Динамика объемов промышленного производства в 1993-1998гг.

(прирост + или спад -, % к предыдущему году)^*

Внутри республик уровень экономического развития народов, составляющих их население, также различен. При этом различие идет именно по территориальной локализа­ции этносов: горские этносы оказываются в более жестких экономических условиях, чем равнинные. Это наглядно проявляется в уровне занятости. Наиболее высокий уровень безработицы в горных районах Северного Кавказа, отличающихся высоким уровнем демографического при роста населения (на начало 90-х гг.) при низком уровне занятости. Так, например, демографическая статистика по районам Чечено-Ингушетии за 20 предкризисных лет по­казывает прирост населения именно в горных районах: Ножай-Юртовском, Урус-Мартановском, Шалинском, Шатойском (табл. 2). Удельный вес занятого населения среди чеченцев невелик, причем, по сравнению с 1979 г., наблю­далось его значительное уменьшение (с 40,9 до 37,4 %).

Особого внимания заслуживает уровень безработицы: в 1979 г. на 303 918 человек трудоспособного возраста приходилось 250 326 занятых, а в 1989 г. - на 385 420 тру­доспособных — 274 651 занятых. Таким образом, согласно переписи населения 1989 г. более 100 тыс. чеченцев являлись избыточным населением, что соответствует и оцен­кам других экспертов. Та же ситуация наблюдается и в горных районах Дагестана. По прогнозам Министерства труда РФ, на конец 2000 г. уровень регистрируемой без­работицы достигнет в Ингушетии — 10,05 %, в Дагестане -7,7, в КБР - 3,9 % (при среднем показателе по России в 2,7 %). Реальная безработица, рассчитанная по методике Международной организации труда (МОТ), значительно выше — 52 %, а в горной местности, в частности, в бал­карских селах КБР достигает 85—90 %.

Вместе с тем экономическая статистика за последние годы фиксирует ряд показателей, противоречащих выводу о низком уровне материального обеспечения населения гор­ских районов. Так, при общем снижении реальных доходов населения в 1998 г., вызванных финансовым кризисом ав­густа 1998 г., в ряде республик региона (Дагестане, Ингу­шетии, Северной Осетии, Кабардино-Балкарии) значительно вырос объем розничного товарооборота. С характеристи­кой этих республик как «бедных» и «депрессивных» пло­хо соотносится показатель уровня наличия автомобилей на численность населения (т.е. предмета, который тради­ционно считался в СССР и России «предметом роскоши»). В одном из своих аналитических докладов В.А.Тишкоз отмечает: «По официальной статистике ситуация, может быть, так и выглядит, и ей даже можно найти подтверж­дение, если сравнивать некоторые горные села Дагестана и Чечни с жизнью в других районах Северного Кавказа. Но в целом положение другое, если сравнивать размеры жилых домов и их обстановку, количество автомобилей и дру­гие показатели качества жизни с другими районами стра­ны. Достаточно посмотреть на современные балкарские, ингушские и чеченские поселки и сравнить их с рязанскими или якутскими селами, и станет ясно, что социальная реальность отличается от статистики и пропаганды».

Динамика численности населения ЧИ АССР

Экономисты интерпретируют эти факты активным раз­витием в данных республиках теневого сектора экономи­ки. Крайне редкие аналитические статьи, затрагивающие вопросы существования и развития теневой экономики и регионе, показывают, что она неравномерно локализована по различным республикам. Наибольшая активность «теневиков» до настоящего времени фиксировалась в Дагес­тане, Северной Осетии и Ингушетии. В Дагестане, по под­счетам экономистов, предельная доля теневого сектора экономической деятельности составляла в 1994 г. около 67 %, в 1995 г. — 73 %. Основными источниками тенево­го сектора экономики республики является нефтяной ком­плекс и продажа нефтепродуктов, газовый комплекс, про­изводство и продажа винно-водочных изделий, рыбная и мукомольная отрасли промышленность. О широкой заня­тости населения в теневом секторе и его прибыльности свидетельствуют денежные траты населения (табл. 4.3).

Таблица 4.3

Покупательная способность средней зарплаты (ноябрь) и наличие дорогостоящего имущества в 1998 г.*

По расчетам дагестанских экономистов, около 10 % своих доходов население тратит на приобретение валюты. В 1998 г. номинальные доходы населения Дагестана вы­росли, по сравнению с 1997 г., на 5,3 %, реально распо­лагаемые доходы снизились на 5 %, а расходы на покупку валюты за тот же период увеличились на 29,7 %.

В Северной Осетии источником теневого бизнеса явля­ется производство спиртоводочной продукции на основе сырья, поступающего из-за пределов России. На начало 1998 г. эта отрасль промышленности республики выпус­кала, по данным МВД РФ, каждые 2 из 5 бутылок водки, производимых в Российской Федерации. При этом 2/3 от всего выпускаемого объема водки производилось «нелегаль­но на легальных предприятиях». В Чеченской Республике источником теневого бизнеса являются кустарные нефте­промыслы, наркотики и оружие.

Таким образом, можно сделать вывод, что теневой биз­нес в большей степени концентрируется в горских респуб­ликах, население которых использует пограничное поло­жение республик, труднодоступность горных районов как возможность получения теневых доходов.

Активизация теневого сектора экономики в горных рай­онах в качестве важной предпосылки имела сохранившу­юся здесь традиционную структуру организации жизни населения. Характерными чертами этой организации яв­ляется высокий уровень внутренней консолидированности, который объясняется суровыми условиями жизни в горах, природной изолированностью поселений и традиционно-общинным этапом развития общества. Эти позиции объясняют также и специфику этнокультурных черт. Поселенческая локализация определяла возможности меж­культурного взаимодействия, способствуя формированию и воспроизводству открытости или замкнутости (закрыто­сти) этнокультур.

Емкую характеристику отличительных черт традици­онной культуры по сравнению с современной дал адыгей­ский ученый Р.А. Ханаху. «Основные отличия культуры традиционной от культуры современной состоят в низких темпах обновления стереотипов, их относительно малой вариативности, большей жесткости отбора инноваций, высокой степени автономности и обособленности, приори­тета «подражания» привычным нормам поведения и мыш­ления над рационально-волевым началом».

Сохранение элементов традиционно-общинного способа организации жизни и аграрный сектор занятости, доми­нирующий в настоящее время, предопределяют принцип группировки людей и формирования межгрупповых отно­шений на Юге России. В этом качестве выступают именно этнокультурные характеристики. Все остальные возмож­ные группировки (клановые, субконфессиональные) вы­ступают производными от этнических. Групповая иден­тичность по профессиональному, партийному, мировоззрен­ческому признаку предполагает другой этап социально-экономического развития, задающий и другой тип разви­тия личности, свободный от доминирования традициона­листских связей (земляческих, родственных). Доминиро­вание группировки по этнокультурному основанию подчер­кивают и кавказские исследователи. В частности, Р. Хана­ху отмечает: «Приоритет интереса общины над интереса­ми прочих субъектов социального действия, являясь фун­даментальной характеристикой традиционного общества, делает культуру Северного Кавказа внутренне дифференци­рованной: общинам коренных этносов, культурно опреде­ленных на традиционной основе, «рядом положены» доста­точно плюралистические этнические общины (в основном так называемые «русскоязычные») и примкнувшие к ним представители кавказских этносов, утратившие «чувство общинности». Другой исследователь высказывает схожую позицию: «Этногрупповое единство и межгрупповые раз­личия выступают в качестве важнейшего элемента иерар­хической организации социального пространства, но также и как следствие его существования».

Таким образом, пространственная локализация, опре­деляя во многом комплекс этнокультурных черт, а зачас­тую и культурную закрытость общности, выступает осно­ванием для формирования системы дихотомических отноше­ний «мы — они», которая конституируется через соци­альный контакт, социальное взаимодействие. Данное ди­хотомическое отношение (бинарная оппозиция), вызывая социальное сравнение, инициирует стратификацию этно­социального пространства. Поэтому, как замечают этносоциологи, «этнические группы точно так же, как и все прочие социальные группы, образуют определенную иерар­хию». Широко известно, что иерархичность социальных (в данном случае — этнических) групп проявляется как их неравенство, т.е. расслоение по какому-то критерию (бо­гатство, власть, престиж и т.д.). В зависимости от степе­ни обладания значимыми для стратификации качествами, определяется уровень социальной престижности той или иной этногруппы.