– Так о чем… – начала было Люша, но Иван даже не дал ей договорить.
– Все о том же. Об Алеше. Нам серьезно надо поговорить. И давай прямо сегодня все решим.
– Давай поговорим и решим. Я вся внимание.
Они сидели в гостиной, и Люша подумала, не предложить ли Ивану кофе. Законы гостеприимства она чтила свято. Но Иван заговорил быстро, четко, по‑деловому и действительно – об очень важном. Мысль о кофе улетучилась с первых же его фраз.
– Я вчера снова с адвокатом встречался. Мы каждый шаг наш обсудили. Он, кстати, все заранее провентилировал… Есть у него зацепка в органах опеки, только в другом районе. Короче, дело выглядит таким образом, что мне Алешу не отдадут. Я одинокий разведенный бездетный мужчина. Тебе могут отдать, хотя тоже не факт. Но тебе – могут. В твою пользу – у тебя свои дети. Работа есть. Жилплощадь приличная. Против тебя – ты тоже одна растишь своих детей. Плюс – зарплата твоя маловата. То есть – мы оба можем пролететь с нашей затеей. Понимаешь?
– Понимаю. Мы с мамой тоже об этом думаем. Можем пролететь. Тем более охотники на Алешину квартиру могут объявиться, – согласилась Люша.
– Эта чаша пока миновала. Пока никто не нашелся. Может, и не найдется. Но нам надо действовать беспроигрышно. И у меня есть план. Мы сможем победить! – провозгласил Иван.
– Неужели сможем? – не поверила ему Люша. – Как ты себе это представляешь?
– Очень просто. Очень даже просто! Ты только выслушай и не отвергай! Отнесись по‑деловому.
– Давай, говори, я отнесусь сугубо по‑деловому.
Парень подошел к Люше и положил морду ей на колени.
– Хороший мой, – проворковала Люша и принялась чесать псу за ухом.
– Рррррррррр, – едва слышно заурчал Парень. Почти как кот.
– Уйди, Парень, по‑хорошему, – велел Иван.
Парень сделал вид, что оглох.
– Да ты говори, – подбодрила Люша, – он же не мешает.
– Ладно. Ну вас всех. Короче, вот единственное решение нашей проблемы: мы с тобой должны пожениться. Ну, оформим по‑быстрому брак. И сразу – смотри – все меняется в нашу пользу. Мы – полноценная семья, воспитывающая двоих детей, у меня зарплата – более чем… Жилплощадь – отличная. Мы распишемся – ну, только ради этого. А потом, когда все решится, когда и с усыновлением все пройдет, можно развестись. В любой момент, как скажешь. Ну? Что думаешь? Ты поняла меня?
– Поняла, – кивнула Люша. – Ну да. Это все решит. А представь, если закон примут, что больше трех раз замуж выходить нельзя? Тогда это будет мой последний брак. Отрежу себе возможность личного счастья.
– А у тебя есть кто‑то? – встревожился Иван.
– Нет. Увы. Никого. Ты же сам видишь. И мало того: тебе скажу. Пока дети не вырастут, я дала себе слово о «ком‑то» и не думать. Не нужен нам отчим. Всякие могут попасться, знаешь ли.
Иван явно воспрянул духом.
– Да не примут такой закон, уверен, что не примут. А мы зато ребенку нормальное детство обеспечим. Ты не думай, я все‑все буду делать, тебе хлопот не прибавится.
Люша засмеялась.
– То есть – ребенок прибавится, а хлопот не прибавится? О чем ты говоришь? Конечно, прибавится. И еще как! Но я к этому внутренне подготовилась уже. Настроилась. По‑другому не выйдет. Судьба, видно.
– Так что? Ты согласна? Или что? – требовал точного ответа Иван.
– Знаешь, видно, ничего мне другого не остается. Давай сделаем так. Только учти: детям моим лучше сказать, что мы поженились, ну, по‑настоящему. А то проболтаются. Они жутко болтливые у меня. А маме я скажу, как есть. Она поймет.
– Все правильно. Все так и сделаем. Спасибо тебе, Люш! Хороший ты человек!
Иван растрогался. Он, зная женщин, не ожидал, что все решится так просто. Он предполагал, что любая женщина, просто из природы своей, начнет что‑то выгадывать, усложнять ходы… С Люшей можно было иметь дело.
– А представь: твоя бывшая узнает, что ты женился, вообще лопнет от злости, – засмеялась вдруг Люша.
– Ага! Точно лопнет.
Ивану тоже стало смешно.
– А я, представь, был такой одинокий, холостой, а вдруг – раз‑раз – и отец многодетного семейства! Одним махом. Супер, да?
Они веселились, как подростки, которые после первых поцелуев решают, что любят друг друга до гроба и обязаны пожениться немедленно. Планы, проекты – один лучезарнее другого. А у них вон – и поцелуев никаких не было, чисто деловой брак, но веселья – полон дом. Даже Парень разгулялся и принялся прыгать по ковру.
– Ну что? В понедельник все и оформим? Как думаешь? – Иван хотел внести окончательную ясность в их проект.
– Ты узнай, они вроде по понедельникам выходные. Там есть какие‑то четкие часы приема в ЗАГСе. А потом – месяц ждать еще, учти. Но если в понедельник работают, давай в понедельник, почему бы и нет?
– Это я узнаю. И месяц ждать не надо будет. Так распишут. Это уж мое дело. Я все решу, – пообещал окрыленный Иван.
Они распрощались, как довольные друг другом деловые партнеры.
Конечно, оставшись одна, Люша немедленно позвонила маме.
– Мам, не волнуйся только, чего скажу. Слушай! Мы с Иваном договорились пожениться. Ну, как будто. Ради мальчика. Тогда нам его точно дадут: полная семья и все такое. Понимаешь?
– Не тараторь, – велела мама. – Давай членораздельно. Вы решили пожениться с Иваном. Так?
– Так, – подтвердила Люша.
– Это хорошо. Благословляю. Достойный человек. Молодец, что не упустила, – с каким‑то старорежимным достоинством продекламировала Виктория Александровна.
– Ты чего, мам? Не поняла? Я ж тебе сказала: как будто. КАК БУДТО! Чтобы мальчика нам отдали. Тут благословлять нечего, – затараторила вновь Люша. – Я просто ставлю тебя в известность.
– Мне абсолютно неважно, ради чего вы так решили поступить. Это – ваши дела. Люди взрослые, неглупые. Я тебе всего лишь говорю: благословляю! – медленно и внятно промолвила мама.
– Ну, ладно. Спасибо на добром слове, – удивленно протянула Люша, поражаясь маминой непонятливости. – Ты только учти: детям я скажу, что мы поженились по‑настоящему. Чтобы они не проговорились.
– И это очень правильно. Ты молодец, – одобрила мама. – Люш, кстати, скажи, вы когда расписываетесь? Как отмечать будем?
– В понедельник. Или во вторник, мам. Иван узнает, когда там открыто. И сразу распишемся. Он сказал: проблем не будет.
– Молодец! На него можно положиться! А платье? Платье же надо купить!
– Мам! Ну ты чего, в самом‑то деле! Я ж тебе говорю: все ради ребенка. И только.
– А я тебе говорю: если дети будут думать, что все по‑настоящему, то как же ты без платья замуж пойдешь? Ты бы Зайку постыдилась! – упрекнула дочь Виктория Александровна.
– О небо! – взмолилась Люша. – Ты еще скажи: кольца надо купить.
– А как же? Именно так и скажу. И фотографии сделать. Чтоб все было по‑человечески.
«Она права, – сообразила вдруг Люша, – мама совершенно права! Ведь иначе дети же первые и не поверят. Если мама выходит замуж, то где же платье, кольца, цветы, подарки, угощенье? Девочка же во всем копирует мать! И еще как копирует!»
– Да, мам, все поняла, – сказала она в трубку. – Все верно. Надо как‑то изворачиваться. Устраивать праздник.
– Кольца не проблема, – заявила мама. – Кольца вполне можно в храме купить, серебряные. На них «Спаси и сохрани» выгравировано. В любом случае носить не помешает. Цена – копеечная. И пусть будут. Вы же благое дело делаете. Пусть вас эти кольца хранят.
– Уже легче, – отозвалась Люша.
– Платье – только белое! – приказала мама. – Любой длины, но белое! Иначе – плохая примета!
– Какая примета, мам! Мы ж… – рыпнулась было Люша.
– Плохая примета. Вот какая. Только в белом.
– Оооооооо! – взвыла дочь.
– Я тебе дам денег на белое платье. И туфли, – послышалось из трубки.
– Сумасшедший дом, – прокомментировала Люша.
– Сумасшедший дом – это выходить замуж не в белом платье, – парировала мама.
– Ладно, валяй. Денег много, девать некуда, валяй.
Люше уже было все равно.
– А цветы пусть покупает Иван, – продолжила мама.
– Хорошо. Я ему отдам распоряжение.
– Правильно. И фотографа пусть пригласит. А ужин я дома накрою. Отметим по‑семейному. По‑человечески. Детям надо положительные примеры подавать, – веско заявила Виктория Александровна.
Пришлось снова приглашать Ивана. Люша только начала объяснять суть требований мамы по поводу предстоящего бракосочетания, как Иван воскликнул:
– Представь! Я об этом же как раз сейчас дома думал! Ведь детям как объяснить? И если по‑настоящему, то надо же красиво все устроить! Все правильно!
– Да это недорого, – хотела утешить его Люша. – Кольца в храме купим. Платье мне и туфли мама сказала, что подберет.
– Ну, Виктория Александровна у тебя – супервумен! – восхитился Иван. – Но нет уж! И платье, и туфли я беру на себя. А праздник устроим в ресторане. Соберемся все и отметим красиво. Договорились?
– Нет, Иван. Ты не понял. То есть недопонял. Ты просто прими, как есть: если мама сказала, что купит платье и туфли, она купит платье и туфли. И бесполезно обсуждать иные варианты. Остальное – принимается.
– Остальное – принимается! – с восторгом повторил Иван. – Я, кажется, стану подкаблучником. К тому все идет.
– Ни к чему особенному не идет. Просто, если что‑то затевать, надо делать все с умом, – повторила Люша любимые слова собственной мамы.
С этим ведь не поспоришь.
Театр
Бракосочетание прошло как по маслу. Ослепительно красивая невеста в белом платье, с воздушной фатой и букетом белых роз привлекала взгляды всех собравшихся в ЗАГСе. Представительный жених в смокинге идеально соответствовал своей даме. Нарядные резвые дети, элегантная Виктория Александровна, родители Ивана, спешно прилетевшие на бракосочетание. Иван им честно рассказал о своих намерениях, побудивших заключить этот «как будто» брак, и они почему‑то тоже решили принять участие в торжестве. Все‑таки речь шла о будущем их приемного внука!
Двухчасовой ужин в ресторане (дольше бы дети не выдержали, к тому же им положено укладываться спать вовремя, что бы ни происходило) подходил к концу. Иван удалился, чтобы расплатиться по счету.
– Красивый праздник, – сказал отец Ивана. – Поздравляю. И спасибо вам!
– У вас чудесные дети, – поддержала мужа мама Ивана, на которую он был поразительно похож.
Дети в это время визжали где‑то в глубине зала.
– А внука будущего уже видели? – спросила Виктория Александровна. – Дивный мальчик! Редкостного таланта.
– Да, – кивнули дружно родители. – Только познакомились. Мальчик редкий. И подумать только, какая судьба!
– Ничего! Переменим! Вела его одна, несчастливая звезда, а теперь под другой подрастет. Наши с вами дети – сила! – уверенно произнесла Люшина мама.
– Это правда, – заулыбалась ей в ответ мама Ивана.
– Знаете, я сначала был удивлен, а теперь – очень рад. Странно, но факт. Хотя – все, все понимаю. Но… чувствую, что все правильно. И именно так поступить и значит – не по лжи! – обратился к Люше папа ее только что образовавшегося мужа.
– Спасибо, что поняли, – сказала она.
На душе у нее было спокойно и весело. Впервые за долгое время. Вот ведь – из ничего получился настоящий праздник. Правильный и всеми одобренный.
Потом участники торжества разъехались. Люша велела Алеше и Зайке немедленно раздеться, умыться и, не дожидаясь сказки, ложиться спать. Сегодня ее праздник все‑таки. Дети уснули мгновенно: устали по‑настоящему. Люша постояла у зеркала в свадебном платье и полюбовалась собой. Действительно – хороша! И платье, и прическа, и – глаза… Колечко серебряное – лучше не придумать! Хорошо, что фото сделали – будет у нее память об этом дне. О спектакле этом.
Хороший спектакль, ничего не скажешь! Все, как настоящее! Алеша с Зайкой поверили! Все довольны, все смеются! Свидетельство о браке – вот оно! Теперь – фиг им кто откажет! Вместе они сила! Надежная ячейка общества.
Люша нехотя сняла фату, понурилась и неожиданно для себя самой заревела. Лучше бы это все – то, что сегодня происходило, – было по правде. Но тут – без вариантов. По правде никого бы у нее не было и быть не могло. Все давно решено и подписано. Никакой жених не ждет ее в спальне. Одна она. И нечего мечтать и обольщаться. Вся жизнь – сплошное вранье и спектакли. Один за другим.
Получилось!
Жизнь потекла по‑прежнему, в заботах, работах, хлопотах. Правда, очень часто по утрам в школу и сад детей отвозил Иван. Этой помощи Люша радовалась больше всего. Возможность распоряжаться собственным утренним часом – это благодать, райскую сущность которой поймут лишь те, кто долгие годы были этой благодати лишены.
В скором времени после регистрации их брака возникла проблема с совсем уж неожиданной стороны: почему‑то восстал обычно нейтральный Светозар. Ну, ясное дело: Зайка похвасталась маминой свадьбой. Даже фотки ухитрилась показать. Светозар посмотрел‑посмотрел, помрачнел и высказался недвусмысленно:
– Передайте этому вашему дяде Ване, что, если он вас хоть чем‑то обидит, я ему череп проломлю!
– Пап, он хороший, он не обидит, он нас в школу отвозит на машине, играет с нами и не обижал никогда, – попытался отстоять интересы новой семьи сын Алеша, но Светозар стоял на своем и требовал именно так и передать, такими вот словами, что у детей есть родной отец, способный за них постоять любой ценой.
Простодушные дети восприняли требование любимого папы буквально. Да‑да: любимого. Люша изо всех сил старалась вести себя так, чтобы дети не заметили ее личного неуважения к их папаше. Все равно же он их отец. Пусть лучше будут уверены в его мужественности и надежности.
Страдая и даже терзаясь от порученной им миссии, дети вынуждены были в присутствии Ивана изложить отцовские посулы.
– Папа сказал, что дяде Ване череп проломит, – потупившись, сообщила Зайка, едва дети вернулись после встречи с отцом и Маришкой‑бабушкой.
– Нет, не так. Ты все не так говоришь! – горячо вступился Алеша со слезами на глазах. Видно было, что он стыдится – и слов отца, и всей ситуации в целом. – Папа сказал: если дядя Ваня нас хоть чем‑то обидит!!! Тогда!!! Только тогда он, папа то есть, ему череп проломит! Если!!! А не просто так!
Зайка тут же заревела от неудобства перед дядей Ваней, который правда же – никогда их не обижал.
Люша расхохоталась.
– А он видел хотя бы, кому собирается травму устраивать? Дядя Ваня потяжелее его раза в два будет. Он только руки свои протянет череп ломать, а дядя Ваня…
Что‑то речи свои повела она явно не туда. Забылась.
– Стоп‑стоп‑стоп, – велел Иван честной компании. – Я вот что скажу. Папа ваш, ребята, совершенно прав! Он же папа. И он меня совсем не знает. Одно дело вы с мамой втроем. Он спокоен, знает, что вам ничего страшного не грозит. А я для него незнакомец, понимаете? Вы меня знаете, а он – нет. Нам просто надо познакомиться и подружиться. И тогда никто не будет хотеть драться и тому подобное. Он же должен поверить, что со мной вы в безопасности.
– Да! – с восторгом воскликнул Алеша, у которого явно камень с души упал. – Вы обязательно подружитесь, дядя Ваня! Папа хороший! И вы – хороший!
– Я просто уверен, что подружимся, – согласился Иван.
Люша в который раз удивилась его спокойствию и правоте. Она благодаря Ивану даже на Светозара по‑другому взглянула: ведь он, оказывается, испытывает к детям совершенно естественные отцовские чувства. И абсолютно прав он, что встревожился, между прочим! А ей надо было раньше познакомить его с Иваном. Простая истина, а долго доходила!
Мужчины встретились, пообщались и – что удивительно – понравились друг другу! Такие разные, а легко нашли общий язык. Светозар даже извинился за угрозы в адрес Ивана, тем более переданные через детей.
– Я, наверное, от неожиданности. Люша не говорила, что замуж собирается. И вдруг… Мы с мамой встревожились, – объяснял Светозар.
– Нам надо было раньше познакомиться, ты прав, – убежденно признавал собственную неправоту Иван.
На этом фронте воцарился мир.
* * *
В отношении спасенного мальчика план их полностью сработал! В опеке уважительно отнеслись к крепкой семейной паре, стремящейся подарить счастье еще одному ребенку. Все так и выходило, как разъяснял Ивану адвокат. Сначала им предложили оформить опекунство, а если никто не найдется из кровных родственников, то через определенное время вполне естественно произойдет и усыновление.
Навещали мальчика в больнице каждый день. Наконец врачи пообещали, что через неделю, после проведения повторных анализов, Алешу, вероятно, можно будет забрать домой. С Викторией Александровной ребенок на тот момент крепко сдружился. Он помнил ее по прогулкам во дворе, когда еще жива была бабушка. Виктория Александровна первая и обнаружила, что Алеша Маленький (так его называли в семье, чтобы отличать от Алеши Большого) – умеет многое из того, чему ее внучка Зайка никак не может научиться. Он бегло читал, легко считал в уме, знал латинский алфавит и некоторые английские выражения.
– Подумать только! – восклицала обычно Люшина мама, возвращаясь из больницы после очередного открытия очередных граней Алешиного таланта. – Только подумать: иметь такого одаренного ребенка и принимать наркотики! Так подло протратить свою жизнь! Его надо беречь! Лишь бы с ним все было хорошо!
– Мы постараемся! – обещал Иван.
* * *
Он боялся верить своему счастью. Вроде каждый шаг рассчитан. А никакой уверенности нет все равно. Подступила бессонница и воспоминания, которые приходили к нему лишь в случае надвигающейся беды.
Бессонница
…Те высокие холмы, за которыми их ждала дорога и встреча со своей колонной, Ивану не понравились сразу. Окутанные влажной дымкой и предрассветной мглой, холмы эти показались ему двумя могильными курганами, под которыми спят вечным сном павшие великаны. Его передернуло – то ли от сырости, то ли от дурных мыслей. О могилах, покойниках нельзя думать в местах, где поселилась и жрет все живое смерть.
Выдохнув, Иван нагнулся, проверил обувь, поправил висящий под мышкой автомат. Их командир, не обстрелянный еще, молодой, глуповатый, розовощекий, по‑взрослому хмурил брови, поглядывая то на карту, то на зловещие холмы. Он взмахом руки подозвал к себе Ивана:
– Пойдем по ложбинке, между холмами проскользнем, иначе не успеем вовремя, – непререкаемым тоном объявил лейтенант Ивану, который при всем своем военном опыте был ефрейтором, а потому решения офицера для него являлись законом.
На холмах вполне мог засесть противник, и если это так, измученным долгим переходом бойцам уготован огненный мешок. Но, видимо, в военных университетах преподавали нынче науку, мало что значащую на практике. И возражения не принимаются. Что оставалось? Вдохнуть и подчиниться.
Он пытался подружиться с лейтенантом, вместе с ним иной раз выпивал, но так и не смог втолковать гордому своим офицерством юнцу практическую военную мудрость, нажитую боевым опытом. Субординация – ети ее! Этот щегол – офицер…
…Первый выстрел хлопнул, когда они прошли ровно половину пути между холмами. Лениво как‑то хлопнул, в никуда. А вслед за первым их, растянувшихся в цепочку, стали поливать очередями сквозь туман откуда‑то сверху, с холмов. И очереди были какие‑то вялые, неприцельные. Но они заставили цепочку рассредоточиться и залечь, прижаться к земле. А этого делать было нельзя: ребята, в основном малоопытные солдаты‑срочники, вжимались в землю лицом, не пытаясь отстреливаться. Иван скинул тяжелый рюкзак со спины, прилег, оценил обстановку.
– Чего ждем, красавцы? Пока эти слезут вам глотки резать, как баранам? – зло рыкнул Ваня бойцам, которые гордо именовались «разведкой», но названию своему не соответствовали. Глянул на лейтенанта – тот сжался в позе эмбриона, с округленным от ужаса открытым ртом и выпученными глазами. В командиры он в данный момент явно не годился, и Ваня привычно скомандовал:
– Сеня, Жгут, Самокат – за мной, остальные отстреливаться! Мать вашу, ссыкуны, стреляйте!
Он оглянулся через плечо на взрыв: кто‑то из ребят рванул вперед и напоролся на растяжку – судя по всему осколочную «МОНку». Послышались истошные крики сзади, стрельба усилилась, но Ване было уже некогда – он уже определил примерное расположение места, где засели боевики. Своим боевым чутьем, которое работало безукоризненно, как самые точные часы, он понял, что надо делать петлю, иначе эта «ленивая» перестрелка кончится плохо. И, как рысак, рванул назад, по пройденному уже пути, а метров двести спустя резко взял вправо, в гору. Сзади, тяжело дыша, резво бежали его бойцы. Поднялись повыше, так, чтобы оказаться над засадой противника, остановились, присели рядышком на корточки:
– Идем попарно, – я с Самокатом пойду поверху. – Юра‑Самокат понятливо кивнул ему, и Ване стало легче – его напарник был отличным стрелком и прирожденным воином. – Вы двое – давайте прямо. Я начинаю первым…
Они перевели дух и рванули в сторону засады. Иван рассчитал правильно – они подошли так, что оказались над гнездом боевиков. Устроились те хорошо: заранее подготовили позицию на уступе, сделали лежки, а теперь спокойно, по одному отстреливали ребят в ложбинке. К счастью, туман не давал гадам как следует прицелиться, поэтому огонь был в основном подавляющий.
Последние метры к засаде они ползли. Замерли в непосредственной близости от боевиков. Те ничего не чуяли, весело переговаривались на своем языке, один, старший, довольно поглаживал свисающую до объемного пуза бороду и хватался за кинжал. Иван глядел на него, и в груди его закипела и заклокотала животная ненависть – наверняка этот боевик резал глотки молодым солдатам, попавшим к нему в плен. Этим же кинжалом.
Ваня перекатился на спину, вытащил из кармашка на разгрузке гранату. Снял предохранительную скобу, разогнул усики на кольце. Самокат понятливо сделал то же самое. Оба одновременно вынули кольца и, прождав полторы секунды, именно так гранату «поджаривают», чтобы враг не мог кинуть ее, взведенную, обратно, уронили гранаты на боевиков.
Сдвоенный взрыв поднял облако пыли и грязи там, где еще секунду назад переговаривались между собой боевики! Сунув вперед стволы, Иван и Юра начали длинными очередями поливать боевиков сверху, присели, молниеносно сменили магазины, пустили еще по очереди. Сбоку тоже стреляли: вторая пара сделала свое дело, прижав гадов к земле. По‑звериному зарычав, Иван прыгнул на лежку, подбежал к толстому боевику, который чудом выжил и теперь, растеряв все свое самодовольство, сидел на заднице и подвывал от ужаса. Подбежав к нему, Иван заглянул в лицо врага. Тот раскачивался на месте и бормотал какую‑то чушь, не пытаясь даже взяться за автомат. Ваня плюнул и ударил духа раскаленным от стрельбы дулом в лоб, одновременно нажав на курок. Тело с разбитой выстрелом головой осело на землю.
Сбоку послышались крики – Самокат за волосы тащил боевика, совсем еще подростка. Парень глуповато таращился на трупы своих товарищей, командира. Его штаны были мокрыми, явно обмочился…
– Поделим на двоих, – шепнул ему Самокат, когда, сплавив пленного к своим со второй парой, они шмонали тела убитых врагов, нашли в рюкзаке убитого Ваней полевого командира увесистую пачку долларов.
– Так не по‑честному. Надо на всех. – Иван был тверд.
– Ты че?! Мы их всех ухлопали! Бабки наши! Твои и мои! И все! – Юрец злобно, как чужой, посмотрел на Ваню, и тот понял, что совсем не знает своего закадычного друга. Дерьма‑то в нем, оказывается, хватает.
– На всех поделим, понял? – гаркнул Иван.
…Пленный выл, глядя на мертвых солдат Российской армии, только что убитых в засаде, участником которой он был. Лейтенант вышел из прострации и теперь вяло отдавал распоряжения, но был еще явно не в себе… Тоже, вовлекают мальцов в смертные дела, уроды! Со всех сторон – уроды…
– Не вой, в контрразведку тебя отвезем, жить будешь, гад, а друзей нам уже не вернуть, – крикнул Иван пленному.
…А вечером, когда они добрались до расположения своей части и Ваня раздавал боевым друзьям деньги, к ним в КУНГ вломились контрразведчики. Во главе с майором Джамбуловым, глаза которого горели, а руки тянулись к добытым в бою долларам. Духнова отвезли на базу, где пришили ему мародерство, еще и расправу над захваченным подростком, которого Иван велел доставить им, контрикам. А затем в кабинет вошел Юрка‑Самокат! Оказалось, очная ставка.
– Так это ты? Ты постарался? – яростно выкрикнул Ваня.
Пряча глаза, тот сделал вид, что не расслышал. И дал подробные показания. Все, как по‑писаному. Очная ставка длилась недолго. Стукача отпустили. А Ваню принялись мурыжить по полной программе. И укатал бы обозленный тем, что баксы оказались фальшивыми, контрик Джамбулов Ивана на долгие годы, да вмешался комдив. Генерал хорошо помнил, как полгода назад ефрейтор Ваня со своими ребятами вскрыл засаду, которую бандиты готовили ему лично. Комдив и замазал все дело. А когда Ваня вышел из «крытки», Юрку‑стукача уже спешно перевели в какую‑то другую часть. Спрятали…
Сеня
Почему‑то именно рожа Юрки‑Самоката ухмылялась из темноты его бессонных ночей. Где‑то живет этот гад, топчет землю. И ничего ему не делается и не сделается. Это только в книжках все дерьмовые личности получают по заслугам. Жизнь проще. Расслабился, поверил кому‑то – твои дела. Только потом не обижайся на того, кому поверил. Обижайся на себя. Или вообще не обижайся. Гогочи над очередным проколом. Так явно легче жить.
Странно другое. Он мог годами не вспоминать о предательстве того, кого считал когда‑то надежным другом. Но вдруг из ничего возникало видение, а следом случалось очередное предательство: большое или маленькое, но обязательно случалось. Перед тем звонком адвоката по поводу развода с Алиной ему почему‑то тоже явился Юрка, и весь тот день запомнился Ивану из‑за непонятно откуда взявшегося ощущения тревоги и тоски.
И ведь случилось же! Верная, стало быть, примета. У кого‑то черная кошка дорогу перейдет – страшно. А у Ивана – предатель привидится. И – быть какой‑то гадости.
Только что за гадость могла случиться?
Ну, работа у него непростая. Пациенты всегда чем‑то недовольны. Хотя… Сейчас все вроде спокойно. Родные все здоровы. Алешку отдадут. Чему быть‑то? Что ждать?
А под вечер раздался звонок. Незнакомых звонков Иван остерегался: Алина вроде успокоилась в последнее время, но всплески бывали. А с другой стороны, если Самокат привиделся, значит, должно же что‑то случиться? Пусть будет звонок от Алины. Он привык. Это не самое страшное.
– Слушаю вас, – отозвался Иван.
– Вань, привет, это Семен, если помнишь такого, – послышалось из трубки.
Еще бы не помнить! Тот самый Сеня, с кем судьба распорядилась воевать бок о бок. Один из самых надежных. Почти как Юрка. Иван усмехнулся.
– Сень, помню, конечно. Как ты меня нашел?
– В Сети, Вань. Тебя легко найти. Фамилия, имя, отчество, и выплывает знаменитый пластический хирург со всеми координатами. Только над номером мобильника потрудиться пришлось. Остальное – легко.
Ивану бы встревожиться, а он обрадовался. Как ни крути, как ни перекраивай воспоминания, а Семен был человеком светлым и надежным. И судьба его казалась светлой и крепкой. Рядом с ним пропадал страх. Вечно он какие‑то стихи перекраивал, пел что‑то несусветное.
Мы наш, мы новый мир разрушим
До основанья, а затем,
Мы снова новый мир построим,
И снова станем мы ничем, ничем, ничем!
Импровизировать на темы «Интернационала» Сеня мог часами и не иссякал. Поневоле начнешь прислушиваться и отвлекаешься от нехороших мыслей.
Это есть предпоследний, нерешительный бой,
Ховайся, кто может,
Чтоб выжил род людской, –
с такими напевами шел в атаку Семен.
А у него, между прочим, были причины унывать и горевать даже. В армию он попал, так как провалился на вступительных в МГИМО. Он и сам потом даже себе не мог объяснить, какого лешего он забыл в этом вузе и почему туда поперся. Скорей всего девушке своей хотел чего‑то доказать. А мог бы вполне себе поступить в какой‑нибудь МАИ, МАДИ и тому подобное. Прошел бы. Но сунулся, куда не звали и где не ждали. А потом запереживал и не стал больше рыпаться. Короче, попался. И со злости на себя и весь мир не стал косить от армии, а оказался в ней. Да еще в самое такое время. Девушка его как раз поступила. Но она поступала просто в пед на дошкольную психологию, так как очень любила детей и заранее интересовалась их внутренним миром. То, что они любят друг друга, выяснилось у них на выпускном, лето ушло на всякие там экзамены, потом облом с Сениным вузом. В итоге обрели они друг друга по‑настоящему перед самыми проводами Сени на службу. Она обещала, что будет ждать. Он ей верил. Исступленно и упрямо верил каждому ее слову. Переписывались, как маньяки. Письма Сене приходили пачками: невеста писала несколько раз на дню. Все ему завидовали: ни у кого из них ждущих девушек на гражданке не оставалось. А однажды получил Сеня сногсшибательную весточку: девочка его оказалась беременной! Вот так – с первого раза Сеня попал в десятку. Если б они, дураки, до его армии расписались, мог бы и рыпнуться, чтоб было ему послабление: хотя бы служить поближе к дому. А тут она ему юридически никто. И пошел Сеня в самое пекло. А девочка родила ему двух парней‑близнецов! Во как! Поэтому, уверен был Сеня, ничего с ним случиться не может. Потому что у сыновей должен быть отец. Раз они получились, значит, он у них должен быть. И точка.