…Что‑то я увлёкся, рассказывая всё время о себе да о себе. Разумеется, не всё в этом городке с чудесным названием Мокрые Псы вертелось вокруг моей скромной особы. Если совсем уж честно, то я был популярен как новая диковинка лишь первые две недели, потом интерес местного населения пошёл на спад. Меня приняли, ко мне привыкли, перестали выделять из толпы, и, наверное, это было к лучшему.
Ребятишки из детского сада уже не показывали на меня пальцем, у них давно были новые впечатления и события, сплетни о моём романе с Эльвирой тоже угасли, так как мы ни от кого особо не скрывались. Газетчики не лезли с интервью, почему‑то смерть Арона Мультури постарались замять. Возможно, это вампирское лобби, им всегда невыгодна шумиха…
А вот последствия прогулки льва по городу за книгами чувствовались ещё как минимум пару дней. Время от времени то там, то тут вновь разгорались небольшие стычки. Хотя, возможно, кое‑кто просто прикрывался происшествием со львом для сведения личных счётов. Мне таки пришлось арестовать пьяную компанию гномов, тайно сожравших одну шоколадку на троих в супермаркете и устроивших драку с заметившей это продавщицей на том основании, что «мы чё‑то слухали про вашего тигру и нас накрыло‑о‑о…».
Так что дух войны с запахом львиного прайда ещё долго витал в воздухе. Шеф лично разогнал пистолетными выстрелами двух горгулий, не поделивших воздушные коридоры, Флевретти почти ежечасно принимал заявления от мужей, побитых жёнами, и от жён, покусанных мужьями на том основании, что противоположная сторона была застигнута за чтением книги. То есть все мы были при деле, и жизнь в отделении кипела и булькала, как компот!
Но наконец в середине следующей недели у меня всё же выдался свободный вечерок без заполнения отчётов, подписания бумаг о штрафах, разъяснений задержанным их прав и прочей служебной рутины. А поскольку передвижной зверинец планировал быть у нас ещё до субботы, я быстро набрал знакомый телефонный номер. Через три или четыре гудка она ответила:
– Алло, я вся внимание!
– Привет, это я.
– Я узнала тебя. Ты страшный полицейский детектив с большой бляхой, только и мечтающий приковать меня наручниками к…
– Э‑э, не совсем так, – жутко смутился я, пока она счастливо хихикала у телефона. – Я тут подумал, ну… У меня два билета в зоопарк. Дал директор в благодарность, когда я им льва возвращал. С тех пор уже куча времени прошла, а я всё никак не мог собраться тебе позвонить. Ты уже была в зоопарке?
– Водила младших братьев – увы, не взяли! Но с Удовольствием пойду ещё раз с тобой, – мурлыкнула она в трубку. – Во сколько встречаемся? Через час тебе будет удобно? Успеешь добраться?
– Вполне!
Я был окрылён. Почти как веницуанский лев, которого надеялся снова там увидеть. Всё‑таки этот величественный зверь оставлял какой‑то след в сердце.
Мы договорились встретиться у входа в зоопарк, потому что он был почти рядом с её редакцией, и я ждал свидания с тем же нетерпением, с каким чертёнок ждёт взбучки за очередную пакость. Но Эльвира пришла не одна…
– Ничего, что взяла с собой братишек? А то мальчишкам так понравился зоопарк, что я решила воспользоваться случаем устроить им праздник. У мамы появились срочные дела, и она попросила меня посидеть с ними, а я же знаю, если оставить их дома одних, передерутся обязательно. Вот этот Чук, это Гек, а это Арк. Надеюсь, не перепутала, они тройняшки…
Я искренне заверил её, что только рад знакомству, и даже поочерёдно пожал малышам руку. Но не мог не чувствовать себя слегка разочарованным. Все три её братца были похожи на маленьких китайских поросят, только с рожками. Знаете, такие чернявые, симпатичные, упитанные, с умильными щёчками и танцующей походкой, но выгуливать их лучше на поводке, в строгом ошейнике и наморднике!
Естественно, Эльвира ими гордилась. Не дети, а коммандос с ножом в зубах и штанами на лямках, только и выглядывающие, где бы ещё напроказить, кого дёрнуть за хвост, кому подлить алкоголя в кефир, у кого из взрослых спросить сигарету, а отобрать шляпу. Я‑то рос гораздо более спокойным мальчиком, слушался маму, ходил в спортивную школу по теннису, играл на пианино, брал уроки имеритинского танго и в полицейские пошёл исключительно из любви к порядку. Ну вот, я опять о себе. Итак..
Заплатив ещё за три детских билетика, мы медленно двинулись вдоль клеток, начав с разглядывания разнообразных попугаев, пока не дошли до гонджубасских, а мимо них надо было проходить быстро. Эти наглые птицы буквально орали на всех, рвались к общению, лезли в душу и могли за полчаса уболтать любого почти до смерти. Их кормили специальным составом зерновой смеси с добавлением наркотиков, потому что без них они могли умереть, а под кайфом гонджубасский попугай трепался без умолку, порой сообщая о своих же самочках такие вещи, которых детям пока лучше не знать. Эльвира благоразумно прикрыла братишкам уши. Двум. Два. Другими они, по‑моему, всё слышали, да и третий братец явно горел желанием поделиться новой информацией…
Дальше были самые быстрые пони. Они метались от одного края вольера до другого, успевая откусить у зазевавшегося ребёнка половину печенья и слизнуть мороженое, прежде чем тот успеет позвать маму. При этом их круглые полубезумные очи имели такое невинное выражение, они так умилительно хлопали длинными ресницами и встряхивали кудрявой чёлкой, что всё равно всем нравились и дети сами протягивали симпатичным лошадкам вторую половинку печенюшки…
Потом были знаменитые сонные аллигаторы, они просыпались на каждый пятый толчок, и ребятишки всех возрастов развлекались тем, что пробегали по ним, спрыгивая с носа. Это был дешёвый, популярный и весьма любимый детьми аттракцион, который проводили бдительные сотрудники зоопарка. Ровно на пятом толчке аллигатор просыпался, распахивая жуткую пасть, и ребёнок рисковал поплатиться хвостом. Шустрые братья Эльвиры, ухитряясь посматривать на меня свысока, уговорили её пустить и их пробежаться раз пять‑шесть…
Опьянённые победой, они прыгали по дорожке меж клеток впереди нас и напугали трусливого симбабвийского жирафа, который прятал голову в песок, стоило скорчить ему страшную рожу. Поэтому его держат в вольере, наполненном пенопластовой стружкой, чтобы он не ушиб себе голову, и его вечно испуганные вытаращенные глазки всегда поражены конъюнктивитом.
Тонконогий единорог с белоснежной шерстью сидел в тройной клетке за семью тяжеленными навесными замками, обводя всех жутким до дрожи взглядом, полным небесной кротости. И матери испуганно уводили от клетки детишек, когда те, желая рассмотреть поближе страшного райского зверя, прижимались к ней вплотную и просовывали сквозь прутья любопытные носы.
– Смотри, у него голубые глаза! И какие огромные! Просто жуть. И этот изогнутый рог, как древний меч… ой, он им взмахивает! Ой, снова, бр‑р‑р. – Эльвира поёжилась и потёрла руками плечи, пытаясь отогнать мурашки. Мне тоже хотелось обнять её, согреть и успокоить, но я опять в который раз уже не посмел – три рогатых братца бдили за нами не хуже сторожевых пёсиков.
Да ей этого и не понадобилось, минуты не прошло, как Эльвира уже снова была счастлива.
– Вот не думала, что такую прожжённую журналистку, как я, может всерьёз запугать какой‑то единорог в клетке. Ой, смотрите, какие аппетитные еноты, так и просятся на сковородку!
Она продолжала мило щебетать, шутить с мальчишками, а я, рассеянно глядя на диковинных животных, думал: какая же она всё‑таки обаятельная и пора, пора уже предпринимать какие‑то более активные шаги, иначе я могу её упустить. Нет, действительно, долго ли такая девушка может оставаться свободной, но вдруг она скажет, что видит во мне только друга? Это будет ударом похлеще, чем удар тростью под дых от бородатого карлика‑эксгибициониста по кличке Коньячный Джентльмен, за поимку которого я был награждён моей первой медалью за отвагу. А потом долго лечился в полицейском госпитале, нормальное дыхание восстановилось не сразу…
Я даже не заметил, как мы дошли до клетки льва. Книгу у него отобрали, и веницуанец явно скучал. Но, когда мы встретились взглядом, в его печальных глазах промелькнуло узнавание. Он с надеждой глянул на мои руки, но понял, что я тоже не принёс ничего почитать, и взгляд его снова стал равнодушным. Лев опустил величественную голову на лапы, закрылся крыльями и отвернулся.
– Ты что, влюбился в него? – хихикнула Эльвира, когда мы повернулись, чтобы идти дальше.
Я покраснел. Во‑первых, потому что она сказала правду, во‑вторых, потому что это так заметно, и, в‑третьих, да, влюбился, но не во льва же… Неужели она не понимает?
– Влюбился‑влюбился! – пронзительно завопил один из братьев, тыча в меня пальцем и ухмыляясь. – Влюбился в нашу Эльвирку!
– Айн, цвай, драй! Эльвирка и полицай! – так же гнусно обрадовался второй, прыгая на одной ножке.
– А ей мама целоваться не велит, – на полном серьёзе напомнил третий.
Я готов был сквозь землю провалиться.
– А ну заткнитесь все, убью на месте! – потребовала Эльвира, профессионально отвесив каждому хороший подзатыльник. Опыт старшей сестры давал о себе знать, но мерзавчики быстро нашли моё слабое место, и теперь я должен был возвращать их уважение. То есть, конечно, если оно у них вообще ко мне хоть на чуточку да было. Только, думаю, если и так, то не ко мне, а к моей профессии и мундиру. Дети в массе своей любят полицейских и охотно играют в них, но, наверное, вряд ли кто по‑настоящему хочет, чтоб полицейский вошёл в круг их семьи. Это же ни шалостей, ни обмана, ни мелких бытовых преступлений – сплошной закон и правопорядок за столом. Какому ребёнку такое понравится? Вот именно, никакому…
Впрочем, вернуть благорасположение братцев Эльвиры оказалось очень просто – полкило сахарной ваты на каждого вообще не деньги. Мальчишки разом приняли меня за своего, прыгали впереди счастливые, облопавшиеся и липкие.
– Вечером у всех троих заболят животы, – меланхолично резюмировала Эльвира. – Ну и пусть. Должно же быть у детей детство. Я чувствую, что ты хочешь меня о чём‑то спросить?
– Да, – решился я. – Ты не хотела бы… В смысле ты ещё не задумывалась о создании семьи?
– Нет, а что? У тебя есть какие‑то мысли и предложения?
– Нет, тоже нет. То есть да, но… ещё нет. – Как она угадала? Я смутился и попытался перевести тему. – Но вообще‑то я не об этом. Знаешь, меня давно грызёт один вопрос и я не нахожу на него ответа.
– Спрашивай. – Она откинула чёлку со лба, поправила локон и улыбнулась.
– Я ведь совсем недавно переведён в ваш город, но уже за такое короткое время успел вляпаться в три серьёзных дела.
– Убийство на лайнере вампиров не считается, – поправила Эльвира.
– Конечно, конечно. Однако, согласно полицейской статистике, а также доступным данным Интернета, ваши Мокрые Псы входят в десятку самых спокойных городков страны, вот я и думаю: статистика врёт или со мной что‑то не так?
– Конечно, статистика врёт! – с улыбкой поддержала меня она, заваливая информацией с пулемётной скоростью. – Ты бы знал, сколько дел, преступлений, нарушений проходит в таких вот маленьких городках, оставаясь нераскрытыми даже без малейших попыток расследования. Наш старина Жерар ещё хоть что‑то пытается делать. Вот, например, в прошлом году была жуткая семейная драма. Две дочки‑горгулии похитили свою же маму и два дня морили её голодом, требуя с папы выкуп на мороженое!
– Круто. И что, родитель заплатил?
– Ещё бы! Но Жерар уговорил его положить в указанную урну пакет с мечеными купюрами, и юных горгулий взяли прямо у лотка мороженщика. Их папа был в полном изумлении, теперь его дочки мотают срок в детской колонии, а жена с ним развелась из‑за того, что он посадил своих же детей…
– Но ведь они морили её голодом?!
– Да, но она так красиво постройнела, – с чисто женской логикой парировала Эльвира. – А ещё два года назад у нас один глупый чёрт пытался взять банк, только забыл дома чёрный чулок на голову. Ну и в результате сымпровизировал, купив в ближайшем магазине белковые сливки в баллончике и измазав себе лицо. Но когда попробовал в банке угрожать пистолетом, то кассирша при виде его рожи в сливках впала в хохот, и он ничего не мог от неё добиться. Маска начала таять, он бросился бежать, но сливки уже сползли на глаза, и он врезался лбом в толстенное пластиковое окно в паре шагов от двери. После чего потерял сознание, провалявшись так до подхода охранников. Представляешь?
– Но почему это дело не фигурировало в полицейских отчётах?
– Да потому, что, когда с него окончательно смыли сливки, то оказалось, что это внебрачный сын нашего мэра, и Жерар не мог его посадить, не нарываясь на неприятности с начальством. А однажды у нас пытались ограбить супермаркет. Лысый гном, угрожая короткоствольным автоматом, набрал полный пакет денег, всю выручку за день. Когда вор выбежал на парковку, у него вдруг порвался пакет с деньгами, он сгрёб, сколько успел, в обе руки и пытался достать ключ от машины из кармана, потом открыть ключом машину, но не мог попасть, уронил автомат, тот выстрелил ему в ногу. Если бы не полиция, бедняга бы там на месте истёк кровью. А ещё…
Нашу беседу прервал телефонный звонок. Я быстро достал сотовый, звонили из участка. Это был капрал Флевретти, только он засиживается допоздна.
– Привет, Ирджи, слушай, тут такое дело. Сюда припёрся один краснокожий типус с перьями на голове. Не иначе как провёл ночь в курятнике. Говорит, что ты его знаешь. Он хочет у нас работать. Слышь? Ты чё молчишь?
Я от потрясения так икнул, что большой круглый леденец, который дал мне «посторожить» один из Эльвириных братишек, скользнул мне прямо в горло и там застрял. Я втянул ноздрями воздух в грудь, с трудом проглотив леденец величиной с мячик для игры в гольф. Мальчики посмотрели на меня как на преступника, одновременно открывая рты с намерением зареветь…
– Скоро буду, попридержи его, – сипло выдохнул я и дал отбой. – Прости, мне срочно надо в участок. Но мы ещё продолжим этот разговор?
– Конечно. Служба превыше всего! Звякни мне, как освободишься, поболтаем, – усмехнулась она и, встав на цыпочки, быстро чмокнула меня в щёку. – А ну, ребята, цыц! Кто со мной хочет посмотреть неуверенного в себе носорога в пенсне?
– Мы‑ы!!
– А потом обещаю каждому по мороженому.
– Да‑а!!!
И они, счастливые, держась за руки, вприпрыжку поспешили к этому противному носорогу. А я с огорчением и чёрной обидой на горькую судьбу, отнимавшую у меня даже вот такие простые семейные радости, поспешил в участок. А куда денешься, служба действительно превыше всего…
Всё равно зоопарк через полчаса закроется, при детях с Эльвирой толком не поговоришь, а тип в перьях может быть только один – героический индеец с лайнера вампиров, строгий и преданный Чунгачмунк. И какого же, спрашивается, чёрта, извините за фигуральное выражение, ему понадобилось в Мокрых Псах?!
Когда я толкнул громко заскрипевшую дверь полицейского участка, до меня сразу донёсся знакомый высокопарный голос, который я надеялся не услышать больше никогда:
– Долго мне ещё ждать моего вождя? Я думал, такие, как он, никогда не опаздывают. На корабле он был быстр, как ветер, и силён, как горбатый олень с моих родных прерий!
– А вот и он… Хук тебе, вождь Блестящая Бляха! – встав на одно колено, подмигивая и строя подобострастную мину, поклонился мне Флевретти, думая, что всё это выглядит очень смешно.
– В чём дело? Что произошло? Почему вы здесь? – игнорируя выходки капрала, строго спросил я.
– Я пришёл работать с тобой, вождь, – гордо выпрямился индеец.
– Зачем?!
– Чтобы учиться у тебя каждую минуту.
Я схватился за голову. Мысленно, конечно. Внешне пришлось сдержаться.
– Вообще‑то такие вещи решает только начальство. Но думаю, свободных вакансий у нас нет.
– Но мы можем зачислить его как завхоза, – влез Флевретти. – Будет заведовать вещдоками.
– А у нас комната с вещдоками пустая! – сказал я с двойной досадой на Чунгачмунка и на капрала. Да и на шефа тоже, ибо теперь‑то мне было известно, каким образом у нас в городке не было преступности.
– Правда? Ах да… – Капрал на минуточку искренне удивился, а потом столь же искренне просиял. – Ну и что? Кто об этом знает, кроме нас? Конечно, может нагрянуть проверка, но поверь, будет только хуже, если мы не найдём возможности принять его на службу. Он же индеец, а значит – представитель национальных меньшинств.
– Что значит национальное меньшинство, о мой вождь? – впервые проявил недостойное любопытство сын далёких прерий с двумя перьями за ухом.
– И что, он будет сидеть тут, делая вид, что охраняет комнату с вещдоками, которых там на самом деле нет?! – пропуская мимо ушей вопрос, нажал я.
Флевретти ревниво вспыхнул:
– Сержант Брадзинский, разумеется, я ниже вас по званию и не обучался в столичной академии, но зато чётко знаю субординацию. Какой смысл нам спорить о том, что вправе решать лишь комиссар Жерар? Только он, но не вы и не я, может сказать, будет принят соискатель на ту или иную работу в полиции или нет.
– Это тот самый индеец, который при виде врага превращается в черепаху! – не менее яростно вспылил я. – Причём отнюдь не в фигуральном смысле. Его растопчут на первом же задании, и кто будет в ответе?!
– Если у вас есть сомнения в пригодности данного кандидата к службе в отделении, – сухим официальным тоном продекламировал капрал, – доложите об этом шефу в письменной форме. И не мешайте мне исполнять мои служебные обязанности!
– Я не буду сидеть в пустой комнате, о мои бледнолицые братья, мне там страшно, – поспешил вмешаться Чунгачмунк. – Лучше я буду сражаться с преступностью!
– Ишь ты, прыткий какой, – одобрительно усмехнулся Флевретти, похлопав по плечу гордого индейца. – А где ты её у нас найдёшь, преступность эту? Мы бы и сами на неё с удовольствием посмотрели.
Ну теперь она у вас «появится», злорадно подумал я, мысленно давая клятву всеми силами этому поспособствовать. Нет, не появлению преступности, разумеется, а борьбе с фактами её сокрытия!
В этот момент двери распахнулись и в участок прошёл почёсывающий поясницу шеф.
– Забыл газету в кабинете, а там кроссворд для тёщи. Дома поедом съест, если не принесу, – проходя в свой кабинет, объяснил он. – А вы чего тут так разорались? С улицы слышно…
Последующие десять минут мы с капралом, перекрикивая друг друга, вводили начальство в курс щекотливой ситуации. Я настаивал на том, что Чунгачмунк не может претендовать на работу в участке по причине непроизвольного превращения в пресмыкающееся и отсутствия специального образования. Флевретти крыл тем, что не принять индейца мы тоже не можем, нас съест комиссия по правам национальных меньшинств, а специального образования у него и у самого нет, и ничего, как‑то справляется…
– Значит, хочешь служить в полиции, сынок? – Шеф жестом подозвал к себе краснокожего.
– Да, Большой Отец! – уважительно выпрямился Чунгачмунк, всего тремя словами подписывая себе трудовое соглашение.
У меня опустились руки…
– То есть мы всё‑таки берём его в штат, шеф? – подобострастно влез Флевретти.
– Берём, берём, – утирая сентиментальную слезу и по‑отечески целуя индейца в обе щеки, кивнул комиссар Жерар. – Но, конечно, только под поручительство Брадзинского.
– Моё поручительство?! – Я от изумления чуть не присел на столик с кофеваркой.
– Но вы же с месье Чунгачмунком, как я понимаю, уже сработались, будучи вместе на лайнере вампиров? Так что кому, как не вам, знать его плюсы и минусы. Продолжайте и дальше работать на пару. Вы же сами хотели себе помощника?
Индеец просиял. Нет, нельзя это спускать на тормозах. Я мигом вспомнил ползущую на помощь черепаху и вздрогнул от перспективы иметь при себе такого напарника.
– Можно вас на два слова, комиссар? – Я едва ли не силой вытащил Базиликуса в коридор и прикрыл дверь. – Послушайте меня, шеф. При всём уважении к отваге и доблести Чунгачмунка, проявленной им в деле расследования убийства главы клана Арона Мультури, зачем нам в отделении сотрудник, который при первой опасности превращается в черепаху? Какая от него польза?! И я вовсе не хотел ни помощника, ни напарника, я даже ни разу не просил вас об этом.
Но старина Жерар только мудро молчал в ответ на все мои непробиваемые доводы: если он вбил себе что‑то в голову, то это из него уже ничем не вышибешь! Кажется, он меня даже толком не слушал. Он уверенно распахнул дверь в приёмную, где нас ждал покрасневший от волнения Чунгачмунк и самодовольно сияющий Флевретти, и с широкой улыбкой протянул индейцу руку:
– Поздравляю, вы новый член нашей дружной команды полиции Мокрых Псов! Можете приступать к службе в должности помощника детектива и ответственного за комнату с вещественными доказательствами. Полставки там, полставки тут, думаю, с бухгалтерией мы всё устроим. Вы кем были у себя на родине, месье Чмунк?
– Вождём и следопытом, Большой Отец!
– Хм… называйте меня просто шеф или комиссар. Мы зачислим вас в штат рядовым.
– Хук! – благодарно вскинул подбородок наш новый коллега. – Каково будет моё первое задание, шеф? Слежка за гарпиями, ворующими по ночам печень в супермаркетах, или, может быть, надо найти следы тайных осквернителей общественных памятников, стоящих слишком близко к пивным барам?
– Ну, пока ни то ни другое. У нас сейчас некоторое затишье в городке, обычно нам не свойственное, кхм. – Под моим суровым взглядом Базиликус слегка подавился смехом.
Интересно, он вот так откровенно издевается только над новичком или над всеми нами? Дальнейшие разговоры и действия мне лично уже особо интересны не были. Рабочий день отделения закончился, Флевретти обещал устроить индейца в отель подешевле, он был дико рад, что теперь в участке есть хоть кто‑то ниже его по званию. А я устало направился в своё скромное жилище, надо же ещё сдержать слово и позвонить Эльвире.
Хорошо хоть она выслушала меня с явным сочувствием и пониманием. Только поговорить долго не Удалось, ей нужно было помочь маме отскрести братцев, угодивших под хвост нервного слона‑диаретика. Редкое животное, но если под него попал, что уж тут попишешь…
Утро начиналось ровно, без особых предчувствий. Я наскоро перекусил в ближайшем кафе: зелёный чай с конопляным печеньем и омлет из пары страусовых яиц – скромно, недорого, сытно. Перебросился парой ничего не значащих фраз со знакомым официантом, пролистал свежую газету, успел ухватить пару последних новостей по телевизору над барной стойкой. Ну и, разумеется, к восьми утра как штык быть на рабочем месте.
Преданный Чунгачмунк ждал меня ещё у порога отделения, стройный и подтянутый, с самым невозмутимым выражением чеканного лица. Строгий костюм‑тройка, элегантные туфли, смоляные волосы, заплетённые в косу, орлиные перья за ухом, хорошо ещё без томагавка и боевой раскраски…
Я вздохнул, сухо кивнул ему, чтобы двигался за мной, и первым прошёл в участок. Капрал уже находился на своём месте, впрочем, он частенько остаётся ночевать на работе. Мы только‑только начали вводить Чунгачмунка в курс его рабочих задач, как прибыл начальник. Благодушно улыбнулся всем нам, с трудом втиснулся в своё потёртое кресло в кабинете и было намекнул Флевретти на кофе, как зазвонил телефон. Комиссар, зевая, взял трубку:
– Да. Я, конечно… Что‑что?! Умерла? Несчастный случай, вы уверены? Хорошо, сейчас будем. Срочно на выезд, Брадзинский! – мрачно скомандовал он. – Одна домохозяйка в пригороде напоролась спиной на садовые ножницы. Конечно же это роковая случайность, но… Мы должны всё проверить и вынести профессиональное заключение.
– Слушаюсь, шеф.
– И вот ещё… поменьше там всякой самодеятельности, это приказ, сержант. А то знаю я вас, столичных, везде видите преступление века. – Он сердито покосился на меня и махнул рукой.
– Могу взять с собой нового напарника? – Я вдруг подумал, что, возможно, появление Чмунка поможет мне доказать неправоту моего прямого начальника, скрывающего, по словам Эльвиры, страшные преступления. Краснокожий, я уверен, с его дотошностью и упёртостью не даст умолчать очередное преступление и послужит дополнительным свидетелем. К тому же случай совершенно нереальный – как можно напороться на садовые ножницы?! Это же очевидное убийство! Такой шанс нельзя упустить и позволить списать на несчастный случай или даже на непреднамеренное самоубийство.
– Нет. Он вас догонит потом, идите.
Что ж, я козырнул и, уже уходя с адресом на листке, который мне сунул Жерар, краем уха услышал распоряжения, отдаваемые воину‑черепахе:
– А вы, дружочек, сходите, пожалуйста, за пончиками. Здесь рядом, за углом, около аптеки. Пусть это будет ваше первое задание. Должны же мы посмотреть, каковы вы в деле, прежде чем отправлять на серьёзное дело. Каламбур, ха‑ха! То есть если бы они у нас случались, конечно, серьёзные дела… По крайней мере, при мне, – довольно жёстко добавил шеф, догадавшись, что я подслушиваю. – Так, вы что застряли в дверях, сержант? Идите‑идите, служба ждать не будет!
Я вздохнул, поймал подброшенные капралом ключи и вышел. Патрульная машина стояла за углом, с другой стороны площади, Чунгачмунка я перехватывать не собирался. Да и о чём мне с ним говорить? Подбадривать его, давать советы и всячески поощрять исправно нести службу в полицейском отделении Мокрых Псов у меня не было ни малейшего желания.
Я сел в машину, достал карту (ещё не все окрестности Мокрых Псов были мною изучены) и нашёл нужный мне населённый пункт Подол Мачехи, где и произошёл несчастный случай… Нет, сыскная интуиция, которая практически ни разу меня не подводила, в полный голос вопила, что это преступление! Я неторопливо завёл мотор и выехал на срочный вызов. Итак, кто кого, мой дорогой комиссар? Вы считаете, что разумнее закрывать глаза на проблемы, но я докажу, что закон превыше всего!
Подол Мачехи оказался небольшим коттеджным посёлком с преимущественно невысокими, одно‑, двухэтажными домиками, разбросанными на двух улицах. Я уточнил дорогу в небольшой бакалейной лавке и через пять минут остановил машину у нужного дома. Это был крепкий особнячок с розовыми колоннами, кружевными подоконничками, ажурной красной черепицей на остроконечной крыше и с идеальным палисадником, ограниченным свежеокрашенным штакетником. Настоящий пряничный домик, в старых сказках в таких обычно живут добрые ведьмы. Правда, добрые они до тех пор, пока их что‑то не устроит в поведении невинной падчерицы. После этого они становятся настоящими фуриями, а девушки после этого выживают крайне редко…
Я прошёл по аккуратно выложенной брусчаткой дорожке и позвонил в дверной звонок. Никто не ответил. Ну, собственно, было бы странно ждать ответа, но так положено по уставу. Я обошёл весь дом, пройдя между ровно подстриженными кустами бузины, и вошёл во двор, где росли такие же кусты, был разбит милый огородик, ухоженный цветник и меня уже ждали.
Кто ждал? Холодный труп и некий тип ужасного вида. Представьте себе пожилого, некупированного чёрта, один глаз у него был стеклянный, другой злобно сверкал из‑под косматых бровей. И без того крайне непривлекательное лицо его уродовал глубокий, застарелый шрам через всю щёку. На голове серый валяный колпак, из‑под которого во все стороны торчали спутанные волосы грязного пшеничного оттенка с проседью. Одет в безрукавку из овчины и мятые джинсы, художественно перемазанные краской, кисти рук в наколках. Он теребил мясистый нос с бородавкой на левой ноздре и заметно волновался. Прошу простить, но на труп пожилой женщины я обратил внимание уже во вторую очередь…
– Это вы звонили в полицию? – спросил я и, не дожидаясь ответа, присел на корточки, осматривая тело и место преступления.
На первый взгляд, несомненно, мы имели дело с обычным несчастным случаем. Из спины жертвы торчали большие садовые ножницы, на которых тело, собственно, и лежало, вернее, зависло в полуупавшей неприглядной позе. Рядом большие грабли и перевёрнутое пластиковое ведро. На лице женщины застыло злобное выражение, широко раскрытые глаза сверкали матовым блеском, брови были сдвинуты, рот раскрыт в немом крике, на лбу удлинённый синяк по горизонтали. Меня передёрнуло. Я прикрыл ей веки и повернулся к мужчине.
– Да, я, м‑месье. Я м‑местный староста, э‑э… мм… Жюбер Зазнобр, – не дожидаясь моего вопроса, торопливо представился он, слегка заикаясь от волнения.
Хорошо, хотя бы понятно, с кем имею дело…
Мне с трудом удалось оторвать взгляд от натёкшей на землю крови и определиться, что тут можно отметить подозрительного. Ну, тщательно подстриженная газонная трава была примята. Кругом всё истоптано. Я посмотрел на ноги старосты. Он был обут в большие грязные башмаки. Господин Зазнобр смущённо отступил на шаг назад. Рифлёная подошва, носки косолапят внутрь, то есть отпечатки весьма выразительные. После осмотра обязательных пятнадцати метров вокруг трупа других следов, кроме его и мёртвой хозяйки дома (на ней были деревянные сабо для садовых работ), ну и своих собственных, мне обнаружить не удалось.
Я быстро сделал несколько кадров старым цифровым фотоаппаратом «Зенит» импортного производства, который взял в участке. Староста, смущённо сопя, топтался за моей спиной.
– Как вы её обнаружили? Прибежали на крик? – Я поднял на него строгий взгляд.
– Нет, никакого крика я не слыхал. Я зашёл за денежным пожертвованием на благоустройство фонтана, там надо обновить чугунную ограду. – Он успокоился и заговорил ровно. – Позвонил в парадную дверь, мне долго не отвечали, я подумал, что она опять ухаживает за своими флоксами, старуха могла целыми днями над ними трястись. Ну, обошёл дом, да вот тут и увидел её такую, лежащую с крантами. Ну, тут же вам и позвонил, но сам ничего не трогал, с‑соображаю небось…
– Почему ножницы лежали в ведре остриём вверх?
– Не знаю, конечно, это неумно и опасно, но мало ли как бросили. Вот и грабли лежат остриём вверх. Кто‑то же вечно их так оставляет.
– Погибшая жила одна? – переводя тему, спросил я.
– Нет, с падчерицей. Но два дня назад погнала девчушку из дома под зад коленом. Кажется, полдеревни слышало, как они скандалили.
Похоже, что здесь не только с виду, но и в реальности всё как в старой сказке.
– Можно об этом поподробней? – Я выпрямился, отряхнул коленки и стряхнул пыль с ладоней.
– А чё ж не можно, – пожал плечами староста. – Мадам де Грие ругалась, что девка по саду не помогает, гуляет допоздна с шантрапой всякой, домой ночевать не приходит. Ну, сами знаете, сердце материнское, в смысле мачехинское, тоже не камень. Хотя в ироническом смысле, если вы меня понимаете.
– А где сейчас эта девушка? Кстати, как её зовут? – Я всё быстро фиксировал в блокноте.
– Белоснежкой. А что тут удивительного? У нас всех падчериц только так и зовут.
– Ну, ну. – Я снова опустил глаза в блокнот, делая пометку уточнить имя девушки.
Конечно, тут было ещё несколько подозрительных моментов, но к ним вернёмся позже. Итак, что можно сказать обо всём с ходу? Значит, так, предположительно хозяйка дома наступает вот на эти грабли. Грабли, естественно, бьют её в лоб, отсюда синяк. Возможно, она опрокидывается назад и падает на садовые ножницы, торчащие из ведра для подручного садового инвентаря лезвием вверх среди лопаточек, грабелек и перчаток. Таким образом, пожилая женщина получает смертельный удар в спину или, как принято писать в протоколах, «рану, несовместимую с жизнью». Увы, бывает…
В принципе всё ясно и логично, перед нами типичный несчастный случай. Так и оформим. Я ещё раз осторожно обошёл тело, думая о кратковременности нашего бытия, и, вздохнув, захлопнул блокнот. К сожалению, все мои надежды утереть нос Жерару рассыпались как карточный домик. Дело было слишком Уж явным, такое подстроить невозможно. А вот, кстати, и медики…
У ворот просигналила подъехавшая машина «скорой помощи», вышли два санитара, ещё раз осмотрели тело и начали осторожно перекладывать его на носилки. Староста помог мне огородить место (здесь должны были ещё поработать криминалисты) и заклеить входную дверь в дом специальной полосатой лентой. Вроде теперь точно всё, можно возвращаться в участок. Однако уже по пути к калитке в мою голову стали забредать неуверенные мысли. Причём одна цеплялась за другую…
Может быть, всё‑таки я недостаточно тщательно допросил этого Жюбера Зазнобра? Собственно, я и задал ему всего два‑три вопроса. А ведь у него явно бандитское лицо и, судя по наколкам, солидное криминальное прошлое. Что он мог совершить? За что его посадили? Где мотал срок? Кто из авторитетов сидел вместе с ним? Почему он так стремился мне помочь? Всё это может быть очень и очень важным. Надо срочно пробить его по нашей базе данных. Бывший уголовник у мёртвого тела, каждая улика на своём месте, и всё буквально кричит о том, что это стопроцентный «несчастный случай»?!
Я сбавил шаг и неуверенно взялся за ручку дверцы патрульной машины, когда в конце улицы замаячила длинная фигура индейца на велосипеде. Вот кто мне поможет!
Мой новый коллега сразу начал с извинений:
– Я ещё мало знаю город, прости, о мой старший брат. Я спрашивал у всех, куда пошёл вождь Блестящая Бляха, но они смеялись надо мной. Наверное, никогда не видели индейца на тропе войны.
– Надо спрашивать, куда пошёл сержант Брадзинский, – с трудом сдерживая нетерпение, поправил я. – Чмунк, вы же следопыт?
– Да, меня учили читать следы с двух лет, как маленького волчонка.
– Хук! Тогда для вас здесь есть работа, пошли.
Мы вернулись во двор, пропустив на выход двух санитаров с носилками, они вынесли накрытое простынёй тело, привычно загружая его в чёрную санитарную машину. Я потащил индейца в сад. Староста ещё был там, заметив нас, он испуганно подскочил на месте. Пользуясь случаем, этот негодяй воровал луковицы цветов, выковыривая их из свежих грядок.
– Вы ещё что‑то забыли? – забормотал он наглым тоном.
– Да, надо кое‑что доделать. А вот вы что здесь забыли? – строго сощурился я.
– Э‑э… мм… Она обещала мне луковицы тюльпанов. Они у неё всегда были самыми лучшими. Никогда не мог понять, как ей это удавалось. Может, разведённым спиртом поливала, а может, самогонкой? Ну, я вам больше не нужен, офицер, то есть офицеры? – спросил он, рассовывая по карманам луковицы, смерил Чунгачмунка недоуменным взглядом и начал боком ухрамывать к выходу.
– Подождите минуточку, месье… Зазнобр.
– А чё не так? – застыл он на месте с комическим выражением испуга на лице.
Я жестом попросил его подождать и кивнул Чмунку, который на коленях ползал по траве, что‑то вынюхивая, пробуя на язык и подозрительно щурясь. Судя по лихорадочному блеску в глазах, он явно напал на след.
– Докладывай.
– Хук, – кивнул краснокожий. – Есть следы этой женщины. И этого мужчины.
Под моим строгим взглядом староста съёжился. Я блефовал, уж эти следы были отлично видны даже мне. Нужно что‑то другое, хоть что‑нибудь ещё, а?
– И ещё отпечатки ноги ребёнка.
– Что? – не поверил я.
– Очень толстого и тяжёлого ребёнка, – подтвердил Чунгачмунк, указывая мне на едва различимые следы широких подошв. Теперь и я их увидел – следы маленьких ног, впечатанные достаточно глубоко, а потом затёртые, словно кто‑то не хотел, чтобы их увидели. Думаю, только глаз индейца и мог бы их различить, мой бы вновь проскользнул…
– Где ребёнок? – Я встал и обернулся к старосте.
– Какой ребёнок? – заметался он. – Не было у вдовы никакого ребёнка. А у меня давно дети взрослые. Кто в Парижске, кто вообще за границей живёт, и ничего, на папашу Жюбера не жалуются.
Я прервал его выразительным покашливанием и обратился к новому коллеге:
– Что такое, друг? Ты ещё что‑то увидел?
Индеец медленно покачал головой, не отрывая взгляда от следов, он явно о чём‑то глубоко задумался.
– Этот ребёнок то ходил, то ползал, – сказал он, но в голосе его были сомнения. Или мне показалось? Но, как бы то ни было, пока всё только ещё больше запутывалось. Кто этот ползающий ребё