– Ой! Ой‑ой‑ой! Ой! Черт побери! Теперь мне в ногу вонзился осколок камня!
Я присел, чтобы извлечь упомянутый осколок, торчащий между пальцами правой ноги, но тут же, издав очередной вопль, вскочил.
– Что это за вертела для задницы! Да тут хуже, чем в Преисподней!
Я перебрался на площадку, с виду свободную от острых камней и обломков скал, и плюхнулся на землю, чтобы пососать израненные пальцы ног.
– Бог ты мой, а ведь я считаюсь в отпуске. Что‑то мне тут совершенно невесело! Я хочу домой.
– У тебя хотя бы отпуск есть, – раздался у меня за спиной чей‑то голос. – У меня не было ничего подобного уже… Да, наверное, лет семьдесят, если не больше.
Я покосился через плечо и увидел женщину, примостившуюся сзади на большом валуне.
– Это совершенно не похоже на отпуск, сестренка. А ты кто?
– Меня зовут Титания,[23]– ответила женщина, окидывая меня одним из тех знойных взглядов, которыми славятся нимфы. – А ты голый. Ты демон, и ты голый.
– Да, а ты нимфа. Я не знал, что вас тоже ссылают в Акашу. Я думал, что если вы делаете что‑то нехорошее, то у вас просто отрывают крылышки или секут вашим же собственным нимбом.
Она скорчила гримасу.
– Ты говоришь о феях. Это они вечно делают что‑нибудь нехорошее. Если мне когда‑нибудь попадется этот лживый ублюдок и предатель Оберон,[24]я ему покажу, что меня нельзя просто вышвырнуть на помойку. У меня тоже есть свои права!
– Ух ты, Титания, говоришь? И как же называют тебя друзья? Титти? – ухмыльнулся я.
Она выпрямилась во весь рост и окинула меня взглядом, который, не будь я демоном, растопил бы мои внутренности.
– Они называют меня Титания!
– Понял. Секундочку… Оберон? Титания? – Мой мозг лихорадочно заработал на максимальных оборотах, откапывая старые, полузабытые воспоминания. – «Сон влетнюю ночь»?
|
|
Она фыркнула и принялась разглядывать свои розовые ноготки.
– Этот Уилл Шекспир все перепутал. Он назвал меня феей. Можешь себе представить! Он нанес нимфам глубочайшее оскорбление, и, позволь заметить, нас это совершенно не обрадовало.
– Да, я о вас кое‑что слышал… Вы… э‑э… как бы это лучше выразиться… воинственные дамы, – сказал я, размышляя над тем, не хочет ли она почесать своими длинными ноготками все мои зудящие местечки.
Потом я вспомнил, что у меня нет никаких зудящих местечек. Во всяком случае, в этом омерзительном облике. Я возмущенно уставился на свое хозяйство.
– Что это ты делаешь? – изумилась Титания.
– Возмущенно смотрю на свое хозяйство. Это со мной сделала Попечительница, – вздохнул я, мысленно оплакивая свой бесподобный собачий облик.
Теперь она вместе со мной возмущенно смотрела на мое хозяйство.
– Ей придется за многое ответить.
– Еще бы. К сожалению, не в моих силах ей отомстить. Эй, ты же нимфа! Вы ведь считаетесь скверными воинствующими девчонками, верно? Я бы с удовольствием прибег к помощи твоих подружек, чтобы как следует отметелить Попечительницу, которая так со мной обошлась.
– Мы не любим, когда нас называют воинствующими, и предпочитаем слово «инициативные». – Титания извлекла пилочку для ногтей и начала полировать ноготь. – И если бы тобой всю жизнь пренебрегали так, как пренебрегают нами, ты тоже стал бы инициативным и попытался доказать людям, что с тобой следует считаться.
|
|
– Я демон, – со вздохом ответил я, снова усаживаясь и разглядывая израненные ноги. – Меня только и делают, что недооценивают.
– Как бы то ни было, но Шекспир наделал кучу ошибок, – продолжала она. – Никакой Оберон не король фей. Он всего лишь адвокат Суда Королевской Крови.
– Адвокат? Типа юрист?
– Да, только грязный и злобный.
– В самом деле? Так что же ты наделала, что тебя сюда зашвырнули? – поинтересовался я.
– Оберон, мой бывший любовник, отвратительный комок пыли на пузе самых мерзких созданий этого мира, решил бросить меня, жрицу храма Артемиды, ради какой‑то наяды. Ты можешь в это поверить? Он променял меня на водяную лахудру! – За долю секунды разъяренное выражение ее лица сменилось расчетливым прищуром. – Но это ему с рук не сойдет. Как только я отсюда вырвусь, я с ним поквитаюсь. От своего фунта мяса я не откажусь.
– Погоди… – Я наморщил нос. – Ты имеешь в виду фунт человеческого мяса или, скажем, мяса из задней части откормленной зерном черной ангусской коровы? Последнее звучит весьма заманчиво. Особенно под соусом барбекю с виски.
– Если бы мне только удалось отсюда выбраться, я собрала бы сестер и мы бы ему отомстили!
– Кому? Шекспиру? У меня для тебя новость, детка. Он умер.
– Да нет, не Шекспиру. Оберону.
Я задумался. Мне всегда думается лучше, когда я сижу.
– Не то чтобы я тебя торопил, поскольку у меня есть еще целых десять дней, пока Айслинг не вернется из круиза и не обнаружит, что эта двуногая ведьма опоила свою начальницу, чтобы отправить меня сюда. Но, видишь ли, я не все догоняю. Насколько я понял, этот парень зашвырнул тебя сюда, когда связался с наядой. Но как это связано с войной, которую ты намерена против него развязать?
|
|
– Он Оберон! – заявила она, как будто это хоть что‑то объясняло. Когда я наморщил лоб в попытке разобраться в ситуации, она добавила: – Он не просто сослал меня в Акашу. Он всех нимф отлучил от Суда, чтобы своими заискиваниями добиться преимуществ для таких, как он.
– Ах да, – кивнул я, роясь в памяти, – кажется, я что‑то об этом читал. Начинаю припоминать. Вас изгнали из города, потому что вы чинили бесчинства.
– Ничего подобного мы не делали. Просто Оберон выставил нас в таком свете! – воскликнула она, вскакивая на ноги и потрясая кулаком. – Он за это поплатится! Он поплатится за…
Внезапно поток ее слов иссяк.
Я приподнял бровь таким же неуловимым движением, каким это делает Дрейк, когда Айслинг произносит что‑то возмутительное.
– Ты демон! – заявила Титания.
– Ты попала в точку, детка. Демон шестого класса, – ответил я, подмигнув нимфе. – Но если ты подумываешь о том, чтобы закрутить со мной роман, должен тебя сразу предупредить, что в настоящий момент я состою в отношениях с валлийской корги по кличке Сесиль. У нее самая классная пушистая попка из всех, что я когда‑либо видел.
Она посмотрела на меня с таким видом, словно я произнес что‑то недопустимое.
– Ты демон, – повторила она. – Это значит, что ты можешь вытащить меня отсюда.
– Если бы я мог кого‑нибудь отсюда вытащить, это был бы я сам, потому что мне необходимо как можно скорее свести счеты с коварной ученицей Попечительницы. Но я этого сделать не могу, поэтому сведение счетов придется отложить.
– Нет, можешь. Ты – исчадие ада. Суд не может навязывать тебе свои условия. Это означает, что ты можешь отсюда выйти.
– Суд действительно не может распоряжаться моей судьбой, но меня сюда заслали окольным путем. Это сделала повелительница демонов. Я могу выйти отсюда, только если меня вызовут. Но Айслинг не узнает, что со мной сделала ведьма по имени Масляный Жир, пока не вернется и не поймет, что я не с Амели и не с Анастасией.
– Должен быть и другой способ!
– Ну да. Хашмалимы, охраняющие вход, могли бы меня выпустить, но такого еще никогда не случалось, поэтому об этом и думать нечего.
– О! – воскликнула она, топая ногами и указывая куда‑то вдаль. – Не смей мне перечить, демон! Если ты меня отсюда не вытащишь, я превращу твою жизнь в ад!
– Послушай, сестренка, я только что объяснил тебе…
– Сделай это! – взревела она.
Тридцать часов спустя я не выдержал ее чудовищного непрекращающегося приступа гнева и направился к кругу Акаши, ее центру, где стояли три охраняющих вход Хашмалима. Это было очень уродливое место – впрочем, как и вся Акаша. Здесь не было ничего, кроме острых зазубренных скал и низкорослых мертвого вида растений того же рыжеватого цвета, что и окружающая местность.
– Привет, ребята! – сказал я, подходя к ближайшему Хашмалиму.
Если вы никогда не видели этих парней, должен вас предупредить, что это Уроды с большой буквы. Они выглядят как порождение воображения Джима Хенсона после ночи с трубкой опия: их высокие и костлявые фигуры закутаны в черную ткань… только это не настоящий черный цвет, а какой‑то живой, постоянно двигающийся и меняющийся черный цвет. И… ах да, еще у них нет лиц. В общем, страшные уроды!
– Как дела, дружище? Конечно, если у тебя есть хоть какие‑то дела. Понимаешь, мы с вот этой нимфой… кстати, ее зовут Титания… хотели бы покинуть это гостеприимное место. У нее там какие‑то нерешенные вопросы с местью, а мне необходимо задать жару ассистентке Попечительницы.
Хашмалим ничего не ответил. Он просто стоял и пялился на меня. Ну, типа того. Если бы у него были глаза, он бы уже дыру во мне просмотрел, пытаясь запугать меня своим взглядом. Хотя, с другой стороны, может, он пялился на мое хозяйство.
– Понимаешь, я знаю, что у вас тут правила и все такое, поэтому мы с Титти…
– Не смей называть меня Титти! – эхом донесся до меня рев, раздавшийся на одном из ближайших холмов.
– Мы с удовольствием примем к сердцу твои интересы, – продолжал я, несколько понизив голос, чтобы меня не услышал другой Хашмалим. – Надеюсь, ты меня понимаешь. У меня есть кредитка. Ну, вообще‑то это кредитка Айслинг, которой она позволяет мне пользоваться, когда я хочу что‑нибудь купить в телемагазине. Как бы то ни было, я знаю ее пин‑код. Я могу очень быстро раздобыть такую пачку наличных, что даже бегемот подавится. Что скажешь? По рукам?
Хашмалим стоял молча. То есть он вообще ничего не говорил. Ублюдок!
К тому времени, как я перебрал все, что мы с Титанией могли предложить в качестве взятки, вплоть до ее сексуальных услуг и свитера, связанного из роскошной шерсти, вычесанной из моей шкуры, прошло уже два часа, но мы ничуть не приблизились к цели.
– Послушай, я не хочу быть с тобой чересчур грубым. Конечно, если ты меня вынудишь прибегнуть к крайним мерам, я это сделаю, но, поверь, тебе это не понравится.
Хашмалим продолжал молчать, но это было насмешливое молчание, которым он бросал мне вызов, предлагая потягаться с ним силами.
Что ж, я так и сделал.
У меня ушло на это три дня, но в конце концов Хашмалим не выдержал и взмолился. Он надорвал ткань пространства и времени и вытолкал нас с Титанией наружу.
– Не возвращайся, – просипел он своим жутким голосом и захлопнул за нами дыру. – И больше никогда не пой эту песню! – донеслось до меня.
– Это было потрясающе! – воскликнула Титания, окидывая меня пристальным, оценивающим взглядом. – Никогда бы не подумала, что распевание на протяжении семидесяти часов одной и той же песни способно сломить Хашмалима, но ты это сделал! Но что именно ты ему пел?
– My Humps. [25] Безотказно работает, верно?
– Еще как! Когда ты в последний раз покрутил перед Хашмалимом задницей и спросил, что он собирается делать со своим утилем, мне показалось, он сейчас взвоет. Отлично, демон. Ты прекрасно справился со своей задачей. Молодец!
Она потерла руки и оглядела оживленную улицу, на которую мы свалились. Это был Хельсинки (по просьбе Титании). Несмотря на то что время приближалось к полуночи, вокруг было на удивление много народа. Кое‑кто из прохожих удивленно на меня косился.
– В чем дело? – обратился я к женщине, которая остановилась рядом и принялась меня разглядывать. – Никогда не видели голого демона?
Она, похоже, испугалась и заспешила прочь.
– Отлично, я свою часть уговора выполнил. Теперь твоя очередь. Ты должна немедленно доставить меня в Париж, чтобы до возвращения Айслинг я успел спасти хоть часть своего отпуска.
– Нимфа никогда не изменяет данному слову, – заявила Титания, хватая меня за руку и увлекая за собой. – Но прежде – отмщение предателю!
Как оказалось, в Хельсинки существуют законы, запрещающие людям разгуливать по городским улицам нагишом. Через двадцать четыре часа после того, как меня арестовали, Титания меня вызволила под залог, а вскоре мы уже сидели в поезде и мчались в какой‑то городишко в финской глубинке, где, по ее заверениям, ее бывший собирался что‑то праздновать.
– Он всегда любил juhannus, [26]– рассказывала она, разглядывая проносящиеся за окном пейзажи. Стояла ночь, но поскольку мы находились на Крайнем Севере, где летом имеют место так называемые белые ночи, то было совершенно не темно. – Этот праздник тут отмечают веками, так что я уверена – он будет здесь. Нимфы тоже уже подтягиваются, и мы… Что с тобой?
Я извивался на сиденье.
– Мой гульфик… Похоже, он мне не по размеру.
Она закатила глаза.
– Слушай, ты сказал, что тебе нужна какая‑нибудь одежда, чтобы тебя снова не арестовали. Вот я и раздобыла кое‑какую одежду. Мне очень жаль, что это не то, что тебе нравится, но разгуливать по магазинам у нас не было времени. Мы должны успеть на juhannus, чтобы расправиться с Обероном.
– А ты не могла заскочить в какой‑нибудь другой магазин? Почему это должна была быть лавка кожаных фетишей? – Я снова принялся ерзать по сиденью, поправляя кожаные стринги, которые в комплекте с сетчатой майкой и украшенным металлическими заклепками гульфиком составляли то, что Титания называла одеждой. – Ты могла бы купить что‑нибудь в Гэпе? И магазина Поло тоже поблизости не оказалось?
Доставшийся мне взгляд очень напоминал взоры, которые метала в меня Айслинг.
– Если у тебя все, демон, я закончу объяснять, что нас ожидает.
– Не трудись. Я подслушивал, пока ты болтала по телефону в том кожаном магазине. Ты обзвонила своих подружек‑нимф, и вы собираетесь сорвать вечеринку твоего бывшего, а из него самого вышибить дух. Это не слишком сложный план.
– Не сложный, зато сладостный, – буквально промурлыкала Титания.
Это было мурлыканье тигра перед прыжком.
– А когда наступит часть плана, в которой ты отвозишь меня в Париж? – поинтересовался я, тщетно пытаясь поправить гульфик. – Господи, как будто недостаточно того, что у меня хозяйство, как у лилипута. Эта штуковина превратила все в одну сплошную массу. Посмотри, пожалуйста: кажется, у меня там даже кровоток прекратился!
Она подняла руку, не позволив мне отстегнуть гульфик.
– У меня нет времени осматривать твою генитальную массу. Оберон – искусный манипулятор. Мы должны продумать план нападения до мельчайших подробностей.
Я со вздохом плюхнулся обратно на сиденье, вполуха слушая, как она излагает свой план.
Два часа спустя мы уже стояли посреди какого‑то парка, где нас ожидали созванные ею местные нимфы. Они сидели на ревущих мотоциклах, готовые мчаться к какому‑то крошечному озеру, затерянному в лесах северной Финляндии.
– Пусть мир услышит о Наступательной операции нимф образца две тысячи десятого года! – вопила одна из них, поигрывая медным кастетом.
– Нимфы, объединяйтесь! Вместе мы бросим вызов Оберону и его гнусным последователям, эльфам и феям. Мы заставим их считаться с нами! – выкрикнула Титания, вскарабкавшаяся на большой ящик. – Века оскорблений и унижений будут отмщены! Наконец‑то мы покажем, на что способны нимфы! Мы изгоним из этого мира всех фей до единой! Они раз и навсегда поймут, что такое объединенная сила нимф!
Порядка тридцати нимф, успевших собраться в Финляндии за столь короткое время, криками выразили свое согласие с оратором, потрясая кулаками и разнообразным оружием, которым обзавелись по дороге сюда. Некоторые из них уже надели щитки для запястий и пальцев, другие поигрывали тяжелыми тростями. Одна нимфа размахивала чем‑то очень похожим на вантуз.
– Но… – Одна из расположившихся рядом со мной нимф с сомнением покосилась в мою сторону. – Среди нас есть не нимфы.
Все тридцать женщин задумчиво уставились на меня. Если бы я был в своем привычном облике, то попросил бы их почесать мне животик. Но мне почему‑то показалось, что они отнесутся к подобной просьбе без должного понимания. В этом смысле я достаточно восприимчив.
– Джим находится здесь только потому, что я обязана ему своим освобождением, – медленно произнесла Титания. – На самом деле он не один из нас.
– Титстричка говорит правду, – закивал я. – Я тут просто околачиваюсь, ожидая, пока она смешает с грязью своего бывшего и у нее появится время забросить меня в Париж.
Нимфы нахмурились, не сводя с меня глаз. Я начал потихоньку пятиться от них. Когда хмурится одна нимфа, беспокоиться особенно не о чем, но тридцать вооруженных и рассерженных на весь мужской род дам – это совсем другая история.
– Простите, я, кажется, сказал «Титстричка»? Я имел в виду ее милостивое нимфовысочество Титания‑Экстремальная.
– Мы не можем взять не нимфу в Наступление нимф! – заявила одна из нахмуренных пташек, нахмурившись еще сильнее.
– Эй, я с радостью никуда не поеду, предоставив вам надирать феям задницы без моей помощи! – заявил я, плюхаясь на траву. – Я побуду здесь, пока вы не покончите со своими делами. Договорились?
– Ты должен поехать с нами, – высокомерно заявила Титания. – У нас с тобой уговор. Ты сказал, что поможешь мне отомстить Оберону. Ты обязан это сделать, или я не стану помогать тебе вернуться в Париж.
– Н‑да, ладно, – я подергал гульфиком, – я не нимфа, и если у вас есть правило насчет того, что только нимфы могут надирать задницы эльфам, значит, я в этом процессе не участвую.
– Мы можем сделать его почетной нимфой, – предложила нахмуренная пташка.
Титания задумалась, а остальные дамы криками выразили свое одобрение этого плана.
– А почему бы и нет? – наконец кивнула она. – Хотя для этого ему придется принять женский облик.
– Ни за что, сестрица! – замотал я головой, продолжая пятиться. – Мне вообще не нравится человеческий облик, а уж превратиться в девчонку вы меня не заставите!
– Почему? – прищурилась Титания, делая шаг ко мне. – Ты что‑то имеешь против женщин?
– Как будто это возможно! Мне просто не нравится идея превратить меня в девушку. Потому что, если это произойдет, все, что я буду делать, – это скакать на одном месте и наблюдать за тем, как прыгают мои сиськи.
Нимфы продолжали смотреть на меня, и в их глазах читался приговор.
– Не то чтобы я когда‑нибудь занимался чем‑то подобным… – заторопился я и, откашлявшись, добавил: – Но я с вами согласен. Мужчины? Да это настоящие подонки! Погнали бить бойфренда Ти‑ти!
После этого выступления Титания усадила меня на свой мотоцикл. Как она пояснила, чтобы избавить нимф от моей похоти. Впрочем, они присвоили мне звание почетной нимфы, о чем, я надеюсь, Айслинг никогда не узнает. В противном случае она превратит мою жизнь в одно сплошное издевательство.
Час спустя мы уже подъехали к лагерю, где собрались феи, чтобы отпраздновать летнее солнцестояние. Я понял, что мы прибыли по адресу, не только потому, что повсюду пылали костры, но и потому, что по лесу шатались фееподобные существа в длинных прозрачных платьях и венках из цветов на голове. Все присутствующие на празднике дамы были феями.
– Вы только полюбуйтесь на них! – прорычала Титания, обращаясь к спрятавшимся за окружающими озеро деревьями участницам Наступления нимф. – Бегают между кострами с таким видом, как будто они являются духами земли, а не мы!
– Благодаря им слово «резвиться» и в самом деле обретает новое значение, – заметил я, наблюдая за феями, прыгающими у костров, подобно обкуренным обезьянам. – Эй, да когда они оказываются против света, эти платья вообще ничего не скрывают. Ни фига себе!
– Они считают себя избранными, потому что Оберон лишил нас своей благосклонности, – фыркнула Титания. – Но мы больше не желаем с этим мириться!
– Земля – это наша стихия! Мы вернем то, что принадлежит нам по праву! – пробормотала нахмуренная нимфа. – Мы будем править этой ночью, потому что мы были для этого созданы!
– Пусть и не просят о пощаде! – воскликнула Титания, принимая из рук одной из нимф длинную тонкую шпагу и поднимая ее вверх, как путеводную звезду. – Пленников не брать и никого не щадить!
– Детка, это строго между нами, но мне кажется, что ты пересмотрела «Властелина колец», – прошептал я, наклоняясь к ней, чтобы меня не услышали другие нимфы. – Ты не Вигго, сестричка. Если тебе нужен мой совет…
Он ей был не нужен.
– Это война, сестры! – перебила она меня, тыча шпагой в сторону скачущих в свете костров ни в чем не повинных фей. – Они или мы! Я прошу вас только об одном: оставьте этого лживого предателя Оберона мне! Нимфы, вперед!
С боевым кличем группа женщин ринулась вперед, сея панику среди резвящихся фей. Феи с визгом разбегались в разные стороны, сталкиваясь друг с другом и размахивая руками так беспорядочно, что это придавало им сходство с переодетыми в фей курами. В воздухе повисло густое облако пыли.
Это был хаос, самый настоящий хаос, и хотя одна из нимф сунула мне в руки грабли, прежде чем ринуться в бой, как нунчаками размахивая обрывком садового шланга, я старался держаться подальше от разъяренных нимф.
– Милые… э‑э… крылышки… – пробормотал я, когда мимо меня, визжа во всю глотку, промчалась облаченная в прозрачное платье фея, спасающаяся от одной из нимф.
Я побрел дальше и наткнулся на двух нимф, пригвоздивших к земле эльфа. Они изо всех сил колотили его по голове букетом цветов, которым он, судя по всему, ранее украсил свои бедра (как правило, эльфы не являются самыми мужественными представителями Потустороннего мира).
– Два на одного, мне нравится ваш стиль, – сообщил я нимфам, одобрительно сигналя им большими пальцами рук и спеша пройти мимо.
Нимфам не потребовалось много времени, чтобы внести полное смятение в ряды эльфов и фей. Через десять минут после начала наступления вся эта пестрая сказочная компания стояла посреди лагеря, сбившись в переливающуюся и мерцающую блестками кучу. Оттуда время от времени доносились сдавленные рыдания и тихие слова утешения. Впрочем, это не представляло проблем для охраняющих их и все еще бряцающих оружием нимф.
Никто из поверженных фей даже не пытался сопротивляться. Никто, кроме их предводителя. Титания оттеснила своего бывшего к самому большому костру. Он оказался рослым белокурым парнем с пушистой шевелюрой и венком из листьев плюща на голове.
– Вот ты где!
– Титания! Любовь моя! Моя дорогая! Моя единственная… э‑э… радость! Как я по тебе скучал!
– Лживый ублюдок! – прошипела Титания, нарезая круги вокруг Оберона.
Две нимфы держали его за руки, а она все кружила, нацелившись на него острием шпаги. Виду Оберона был самый обеспокоенный.
– Говоришь, скучал? Да ты же сам запер меня в Акашу, чтобы беспрепятственно трахать какую‑то наяду!
– Это было ошибкой! Я был ослеплен! Временное умопомрачение! Ничего больше! Как только я пришел в себя и осознал, что она вынудила меня сделать, я из кожи вон лез, пытаясь тебя освободить. Я так мечтал снова обнять тебя, моя дражайшая и прелестнейшая Титания!
– Чем и объясняется то, что ты изгнал из Суда всех нимф, – фыркнула Титания, закладывая очередной круг.
И она начала то там, то тут тыкать его концом шпаги. Крови не было, но каждый раз, когда острие шпаги касалось тела, Оберон испуганно вздрагивал.
– Я был ослеплен! – повторил он, начиная потеть. – Клянусь, я ни за что не сделал бы ничего, что могло бы навредить тебе или твоим девчонкам…
Шпага достаточно сильно вонзилась в кожу, и на этот раз на ней заблестела капля крови.
– Леди… Я хотел сказать «леди»! – взвизгнул Оберон. – Я ни за что не сделал бы ничего, что могло бы причинить вред тебе или твоим леди! И ты это знаешь, моя единственная. Я живу ради тебя, любовь моя. Мое сердце бьется для тебя, только для тебя. Возьми мою корону, мои крылья, забери у меня все… Все, кроме своей любви!
– О черт! Кажется, сосиска с соусом чили, которую я съел сегодня за обедом, лезет обратно, – простонал я, потирая живот. – А еще тошнотворнее можешь, дружище? Еще один раунд признаний в любви, и меня вывернет наизнанку.
Оберон сверкнул на меня глазами, прежде чем снова придать им щенячье выражение и уставиться на Титанию.
– Ослеплен, говоришь?
Титания остановилась, окидывая оценивающим взглядом то, что находилось перед ней.
– Ослеплен, моя дорогая! Другого объяснения я просто не нахожу, моя красавица! Ты же знаешь, что я посвятил тебе всю свою жизнь.
Я ему не поверил, но Титании, похоже, это представление показалось достаточно убедительным. Она опустила шпагу, позволив Оберону сгрести себя в объятия и начать нашептывать себе на ухо слащавый и настолько очевидный бред, что будь у Титании хоть что‑нибудь в голове, она бы сразу поняла, что это очередная манипуляция.
– Меня сейчас и в самом деле вырвет, – сообщил я ближайшей нимфе, той самой, которая обожала хмуриться и которая тоже, кстати, немного позеленела. – Эй, Ти! Может, отправишь меня в Париж, пока вы с Обероном не улетели на крыльях любви в страну Трахландию?
– Разумеется. Кобс, отвези демона к порталу в Хельсинки и проследи, чтобы он отправился в Париж. Итак, Оберон, как насчет аннулирования распоряжения, запрещающего нимфам появляться в Суде?
Парочка направилась в сторону леса.
– Как ты думаешь, это надолго? – поинтересовался я у нимфы по имени Кобс, сделавшей мне знак следовать за ней.
Остальные нимфы начали распускать толпу фей, которые нервно подергивались, когда к ним приближался кто‑нибудь из воительниц.
– Оберон – умный мужик. Я сомневаюсь, что ему захочется еще раз разозлить Титанию. Особенно после того, как он увидит, что она привезла с собой, – добавила она, кивая на нимфу, которая пробежала мимо нас и подала Титании большую коробку.
– Да ну? И что же она привезла? Что в этой коробке?
Нимфа загадочно улыбнулась и вскочила на мотоцикл.
– Кусачки для крыльев.
– Наконец‑то я в Париже! – вздохнул я, поднимаясь на ноги.
Телепортация – тяжелое испытание для костей, хотя большинство телепортационных компаний додумались под‑кладывать амортизирующие подушки в пунктах приема, так что, прибывая к месту назначения, пассажир больше не рискует что‑нибудь себе сломать.
– Ох! – застонал я. – Кажется, я заработал растяжение селезенки или что‑то в этом роде. Но самое главное – я в Париже! Держись, Сесиль, папочка спешит к тебе!
Лапочка за стойкой телепортационной компании даже не оторвалась от своего журнала, когда я жизнерадостно улыбнулся ей, прежде чем выйти за дверь. Я остановился на пороге, чтобы вдохнуть сырой, напоенный выхлопными газами и запахом плесени воздух Парижа, который так хорошо знал и любил.
– Наконец‑то я в Париже! – радостно повторил я и сделал шаг на улицу, где меня тут же сгребли два крепких мордоворота.
Я ничего не успел понять, как меня швырнули в припаркованный рядом черный фургон без опознавательных знаков.
– Тысяча чертей! – заорал я в чью‑то подмышку.
Я не видел, кому она принадлежит, пока меня грубо не отпихнули назад, сопроводив это действие словом, которого произнесшему его существу следовало бы стыдиться.
– Какого… Эй! А мы, случаем, не знакомы?
– Отвали! – сидевшая на полу женщина пнула меня ногой и, поспешно вскочив, уселась на скамью, прикрученную к одной из стенок фургона. – Эфриджим! То‑то мне почудилось демоническое зловоние.
– Ох, не надо бить меня по гульфику. Пока я не верну себе привычный облик, кроме этого хозяйства, у меня больше ничего нет. Аньен? Ногами Ваэля заклинаю тебя, скажи, что ты здесь делаешь? Я был уверен, что геде[27]не покидают Карибы. Так что ты делаешь в Париже?
– А ты как думаешь, что я здесь делаю? – отозвалась Аньен, высокая и худая женщина с черной, как полночь, кожей, в длинном черном пальто и черных очках. В ее речи отчетливо слышался завораживающий гаитянский акцент. – Разумеется, я прибыла за призраками. Мы собираем армию зомби, но на Гаити это сделать практически невозможно. С тех пор как в моду вошел этот проклятый Интернет, все узнали, как от нас защищаться. Даже такой честный и порядочный похититель душ, как я, рискует остаться без работы. Это просто ужас какой‑то!
Аньен шмыгнула носом, и мне показалось, что она вот‑вот расплачется. Но все знают, что геде не плачут. Это как‑то связано с их происхождением.
– Да, сейчас всем тяжело живется. Возьмем, к примеру, меня, – вздохнул я, вставая с пола и усаживаясь на скамью у противоположной стены. Фургон, в котором мы оба очутились, был снабжен перегородкой между грузовым отсеком и кабиной водителя, и, судя по покачиванию, мы куда‑то держали путь. – Только что я был в отпуске и спешил на свидание к любви всей своей жизни, и вдруг – на тебе! Все летит в Преисподнюю. Ты знаешь, кто нас задержал?
Она снова ругнулась тем самым словом, которое показалось мне не очень приличным.
– Эта чертова Венедигер… Я слышала, что она устроила в Париже чистку и начала похищать невинные создания только за наше темное происхождение. Банды ее приспешников караулят у порталов и хватают всех, кто, по их мнению, недостоин находиться в мире смертных. Это возмутительно. Это нарушение моих прав, и я непременно пожалуюсь в Лигу Акаши! Только у них есть право удерживать геде, но они не такие дураки, чтобы этим правом пользоваться.
– A‑а, Венедигер, – с облегчением вздохнул я, – Джована. Тогда переживать не о чем. Мы старые приятели. Моя Попечительница помогла ей прийти к власти. Я уверен, что как только она узнает, кого схватила ее шайка, меня тут же отпустят.