели мечи и топоры, пока взлетали кулаки и паника охватывала корабль.

– Я не вижу! Я ничего не вижу!

– Тогда перестань драться!

– Это твоя работа, человек из племени хордов?

Послышался плеск. Кого‑то выбросили за борт. Потом снова за­звучали крики, зазвенели топоры и мечи, копье со стуком воткну­лось в дерево.

На некоторое время все затихло. Из‑за горизонта пробились первые лучи солнца. Хугин сидел на носу драккара. Он нашел свой изогнутый меч и теперь сжимал его в руке. Меч, извлечен­ный из ножен, переливался и сверкал в свете нового дня. Кроме Хугина и его друзей, всего пять человек на борту оставались в живых.

– Ты! – выкрикнул один из работорговцев.

Купец лежал на корме, закрыв голову руками, Офети стоял ря­дом с ним у руля, выставив перед собой копье, чтобы никого не под­пускать.

– Он вернулся из могилы за нами! – Мальчишка с выбитыми передними зубами выронил топор на палубу.

– Тогда я убью тебя снова, призрак!

Другого торговца рабами было не так легко запугать, он кинул­ся на Хугина с копьем. Однако корабль был полон мертвых и уми­рающих, и он споткнулся на бегу. Хугин перехватил его копье, шаг­нул в сторону, чтобы его не задел наконечник, и снес противнику голову. В следующий миг еще один викинг остался без ноги пони­же щита. Он упал на залитую кровью палубу и получил от Хугина смертельный удар мечом в висок. Остался только мальчишка без зубов. Он рыдал и приседал, закрываясь от Хугина.

– Зачем ты это сделал? Скакки же мертв. Честь восстановле­на! – Офети недоверчиво развел руками.

Хугин указал на юнца.

– Он тоже должен умереть.

– Это нужно твоей магии?

– Это нужно богам.

– В таком случае ничего не поделаешь, сынок. Тебе придется драться с ним.

– Он меня убьет! Он убил всех наших!

– Поверь мне, двери Валгаллы будут широко распахнуты для того, кто бился с этим воином. Смерть все равно придет рано или поздно, поэтому встань и дерись с ним. Не позволь себе умереть жалкой смертью и отправиться к Хель. – Офети сунул меч в ру­ку юнцу.

– Помоги мне одолеть его. Он ведь и тебя может убить.

– Я путешествовал с ним много дней, у него была масса воз­можностей убить меня, если бы это ему было нужно. Но дело да­же не в этом: он не причинял мне зла, так с чего бы мне ждать от него зла? Либо ты дерешься с ним, либо я. Поэтому прошу меня простить, но выбор пал на тебя. Давай, возьми себя в руки и со­берись с духом.

Сначала мальчишка робел, но потом собрал волю в кулак и за­махнулся на Хугина сверху. Тот прикрылся и парировал удар изо­гнутым мечом, отхватив парню кисти на обеих руках. Хугин схва­тил топор противника, развернулся и ударил сзади, глубоко всадив лезвие в шею и опрокинув мертвое тело на дно драккара.

Хугин посмотрел на парня, которого только что отправил на тот свет.

– Ты призрак? – спросил Офети.

– Нет. Это было заклятие.

– Отличный фокус. И хорошо еще, что мы оставили тело на борту.

– Разве это не плохая примета – выбрасывать колдуна в мо­ре, пусть даже мертвого?

– Так и есть. И благодари своих богов, что эти викинги были того же мнения. Я видел, что один из рабов уцелел.

Бледнокожий мужчина с рыжими волосами сидел рядом с му­лом, до сих пор привязанный к крестьянскому парню, которого насквозь проткнуло копье – оружие так и торчало у него из гру­ди. Рыжий сидел молча. Хугин посмотрел на него, однако никак не связал с недавним видением.

– Отлично, – сказал Офети. – Больше на судне не будет ни­каких рабов. Освободим его и посмотрим, сможем ли мы управ­лять кораблем.

Леший был уверен, что мул сломал ему ногу. Он подавил при­ступ боли и вынул свой нож. Офети отправился освобождать раба. Рыжий поднялся, нисколько не пострадавший в недавней суматохе.

– Ты случаем не моряк, друг? – спросил Офети.

– Да я просто морской волк, – заверил его бледнокожий незна­комец.

– Тогда помоги мне с парусом. Хугин, Леший, и вы помогайте. Потом сбросим мертвецов за борт. От них и при жизни здорово во­няло, и после смерти они не станут пахнуть лучше.

Рыжий сказал чистую правду – он был опытным мореходом. Парус быстро поставили на место, хотя купец им не помогал. Нога у него действительно оказалась сломана, и встать он не мог.

– Мой народ владеет заклинанием, которое подчиняет ветер, – сказал рыжий. – В какую сторону вы хотите идти?

– На Альдейгьюборг!

Рыжий поднял со дна корабля веревку. На ней был затянут странный сложный узел. Он развязал узел и подул через него на па­рус. Ветер наполнил парус, и корабль рванулся, набирая скорость.

– Надо было сразу тебя освободить, – сказал Офети, торопясь сесть к рулю. – Мне кажется, мы с тобой станем друзьями!

Рыжий улыбнулся.

– Не сомневаюсь, – сказал он, – что ты отплатишь мне услу­гой за любую услугу.

 

Глава семьдесят первая

БЕСОВСКАЯ ТРАПЕЗА

 

На этот раз все происходило быстрее. В прошлый раз Волк выхо­дил из него крадучись, на этот раз он выскочил с ревом. Противить­ся голоду было невозможно. Жеан стонал и кричал, пока его осла­бевшие мышцы приходили в движение. Конечности, кажется, даже трещали и скрежетали, пока он катался по промерзшему кораблю.

Он знал, что будет делать, знал, что ему необходимо. Он был слаб, его человеческий разум остался подо льдом. Только волчий голод, тот самый голод, который не давал ему умереть, заполнял теперь его сознание.

Жеан извивался на досках, продвигаясь вперед, пока не ударил­ся обо что‑то. Он понял, что это не часть корабля, что‑то помягче. Он никак не мог приподняться, поэтому, дрожа и подергиваясь, он развернул тело, упираясь в палубу ногами. Это движение далось с невероятным трудом – несмотря на мороз, он обливался потом. Теперь его голова упиралась в то, что вроде бы было человеком в плаще. Стеная, он пополз вдоль мертвого тела. Рука. Он снова за­скользил по обледенелой палубе; мышцы вынуждали его двигать­ся, их то и дело сводило судорогой, зато суставы были скованы так же прочно, как был скован льдами драккар. А в следующий миг он наткнулся на голую руку без перчатки. Люди, приходившие на ко­рабль, снимали одежду с гребцов, надеясь найти украшения. Жеан лежал рядом с полураздетым викингом.

Он поворачивал голову до тех пор, пока во рту у него не оказал­ся человеческий палец. Он захватил слишком много и не смог от­кусить. Жеан выталкивал палец изо рта языком, пока на зубах не осталась только полоска кожи. Первый кусок дался нелегко. Он ед­ва смог надорвать кожу. Его челюсти походили на старые ворота, которые давным‑давно покрылись ржавчиной и пылью. Но все‑таки они двигались, а вкус крови, густой и насыщенный, проникал в него, обещая нечто большее. Он проглотил кусочек плоти. И от­кусил еще.

Перед ним промелькнули воспоминания о прежней жизни: ве­чер в часовне, запах восковых свечей в воздухе. А в следующий миг воспоминание ускользнуло прочь, кануло в темноту, словно заяц в чащу. Его прежняя жизнь растворилась.

Пока монахи аббатства Сен‑Жермен служили вечерню[30], а потом повечерие, он сумел проглотить два куска мяса. Между повечерием и полунощной он съел шесть. На заутрене, когда солнце превра­тило туман в сверкающее серое полотнище, он съел мясо со всей ки­сти, и шея начала поворачиваться свободнее, а челюсти окрепли. К первому часу он обглодал почти всю руку. К третьему сил приба­вилось настолько, что он вспорол живот и съел легкие, печень и серд­це. А когда снова настало время вечерни, он уже сидел прямо и на его одежде замерзала кровь викинга. Зато кровь в его венах разогре­лась, и мысли исповедника сбросили с себя морозные кандалы.

Жеан поднялся и поднес руку к шее. Амулета не было. Он погля­дел на то, что успел натворить. Ощутил, как Волк в нем едва ли не усмехается, радуясь короткой передышке, прежде чем снова при­няться за еду. Зубы уже стали чересчур большими для человеческо­го рта, и сам рот занимал в сознании главное место, сделавшись го­раздо важнее рук. Те перемены, которые он переживал раньше, стремительно происходили в нем снова. Снова вернулось то чув­ство – смесь страха и восторга от того, что человек узнал зверя.

Почему Господь заставил его снова проходить через все это? Он обрел себя только для того, чтобы потерять. Он был бы счастлив умереть и отдать себя на милость Господа. Теперь же он снова об­речен бродить, терзаясь самыми чудовищными желаниями.

Ему вспомнилось Послание к Коринфянам: «Не можете пить ча­шу Господню и чашу бесовскую; не можете быть участниками в тра­пезе Господней и в трапезе бесовской»[31]. Он поглядел на мертвые тела. Что это, если не трапеза бесовская? Господь отвернулся от не­го, или он сам от себя отвернулся. Как бы там ни было, после тако­го для него не будет места на Небесах. И что же теперь? С готовно­стью отправиться в ад? Ни за что.

Волк, понял Жеан, не просто дал ему звериный аппетит, в духов­ном смысле он низвел его до уровня животного. Вся его жизнь была пронизана идеей будущей награды, идеей Небес. Но эту идею сожрал Волк, и вот теперь он прикован к настоящему моменту, его прошлая жизнь уничтожена, будущее непредсказуемо. У него имеется только текущий момент, бесконечная череда моментов. Это и еще Элис, ря­дом с которой он мог бы довольствоваться и настоящим. Ее забрали. Схватили? Продали в рабство, убили? Он узнает. Итак, Элис необхо­димо найти. Волк сможет ее найти, он уже находил ее раньше. Мысль была подобна валуну на краю обрыва. Стоило только коснуться ее, и она неудержимо устремилась вперед.

В нем снова ожил ухмыляющийся голод, чувство, которое заставляет припрятывать обглоданные кости, как скряга прячет золото.

– Нет!

Но он был таким, каким был, и не существовало способа удер­жать Волка. Даже сейчас запах замерзших трупов манил его, взы­вал к нечестивым поступкам. Он ощутил, что подбородок намок от слюны, зубы скрежещут.

– Господи! – сказал Жеан, глядя в небо. – Иисус, испытание, что Ты послал мне, слишком сурово.

А в следующий миг он набросился на мертвечину, чтобы унять пламенеющий голод.

Волк не позволил Жеану уйти с корабля до тех пор, пока голод не затих. Стояла суровая зима, ему на спину падал снег, только он не ощущал холода. Никто не пришел и не нарушил его трапезу. Олег запретил своим подданным ходить к кораблю, опасаясь, что судно могут в итоге пустить на дрова.

И вот Жеан жил, окруженный льдом, и питался.

Он слышал людей на реке: они пробивали лед, чтобы удить ры­бу, из тумана до него доносился густой маслянистый запах шерсти, запах самой рыбы.

Перерождение произошло очень быстро, и он чувствовал, как ме­няется тело. Можно было растопырить пальцы, а в следующий миг, сжав их, обнаружить, что они как‑то странно растут из ладони.

Язык был ободран до крови, потому что он постоянно прикусы­вал его во время еды, спина начала горбиться, а плечи при движе­нии казались стиснутыми чем‑то и сжатыми.

Зимние дни были полны запахов – он как будто научился ощу­щать запах мороза. Костры в Ладоге рассказывали ему свои сказ­ки: горящее старое дерево, сухое и с налетом плесени, вынутое из дальнего угла сарая, сначала запах жареного мяса, затем уже толь­ко рыбы.

Ветер приносил застарелые человеческие запахи: мочи и кала, пота и гнилых зубов, других выделений, которые буквально ис­крились в сознании, тоже рассказывая свои истории о неуме­ренной выпивке, тяжелой работе, сексе или болезни. И он все время ел.

Трупы пахли упоительно, его зачаровывали эти запахи пред­ставлявшие собой нечто среднее между запахом жизни и совсем лег­кого гниения, поскольку мороз не давал мясу испортиться. Покой­ники пахли совсем не так, как живые: содержимое желудка и кишок воняло сильнее, пот – слабее, а кровь пахла только железом.

Он переворачивал трупы, замечая, какие красные у них спины и ягодицы, где после смерти скопилась кровь, он восхищался всеми подробностями. А затем в нем внезапно пробуждалась совесть, он кидался на корму, совал пальцы в рот, пытаясь вызвать рвоту. Но со временем подобные приступы повторялись все реже, и он испыты­вал не большее отвращение, чем если бы жевал яблоко. Из перемен больше всего его беспокоило то, что во время кормежки он пережи­вал неподдельный восторг. Он пытался сдержаться, не допускать в се­бя радость, но ничего не мог поделать. Он катался по дну драккара, хохоча и снова и снова потягиваясь всем телом. Он казался самому себе таким длинным и гибким.

Однако исповедник был человеком железной воли. Хотя он пони­мал, что Волка ему не одолеть, он изо всех сил цеплялся за свое созна­ние. Молитвы и псалмы оказались бесполезны – он отлучен от Бога, он проклятый, который барахтается в крови и грязи, – поэтому он думал о ней. Он увидел ее, когда ему было семь лет, и она сказала ему: «Не ищи меня». А он все равно ее искал, не телесно, но усилием воли. Он хотел, чтобы она была рядом с ним. Даже в своей немощи он взы­вал к ней, хотя и старался заглушить внутренний голос молитвами.

И сейчас он снова к ней взывал:

– Элис, умоляю. Приди ко мне. Адисла. В прежней жизни я обе­щал, что найду тебя, и вот я здесь.

 

Туман нисколько ему не мешал. Его острый нюх и слух вели его по ночам, когда было темно. Днем же, когда света солнца хватало лишь для того, чтобы посеребрить завесу тумана, глаза различали силуэ­ты: рыбаки на льду, животные в скованном морозом лесу, – хотя его никто не замечал. Он бродил по окрестностям, выискивая ее, одна­ко она как будто ушла бесследно. Он не мог учуять ее, не мог ее услы­шать. Он сидел на курганах за городом, высматривая ее. Он звал, но она не отвечала. Когда он замечал, что его крики взбудоражили лю­дей и они хватают из стен горящие факелы, когда он чуял их страх и слышал, что сердца стучат чаще, чем шаги, он возвращался на драк­кар, к своим покойникам, он кормился на корабле и рос, пока от тел викингов не осталось и следа.

Однажды утром он пробудился в тот час, когда небо было цве­та затуманенной стали, и произнес:

– Я голоден.

Сначала он съел рыбака, сидевшего перед лункой во льду. На сле­дующий день он стащил стражника с городской стены: взвился в воздух, схватил человека и растерзал на замерзшей реке.

Потом на него стали охотиться, люди с факелами и собаками бродили в тумане. С их губ срывались злые слова, и он знал, что они говорят о нем: адское отродье, чудовище, людоед, волк.

Он уходил глубже в туман, дожидаясь, пока они разойдутся. Корабль был для него потерян, он стал теперь просто местом, где его поджидали, жаровней во льду, ощетинившейся копьями и то­порами.

Он наблюдал за людьми молча, пытался заставить себя покинуть это место, пытался противиться желанию и не видеть в людях про­сто добычу.

Но потом, когда в воздухе уже ощущалось дыхание оттепели, пришли люди с мулом. В его памяти вспыхнули искры, он увидел себя на реке, как вытаскивал толстого викинга из черной воды, по­том он вспомнил аббатство Сен‑Морис, кровь и того жуткого кол­дуна, который наблюдал за ним у озера. Он вспомнил купца, кото­рый потел от страха и тревоги в том лесу, где викинг Серда толкнул его на путь грехопадения. Жеан подкрался поближе и рассмотрел их как следует: толстый викинг, маленький купец со своим мулом и Ворон, тот самый, который убил ведьму. Он узнал их, но не так, как узнал бы раньше, по голосу и виду, – теперь он узнал их по за­паху. Однако он не пошел к ним. Его животный инстинкт был уже сильнее человеческих рассуждений. Он попытался осмыслить, что именно чувствует. К нему пришла фраза: «Я переполнен пищей, и мне нет нужды утруждать себя».

Он смотрел, как путешественники приветствуют стражников. А потом один стражник повел купца вдоль скованной льдом реки, и купец ехал за ним на своем терпеливом муле.

 

Глава семьдесят вторая

НЕЖДАННАЯ МИЛОСТЬ

 

Туман не уходил, и казалось, что зима будет длиться вечно. Олег сидел в своем большом зале, Элис, молчаливая и угрюмая, сидела рядом с ним на скамье. С тех пор как он повесил ей на шею каме­шек, она почти не разговаривала. Однако девушка никак не могла снять амулет, и это убеждало Олега, что он поступил правильно. Несомненно, она – одна из тех, о ком говорил ему Локи. Частица бога. Олег интуитивно чувствовал, что должен на какое‑то время лишить ее способности действовать.

Элис смотрела на него со злостью. Князь понимал, что она хочет знать о судьбе монаха. Она даже пыталась сама вернуться на за­мерзшую реку, но он приказал своим стражникам остановить ее. Из‑за ее постоянных расспросов он уже сожалел, что не спас вме­сте с ней и монаха. Хотя он никак не мог понять ее привязанности к тому калеке. Элис вроде бы была уверена, что он заколдован, и из‑ за этого Олег испытывал тревогу. В конце концов Олег решил солгать ей, например сказать, что он отправил монаха в горы, где его выле­чит одна ведьма.

– Не надо рассказывать мне нелепицы, как будто я маленькая девочка, у которой умерла любимая собака, – возмутилась Элис.

– Я князь, – сказал Олег, – я вовсе ничего не обязан тебе объ­яснять. Ты должна быть мне благодарна. Ты просила освободить тебя от магии, и я освободил. Теперь никому из нас ничто не угро­жает.

Она только поглядела на него пристально, встряхнула головой и ничего не ответила.

Местные жители уже успели привыкнуть к Элис, в большой зал каждый день, как и обычно, валили толпы – укрываясь здесь от мороза, люди занимались своими повседневными делами.

– Княже...

Пришел один воин из дружины, и вслед за ним в зал ворвался порыв ледяного ветра.

– Что случилось?

– Купец вернулся. Леший пришел домой.

Олег поднялся.

– А волкодлак с ним? Миркирульф?

– Не знаю, князь.

– Как это не знаешь?

– Трудно сказать. Он пришел не один, но его спутник – колдун, а я стараюсь не смотреть на них. Колдуны могут взглядом навести порчу. Они пришли, чтобы предостеречь тебя, князь.

– От чего предостеречь?

– Этого они мне не сказали.

Купец сразу решил, что объясняться с князем лучше Ворону.

Олег поглядел на Элис. Он знал, что ее сила сейчас в узде, и чув­ствовал себя в безопасности, пока длится зима, но еще он знал, что руны стремятся воссоединиться, другие частицы бога тоже, скорее всего, ищут дорогу сюда. И теперь у него был готов для Элис более надежный дом. Несмотря на туман, работа над