— Там!
Начала она, немного встревоженная тем, что почувствовала.
— Где? — прошептал Данте в ее волосы, сжимая в объятиях. Скорее всего, окружающие думали, что он успокаивал ее или что они цеплялись друг за друг друга в благодарности, что избежали гибели.
Она не открыла глаз.
— Слева от меня. О... Я не знаю... возможно, метрах в ста. В той стороне, припарковался у обочины.
— Он?
— Он, — ответила она очень уверенно.
***
— Наши друзья в полном порядке, — с отвращением сообщил приверженец Ансара, опуская бинокль, чтобы сконцентрироваться на телефонном разговоре. — Они лишились автомобиля, но сами не пострадали.
Рубен в отчаянии вздохнул. Это лишь доказывало старую пословицу: Хочешь сделать что-то правильно, сделай это сам.
— Отзовите наблюдение, — сказал он. — У меня есть кое-какие идеи.
Их планы были слишком сложными, а лучший план всегда самый простой. Чем меньше деталей, способных дать осечку, и меньше участников, тем больше шанс добиться цели.
Вместо того, чтобы пытаться сделать смерть Рейнтри похожей на несчастный случай, проще было дождаться последней минуты, когда для клана станет слишком поздно объединяться в Прибежище, а затем просто пустить ему пулю в голову.
Простое всегда было лучшим.
***
— Я вижу, о ком ты говоришь, — сказал Данте, — Но ничего не могу сказать с этого расстояния. Он, кажется, ничего не делает, просто стоит рядом со своим автомобилем, как и многие другие.
— Наблюдает, — ответила Лорна. — Он наблюдает за нами.
— Ты можешь сказать что-нибудь о его энергетическом поле?
— Он излучает много волн. Он более силен, чем кто-либо из тех, кого я там ощущаю, но, гм, он отнюдь не так силен, как ты. — Она подняла голову и открыла глаза. — Я бы сказала, что он там единственный такой необычный. Ты уверен, что я не вообразила это?
— Уверен. Ты должна начать доверять своим чувствам. Скорее всего, он просто…
— Мистер Рейнтри, — позвал один из полицейских.
Он быстро поцеловал Лорну в губы, затем освободил ее и зашагал к полицейскому. Волей-неволей, Лорна последовала за ним, хотя остановилась, как только принуждение перестало тащить ее вперед.
Место аварии начали расчищать; свидетели закончили давать показания, и все большему числу людей удалось вывести свои автомобили вокруг разбитого «ягуара», остатков сломанного ограждения и всех спасательных машин. Прибыли два буксировщика, один, чтобы увезти «ягуар» Данте, другой, чтобы забрать вторую, пострадавшую в ДТП машину. Прежде, чем отдать свой бедный автомобиль, Данте вытащил из него регистрационную и страховую карты, а так же ключи от гаража. Учитывая, насколько искореженным был автомобиль, найти в нем что-нибудь и вытащить было настоящим свершением.
Насколько могла судить Лорна, он совсем не расстроился из-за потери «ягуара». Он не любил неудобства, но сам автомобиль ничего для него не значил. Он уже принял меры к тому, чтобы автомобиль фирмы ждал его в гостинице, и один из его многочисленных служащих спешил к месту аварии, чтобы забрать их. Как она всегда подозревала, деньги сглаживали многие жизненные ухабы.
Размышления о деньгах побудили ее небрежно пощупать рукой свой левый передний карман. Деньги все еще оставались там, как и водительские права, и маленькие ножницы, лежащие в правом кармане. Она понятия не имела, чем смогут помочь эти ножницы в любой действительно опасной ситуации, но, в любом случае, они у нее есть.
Она заметила, что чувствует себя уже намного лучше, а мерзкий холод ушел. Она повернулась и посмотрела туда, где стоял наблюдатель. Его там больше не было, как и его автомобиля. Совпадение, задумалась она, или причина и следствие?
А не было ли странным, что она ощущала тот тошнотворный холод перед пожаром в казино и непосредственно перед перекрестным огнем гангстеров? Может быть, она реагировала не на человека, а на то, что собирается случиться? Возможно, этот холод — предупреждение. Конечно, она также испытала подобное чувство прямо перед тем, как Данте повел ее завтракать Мак-Маффином, но принцип мог быть верным: Внимание! Предстоит съесть Мак-Маффин!
Она почти пришла к термину ясновидения, потому что даже притом, что провела целую жизнь, настаивая, что просто хороша с числами, она всегда знала, что это было нечто большее. Она не хотела обнаружить у себя еще один талант, особенно тот, который, казался бесполезным. Дар предупреждения был хорош, особенно, если знаешь, о чем тебя предупреждают. Иначе, зачем беспокоиться?
— За нами приехали, — сказал Данте, подходя к ней сзади и обвивая рукой ее талию. — Хочешь пойти со мной в гостиницу или вернуться домой?
Домой? Он назвал свой дом и ее домом? Она подняла глаза, готовясь поймать его на ошибке, но слова замерли на губах. Он следил за ней твердым, обжигающе сосредоточенным взглядом; это было не соскользнувшей с языка оговоркой, а предупреждением.
— Мы оба знаем, к чему все идет, — сказал он. — В гостинице у меня есть личный номер, электрики вчера все наладили, поэтому она функционирует. Ты можешь поехать со мной в гостиницу или домой, но в любом случае в итоге окажешься подо мной. Единственное различие состоит в том, что отправившись домой, ты получишь немного больше времени, если оно тебе нужно.
Ей требовалось нечто большее, чем время, но обочина автомагистрали была неподходящим местом для выяснения отношений, которое, как она знала, приближалось.
— Я еще не определилась спать ли с тобой, и приму решение согласно своему расписанию, а не твоему, — ответила она. — Я поеду в гостиницу, потому что не хочу провести еще один день взаперти в твоем доме, так что не становись самонадеянным, Рейнтри.
Напряженное выражение исчезло, сменившись ухмылкой. Окинув себя взглядом, он ответил:
— Слишком поздно.
Глава 20
Лорна была слишком обеспокоена, чтобы просто сидеть в номере Данте, пока сам он сновал буквально всюду, раздавая указания по очистке и ремонту, разговаривая со страховщиками и встречаясь с подрядчиками. Она упрямо следовала за ним, прислушиваясь, но не вступая в беседу. Там, где не побывал огонь, внутреннее убранство гостиницы было обворожительным. Погоревшие места активно восстанавливались. Вместо того, чтобы ждать возмещения от страховых компаний, он пригласил от них экспертов, которые оценили нанесенный ущерб, а затем развернул ремонт, используя собственные деньги.
Он уже говорил ей, что очень богат, но гораздо больше о нем рассказывал его образ жизни. У него не было армии прислуги. Он жил в большом, великолепном доме, но не стал превращать его во дворец. Он водил дорогие автомобили, но управлял ими сам. Сам готовил себе завтрак и загружал посудомоечную машину. Он любил роскошь, но чувствовал себя комфортно с гораздо меньшим.
Тем не менее, когда дело касалось гостиницы, он был непреклонен. Все должно было быть высшего качества, от туалетной бумаги в ванных до простыней на кроватях. Он требовал, чтобы поврежденные дымом комнаты были вычищены и приведены не в «достаточно хорошее», а в великолепное состояние. Чтобы они стали лучше, чем до пожара. Если не удавалось избавить занавески от запаха дыма, он приказывал избавиться от занавесок; с коврами поступали аналогично.
Лорна узнала, что из-за постояльцев, которым разрешили вернуться в свои комнаты и забрать имущество, предыдущий день здесь напоминал сумасшедший дом. Поскольку разрушенное казино присоединялось к гостинице, гостей в целях безопасности необходимо было сопровождать, чтобы удостовериться, что любопытство не приведет их куда не следует.
Казино строили лишь с одной целью — приносить деньги. В один из редких моментов, когда у Данте появилась свободная минутка, он рассказал Лорне, что, чтобы не работать себе в убыток, через казино должно ежедневно проходить свыше шести миллионов долларов, и поскольку каждая точка в казино приносила щедрую прибыль, сумма наличных, с которой он ежедневно имел дело, была умопомрачительной.
Четыре тысячи квадратных метров расплавленных и обугленных автоматов содержали в себе тысячи и тысячи долларов, поэтому руины приходилось круглосуточно охранять, ожидая пока машины не транспортируют, а их содержимое не будет по возможности максимально спасено. Приблизительно половина машин выплевывала не монеты, а заменявшие их бумажные билеты, что сэкономило и время, и деньги. Хранилища для монет и сейф хозяина были несгораемыми, поэтому они сохранили огромную сумму наличных, к тому же кассиры в кабинах отказались эвакуироваться, пока не обеспечили сохранность денег, что говорило об их преданности, но не о разумности: оба смертельных случая относились именно к ним.
Начальник пожарной охраны заканчивал свое расследование, поэтому Данте загнал его в угол.
— Это был поджог? — прямо потребовал он ответа.
— Все указывает на проблему с электропроводкой, мистер Рейнтри. Я не нашел никаких следов катализатора. Но пламя достигло необычно высокой температуры, поэтому, признаюсь, я проявил подозрительность.
— В таком случае, почему здесь присутствовали детективы и расспрашивали меня в воскресенье ночью, сразу же после пожара, когда вы еще даже не начали расследование? Это не являлось местом преступления.
Начальник пожарной охраны потер нос.
— Вам не сказали? Во время пожара поступил звонок. Какой-то псих утверждал, что поджег казино. Однако, когда его разыскали, оказалось, что он находился в одном из ресторанов, и когда раздался звук пожарной тревоги, вытащил сотовый и урвал мгновения триумфа. Парень слишком много выпил. — Инспектор тряхнул головой. — Некоторые люди просто чокнутые.
Данте встретился взглядом с Лорной; оба были удручены.
— Мы были удивлены происходящим. Мне уже повсюду начали мерещиться заговоры, — сказал он.
— При пожарах часто происходят необычные вещи. Одна из них как раз в том, как вам удалось выжить. У вас не было совершенно никакой защиты, но жар и дым не добрались до вас. Поразительно!
— Я чувствовал, как дым добрался до нас, — сухо ответил Данте. — И думал, что от кашля вывернусь наизнанку.
— Однако ваши дыхательные пути оказались не повреждены. Я видел, как умирали люди, наглотавшиеся и меньшего количества дыма.
Лорна задалась вопросом, что бы он подумал, увидев, что осталось от «ягуара» Данте, тогда как они оба не получили ни единого ушиба.
Нет, что-то здесь не так. Нахмурившись, она посмотрела на Данте, действительно посмотрела. Недавно у него на лице красовался порез от удара о воздушную подушку, которая буквально разрезала кожу на скуле. На щеке начинал проявляться синяк, и она опухала, как и его левая рука.
А сейчас, всего несколько часов спустя, щека выглядела прекрасно. Лорна вообще не видела раны. Ни опухоли, ни синяков. Но она знала, что не вообразила их, потому что кровь попала на его рубашку, и он ходил в свой номер переодеться, и сменил тенниску на белую костюмную рубашку с джинсами, рукава которой были закатаны, открывая его здоровое левое предплечье.
На ней тоже не осталось никаких повреждений. После того, как ее так резко развернуло, у нее, по крайней мере, должны были болеть и ныть мускулы, но она чувствовала себя прекрасно. Что происходит?
— Это тупик, — заметил он после разговора с начальником пожарной охраны, внимательно осматривая повреждения. — Глупость некоторых людей просто поражает.
— Я знаю, — рассеянно ответила она, все еще размышляя над тайной исчезновения ран. Существовал ли какой-нибудь способ дипломатично спросить человека, действительно ли он является человеком?
Но как же быть с отсутствием ушибов у нее самой? Лорна знала, что она-то точно человек. Эта его заслуга? Он каким-то образом избавил ее от ран?
— Царапина на твоем лице, — выпалила она, слишком обеспокоенная, чтобы промолчать. — Что с ней случилось?
— Я быстро исцеляюсь.
— Не морочь мне голову, — сказала она более раздраженно, чем хотела. — Твоя скула была ушиблена, раздута и порезана всего несколько часов назад. А теперь нет ни единой отметины.
Он быстрым взглядом оценил выражение ее лица, затем произнес:
— Пойдем в номер, там мы сможем поговорить. Есть несколько вещей, о которых я не упоминал.
— Не смешно, — пробормотала она, когда они прошли мимо гостиничных офисов к частному лифту, который вел только в его номер. Его офис располагался на том же самом этаже, но был отделен от номера и находился на другой стороне гостиницы. Когда начальник службы безопасности тащил ее сюда, то воспользовался одним из общественных лифтов. Не удивительно, что при эвакуации они не встретили на этом этаже ни одного человека, — подумала она, — так как весь этаж принадлежал ему одному.
Номер почти в тысячу квадратных метров выглядел как и любой другой роскошный гостиничный номер: совершенно безличным. Данте говорил, что оставался здесь, только когда его допоздна задерживали дела казино и возвращаться домой не имело смысла. Комнаты были большими и удобными, но кроме одежды, которую он держал для непредвиденных случаев, в нем не было ничего, принадлежащего ему.
Странно, подумала она, но ей уже знаком его вкус в обстановке, его любимые цвета и произведения искусства, которые выбирал лично он. Этот номер украшал дизайнер, специализирующийся на гостиницах, а не на жилых домах.
Рейнтри спустился по двум ступенькам вниз вглубь комнаты и прошел дальше к окнам. Как она заметила, его тянуло к окнам. Ему нравились стекла во всем их разнообразии — но еще больше он любил находиться снаружи, поэтому в гостиничном номере тоже имелся балкон, достаточно большой, чтобы там уместились стол и стулья для еды на воздухе.
— Хорошо, — сказала она, — А теперь расскажи, как ушибы и порезы исчезли всего через несколько часов. И заодно, почему на мне тоже нет синяков. У меня даже ничего не болит!
— Легко, — ответил он, вытаскивая из своего кармана серебряный амулет на шнурке и протягивая его на ладони. — Это было в машине.
Маленький амулет был сделан в форме летящей птицы, возможно орла. Она покачала головой.
— Не понимаю.
— Это защитный амулет. Я рассказывал тебе о них. Я снабжаю ими Гидеона. А он частенько посылает мне амулеты плодовитости...
Лорна отшатнулась и скрестила пальцы, будто спасаясь от вампира.
— Держи эту штуку подальше от меня!
Он хмыкнул.
— Я сказал, что это защитный амулет, а не плодовитости.
— Ты подразумеваешь, что это нечто вроде резины, которую ты цепляешь не на член, а на шею?
— Нет, это другой вид защиты. Она предотвращает физический вред, или минимизирует повреждения.
— Думаешь именно поэтому, мы сегодня не были ранены?
— Я это знаю. Поскольку Гидеон полицейский, он носит амулет постоянно. Мой доставили в субботу, значит, Гидеон изготовил его только что. Не знаю, почему он сделал защитный амулет вместо дарующего плодовитость, если только не составил дьявольский план, замаскировав его под защитный, но этот — настоящий. Близится солнцестояние, и дары Гидеона могут выйти из-под контроля, точно так же, как иногда и мои. Он, должно быть, перестарался с заклинанием, — восхищенно сказал он. — Я не надевал его. Лишь положил в бардачок и забыл о нем. Обычно амулет воздействует лишь на определенного человека, но когда сегодня ни один из нас не был ранен... Думаю, он должен воздействовать на любого в пределах определенного пространства. Это единственное объяснение.
В действительности, это было определенной степенью крутизны. Ей понравился даже способ, которым он выразился: перестарался с заклинанием.
— И он же заставляет быстрее заживать твои раны?
Данте покачал головой, опуская амулет обратно в карман.
— Нет, это привилегия семьи Рейнтри. Когда я говорю, что быстро исцеляюсь, я подразумеваю действительно, действительно быстро. Небольшая царапина, вроде этой — просто ерунда. Исцеление более глубокой раны может занять всю ночь.
— Как ужасно для тебя, — сказала она, хмуро глядя на него. — Какие еще у тебя имеются несправедливые преимущества?
— Мы живем дольше, чем большинство людей. Не намного, но наша средняя продолжительность жизни приблизительно от девяноста до ста лет. В старости мы обычно тоже не болеем. У нас есть способность оставаться по-настоящему здоровыми. Например, я никогда не простужался. Мы не подвержены вирусным болезням. Бактериальные инфекции могут вызвать слабое недомогание, но вирусы по большей части недолюбливают наш клеточный состав.
Из всех сказанных им вещей, никогда не простывать, казалось самым замечательным. Это также означало никогда не болеть гриппом, и…
— Ты не можешь заболеть СПИДом!
— Правильно. А еще мы горячее. Температура моего тела обычно равна или выше тридцати семи и семи градусов. Погода должна стать действительно, действительно холодной, прежде, чем я почувствую дискомфорт.
— Это так несправедливо, — пожаловалась она. — Я тоже хочу не мерзнуть и не бояться СПИДа.
— И кори, — пробормотал он. — И ветряной оспы. И лишая. И герпеса. — Его глаза мерцали весельем. — Если ты в самом деле хочешь стать Рейнтри и никогда больше не страдать от заложенного носа, есть способ осуществить твое желание.
— Как? Похоронить темной лунной ночью цыпленка и обежать семь раз вокруг пня?
Он прервался с изумленным выражением на лице.
— У тебя невероятно странное воображение.
— Скажи мне! Как кто-то становится Рейнтри? Что это за ритуал?
— Он очень древний. Ты о нем слышала.
— Я знаю только про цыпленка. Ну давай, что это?
Его улыбка была медленной и горячей.
— Роди моего ребенка.
Глава 21
Лорна побледнела, затем покраснела, потом снова побледнела.
— Это не смешно, — сказала она глухим тоном, поддавшись резкому порыву беспокойно пройтись по комнате. Она подняла пуховую подушку, но вместо того, чтобы положить ее назад на диван, стояла, прижав ее к груди и уткнувшись в нее головой.
— Я не шучу.
— Ты не... нельзя заводить младенцев как средство. Люди, которые не хотят детей для себя, никогда, никогда не должны рожать их.
— Согласен, — мягко сказал он, оставляя свое место у окна и неторопливо подходя к ней, словно сегодня у него больше не было никаких дел.
— К этому нельзя относиться легкомысленно. — С его стороны было нечестно сказать: «Роди моего ребенка», как будто он именно это и подразумевал. Он не мог подразумевать этого. Они знакомы два дня. Именно так и говорят мужчины, чтобы соблазнить женщин, потому что сотни столетий назад какой-то хитрый ублюдок выяснил, что большинство женщин мечтают иметь ребенка.
— Клянусь, я отношусь к этому очень серьезно. — Его тон был нежен, когда он коснулся ее плеча, а потом скользнул ладонями на спину. Она почувствовала, как жар его кожи проник сквозь одежду. Кончиком пальца он поглаживая провел по ее позвоночнику, мягко изгоняя напряженность.
Она не подозревала, что была настолько натянута и нежный массаж превратит ее в масло. Она позволила ему прижать ее к себе, позволила своей голове удобно устроиться на его плече, потому что все, что он делал, было так хорошо. Все же... Она подняла на него прищуренный взгляд.
— Не думай, что я не заметила, как близко твои руки находятся от моих ягодиц.
— Я был бы разочарован, если бы ты не заметила. — Улыбка коснулась губ Данте, когда он прижался теплым поцелуем к ее виску.
— Не позволяй им опускаться ниже, — предупредила она.
— Ты уверена? — Слегка нажимая, он проследил пальцем шов ее джинсов вниз от пояса, одновременно массируя горячей ладонью ее ягодицы. Этот палец оставлял после себя огненный след, заставляя ее выгибаться и дрожать. Она, по меньшей мере, раз десять открывала рот, чтобы произнести «нет». Скажи она одно это слово, и он бы остановился; решение продолжать или нет принадлежало ей — но именно твердое понимание этого факта оставило это единственное слово непроизнесенным. Вместо этого она лишь чувствовала предвкушение, отчаянно задыхалась, изгибалась и цеплялась — ждала и ждала, полностью сосредоточившись на медленных ласковых движениях руки, которая неторопливо скользнула вниз, чтобы погрузиться в развилку между ног. Он нажал сильнее, его пальцы гладили сквозь джинсы вход в ее тело так, что шов слегка натирал ее плоть, мягкую и податливую.
Он привел ее к этому за два дня, начиная с того первого поцелуя у него на кухне. Терпеливо раздувал искру желания, пока та не превратилась в маленькое пламя, а затем поддерживал его мимолетными прикосновениями и еще кое-чем более сильным, чему невозможно было сопротивляться: своим откровенным влечением к ней. Она отдавала себе отчет в его действиях, замечала едва уловимые продвижения и даже оценила его мастерское самообладание. Забраться прошлой ночью в ее кровать — и не прикоснуться к ней — было дьявольски умно. С тех пор как они встретились, он вынуждал ее делать много вещей, но ни разу не попытался добиться ее ответа. Поступи он так, и она закрылась бы от него холодностью. Искра бы погасла, и она не позволила бы ей возродиться.
Его теплый рот прошелся по линии ее подбородка, неспешно покусывая и дегустируя, как будто он не хотел ничего иного и имел все время в мире, чтобы вкушать ее. Только очень твердая выпуклость в джинсах выдавала его нетерпение, а Лорна так сильно прижималась к нему, что могла чувствовать его вздрагивания и пульсацию, приглашавшие ее раздвинуть ноги и позволить ему стать еще ближе.
Потом его рот накрыл ее губы, и последние остатки сдержанности испарились. Поцелуй был твердый, глубокий и голодный, его язык погрузился в ее рот. Желание разлилось по всему телу, сделав ее теплой, уступчивой и мягкой. Его свободная рука переместилась к ее груди, нашла соски сквозь слои ткани и мягко сжала их. Теперь она полностью находилась в его власти, не сопротивлялась ни единой его ласке, и одежда, скрывающая его тело, внезапно стала раздражать. Она хотела все остальное, все, что он должен был дать ей, и со вспышкой ясности внезапно поняла, что должна сказать то, что хотела именно сейчас. Минутой позже будет слишком поздно.
Доказательство того, насколько далеко она зашла, выразилось в количестве силы воли, потребовавшейся от нее, чтобы прервать поцелуй.
— Мы должны поговорить, — сказала она напряженным и хриплым голосом.
Он застонал и рассмеялся одновременно.
— О, Боже, — пробормотал он, срывающимся от расстройства тоном. — Эти три слова гарантированно вгонят в панику любого мужчину. Разве это не может подождать?
— Нет, это об этом. О нас. Сейчас.
Он вздохнул и прижался своим лбом к ее.
— Твой выбор времени просто садистский, ты это знаешь?
Лорна погрузила пальцы в черный шелк его волос, чувствуя прохладу прядей и жар его кожи.
— Это ты виноват. Я почти забыла. — Ее язык казался немного распухшим, а речь стала медленнее, чем обычно. Да, определенно это он виноват — во всем этом.
— Ну тогда давай, говори. — В словах слышалось тяжелое смирение и искренняя покорность мужчины, который просто хотел секса. Она бы рассмеялась, если бы не тяжелое напряженное желание, угрожающее сокрушить все вокруг.
Она сглотнула, изо всех сил пытаясь облечь мысли в ясное предложение.
— Мой ответ... будем ли мы заниматься этим... зависит от тебя.
— Я голосую «за», — ответил он, покусывая мочку ее уха.
— Это касается контроля за моим разумом... Ты должен остановиться. Я могу быть либо твоей пленницей, либо любовницей, но не тем и другим одновременно.
Он поднял голову, его взгляд стал холодным и колючим.
— Сейчас нет никакого принуждения. Я не насилую тебя. — В его словах сквозил гнев.
— Я знаю, — ответила она, с дрожью втягивая воздух. — Поверь мне, я вижу разницу. Это... У меня должен быть выбор, остаться или уйти. В этом должна быть свобода. Ты не можешь продолжать перемещать меня туда-сюда, подобно марионетке.
— Это было необходимо.
— Сначала. Я ненавидела это тогда и ненавижу сейчас, но у тебя действительно были серьезные причины сначала. Но не теперь. Думаю, что ты слишком привык во всем властвовать, дрэнир.
— Ты убежишь, — категорически заявил он.
— Мой выбор. — В этом она отступить не могла. Данте Рейнтри был сродни силе природы; отношения с ним были достаточно напряженными даже без его способности приковывать ее мысленной цепью. Он должен предоставить ей свободу, иначе они навсегда останутся только тюремщиком и заключенным.
— Мы равны... или мы ничто.
Выражение его лица ни о чем не говорило, но она видела, что ему совершенно не хотелось терять контроль. Интуитивно, она уловила его дилемму. На чисто интеллектуальном уровне он все понимал. На более примитивном — не хотел потерять ее, и при необходимости был готов проявлять деспотизм и властность.
— Все или ничего. — Она встретила его пристальный взгляд, чувствуя себя борцом на ринге. — Ты больше никогда не будешь использовать на мне свой мысленный контроль. Я тебе не враг. В некоторых моментах ты должен мне доверять, и такой момент — сейчас. Или ты планируешь держать меня прикрепленной к тебе вечно?
— Не вечно. — С трудом выдавил он. — Только до…
— До чего?
— Пока ты не захочешь остаться.
Она улыбнулась этому грубому признанию и погрузила обе руки в его волосы.
— Я хочу остаться, — просто ответила она и поцеловала его в подбородок. — Но когда-нибудь я, возможно, захочу уйти. Ты должен рискнуть, и если такой день настанет, должен отпустить меня. Я точно так же рискую с тобой, потому что однажды ты можешь не захотеть быть рядом со мной. Я хочу твое слово. Обещай мне, что больше никогда не будешь использовать на мне мысленный контроль.
Она видела его ярость и разочарование, видела, как сжалась его челюсть. Она знала, о чем просила; отказ от власти противоречил всем его инстинктам, и как человека, и как дрэнира. Он жил в двух мирах, обычном и паранормальном, и в обоих был боссом. В своей неприхотливости, равно как и в манере обращаться с вещами, он опять же являлся боссом. Не будь он дрэниром Рейнтри, его природное доминирование удерживалось бы в более крепкой узде, но действительность состояла в том, что он был королем.
Внезапно он опустил обнимавшие ее руки, отстранился и свирепо прищурился.
— Ты можешь идти.
Лишившись его прикосновений и жара, Лорна едва удержалась от возражения. Что он сказал?
— Ты даешь мне разрешение или приказываешь?
— Обещаю.
Дыхание внезапно перехватило. Губы задрожали, и она сжала их, прежде чем начать говорить, но он поднял руку, останавливая ее.
— Еще одно.
— Что?
Его зеленые глаза почти пылали, они были полны решимости.
— Если ты останешься... никаких тормозов.
Ясное предупреждение, подумала она почувствовав головокружение и немного задрожав в ожидании.
— Я остаюсь, — сумела она сказать, делая полшага вперед.
Эти полшага были всем, на что у нее хватило времени, прежде чем он рванулся вперед, выпустив из-под контроля скрытую силу. Если она была свободна, то и он тоже. Он поднял ее на руки и понес в спальню, двигаясь так быстро, что у нее закружилась голова. Медленное, осторожное соблазнение было закончено, осталось лишь первобытное желание. Он бросил ее на кровать и последовал за ней, стаскивая с нее одежду грубыми, торопливыми движениями, даже не смотря на то, что она помогла ему, и ее собственные руки тряслись, когда она разбиралась с кнопками и молниями, крючками и шнурками. Пока она сражалась с пуговицами на его рубашке, он сдернул с нее ботинки и джинсы, а пока она изо всех сил пыталась справиться с молнией, сдерживавшей его эрекцию, стянул вниз ее нижнее белье.
Он скинул свои джинсы и боксеры и отшвырнул их ногой. Лорна хотела дотронуться до него, погладить, но он подобно приливной волне повалил ее на кровать и прижал своим тяжелым весом. Его проникновение не было осторожным. Когда он глубоко погрузился в нее, то был твердым, голодным и мощным.
Она издала удушливый вскрик, ее тело потрясло проникновение, но она приподнялась, встречая его. Его жар обжигал ее внутри и снаружи. Он вышел, вонзился снова, потом еще. В ее голове вспыхнуло предупреждение, когда она осознала, что означает эта высокая температура, и Лорна сумела произнести:
— Презерватив.
Он выругался, протянул руку и резко распахнул ящик на ночном столике. Он порвал первый презерватив, надевая его на себя. Ругаясь еще яростнее, он замедлил движения, больше заботясь о втором. Когда тот был благополучно водружен, Данте вошел в нее снова, затем приостановился, прижав ее своим весом, и их напряженные тела вместе содрогнулись от облегчения. Слезы скатывались по ее лицу. Это не было оргазмом, это было... чистое освобождение, как будто неумолимая боль внезапно исчезла. Это было завершение — не сексуальное, но какое-то более глубокое, словно некоторая часть ее самой отсутствовала и внезапно вернулась на место.
Она почувствовала себя наполненной, хотя не подозревала, насколько была пустой; почувствовала себя накормленной, хотя не знала, что была голодна.
Он приподнялся, поддерживая свой вес на руках и отодвигаясь, затем естественно двинулся вперед медленным, глубоким толчком.
— Не плачь, — бормотал он, целуя слезы на ее влажном лице.
— Я не плачу, — сказала она. — Это так.
— А.
Он произнес это таким тоном, будто понял, и возможно так оно и было. Он перехватил ее пристальный взгляд и удерживал его, двигаясь в ней, вызывая ее отклик и входя все глубже. Она одновременно была и расслаблена, и напряжена: расслаблена, потому что знала, что он не собирается оставлять ее, напряжена — от растущего удовольствия.