Она молча кивнула.
– Вы в порядке? Может, хотите стакан воды?
– Нет…
– Хорошо, тогда скажите, где вы были в предполагаемое время убийства?
– Загорала на палубе у бассейна.
– С самого утра и до начала конференции? – уточнил я.
– Да, – не моргнув глазом солгала она.
– То есть в течение почти шести часов вы ни разу никуда не уходили?
Она, жутко покраснев, опустила глаза.
– Может быть, только раз… Да, один раз я выходила за кремом для Эдика. Конечно, ведь все слышали, как мы с ним перед этим слегка… мгм… поспорили.
Так, она всё‑таки решила не скрывать этого. Меня по‑прежнему смущало лишь то, что она пошла за кремом, когда на столе под зонтиком рядом с загорающими была представлена куча кремов для загара. Специально, чтобы вампиры тут же на себе их и опробовали. Впрочем, за отказ от пробников тоже никого не привлечёшь…
В этот момент в комнату бесшумно вошла Эльвира, судя по довольному лицу, интервью было удачным. Она привычно встала позади меня, готовая к работе. Что ж, её помощь как женщины может оказаться бесценной в допросе девушки…
– Почему он послал вас за кремом, когда всё необходимое можно было взять на месте?
– Эдик пользуется только своим, дорогим кремом фирмы «Ypirlaitkondms», – дрогнувшим голосом пояснила Памелла. – А всё, что лежало на столиках у бассейна, было экспериментальное и дешёвое.
– То есть нелейбловое, – не сдержавшись, тихо заметила Эльвира, я опустил голову, чтобы спрятать улыбку. Всему миру известно болезненное пристрастие вампиров к известным и модным маркам с кричащими названиями.
– Ну и что? – обиженно обернулась к ней девушка. – Вам‑то какое дело, что у Эдика есть вкус?! Он сам знает, что ему лучше! Вампиры вообще лучше всех разбираются в качестве, им фуфло не подсунешь.
– И поэтому вы побежали за его кремом, хотя перед этим он явно оскорбил вас?
– Ничего он меня не оскорблял! Что вы в этом понимаете?! – Её начала бить дрожь.
– Вам холодно? Может быть, накинете мой пиджак?
– Нет, спасибо, у меня всё хорошо! – вдруг пронзительно взвыла Памелла, закрыла лицо руками и зашлась в бурных рыданиях. – Это я! Я его убила! И Эдик! Он мне помогал…
– Каким образом? – осторожно уточнил я.
– Карандашо‑ом… – прорыдала она, на секунду подняв голову и посмотрев на меня.
Эльвира подошла к ней и успокаивающе погладила по волосам.
А вот об орудии убийства знали немногие. Похоже, что это признание серьёзно. Но лично я никогда бы не принял Памеллу за убийцу, не видел ни смысла, ни мотива.
– Эдик Калинкин? – Эльвира ответила мне недоуменным взглядом. Глаза у неё были совершенно круглые от удивления. Её кумир оказался замешан в грязном преступлении…
– Зачем вы это сделали? – мягко спросил я, кивнув Эльвире, чтобы вела протокол допроса. Дважды просить журналистку о таких вещах не приходилось.
– Видите ли… он не хотел давать согласия на то, чтобы Эдик сделал меня вампиром. Вы же знаете, вампиры очень жёстко контролируют прирост численности собственного населения. Мы все… то есть я пока нет, они все друг другу конкуренты.
– И?
– Мы пошли к синьору Арону попросить разрешения, чтобы Эдик сделал меня вампиром. – Памелла громко высморкалась в платок, который я успел ей подать.
– Кажется, Эдик этого не хотел. Все видели, как вы ругались, – вставила моя подруга.
Мадемуазель Памперсон посмотрела на неё, словно увидев впервые.
– А вы кто такая? И откуда можете знать, хотел он или не хотел?! – вспыхнула она, но так же быстро потухла. – Да, но потом мы помирились, и Эдик признал, что я права. Мы с ним уже два года вместе и подошли к такой черте, когда пора или расставаться, или переходить на новый уровень отношений. Эдик выбрал второе. Несмотря на некоторые противоречия между нами, он меня любит и не захотел меня терять.
– Значит, вы поставили ему ультиматум? – загорелась Эльвира, как истинная журналистка охочая до сенсаций, даже вымышленных.
– Да, – поджала задрожавшие губки Памелла, сдерживая новые слёзы, пока Эльвира, сияя улыбкой, записывала её показания. – Я не буду давать интервью, если вы что‑то из этого опубликуете… я ничего больше не скажу.
– Она ничего не напишет. – Я успокаивающе похлопал девушку по руке. – Но вы же понимаете, что ваше признание и так вызовет большой скандал в вампирском обществе.
Быть может, мне показалось, но на секунду во взгляде Памеллы мелькнуло удовлетворение.
– Так что было дальше? Вы пошли к синьору Мультури вдвоём?
– Да… то есть, – она запнулась, – нет. Сначала пошла я. Ещё накануне я узнала, какую каюту он занимает…
– Он был один?
– Да, и любезно согласился выслушать меня‑а‑а… – Памелла снова зарыдала, я молча ждал. Наконец, уняв рыдания и поискав чистое место в платке, она утёрла слёзы и продолжала: – Я сказала ему: «Синьор Мультури, Эдуард согласился сделать меня вампиром. Почему мне нельзя стать вампиром? Вы же знаете, как давно я этого хочу!» – «Нет!» – сказал он. «Но почему? Вы же знаете, как я предана образу жизни вампира! Я даже соевую кровь пью каждый день, уже два года!» – «Соевую?! Всё! Мне это надоело. Убирайтесь вон! Мне надо готовиться к выступлению, на котором я расправлюсь, как с толстыми крысами, с вампирами‑отступниками с их „современными“ взглядами!» В этот момент я и… то есть в этот момент в комнату на крыльях мести (достойнейшая вампира страсть!) ворвался Эдик. Он услышал последние слова старого хре… этого уважаемого старца. «Вы не смеете так разговаривать с моей девушкой!» – вскричал он гневно. Он у меня такой благородный. «Ещё один изменник, вон отсю…» Не знаю, что хотел сказать Мультури, потому что Эдик уже выхватил карандаш (он всегда подкрашивает брови) и пронзил этого дряхлого идио… мудрого отца вампиров в самое сердце. Он умер не сразу, пришлось добивать, засаживая карандаш всё глубже и глубже! Ну вот в принципе и всё, – закончила девушка и мило заулыбалась. Слёзы у неё уже давно высохли, она покачивала ножкой под столом и, судя по всему, была вполне спокойна и счастлива.
Я с трудом сохранял хладнокровие. Такая непосредственность просто повергала в шок.
– Хорошо. Теперь посмотрите, правильно ли моя помощница записала ваши показания, и поставьте под ними подпись, если всё верно.
Девушка быстро пробежала глазами запись, кивнула и расписалась.
– Что ж. Теперь я должен вас задержать.
– Вместе с Эдиком? – уточнила девушка.
– Разумеется. Вы и ваш сообщник будете переданы правосудию завтра вечером по прибытии в порт.
– А сейчас нас запрут в одной каюте? – с надеждой приподнялась она.
– Я поговорю на эту тему с капитаном, – пришлось пообещать мне. Пусть думает, что у неё всё получилось. – Пока же вам придётся оставаться здесь. Но для чистоты допроса прошу вас пройти в туалет. Я вас вызову.
– Он будет всё отрицать, – уже совершенно не скрывая своей радости, пропела Памелла. – Но я говорю вам правду. Это мы его убили. После суда нас посадят в одну камеру? Правда, офицер? Как вы думаете, сколько нам дадут?
– От пятнадцати до двадцати пяти, – рассеянно пожал плечами я.
– Прекрасно, мне как раз хватит, чтобы… – Но тут она прикусила язычок.
Когда наша «убийца» скрылась в ванной, мы с Эльвирой страдальчески переглянулись.
– Эта дурочка всё врёт, – шёпотом просемафорила она.
– Врёт, – кивнул я. – Но не всё. Она искренне считает себя убийцей и примазывает к этому Калинкина. А вот он‑то тут явно ни при чём.
– Ты так уверен?
– Да. Посмотри, за дверью должен стоять кто‑то из наших добровольных помощников? Пошли любого за этим модным певцом.
– Я и сама могу сходить, – предложила Эльвира, но тут же смилостивилась: – Ладно, ладно, не делай такое лицо, словно ты ревнуешь! Сейчас посмотрим, кто у нас там есть…
Через минуту она впустила в каюту стройного индейца с непроницаемым лицом, но с победно сияющими глазами…
– Вы разузнали то, о чём я вас просил?
– Да, бледнолицый брат, – сдержанно кивнул индеец. – Можно я буду называть тебя вождь Блестящая Бляха?
– Разрешаю, – вынужденно согласился я. – Но не тяните, что удалось узнать?
Индеец с важным видом достал из‑за пазухи свёрнутый в трубку листок и, развернув его, торжественно прочёл:
– Она выходила два раза, после второго раза пробыла всего несколько минут и ушла с Эдиком под ручку. Это подтвердили несколько свидетелей.
– Отлично. Пригласите ко мне Эдика Калинкина.
– Да, вождь Блестящая Бляха. Хук тебе!
И он молниеносно скрылся за дверью. Надеюсь, этот его «хук» означает одобрение…
– Интересно, где наш второй добровольный помощник?
– Лорд Рутвен?
– Это лорд Рутвен?! Тот, который обсуждал вчера происхождение вампиров?
Теперь понятно, почему он показался мне знакомым.
– Да, это он, только усы наклеил зачем‑то, – повела плечиками Эльвира. – Подозрительно, правда?
Я хмыкнул, сердясь на самого себя. Эти вампиры, конечно, идиоты, и мало ли почему ему вдруг вздумалось наклеить усы (они вообще склонны к маскарадности)? Но то, что он вился всё время рядом и навязывал свою помощь, говорило о том, что ему зачем‑то нужно было быть в курсе того, как протекает расследование. И на этот раз идиотом был я, что не заметил это вовремя. Из ванной уже доносился шум льющейся воды и весёлая песенка. Похоже, что мадемуазель Памперсон решила не терять время и принять ванну.
В этот момент в каюту без всякого стука вошёл Калинкин.
– Хотели меня видеть? – вальяжно растягивая слова, спросил он, задумчиво глядя куда‑то в угол потолка и держа руки в карманах растянутых штанин. Дверь он открыл ногой.
При виде этого гламурного красавчика Эльвира восторженно вздохнула. Я еле сдержал зубовный скрежет.
– Да. Садитесь, пожалуйста. Прежде всего я должен вас спросить, не хотите ли вы сделать добровольное признание?
– Признание? – сдержанно удивился он. Теперь я понял, что для меня в нём казалось непостижимым, он весь был какой‑то мягкий. Нет, не внешне, фигура у него была очень даже угловатой, даже костлявой, я бы сказал. Но в остальном он был словно вата или как флаг на ветру и полностью подчинялся стихии. При этом не выказывая собственных мыслей и эмоций. Будто у него их совсем не было.
– Да, признание в убийстве. Мы тут выслушали рассказ вашей подруги, вот он. – Я протянул ему листок с записью показаний Памеллы. – И подумали, почему бы и вам не помочь следствию.
Томный певец лениво подтянул к себе лист бумаги и начал читать. Только на секунду мне показалось, что его лицо изменило выражение и на нём отразился слабый интерес.
– Понятно… только я этого не делал, – не меняя тона, сказал он, пожав плечами и откидываясь на стуле с блуждающей чарующей улыбкой на губах, которая, судя по прибалдевшему выражению лица моей подруги, уже свела с ума тысячи женщин.
Вот бы встать и врезать кулаком по этому приторно‑сладкому личику, чтобы убрать с него эту идиотскую улыбку! Но я вдруг понял, что дело тут даже не в чести мундира, просто у меня не поднялась бы рука, до того он был мил, гадина…
– Но вы заходили вместе к Мультури, как здесь написано?
– Нет. Я там не был. – Он зевнул, не снимая ни на миг с лица своей тошнотворной улыбки.
Не сводившая с него глаз Эльвира едва сдержала сладкий стон. На меня она так никогда не смотрела. Но я, конечно, обычный полицейский, а не модный вампир‑певец.
– А где вы были?
– На палубе. Загорал. Потом ходил на массаж. Потом делал стрижку. Кстати, не посмотрите, ровно ли меня подстригли сзади? – Он повернулся ко мне затылком, кажется, там был небольшой перекос, но я заверил его, что всё идеально ровно. Так, маленькая личная месть…
– Не знал, что здесь есть массажный салон и парикмахерская.
– Ну конечно нет, здесь даже примитивного джакузи нет, – слегка раздражённо ответил этот тип. – Я привёз своего парикмахера, а массаж отлично делает мой стилист. Не хотите воспользоваться?
Я покачал головой:
– В другой раз. Примерно в котором часу пополудни вы ушли с палубы вместе с мадемуазель Памперсон?
– Я не слежу за часами. Памелла ушла куда‑то по своим делам, а я на массаж, как вам и говорил, – он перекинул ногу на ногу.
– А куда именно пошла мадемуазель Памперсон, вы не знаете?
Он покачал головой.
– Вы узнаёте этот карандаш?
Я вытащил из внутреннего кармана своей куртки пакетик и показал ему карандаш.
– Вроде такой есть у Памеллы, – не глядя, ответил он.
– Вы уверены, что он не принадлежит вам?
– Уверен. Я не пользуюсь косметическим карандашом, – гордо заявил он, да и я сам видел, что брови у него светлее тона этого карандаша. Конечно, я не эксперт в таких вопросах, но явно брови не выглядели накрашенными.
– Хорошо. Вы свободны. Точнее, будете. После очной ставки. – Я повернулся к Эльвире. – Позови, пожалуйста, задержанную. Если она ещё в ванной, поторопи и помоги ей одеться.
– Есть, офицер, – хмыкнула Эльвира, глядя на меня недовольно, никто не любит, когда ими командуют. Особенно свободные журналисты.
Через минуту Памелла вышла к нам в банном халате и наматывая на ходу полотенце на голову. Наконец она выпрямилась, сияя свежим и чистым личиком.
– Пора идти в тюрьму? Я готова, – счастливо возвестила она и только тут заметила Эдика за высокой спинкой кресла.
– А теперь устроим маленький перекрёстный допрос, – улыбнулся я, жестом приглашая парочку сесть рядом на койку.
– Зачем, сержант? Я же сказал, что ни в чём не виноват? Если эта сумасшедшая кого‑то убила, чего ради я должен идти в тюрьму?!
– Как ты можешь? – вспыхнула Памелла. – После всего, что нас связывало? После всего, что я для тебя сделала? Этот благородный пан офицер обещал, что нас посадят в одну камеру.
– Что‑о‑о?!! – Похоже, Эдуарду Калинкину впервые изменило хвалёное вампирское хладнокровие.
– Да! Да! Да! Он сказал, что минимум пятнадцать – двадцать лет мы будем неразлучны. Я до сих пор не могу поверить в такое счастье.
– И не верь, – жёстко оборвал её молодой вампир. – Господин Брадзинский, я ещё раз заявляю, что невиновен и ни в какую тюрьму не пойду. Вы меня слышите?!
Эльвира закатила глаза, кусая губы, чтоб не рассмеяться. Я откинулся на спинку стула и с наслаждением вытянул ноги. Пока эти двое орали друг на друга, как психованная пара мартовских кошек, я встал и открыл дверь.
– Присмотри за этими двумя голубками, – попросил я, подходя к дверям и подмигивая своей добровольной «стенографистке». – А вы, Чунгачмунк, следуйте за мной. Надеюсь, у вас есть какое‑то оружие?
Индеец в ответ молча откинул полу пиджака, демонстрируя томагавк, украшенный росписью и перьями. Отлично, годится.
– Куда мы идём, брат? – спросил индеец, бесшумно скользя рядом.
– Возможно, арестовывать убийцу.
– Ты истинный вождь, Блестящая Бляха! Я горд, что мне довелось быть твоей правой рукой.
На самом деле повода для гордости было мало, особенно у меня. По крайней мере, пока мы не пришли к нужной каюте.
– Открывайте, Рутвен, я знаю, что вы здесь.
На самом деле я не знал, конечно, но это известный трюк у нас в полиции. В пятидесяти случаях он срабатывает. Изнутри послышался тихий истерический вскрик, шум и невнятная возня.
Я кивнул Чмунку, чтобы прикрыл меня, и тремя ударами ноги вышиб дверь.
– Стоять на месте, вы арестованы по обвинению в убийстве преподобного Арона Мультури.
Лорд Рутвен прекратил лихорадочное пакование чемоданов и, обернувшись ко мне, резко выхватил из‑за пазухи старинный кремнёвый пистолет. Выстрел прогремел так быстро, что, если бы индеец не успел толкнуть меня в плечо, о дальнейшем развитии событий вы узнали бы только из газетных сводок.
Чунгачмунк издал леденящий душу крик индейцев, взмахнул над головой томагавком и тут же превратился в маленькую черепашку с крошечным топориком в левой когтистой лапке. Злодей демонически захохотал и вытащил из‑за рукава длинный испанский стилет. Но к этому я уже был готов. Он кинулся на меня, быстрее молнии, но годы занятий в секции дзю‑дзю не прошли даром – я перехватил вампира за запястье и резко крутнулся на месте. Нож вылетел из его руки, с хрустом вонзившись в потолок! Вторым ударом я попал ему в висок, вот так дерутся у нас в полиции…
Едва не вышибив головой дверь, лорд Рутвен приземлился, как кошка на четыре лапы, и кинулся от нас прочь по палубе. Когда я пытался его догнать, на меня толпой навалились знакомые упыри из Полякии, вывалившиеся из кают‑компании. Усатые паны радостно загородили мне дорогу, доставая из‑за пазухи фляжки с чёрным самогоном.
– Цо так поспешэн, пан офицер? Краше випейте з нами.
– Я нэ можу. Он… – Я указал рукой в направлении завернувшего за угол вампира. – Он казал, цо я… цо мы… цо вся Полякия – пся крев!
– Цо‑о?! Рэжь курву!!!
И шумная толпа, оттолкнув меня, бросилась в погоню.
– Таки шо происходит? – Из соседнего окошка высунулся характерный нос изряильтянина.
– А шо тут скажешь? – автоматически откликнулся я. – Вон тот необрезанный поц в драном лапсердаке подговорил поваров в камбузе сунуть в соус для говядины некошерный свиной жир. И как после этого жить?
– Бей гоев! – показался и второй изряильтянин. – Таки за это надо убивать на том же месте!
Выпрыгнув из окна, они вытащили из карманов по кастету и мудро кинулись в обход, дабы взять преступника в клещи.
– Задача усложняется, – сам себе под нос пробормотал я. – Покалеченный преступник всегда вызывает жалость суда присяжных.
– Блестящая Бляха, держись, я иду‑у! – Из прохода наконец‑то показалась запыхавшаяся черепашка.
Я со вздохом подобрал индейца на руки и ускорил шаг. По ходу дела я наглым враньём вдохновил на погоню ещё и кротких виндусов, флегматичных выбриттов и горячих харвадов.
Бегущий впереди солидной толпы Рутвен нырнул в машинное отделение. Всей кучей мы ломанулись за ним и замерли, сражённые ужасным зрелищем. На горке угля, перекрывая стук работающих механизмов, подпрыгивал вдупель пьяный профессор Хам Хмельсинг, истошно вопя:
– Я утащу вас в…!
Присевший рядом Льюи чиркал зажигалкой, поджигая газеты, которыми были обложены стоящие в углу ящики с каменным углём. Эти двое намеревались спалить весь корабль! Три матроса‑кочегара, не прерывая своей адской работы, пытались отогнать их лопатами, но пьяный Хам Хмельсинг, увёртываясь и расплёскивая виски направо и налево, старательно орал:
– Поджигай, Льюи, мальчик…! Поджигай их к…! Мы вместе избавим мир от…! Ты будешь единственный, кто…!
Естественно, мы всей толпой – и поляки, и изряильтяне, и выбритты – кинулись тушить пожар. А Рутвену в общей суматохе, естественно, удалось сбежать. Когда стало ясно, что все справятся и без нас, я потребовал, чтобы Льюи и Хмельсинга задержали и заперли понадёжней. А потом, заметив, как знакомая фигура под шумок выскальзывает наверх, подхватил на руки чудом не затоптанную черепашку и в одиночку продолжил погоню.
– Стойте, Рутвен! Вам всё равно некуда деться с корабля. Чистосердечное признание смягчает наказание!
Вампир обернулся и, злобно ощерясь, показал мне язык. Мы дали два круга по палубе, пока подозреваемый не получил небольшую фору и не нырнул в зал, где проходило траурное мероприятие символического прощания с памятью Арона Мультури. Все вампиры были в одинаково чёрных плащах с алым кантом, что выглядело до жути театрально, но добавляло торжественности. На сцене стоял большой портрет маслом, изображающий обнажённого Арона Мультури в полный рост, единственной одеждой которого была голубая лента с орденом Почётного миллиона, изображающего золотую овцу. Как же меня достал этот извращённый вампирский гламур!
Я стал искать глазами Рутвена, когда в зал забежал Николя и опять начал с истерики:
– Пожар! Пожар! Мы все погибнем!
Вампиры медленно встали, положили руку на сердце и монотонно запели:
Моя сонная овечка,
Я хотел сказать словечко
О любви, но тут опять прокол…
Моя дивная овечка,
Твой отец пронзил мне печень,
Под ребро вонзая острый кол!
Ну вот, только траурных песен тут и не хватало… Я так понимаю, что ради этой овцы вампиры уже готовы были идти на смерть. На самом деле, конечно, никто из них умирать и не собирался, но многозначительность обстановки того требовала. Пожар угрожал гибелью всему кораблю.
– Может, тоже подпоём? – деловито пихнула меня локтем в бок подоспевшая журналистка.
– Позже, – отмахнулся я. – Сейчас моя задача – поймать преступника. А ты что же, оставила двоих подозреваемых?
– Да брось. Они уже вовсю целуются. Я заперла дверь и пошла тебя искать. – Эльвира протянула мне ключ. – Кого ты там собрался арестовывать?
– Вон он! – Я указал пальцем на пробирающегося через сцену лорда Рутвена.
– Пожар! Я же говорю, пожа‑ар! Спасайтесь кто може‑э… – Рот Николя заткнула широкая ладонь капитана.
– Успокойтесь, всё в порядке, – громко объявил он. – Попытка воспламенения ликвидирована. Два пьяных поджигателя заперты в трюме. Продолжайте ваше мероприятие.
Я краем глаза успел заметить, как вампиры бесстрастно уселись на прежние места, спокойно оборвав куплет на середине, и, осторожно обогнув портрет старейшины, продолжил погоню. Выбежав в коридор, я увидел, как он заворачивает за угол, и недолго думая метнул в него черепашку. Тяжёлый панцирь индейца гулко стукнул вампира по затылку! Рутвен рухнул, проехавшись носом по палубе…
– Вы вправе требовать адвоката, но не советую. – Мне хватило минуты, чтобы подбежать, прыгнуть ему на спину, завернуть руки и защёлкнуть наручники. Хорошо, что я всегда, даже при гражданском костюме, ношу с собой наручники. Старая привычка, ещё со времён академии, и она всегда себя оправдывает…
– Как болит спина‑а, – раздалось сзади, и вернувший прежний облик Чунгачмунк, шатаясь и держась за поясницу, кое‑как помог мне поставить Рутвена на ноги.
– Хау, бледнолицый лжец. Тебя будет судить совет вождей!
– Хау‑ха‑хау… – злобно прошипел пленённый преступник. – Всё это шито белыми нитками. Вы ничего не докажете, у вас ничего против меня нет!
Мы под руки отвели его в тринадцатую каюту на допрос. Отперев дверь, я практически пинками выгнал из каюты двух влюблённых, которые после бурного примирения уже опять начинали ссориться.
Эдик уходил, зажав руками уши, а девица рыдала и орала ему вслед:
– Мерзавец, подонок, негодяй! Ты всё равно сделаешь меня вампиром, а то по судам затаскаю!
Я заперся на замок и, поставив Чунгачмунка с томагавком на изготовку охранять выход, приступил к ведению протокола. То есть тех записей, которые я должен был предоставить местной полиции по факту сдачи подозреваемого.
– Итак, мистер Рутвен. У меня к вам несколько вопросов. Вы вправе не отвечать, но это отягчит вашу совесть. Когда вы решили убить главу клана традиционалистов Арона Мультури?
– Ничего я не решал! Вы из меня ничего не вытянете.
– Так, значит, вы всё‑таки признаётесь, что убили его?
– Нет, – буркнул лорд, обняв себя за колени и мрачно уставившись в одну точку.
– Но зачем тогда пытались сбежать? Следили за мной, наклеив фальшивые усы? Зачем подслушивали у дверей? Не хотите говорить? Хорошо, давайте я попробую рассказать вам, как всё произошло…
– Попробуйте.
– Скорей всего вы уже были в каюте Мультури, когда туда пришла мадемуазель Памперсон. Вы спрятались где‑то, очевидно в ванной, и слышали всё, что между ними происходило. Девушка умоляла старика разрешить ей стать вампиром (бессмысленная просьба, но она не врала, когда рассказывала об этом). Он отвечал ей, возможно сначала терпеливо, потом и грубо (её настырность кого угодно из себя выведет) попытался выставить за дверь, и девушка (случайно или нарочно) проткнула его своим косметическим карандашом. Но её карандаш не был осиновым.
– Неужели? – не сдержался негодяй.
– Увы, именно так. Косметические карандаши для подводки губ или бровей делают из самой мягкой древесины. То есть в лучшем случае карандаш мог вызвать обморок или шок, но никак не смерть! Старик скорей всего просто притворился мёртвым, чтобы отделаться от неё (по крайней мере, на его месте я бы не упустил такой возможности), девушка убежала. А вы вышли из ванной и решили воспользоваться случаем, зная, что эмоционально неустойчивая мадемуазель Памперсон признается в убийстве при первом же допросе. Вы следили за ходом расследования, чтобы удостовериться, что оно движется в нужном вам направлении. Но, подслушивая под дверями, поняли, что рано или поздно я догадаюсь, что допрашиваю невиновных, и тогда вы испугались. После первого же короткого допроса вы решили, что я начал подбираться к истине, страх заставил вас потерять голову и броситься в бега…
– Как же, по‑вашему, я убил его? А главное, зачем мне его убивать?! Мы были достаточно дружны со старым козл… то есть с покойником.
– Вы увидели в щель или в замочную скважину (я уже убедился, что у вас талант в подслушивании и подглядывании), как девушка ударила Мультури карандашом и тот упал. Вы поняли, что это шанс, и вам в голову пришла гениальная идея – вы заметили в кармане висевшего халата осиновый карандаш с надписью «Мементо мори!»…
В этот миг у Рутвена перекосилось лицо.
– Старина Арон носил его при себе, шокируя друзей‑вампиров. Вы схватили это смертельное оружие, быстро и осторожно подточили его ногтем над раковиной (я нашёл там стружку, которая будет приложена к делу) и вышли к Мультури. Возможно, он даже сам позвал вас, крикнув, что девица ушла. Хозяин уже вытащил из груди безобидную деревяшку, рассказал, как провёл её, и вы вместе посмеялись. Но в тот миг, когда старейшина потерял бдительность, вы тут же вставили ему в грудь осиновый карандаш! Мультури умер мгновенно, ведь карандаш вошёл в уже подготовленное отверстие и яд сразу сделал своё дело. Дождавшись, пока стихнут последние судороги, вы вытащили орудие убийства и снова воткнули в рану косметический карандаш глупенькой Памеллы. Теперь все улики против неё были неоспоримы.
– Всё это ложь! Где доказательства? На одних стружках обвинения не построишь, вас засмеют!
Я кивнул Чунгачмунку, и тот быстро обыскал вырывающегося вампира. Карандаш был обнаружен у него в нагрудном кармане.
– Тот самый. Экспертиза покажет, что на нём ваши отпечатки и что именно им был убит Арон Мультури. Я догадывался, что вы не выбросили его. Обычный преступник первым делом избавился бы от орудия убийства, но не вампир! Вы хотели сохранить его как бесценный раритет, а может, со временем и продать на аукционе через подставных лиц – ещё бы, осиновый карандаш, которым был зверски убит всесильный глава клана традиционалистов! Это могло обогатить вас, а вампиры всегда нуждаются в деньгах…
– Да, мне были нужны деньги! – истерически взвизгнул лорд Рутвен. – Он требовал у меня двадцать золотых дукатов, которые я ему проиграл в кости аж в тысяча шестьсот двадцать седьмом году! Представляете, каждое лето он присылал мне вежливое напоминание о долге, на гербовой бумаге с шестью печатями, заверенной нотариусом. За три с лишним столетия это меня порядком достало!
– То есть вы убили его из мести в припадке раздражения?
– Ну‑у… не только, – заёрзал вампир. – Процентов на эту двадцатку, как вы понимаете, тоже изрядно набежало. Да, нехорошо как‑то получилось. Я вообще‑то и не собирался его убивать. Это вышло как‑то спонтанно. Девчонка жаловалась ему на того молодого эгоиста, старый Арон только устало отмахивался. Дескать, зачем вам это нужно? Быть вампиром не так хорошо, как вы думаете. Вечная проблема с дневным сном, отсутствие нормального секса, невозможность есть вкуснейшие салаты из свёклы с чесноком, поедание сырых крыс, да теперь ещё и гарантированный переход на искусственное питание. Не говоря уж об этих скучных ежегодных съездах с навязшей в глотке этой дебильной песней про овцу…
– Тут мы вас понимаем, – переглянувшись с индейцем, согласился я.
– Так вот, когда она его ткнула карандашом, я чуть не рассмеялся: дурочка, не этим надо было… И в тот же момент увидел в кармане его парадного халата настоящий осиновый карандаш, который он из выпендрёжа таскал с собой, и… меня осенило! Но как вы догадались?
– Интуиция, логика, дедукция. Но главную роль сыграл тот факт, что вы клеили себе усы и у вас внешность классического злодея. Особенно эти грозные брови. Судя по безупречной форме, вы их регулярно подщипываете?
– Спасибо, мне приятно, что вы считаете их безупречными. – Не знал, что вампиры могут зардеться, но лорд Рутвен зарделся от удовольствия, пригладив левую бровь наманикюренным пальцем. – Многолетняя практика, постоянное ношение щипчиков и хороший визажист. Вампиру надо следить за собой.
– Вы подпишете признание? – строго спросил я, чтобы напомнить о серьёзности ситуации.
– Да. Почему бы и нет?
– Пожалуйста. – Я протянул ему бумагу и ручку.
– Авторучка? Этим я писать не буду. Я требую традиционное перо и чернильницу! И не могли бы вы открыть окно, здесь тяжело дышать…
Я лишь чуть‑чуть приопустил раму, впуская немного свежего вечернего воздуха, и начал шарить в ящике стола в поисках чернильницы. Капризы, как у нашего Флевретти… Действительно, на теплоходе, где проходят ежегодные конференции вампиров, во всех каютах были и чернильницы и перья.