ЛЖЕЦ ЛЖЕЦ ЛЖЕЦ ЛЖЕЦ ЛЖЕЦ 8 глава




И все же была еще одна причина, по которой я ездил в Бризи‑Пойнт. Там я встречался с его дочерью.

Вот вам нормальный литературный прием из детектива. Быстро наклевывается роман. Придется, правда, кое‑что объяснить. Я вообще‑то редко поддаюсь порывам. И у меня была Мэрилин. Наше общение требовало много «дополнительных» усилий. Дополнительных для меня, поскольку аппетиты Мэрилин могли посрамить любого кавалера. А между тем в последнее время мы столько ночей проводили порознь, что Мэрилин, конечно, уже не раз цепляла кого‑нибудь на светском рауте. По крайней мере, я так думал. Сам я не очень‑то резвился. Между пятнадцатью и двадцатью четырьмя годами я отрывался по полной, счастье еще, что не подхватил ничего заразного, разве только умение непарламентски выражаться и пить дешевое шампанское. К тридцати я это осознал вполне, и в последние пять лет встречался всего с двумя‑тремя женщинами. Вы скажете, дело в возрасте, однако же волос у меня на голове сколько было, столько и есть, и в штаны я влезаю того же размера, и бегаю четыре раза в неделю. Нет, я не утратил пыла, просто понял, что старая истина про количество и качество относится и к сексу. Секс без напряжения сил – это скучно. Поэтому я столько лет встречался с Мэрилин. Ей как‑то удавалось всегда держать меня в тонусе и быть одновременно сразу десятью женщинами.

Разумеется, с Самантой у нас было мало общего. Я привык к другим женщинам, тем, с которыми сталкивался по работе. Большинство из них старались быть похожими на Мэрилин. Мы с Самантой болтали на ступеньках крыльца, словно просто знакомые или пассажиры в самолете. Никаких двойных смыслов, многозначительных взглядов. Ничего такого я не помню. Мог бы быть и повнимательнее.

 

Начали мы с Макгретом с того, что обзвонили свидетелей. Большинство из них выехали по неустановленным адресам или скончались. Родители жертв, продавец из магазина, у которого Алекс покупал овсяные хлопья, женщина, что сидела на крыльце в Форест‑Хилле, та, что видела незнакомую машину. Все это наводило на мысль, что и сам преступник уже мертв.

Таким образом, нам оставалось рыться в бумагах и перебирать улики. Чтобы получить доступ в хранилище, Макгрет позвонил приятелю, сержанту Ричарду Сото. Тот ответил: если Макгрету приспичило порыбачить в этих водах, то в добрый путь.

Все тела нашли под открытым небом, а потому экспертизу проводить было очень трудно. Мальчиков где‑то убивали, а потом перевозили и выбрасывали на помойку или просто бросали на улице. Так что улик, как таковых, было немного, и уж тем более таких, которые помогли бы связать жертву и убийцу. И искать их надо было в мусорных кучах. В Нью‑Йорке мусора и сейчас полно, а в 60‑е годы положение, надо думать, было не лучше. («Хуже, – сказал Макгрет. – Сейчас хоть Джулиани старается, большое ему спасибо».)

Среди улик был сигаретный окурок, разбитая бутылка молока, гипсовая отливка следа. Был смазанный отпечаток пальца с бумажного стаканчика из‑под кофе, сам стаканчик за эти годы куда‑то испарился. Все это отправили на повторную экспертизу. Особенно ценной уликой мы считали джинсы, залитые кровью и спермой, их мы тоже послали в лабораторию. Мне казалось, что очень скоро убийца будет найден. Макгрет сказал, придется набираться терпения. Раньше декабря результаты не придут.

– Они до сих пор идентифицируют трупы после 11 сентября. Уже не говоря о том, что толку от этой экспертизы чуть, пока мы не найдем что‑нибудь, с чем можно сравнить результаты. Что‑нибудь такое, что точно ему принадлежало. Надо кого‑то отправить к нему на квартиру.

– Там ничего не осталось. Я заплатил, чтобы квартиру вылизали до блеска.

Макгрет печально улыбнулся:

– Зачем?

– Да там такой свинарник был! Я туда зайти не мог, меня от кашля выворачивало.

– А где все рисунки?

– На складе.

Он начал меня допрашивать. Было там что‑нибудь, на чем могли сохраниться следы ДНК? Зубная щетка? Расческа?

– Ботинки, – вспомнил я. – Свитер еще. Не знаю, может, я чего забыл…

– А мог?

– Да вроде нет, мы список составляли.

– Черт. Ладно. Попробовать‑то можно. Ты в понедельник свободен? Где‑нибудь днем?

Вообще‑то, у меня была назначена встреча с покупателем, он хотел взглянуть на рисунки. Клиент из Индии, сталелитейный магнат, заехал в Нью‑Йорк по пути на выставку в Майами. Мы встречались на последней биеналле, а потом переписывались. Я очень старался, чтобы наше знакомство не прекратилось, потому что впервые мне выпал шанс заработать хорошие деньги. Переносить встречу смысла не имело, я бы его упустил. Индус был ужасно нетерпеливый и порывистый.

Я легко мог бы договориться с Макгретом на другой день, он ведь не настаивал именно на понедельнике.

– Свободен, – ответил я, с ужасом понимая, что мне на все плевать.

Вот это он и был, первый признак того, как изменилась моя жизнь.

– Отлично, кто‑нибудь туда подъедет. Понятное дело, не я. Как я потащусь? Сам понимаешь.

– А ты вообще когда‑нибудь выходишь?

– Бывают дни, когда нет сил даже поссать с крыльца. – Он хмыкнул. – Да ладно, не все так плохо. У меня есть кабельное телевидение. Все книжки у меня на компьютере. И Сэмми со мной. Так что ничего, жить можно.

Я вздохнул и ничего не сказал.

– Каждое утро в окна дует соленый ветер. Небось на пляже‑то хорошо.

– Ага.

– Ладно, нам работать надо. – Он кивнул и раскурил косяк.

В назначенный день я стоял у подъезда Мюллер‑Кортс, как раз там, где девять месяцев назад меня ждал Тони Векслер. Я не бывал здесь с июля. Стоял, ждал ребят Макгрета, и тут мне стало стыдно. Как будто я собирался устроить мальчишник в склепе. Я изо всех сил старался отделить художника, чьи картины висели в моей галерее, от жильца этого дома. Реального жильца реального дома. Я сделал из него привидение. А теперь вернулся в поисках свидетельства его реальности. Частички его тела. В буквальном смысле. Короче, собирался разграбить могилу.

Кстати, еще непонятно, кого там пришлет Макгрет. Он ничего про них не говорил, так что я высматривал в потоке машин белый полицейский фургон, набитый крепкими ребятами в бронежилетах.

Вместо этого приехала маленькая синяя «тойота».

– Чего это вы так удивились? – спросила Саманта. – Кто еще, по‑вашему, потащится сюда вместо обеда? Только трудоголик вроде меня.

Настроение у нее, кажется, было хорошее, во всяком случае, лучше, чем во время наших встреч в Бризи‑Пойнт. Наверное, ей не хотелось возвращаться домой. И неудивительно.

Саманта открыла пакетик с крекерами и, насвистывая, принялась мазать их арахисовым маслом.

– Хотите? – спросила она. – Вкусно и питательно.

– Я пас.

– А я только ими и питаюсь.

– Тогда тем более не буду вас объедать.

– В моей крови два процента арахисового масла, не меньше. Так он что, не сказал вам, кто приедет?

– Нет.

– Уржаться можно. Вы, значит, ждали эксперта в белом халате?

– Не, я как‑то больше себе группу захвата представлял.

– А нам нужна группа захвата?

– Надеюсь, нет. Не знал, что в ваши обязанности входит сбор ДНК.

– Не входит. И прогулки по чужим квартирам тоже. Зато он хоть чем‑то занят.

– Думаете, он зря тратит силы?

– На что? На овсяные хлопья?

Я кивнул:

– Ну да. И на все остальное.

– Насколько я знаю, ничего такого «остального» нет. Интересно, конечно, но я как‑то сомневаюсь, что кого‑то посадят в тюрьму за овсяные хлопья. К тому же вы ведь не знаете, где подозреваемый?

– Не знаем.

– Ну и вот. Я предпочитаю охотиться за теми, про кого точно известно, что они преступники. Вот это я умею.

– Вы, наверное, знаете, как их искать. Вы же постоянно кого‑то ловите.

– Вовсе нет. Этим полиция занимается. И потом, все преступники идиоты. В большинстве случаев мы находим их именно там, где ищем, – в подвале у родной мамочки. Они там напиваются и трогают себя за разные места.

– Тогда зачем вы приехали?

– Из любви к отцу. Короче, отвечаю на ваш вопрос. Нет. Я ничего собирать тут не буду. Приедет моя приятельница, вот она и будет собирать образцы. Теперь я ей уже трижды буду должна.

Я не успел спросить про первые два раза. Саманта повернулась и помахала невысокой темноволосой женщине, вывернувшей из‑за угла. Кудряшки, сиреневая помада, кожаная куртка в обтяжку. Женщина поставила сумку на землю и потянулась чмокнуть Саманту в щеку. «Привет, красотка». Потом протянула мне руку. На внутренней стороне кисти у нее была татуировка – истекающая кровью роза.

– Энни Ландли.

– Итан Мюллер.

– Оч приятно… – Она повернулась к Саманте: – С тебя уже три раза причитается.

Саманта кивнула:

– Пошли.

 

– А я думала, у меня хата маленькая.

Энни заглянула в квартиру с порога. Она надела резиновые перчатки и шапочку.

– Да, после вашей уборки уликами особо не разживешься.

– Люблю порядок.

– Сколько тут народу побывало?

– Много.

– Их надо будет исключить, так что валяй, составляй список. – Она посмотрела на часы и вздохнула: – Подгребай часов через пять.

Мы с Самантой вышли, чтобы дать Энни возможность развернуться.

– Вы ведь можете и не ждать, – сказал я.

– Смешно, – ответила она. – Я как раз собиралась сказать вам то же самое.

– А как же работа?

– Успеется. Не такие у нас на службе строгие порядки, как вы думаете.

– Я ничего такого не думал.

– Ну и правильно. Никто еще с обеда не вернулся. Наши трудяги в лепешку расшибутся, лишь бы не работать. Вы за всю жизнь столько ссылок на порнуху не видели, сколько мне за час коллеги присылают.

– Здорово, что вы за это взялись, – сказал я. – В смысле, здорово, что вы так к отцу относитесь.

– Спасибо. – Она криво улыбнулась. По тону стало понятно, что права оценивать ее поступки у меня нет. – Довольно трудно быть хорошей дочерью, когда он звонит тебе и говорит, что в понедельник, в двенадцать ноль‑ноль, я должна приехать туда‑то. Он кого хочешь до белого каления доведет. Все ему вынь да положь. И не только в работе. Он вообще такой.

– Может, он не понимает, что вам это неудобно. – Я защищал Макгрета и чувствовал себя двуличной сволочью. Кто лучше меня знает, каково это – выполнять бессмысленные приказы отца? То, что нас бесит в собственных родителях, в чужих кажется совершенно нормальным.

– Да все он понимает. Чего тут не понять. Он знает, каково это – отпрашиваться с работы. Потому и просит, гад. Больше‑то никто не согласится. Не верите, спросите у мамы. Она с удовольствием поделится с вами батальными историями из их совместной жизни.

Я не стал спрашивать Саманту о миссис Макгрет. У меня сложилось впечатление, что она живет где‑то очень далеко.

Саманта прислонилась к стене.

– Так вы, значит, галерист. Интересная, наверное, работа.

– Да нет. Большую часть времени приходится отвечать на электронную почту и звонки.

– Не желаете поменяться на денек? Будете допрашивать насильников.

– Ужас какой.

– Плохо так говорить, но вообще‑то быстро привыкаешь. – У нее зазвонил телефон. – Извините.

Она отошла от меня, чтобы ответить на звонок.

Наверное, парень звонит, решил я и навострил уши. Разобрать ничего не получалось. Надо было идти за ней, а это нехорошо. Разговаривала она минут пятнадцать, не меньше. В конце концов я открыл дверь квартиры и сунул голову внутрь. Энни раскорячилась над плинтусом и медленно водила фонариком взад‑вперед.

– Да уж, чистенько, ничего не скажешь, – сообщила она.

За моей спиной появилась Саманта:

– Ну как?

– Есть волоски, но вряд ли это его.

– Почему вряд ли?

– А что, он красился в розовый цвет?

– Это Руби. Моя ассистентка.

– Я тут еще поищу, – сказала Энни, – но, по‑моему, дохлый номер. У тебя вроде еще что‑то было?

– На складе?

– Ага. А там чего?

– Сто пятьдесят тысяч листков бумаги. И старые башмаки.

– Вкусняшка. Аж слюнки текут.

 

Через два дня я снова приехал к Макгрету, но никто мне не открыл. Я барабанил и даже ручку подергал. Дверь оказалась не запертой. Я зашел и позвал Макгрета. Из туалета донеслось слабое «Я щас». Пришлось устроиться за столом и ждать. И ждать. И еще ждать. В конце концов я подошел к двери в туалет и постучал. Макгрета рвало.

– Ли! Ты как там?

– Отлично. – Его опять вырвало.

– Ли!

– Слушай, отвянь, а?

Похоже, ему было совсем нехорошо. А уж когда он открыл дверь и я увидел, как он выглядит… На сиденье унитаза была кровь. Он ее не до конца вытер.

– Ё‑мое! – сказал я.

Он выполз в коридор.

– Тащи коробку.

– Тебе надо в больницу.

Он молча двинулся в дальнюю комнату. Я поплелся следом.

– Ли! Ты меня слышал?

– Ну так что, мне самому ее тащить?

– Тебе нужно к врачу.

Он только хихикнул.

– Ты же на труп похож! Несвежий.

– На себя посмотри.

– Тебе надо в больницу.

– Отвезешь?

– Поехали.

– Идея в том, чтобы ты отказался и отстал.

– А я говорю – поехали.

– Зайчик, к врачу нужно сначала записаться. Нельзя же просто прийти без приглашения.

– Тогда я вызываю «скорую».

– Господи ты боже! – Он совсем расстроился. – Да берись уже за коробку. – Он согнулся от кашля. Рука, которой он прикрывал рот, была вся в крови.

Я снял трубку с телефона в столовой и успел набрать две цифры – 9 и 1. Макгрет дохромал до меня и вырвал трубку из рук. Просто удивительно, откуда только силы взялись, вроде только что помирал. К тому же старик знал, что я не стану с ним драться. Он и так на ладан дышал. Макгрет сунул трубку в карман халата и ткнул пальцем в коробку.

Я размышлял, звонить ли с мобильного. Макгрет, скорее всего, и его конфискует или в окошко выбросит. Я решил подождать пару минут. Пусть успокоится. Взял коробку и отнес в столовую.

– Садись, – велел он.

Я сел. Мы молча принялись раскладывать бумаги. Из носа у него капало, и я дал ему салфетку. Он высморкался и швырнул салфетку на пол. На кого он сердился, на меня или на свое состояние, бог его знает.

– Я звонил Ричу Сото насчет убийств, – сказал Макгрет.

Рич Сото должен был поискать для него похожие случаи. Макгрет последнее время считал, что убийца из Квинса не ограничился пятью мальчишками. И что, если покопаться, можно найти еще похожие случаи, а там, глядишь, информации побольше будет. Вдруг подозреваемый какой. А то кто‑то уже и сидит за это.

– Ну и?…

– Он просматривает дела. Говорит, будет недели две копаться и чтоб мы особо не надеялись.

– Ладно, не будем.

Он закрыл глаза. Было видно, как его измотала наша борьба.

– Ли. – Я взял его за руку. Теплую и хрупкую. – Давай не будем сегодня работать.

Он кивнул.

– Хочешь прилечь?

Он снова кивнул. Я отвел его в заднюю комнату и устроил в качалке.

– Включить телевизор?

Нет, он не хотел телевизор.

– Воды принести?

И воды он не хотел.

– Ты как, ничего? Жить будешь?

Он пообещал.

– У тебя еда есть? Саманта приедет?

– Завтра.

– А сегодня ты что делать будешь? – Я топнул ногой. – Ли! Что у тебя на ужин?

– На хуй ужин.

– Хочешь, косяк сверну?

Он хотел.

Я пошел на кухню, нашел пакет с травой и папиросную бумагу. Косяков я не забивал давно, так что весь пол оказался усыпан крошками. Немного порывшись в ящиках, я разыскал зажигалку и отнес Макгрету его лекарство.

– Спасибо. – Он попытался нащупать пепельницу, стоявшую на другом конце комнаты.

Я принес пепельницу и стал смотреть, как он затягивается.

– Есть не хочешь?

Он засмеялся. Скорее даже засвистел, как дырявый шарик.

– Я позвоню Саманте и попрошу ее приехать.

– Не надо.

Я промолчал. Подождал, пока он закроет глаза. Дыхание стало ровнее. Я вышел в соседнюю комнату, позвонил и рассказал, что случилось.

– Сейчас приеду, – ответила Саманта.

Я вернулся, Макгрет улыбался.

– Ты упрямый как осел.

– А что ты хотел, чтоб я сделал?

– Домой езжай.

– Фигу.

– Вали отсюда.

Я сел на пол у его ног и стал ждать.

Саманте из Бороу‑Хилл ехать и ехать. Может, все‑таки в «скорую» позвонить? Я не позвонил. Макгрету вроде было получше. Он перестал кашлять. Если старик проснется в машине «скорой помощи», он такого удара по самолюбию не вынесет. Он хотел остаться дома. Хотел сам решать, что ему делать. Надо уважать желания других.

К тому моменту, как приехала Саманта, Макгрет уже вовсю храпел. Он постарел лет на двадцать. Она устало улыбнулась и прошептала «спасибо». Я кивнул и двинулся на выход.

Макгрет пробормотал мне вдогонку:

– На той неделе поработаем.

Мы с Самантой переглянулись.

– На той неделе я в Майами еду. Ты помнишь?

Макгрет вяло кивнул:

– Счастливого пути.

– Это ненадолго, – ответил я. – Скоро вернусь, и мы закончим.

 

Глава десятая

 

Первая выставка Виктора Крейка закрылась на следующий день. Я очень расстроился, когда сняли картины, хотя и подумал с облегчением, что теперь художнику не на что жаловаться. Он сказал СТОП – и я все убрал. Но поводов с удовольствием приходить с утра на работу у меня стало меньше.

За три дня до отъезда в Майами я организовал перевозку центральной панели Кевину Холлистеру. Он жил в полутора часах езды от города в собственном доме. Саффолк, недешевое место. И похоже, Холлистер скупил весь район оптом. Буколические виды (покосившееся здание почты, старые разваливающиеся фермы, серо‑голубые луга) казались частью ландшафтного дизайна. Их словно поместили туда для аутентичности. Я решил проследить за доставкой картин и лично разместить их в доме, а заодно поздороваться с хозяином, ужасно довольным, кстати, своей покупкой.

По его просьбе я нанял бронированную машину. По мне, так это было как‑то чересчур, но Мэрилин сказала, что я повезу не только рисунки Крейка, но и несколько десятков других предметов искусства, которые Холлистер у нее купил.

– Ну и сколько там всего?

– Миллионов на одиннадцать, – ответила Мэрилин. – Примерно.

Да, по сравнению с этим мои продажи как‑то не впечатляли.

– Ты ведь еще не бывал у него дома?

– Нет.

– Зайка, ты такого в жизни не видал.

– А ты не поедешь?

– Нет. У мальчишек должна быть возможность пообщаться без дам. Поболтаете, подружитесь.

Учитывая, в каком доме я вырос, произвести на меня впечатление было непросто. Мы проехали пост охраны (проверка документов и металлоискатель) и увидели неоклассический ужас. Железный забор, монументальные ворота чугунного литья (с завитушками). Мою голубую кровь это все не взволновало. Дом был большой, но чудовищно безвкусный, храм нувориша, наверняка под завязку набитый кошмарными статуями, а на окнах небось плюшевые шторы. Странно, что Мэрилин меня не предупредила.

– Охренеть! – с чувством сказал водитель. Он аж поперхнулся, увидев длинную суставчатую конструкцию, – это у Холлистера был гараж. Перед воротами техники перебирали моторы «феррари» и «доджа мэйфер». Я насчитал еще восемь ворот в гараже, прямо как на пожарной станции.

От дома до ворот было не меньше километра. В конце пути нас ждал дворецкий с двумя рабочими в красных комбинезонах. Я вышел из машины. Дворецкий дал указания водителю и повел меня вверх по ступеням, чересчур широким, так что при подъеме приходилось наклоняться вперед. Я сразу вспомнил дворцы Великих Моголов. Они нарочно делали двери низкими, чтобы все входящие склоняли головы перед правителями.

– Меня зовут Мэтью, – сказал дворецкий с ошарашившим меня калифорнийским выговором. – Кевин ждет вас.

Вопреки моим ожиданиям, дом был обставлен по‑человечески, без уродства. Если честно, он вообще почти не был обставлен: пустой холл, стены белые, как в музее, залитые холодным солнечным светом. Высоченные потолки, окна в крыше. Казалось, тебя уносит ввысь. Голова закружилась. Мечта минималиста: именно так, если верить Дональду Джадду,[26]должен выглядеть рай.

– Хотите воды? «Сан‑Пеллегрино»? – спросил Мэтью.

Я все пялился на потолок. Как‑то это место не приспособлено для жилья.

– Вы уж простите, мы сейчас меняем обстановку. Время от времени Кевину хочется обновить интерьер.

– По‑моему, это больше похоже на капитальный ремонт.

– У нас есть штатный дизайнер. Кевин считает, что от нее должна быть польза. Ну как, будете «Пеллегрино»?

– Нет, спасибо.

– Тогда сюда, пожалуйста.

Он потащил меня по длинному пустому коридору.

– А где же картины?

– Большая часть находится в музее. Это крыло мы пока не закончили. Но непременно скоро закончим. Как говорит Кевин, главное начать.

Странная какая‑то идея – бросить на полпути ремонт передней части дома. А как же гости? На них ведь нужно производить впечатление. Похоже, Холлистеру впечатлять было некого.

Мы зашли в лифт (белый), прошли еще по одному коридору (белому), позади осталось несколько залов (белых) и поворотов. Наконец прибыли к месту назначения. Перед нами была огромная тяжелая дверь. Дворецкий нажал на кнопку звонка.

– К вам Итан Мюллер.

Замок щелкнул, Мэтью придержал передо мной дверь.

– Я сейчас вернусь и принесу вам попить. – Он исчез прежде, чем я успел отказаться.

Кабинет Холлистера, хоть и неуютный, все же не был похож на психбольницу (в отличие от других комнат в доме). Но и тут не было окон. Дизайнер постарался. Интерьер в стиле английского охотничьего домика, но с ультрасовременными наворотами. Низкие диваны и кожаные кресла‑качалки. Стальной глобус, увидев который все враги Джеймса Бонда просто лопнули бы от зависти. Пять одинаковых черных ковров из медвежьих шкур. Голова лося с ветвистыми рогами. Стены обиты черной кожей с медными заклепками. Кожа поглощала почти весь свет. И без того темная комната казалась бесконечно длинным коридором. Дизайн жесткий, но было в нем что‑то гомоэротическое. Холлистер сидел за темным столом из толстого дымчатого стекла, в стекле отражался свет галогеновых ламп, так что стол вполне мог сойти за самый яркий предмет в комнате. На хозяина ложились блики призрачного света, делая его похожим на волшебника из страны Оз.

Холлистер говорил с кем‑то по телефону. Он поправил гарнитуру и жестом пригласил меня садиться.

Я сел. В кабинете, как и во всех остальных комнатах, картин на стенах не было. И вообще никаких предметов искусства не было, если, конечно, не считать предметом искусства саму комнату. А надо бы.

– Нет, – сказал Холлистер и снял гарнитуру. – Все довезли?

– Вроде бы.

– Отлично. Я грузчикам велел ничего не трогать, ждать нас. Мне бы хотелось посоветоваться с вами насчет размещения.

– Буду рад помочь.

Компьютер пискнул. Холлистер взглянул на экран и что‑то нажал на крышке стола. Никакой кнопки я не заметил, но дверь за моей спиной открылась, и вошел дворецкий с подносом. Мэтью молча поставил стаканы на стол и так же молча удалился.

Мы с Холлистером немного поговорили о доме. Кевин строил его три года.

– Идея проекта принадлежала моей бывшей жене. Такой, знаете, дешевый шик. Мы развелись, и я решил тут все переделать. Нанял дизайнера, замечательную девушку. Очень творческий человек. И талантливый. Пока мы испробовали несколько разных вариантов. Сначала тут все было ручной работы. Не пошло. Тогда попробовали ар нуво. Тоже как‑то не понравилось. Сейчас разрабатываем версию 3.0.

Конечно, я мог посоветовать ему найти дизайнера менее прекрасного по форме, но более толкового по содержанию. Вместо этого я спросил:

– А чего бы вам хотелось?

– Чего‑нибудь более камерного.

Я кивнул.

– Вы считаете, в таком доме камерное сделать невозможно?

– Все возможно.

Холлистер хмыкнул:

– Мэрилин велела вам во всем со мной соглашаться.

– Велела. Но я и правда считаю, что деньги решают многие проблемы.

– Она не рассказывала вам о моей тайне?

– Нет, кажется.

Он улыбнулся и снова коснулся стола, но уже в другом месте. Раздалось жужжание. Черные кожаные панели на стенах медленно поднялись, обнажив пустые холсты. Я насчитал двадцать штук.

– Я попросил ее составить список из двадцати лучших картин в мире. Вот здесь будет «Пять саженей воды». – Он показал на полотно поменьше: – «Вид Дельфта». Дальше «Звездная ночь».[27]

Он пошел по комнате, объясняя, где что будет висеть. Все известнейшие работы. И рамы уже подготовлены.

Интересно, как он собирается раздобыть «Постоянство памяти», уже не говоря об «Авиньонских девицах», «Ночном дозоре»[28]и «Моне Лизе».

– Она рекомендовала мне прекрасного копииста. – Холлистер назвал имя аргентинца, живущего в Торонто. Более всего сей аргентинец известен тем, что был арестован за подделку картин Рембрандта. Правда, доказать ничего не удалось.

Идея эта – вывесить на стене все шедевры подряд – показалась мне весьма сомнительной. Но Холлистеру, похоже, она ужасно нравилась. Сам он считал себя человеком приземленным и с восторгом отзывался об умении Мэрилин донести до него ценность того или иного произведения, не используя профессиональной лексики. Мэрилин умудрилась сформулировать для него критерии оценки стоимости работы, и именно благодаря этой ее шкале Холлистер и принял решение купить у меня Крейка.

– Скажу вам честно, я был готов поднимать до четырехсот пятидесяти тысяч. – Он снова коснулся стола, и панели вернулись на свои места.

Все, кроме одной – той, где должна была висеть картина Эль Греко «Похороны графа Оргаса». Панель немного проехала вниз и застряла. Холлистер подергал ее, понял, что сам не починит, покраснел и вызвал Мэтью. Тот явился на зов быстро, увидел, какая разразилась катастрофа, и мгновенно вылетел из кабинета с мобильным телефоном в руке. Мы с Холлистером вышли следом, и я услышал, как дворецкий орет на кого‑то, по‑калифорнийски растягивая слова.

 

Музей Холлистера располагался в самой высокой точке поместья. Хрустальный купол, оплетенный железной сеткой с завитушками, больше всего напоминал гигантский мячик для гольфа, наполовину закопанный в землю. Лучше было не думать, сколько эта красота стоила. Один фундамент наверняка обошелся хозяину в восьмизначную сумму, поскольку вершину холма пришлось срывать. Добавьте к этому услуги архитектора с таким именем, что Холлистер даже отказался его называть («Это личное одолжение. Незачем людям знать, что он выполняет частные заказы»). Плюс пуленепробиваемое стекло везде, где оно было. Вот теперь вы можете представить себе, что такое настоящие деньги.

Бронированный автомобиль стоял у дверей склада, грузчики ждали нашего появления. Так же как и Мэтью, они обращались к Холлистеру только по имени.

Приложившись к сканеру радужной оболочкой, мы прошли внутрь. Я поднял голову. Несколько галерей опоясывали купол, а под самым сводом, семью этажами выше, висел мобиль Колдера.[29]Кто бы там ни был архитектор, только он весь проект до последней запятой слизал с нью‑йоркского Гуггенхайма.[30]Я даже начал подозревать, что в этом и была идея Холлистера. Он хотел повесить у себя копии самых известных в мире полотен, так почему бы заодно не воспроизвести и самое известное здание? Стекло, по‑видимому, было данью уважения таланту Й. М. Пея.[31]Наверное, если бы я присмотрелся повнимательнее, я заметил бы отсылки к творчеству еще многих известных архитекторов.

В дверях нас подобострастно встретил бледный человек в хорошо сшитом костюме. Брайан Оффенбах, представил его Холлистер, менеджер музея. Думаю, что менеджером его назвали для солидности, а так он просто картины развешивал. Брайан произнес хорошо отрепетированную речь с хорошо отрепетированными интонациями. Объяснил логику расположения работ – их развешивали не хронологически и не тематически, а по тонам. Самые темные картины располагались на первом этаже, и с каждым следующим этажом краски становились все светлее. Свет и тень, кроме того, что определяли цветовую гамму полотна, задавали также эмоциональный настрой и кажущийся вес произведения. Именно поэтому мобиль Колдера располагался под самым куполом. Да, он был огромный – пять тонн раскрашенного железа, – но ведь он создавал ощущение полета. Холлистер сам разработал эту схему и очень ею гордился. По мере того как посетитель поднимался с галереи на галерею, с этажа на этаж, он отрешался от бремени физического мира и возвышался духом, осознавал… и т. д. и т. п.

Не доверяю я бинарным системам: свет и тень, добро и зло, мужчина и женщина. К тому же схема эта, с моей точки зрения, была заранее обречена на провал: Холлистер пытался навести порядок в искусстве по природе своей иррациональном, а в результате неразберихи только добавлялось.

– Потрясающе, – восхитился я.

Новые поступления уже потащили на третий этаж. Мы вышли из лифта. На полу лежали груды упаковочного материала и вскрытых коробок. Холлистеру приходилось кричать, чтобы перекрыть вой дрелей.

– Я все думал, можно ли поместить КРЕЙКА НА ЭТОТ ЭТАЖ. Ну, вы понимаете, он производит такое силь… ТАКОЕ СИЛЬНОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ, что я засомневался, может быть, его ПОМЕСТИТЬ В ОТДЕЛЬНОЕ КРЫЛО? Крыло для ар брют. Я вполне могу несколько комнат выделить. ТАМ, В КОНЦЕ ЗАЛА. СИМВОЛИЧНО БУДЕТ, ЕСЛИ МЫПОМЕСТИМ АР БРЮТ отдельно от всех остальных работ, вы согласны?



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-07-14 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: